Ледяной осколок в сердце

      — Гела?! — удивлённо вскрикнула Роня, рассматривая стоящего перед ней молодого человека.       Гела прислонился к дверному косяку и тяжело вздохнул, разглядывая девушку. Мичурина смотрела на отца своей дочери и не узнавала его — за несколько недель пребывания в Дагестане из полного сил молодого человека он превратился в тощего измождённого войной и ранами солдата. Глядя на его побледневшее осунувшееся лицо с густой отросшей чёрной щетиной, Роня широко раскрыла глаза и задала вопрос:       — Это где тебя так?       — А ты не знаешь? — с сарказмом в голосе ответил Циклаури, заходя в квартиру. — Ой, да тебе вообще плевать на всех. Тебе же только замуж надо выйти. Тебя только это волнует, а всё остальное ты спрашиваешь чисто из вежливости.       Гела наклонился, снял истоптанные берцы и, ощущая резкую боль в простреленной лодыжке, нетвёрдой походкой отправился в ванную.       — А почему ты хромаешь? — спросила Роня.       — Тебе какое дело? Я не обязан перед тобой отчитываться, — огрызнулся Циклаури, стараясь не показывать, что ему больно, и, держа за ручку сумку, перекинутую через плечо, отправился в ванную.       — Тьфу, грубиян! — проворчала Мичурина, отвернувшись.       Поставив ранец на пол, Гела рассматривал себя в зеркале. Гладя чёрную густую щетину на щёках и подбородке, парень про себя с усмешкой размышлял:       «Да... Как так я себя запустил? Понимаю, что воевал и ехал в поезде несколько суток, поэтому как-то не было времени ухаживать за собой. Но на кого теперь я похож? Похож на какого-то рыночного торговца фруктами...»       Достав из сумки бритву, Циклаури снял с себя куртку и матроску. Повернувшись спиной к зеркалу, Гела обернулся и, посмотрев на собственное отражение, обомлел от ужаса — на его теле красовались жуткие шрамы со следами грубых ниток, сшивавших края ран.       «Я эти шрамы не видел, но... Что эта проклятая война со мной сделала?»       Вспомнив самое страшное, что пережил в жизни, Циклаури быстро побрился, принял ванну, надел камуфляжные штаны, вышел из душа и, хромая, дошёл до кухни. Посмотрев в холодильник, Гела нашёл там гречку и мясо в остром соусе. Разогрев завтрак в микроволновке, парень быстро поел и, хромая, направился в свою комнату, где когда-то жил.       В это время Роня сидела в отведённой ей комнате и, качая кроватку с Милой, приговаривала мирно спящей дочке:       — Приехал твой папка. Скоро он удочерит тебя, и я, наконец-то свалю из этого гадюшника.       — Что ты там бормочешь? — грозным голосом задал вопрос Гела, заходя в комнату.       — Ничего, — отрезала Мичурина и сменила тон на фальшиво-дружелюбный: — Ты хотел видеть дочку? Вот она. — С этими словами девушка показала рукой на кроватку, где спала малышка.       Гела подошёл к колыбельке и, словно боясь разбудить Милу, коснулся кончиком пальца её щеки, отчего малышка быстро проснулась. Желая отогнать от себя незнакомца, девочка замахала ручками и громко заплакала, словно боялась чего-то ужасного, что мог с ней сделать этот человек.       — Мила, ты чего заплакала? Это твой папа, — с улыбкой сказала Роня и, подойдя к кроватке, взяла малышку на руки.       Успокоив плачущую дочь, Мичурина дала её на руки парню, и Циклаури, взяв малышку, прижал её к себе и, качая её, проворковал:       — Не бойся меня. Я твой папа. Прости, что меня так долго не было. Теперь я с тобой. Когда я вылечусь, всё у нас будет хорошо.       Мила невольно прижалась к отцу и что-то пропищала ему в ответ. Гела улыбнулся и, сев на кровать, уложил девочку на колени и, гладя её щёчки, продолжил:       — Как ты подросла, малышка. Радуешь ты нас. Чеми дзоулоднели сихарули. Чеми пхатхара гогона .       Роня наблюдала, как Гела улыбался, радуясь первой встрече с дочерью, как по его щеке потекла слеза. Он гладил лёгкие, словно пух, тёмно-русые волосики на маленькой голове девочки и смотрел на неё. Мила протянула ему ручки и попыталась схватить запястье отца. Циклаури поднял руку и, приблизив её, потрогал носик малышки, отчего та рассмеялась и схватила отца за руку. Гела щекотал её ладошки кончиком пальца и водил им по воздуху; малышка наблюдала за этим полётом и ловила палец, хихикая.       — А со мной она так не хихикает, — сообщила Мичурина. — Только с твоей мамой, Цицино и Наринэ.       — Потому что она тебе не нужна, — отрезал Циклаури, сдвинув брови. — Чему ты удивляешься? Зато ты более честная, чем некоторые. Некоторые притворяются любящими родителями, но детей своих не любят.       — Вот теперь я хочу, чтобы ты признал Милу и забрал себе. Я откажусь от родительских прав, и больше ты меня не увидишь.       — Молодец, что мне отдала, а не решила держать её при себе для пособий. И потом — пока далеко не уходи. Нам надо вместе пойти в ЗАГС, чтобы ты подтвердила, что я Милин отец.       — Ты думаешь, мне тут миллион платят? — усмехнулась Роня. — Хорошо. Не уйду. Когда вместе пойдём и всё решим, тогда разбежимся.       — Действительно, не миллионершей же ты стала после рождения Милы, — небрежно бросил Гела и, уложив малышку в колыбельку, сказал: — Как я устал. Спать охота.       Мичурина посмотрела на спину бывшего любовника и удивлённо раскрыла глаза, когда заметила свежие и не затянувшиеся шрамы на его теле. Когда Циклаури зевнул, прикрыв рот, и лёг на кровать, девушка задала ему вопрос:       — Гел, что это на спине?       — Граната за мной взорвалась, когда я бежал от горящего дома. Меня ранили. Думал, что не выживу. И зачем я тебе это рассказываю? Тебе же всё равно, сдох бы я там, в Дагестане, или нет. Тебе без разницы, за кого замуж выходить. И дай поспать. Я устал как собака.       Роня укрыла молодого человека одеялом, и Гела крепко уснул. Мичурина вышла из комнаты и хотела уже уйти из дома, чтобы встретиться с очередным мужчиной, которого рассматривала в качестве своего нового мужа.       «Ничего! Пусть сам за своей дочкой присматривает. Его дочь — его проблемы», — про себя думала девушка, надевая сетчатые колготки и короткое синее платье.       Неожиданно после третьего урока домой вернулась Наринэ. Зайдя в квартиру, сняв куртку и кроссовки, поставив коричневый рюкзак возле полки с обувью, девочка посмотрела на нарядно одетую Роню и голосом строгой учительницы задала вопрос:       — Куда это ты собралась в одиннадцать часов?       — К хахалю своему, — сострила Мичурина, рассматривая школьницу, и спросила: — Чего пришла? Школу прогуливаешь?       — Сегодня у нас физичка внезапно слегла с аппендицитом, а замену пока не нашли. Накладка у учителей случилась. Пришлось идти домой, но потом придётся отрабатывать пропущенное. А так ты знаешь, что я не прогуливаю. И вообще — пусть мама мне делает замечания насчёт моего прогуливания. Это не твоё собачье дело.       — Кстати, Гела вернулся. Он сейчас в комнате спит.       Услышав радостную новость, Наринэ быстро зашла в комнату, где спал Гела. Посмотрев на покрасневшее измождённое осунувшееся лицо старшего брата, девочка коснулась ладонью его оцарапанной от бритвы щеки и прошептала:       — Бедный мой братик... Что с тобой случилось?       Ощутив на лице лёгкие прикосновения, парень быстро проснулся. Слабо улыбнувшись, Гела взял сестру за руку и сказал:       — Привет, Нарико. Как ты подросла. Меня полгода не было, а ты уже так подросла.       — Ты сильно изменился, Гело, — ответила Наринэ. — Мне кажется, что ты возмужал, но выглядишь таким усталым.       — Ничего. Скоро приду в себя, и всё будет хорошо. Главное, что я выжил. Нарико, ты не представляешь, как мне было страшно. Я боялся не увидеть вас, не увидеть Милу. Боялся, что Мила останется одна.       — Теперь всё закончилось, и ты с нами. С Милой тоже всё будет хорошо. Главное, что ты жив.       — Нарико, только у меня нога жутко болит. Мне надо лечь на операцию.       — Где ты поранил ногу? — задала вопрос младшая сестра.       — Выстрелили в ногу, поэтому я хромаю. Наверное, там пуля застряла.       Потрогав лоб брата, Наринэ коснулась его губами и, ощутив жар, крикнула:       — Гело, ты с ума сошёл?! У тебя жар!       — Тише, Наро! — прошептал Гела, прислонив указательный палец к губам. — Милу разбудишь.       — Хорошо, — кивнула головой девочка.       Наринэ вышла из комнаты, взяла трубку радиотелефона и заметила, что Роня уже ушла на очередное свидание, оставив их одних. Девочка набрала номер «ноль три» и, когда на том конце провода отозвались, сказала:       — Добрый день. У нас солдат из Дагестана вернулся домой. Он вылечился, но только сегодня он приехал. У него поднялась температура, и ещё жутко болит нога. Ему выстрелили в ногу.       — Скоро приедем. Говорите адрес.       — Улица Вокзальная, дом тридцать три, квартира двадцать один. Приезжайте.       Поняв, что «Скорая» немедленно приедет, Наринэ положила трубку и, вернувшись в комнату, сказала:       — Ох, Гело, слава богу, что они приедут. Ничего. Скоро ты ляжешь на операцию. Всё будет хорошо.       Девочка села рядом с Гелой и взяла его за руку, словно боялась потерять его во второй раз. Пока брат и сестра ждали врачей, неожиданно проснулась Мила. Девочка требовательно заплакала, и Наринэ, потрогав её лоб, сказала:       — У неё зубки режутся. Уже два зубика прорезалось. Скоро третий прорежется. Я сейчас разогрею молоко, чтобы она немного поела. Она скоро все соски сгрызёт. Ох, скоро будешь учить её кушать с ложечки и с вилочки.       Наринэ отправилась на кухню, где налила в бутылочку молоко и поставила разогревать её в микроволновке. Гела поднялся с кровати и, превозмогая сильную боль в лодыжке, подошёл к кроватке и взял Милу на руки. Сев на постель, Циклаури поставил перед собой дочь и с улыбкой сказал:       — Я многое пропустил, пока служил и воевал. Может, я ещё вовремя приехал к тебе. Хочу видеть, как ты растёшь. Мила, я чуть не погиб. Мне было страшно. Боялся, что я не увижу, как ты растёшь. Боялся, что оставлю тебя сиротой.       Мила смотрела на отца и плакала, что-то прося. Гела успокаивал малышку, говоря:       — Всё хорошо. Потерпи. Скоро все твои зубки прорежутся и не будут тебя беспокоить.       Наринэ разогрела бутылочку с молоком и, когда пришла в комнату, увидела, как брат качал на руках свою дочь. Гела поднялся и посадил малышку в колыбельку; Наринэ кормила её. Глядя, как девочка сидела на подушке, Циклаури улыбнулся и даже забыл о боли в ноге.       Послышался звонок в дверь. Наринэ отдала брату бутылочку, чтобы покорить Милу, подошла и задала вопрос:       — Кто там?       — Скорую вы вызывали?       — Да.       Младшая сестра открыла дверь и впустила трёх человек в медицинских халатах. Когда Мила перестала пить молоко, Гела поставил полупустую бутылочку и уложил девочку спать. Наринэ забежала в комнатку и сказала:       — Гело, за тобой приехали.       — Присмотри за Милой, пожалуйста, — попросил старший брат и, сильно хромая, вышел в прихожую; сказав врачам: — Это у меня проблема с ногой.       — Мы заметили, что вы хромаете, — заявил фельдшер «Скорой Помощи».       Ощущая невыносимую боль в лодыжке, Гела отправился в ванную, надел матроску и камуфляжную куртку и забрался на принесённые фельдшерами носилки. Взяв на руки Милу, Наринэ вышла в коридор и, глядя, как её брата уносят из дома в карету «Скорой Помощи», быстро закрыла дверь. Держа малышку на руках, Циклаури сказала:       — Всё будет хорошо, моя крошка. Папа вылечится, и всё у тебя будет хорошо.       Через несколько минут быстрой езды с воем сирены Гела оказался в больнице. Пожилой врач осмотрел его ногу и прокомментировал:       — Вам нужно сделать рентген. Вы где травмировали ногу?       — Воевал в Дагестане, — ответил Циклаури. — Мне выстрелили в ногу, и с тех пор она жутко болит. Особенно когда я хожу.       — Наверное, пулю у вас не удалили, и она там так и осталась. Чтобы в этом убедиться, нам надо сделать снимок.       Гела отправился в рентгеновский кабинет. Поставив раненую стопу на коврик, Циклаури ощущал нарастающую боль. Когда снимки были готовы, парень вернулся к травматологу.       — Так и есть, — сказал доктор, показывая снимки. — У вас в лодыжке застряла пуля.       Циклаури рассматривал сделанные фото его стопы в разных проекциях. Заметив цилиндрическую фигурку, застрявшую в ноге, парень дрожащим голосом задал вопрос:       — Когда операция? У меня нога останется?       — Хорошо, что вы вовремя обратились, иначе точно бы остались без ноги.       Была назначена операция. Когда Геле, одетому в больничную сорочку, ввели в вену наркоз, он быстро уснул, ощущая лёгкость, словно вырвался на свободу. За несколько часов хирурги осторожно вскрыли заживающий шрам на стопе, удалили пулю, мешавшую ему ходить, аккуратно восстановили сломанные кости, поставили фиксаторы и зашили рану.       На следующий день после операции Гела очнулся в светлой больничной палате. Глядя на пациентов, спящих в соседних кроватях, Циклаури про себя задавал вопросы:       — Где я? Что со мной?       — Очнулся, сынок? — послышался скрипучий чуть хрипловатый голос, и перед ним появилась седая морщинистая медсестра в белом халате.       — Где я нахожусь? — простонал Гела, пытаясь поднять голову.       — В больнице. Тебя не рвёт?       После вопроса о тошноте Циклаури ощутил резкое головокружение и желание опорожнить желудок. Когда медсестра принесла тазик, Гела ощутил лёгкость, когда его прополоскало в пластиковую ёмкость. Рассматривая палату, Циклаури посмотрел на свою ногу и понял, что некоторое время не сможет двигаться — его загипсованная лодыжка обложена холодными грелками, чтобы уменьшить послеоперационный отёк, зафиксирована на жгуте, чтобы кость срослась.       — Сколько мне тут лежать? — задал вопрос Гела.       — Ох, сынок, этого я не знаю. У врача своего спроси.       — Бебио... — простонал Циклаури. — Как мне хреново. Принесите мне воды...       — Хорошо, сынок.       Когда старушка принесла гранёный стакан воды, Гела попил и быстро уснул, ощущая жуткую усталость. Неожиданно послышался звук каталки, и Циклаури вздрогнул, вспоминая, как в буйнакской больнице постоянно звучал скрип колёс по старому линолеуму, оповещая о том, что везут либо очередного раненого в операционную, либо очередного умершего от тяжёлых ранений или во время операции в морг.       Перед Гелой возникла каталка с лежащим на ней молодым мужчиной. Его переложили на соседнюю койку, и Циклаури рассматривал нового соседа по палате. Лицо молодого мужчины было бледным как стена. Его тело было перевязано бинтами. Заметив капельницу с катетером, введённым в вену, Гела прикрыл глаза и вспомнил, как лежал в больнице после ранений.       «Господи, опять это меня преследует. Этот человек тоже из Дагестана приехал? Господи, за что это всё?» — пронеслось в голове у парня, и тот быстро задремал, ощущая тяжесть в голове.       На следующий день Циклаури проснулся от звука каталок и посмотрел на содержимое тарелок. Завезя на молоко в гранёных стаканах и три тарелки овсянки, молодая медсестра заметила отвращение на лице больного и сказала мелодичным голоском:       — Вам пока нельзя есть мясо. Надо прийти в себя после операции.       Циклаури рассматривал девушку в белом халате. Даже в нём эта красивая зеленоглазая стройная шатенка показалась прекрасной принцессой. Мило улыбнувшись, девушка поставила подносы на прикроватные тумбочки. Больные с жадностью набросились на еду, ощущая жуткий голод. Едя противную склизкую кашу, Циклаури ощущал желание вновь прополоскаться, ибо желудок с трудом принимал еду.       «Какая гадость эта ваша овсяная каша! — ворчал про себя Гела, вспоминая слова из известного советского фильма об отвратительной заливной рыбе. — Но выбирать не приходится. Желудок-то пустой. Надеюсь, он быстро переварит эту блевотину, чтоб меня прямо на постель не стошнило».       Глядя на соседей по палате, с неохотой уплетающих кашу, Циклаури выпил молоко и про себя сочувствовал им. Гела невольно улыбнулся, рассматривая девушку, пришедшую за подносом.       Медсестра собрала все грязные пустые стаканы и тарелки, поставила на каталку и отправилась к другим пациентам. Сосед, лежавший в кровати напротив, посмотрел на Циклаури и с усмешкой задал ему вопрос:       — Ну что, засматриваешься на медсестричку? Милая деваха, что ещё сказать?       — Очень милая, — улыбнулся Гела, стараясь не думать о своём положении.       — Меня зовут Игорь Воронин, — представился товарищ по несчастью. — А тебя как зовут и как ты сюда попал?       — Я Гела Циклаури. Попал сюда потому, что нас отправили воевать с чеченами в Дагестан. В меня стреляли да ещё гранату за мной рванули. Я чуть не сдох там. Меня прооперировали, но не удалили пулю из ноги. Приехал с ней, и вот не так давно сделали операцию. Теперь лежу здесь без движения. А ты как сюда попал?       — Мы задерживали одного бандюка. Он отстреливался. Выстрелил в меня, и поминай, как звали. Почему он не сдался? Теперь ему хуже будет. Мало грабежей и двух убийств, так ещё и покушение на сотрудника милиции при исполнении.       — Что он сделал?       — Расскажу всё с самого начала. Я работаю следователем. Мы расследовали убийство продавца фруктов на базаре. Одного рэкетира задержали на месте преступлении. Он сознался, что да, крышевал некоторых продавцов, чтобы другие не лезли, и вымогал у них деньги. Он дал наводку на одного своего знакомого, который как раз убил продавца. Мы этого знакомого ловили, и он выстрелил в меня.       — Интересно, его задержали?       — Я не знаю. Когда в меня выстрелили, я потерял сознание. Думал, что сдохну, но нет. Всё в порядке.       — Я боялся. Думал, что не увижу маму, сестёр, дочку... Недавно приехал домой и впервые увидел свою дочку.       — Настоящий солдат не должен ничего бояться. Он должен всегда быть готов встретиться с врагом, — отрезал Игорь и грозно посмотрел на соседа по палате.       — Страх — это нормально, — не остался в долгу Гела. — Он помогает избегать того, что может навредить. Каждый человек хочет жить.       Воронин хотел ещё поспорить с Циклаури, но ощутил жуткую слабость, отчего у него не осталось желания продолжать спор. Прикрыв глаза, раненый следователь крепко уснул. Посмотрев на него, парень прижался к матрасу, схватил краешек пододеяльника и, глядя на облезлый потолок, про себя думал:       «Этот человек ничего не боится. Неужели я такой трус, хотя должен быть смелым? Я видел смерть, но чудом остался жив. Слава богу, что моя жизнь спасена. Даже нога теперь в порядке. Нужно только подождать, когда все кости срастутся».       С этими мыслями Гела посмотрел на перевязанную и зафиксированную ногу и, прикрыв глаза, крепко уснул.       Прошло несколько часов. Наступил новый день. Пациенты поели «гадкую» овсяную кашу и быстро уснули от слабости после операции и от нечего делать. Уже вечером сквозь сон Циклаури услышал голоса. Две женщины и одна девочка старались тихо разговаривать, чтобы не разбудить пациентов, лечившихся после операций.       — Наконец-то, мы увидели нашего Гелу, — сказала Тамина.       — Вернулся. Слава богу, что он вернулся живым, хоть пуля у него в ноге застряла, — ответила Цицино.       — Наринэ молодец. Вызвала «скорую», — вторила ей мать.       «Это мои пришли?» — про себя подумал Циклаури и приоткрыл глаза.       — Братик просыпается, — послышался звонкий голос Наринэ.       — Привет, Нарико. Привет, мама. Привет, Цицино, — поздоровался Гела, окончательно проснувшись.       — Гело, мальчик мой, слава богу, ты вернулся, — сказала Тамина, утирая слёзы. — Слава богу, что выжил и вернулся домой, к нам.       Циклаури смотрел на мать и заметил поблёскивающую седину среди чёрных прядей её волос; Гела вспомнил, что когда он уехал из Новокузнецка, светлых волосинок было гораздо меньше, и про себя отметил:       «Мама... Сколько тебе пришлось пережить?»       «Гело, я потеряла мужа, вашего отца, а теперь чуть не потеряла тебя, мой мальчик», — про себя отметила Тамина, продолжая плакать.       — Как Мила? — задал вопрос парень, глядя на мать, ощущая головокружение.       — Она чувствует себя прекрасно, — ответила женщина, рассматривая сына. — Роня с ней сидит. Пусть она хреновая мать и не любит Милу, но зато ребёнка можно с ней оставить.       — Гело, братик мой, — оживилась Цицино и, утерев слёзы, погладила лоб брата. — Пожалуйста, больше никуда не уезжай, тем более, на войну.       — Постараюсь, Цицино. Как там у тебя с ухажёром? — задал вопрос Гела, поднимая руку и гладя щёку сестры.       — Он очень хороший человек. Это он нас привёз на своих «Жигулях». Он в коридоре нас ждёт. Хочешь с ним познакомиться?       Гела вспомнил, как читал письмо от близких, где они сообщили, как Цицино познакомилась со своим начальником и стала его женщиной. Улыбнувшись, Циклаури сказал:       — Я не хочу, чтобы он видел меня таким. Когда нога пройдёт, мы встретимся. Я очень хочу с ним познакомиться.       — Хорошо, Гело.       — И скажите, чтобы больше никто, кроме вас, не приходил ко мне в больницу. Я не хочу, чтобы все мои друзья видели меня таким жалким и беспомощным.       — Если не хочешь, то ладно, — сказала Цицино. — Пока никому не скажем о твоём возвращении.       Гела утёр невольные слёзы и, слабо улыбнувшись, сказал:       — Я так по вас скучал. Просто места не находил себе. Мне было страшно на этой войне, мама. Я боялся, что не увижу вас, не увижу свою Милу. Цицино, я так рад, что у тебя появился мужчина.       — Ты не против, что я живу с мужчиной как жена с мужем?       — Почему я должен быть против? Это прошлый век. В нашем веке теперь царит полная свобода. Ты имеешь право жить так, как захочешь. Почему мне можно так жить, а тебе нельзя?       — Я всегда знала, что ты очень мудрый, Гело, — грустно улыбнулась Цицино, гладя щёку брата.       — Как тебе встреча с нашей Милой? — задала вопрос Тамина.       — Знаете, я осознаю, что у меня теперь есть дочь, но до сих пор не могу привыкнуть к этому.       — Ты был такое милый, когда нянчился с Милой, — вставила Наринэ. — Ты ещё никогда не был таким счастливым.       Гела улыбнулся и прижался к подушке. Наговорившись с матерью и сёстрами, Циклаури задремал, ощущая себя самым счастливым человеком на свете. Тамина, Цицино и Наринэ вышли из палаты, и Владимир, поднявшись с кушетки, задал вопрос:       — Как ваш брат?       — С ним всё хорошо. Он быстро выздоровеет, — ответила Цицино. — Пока он не хочет, чтобы ты приходил к нему. Он пока вообще никого видеть не хочет. Потому что не хочет выглядеть в чужих глазах таким слабым и жалким.       — Бедняга... Как же я его понимаю. Сам так лежал, когда в меня стреляли. Пойдём. Я вас отвезу, и мы с Цицино приедем домой.       Владимир спустился вниз и, сев в оранжевые «Жигули», завёл машину. Тамина, Цицино и Наринэ сели с ним. Глядя в окно, младшая сестра задала вопрос:       — Когда Гела вернётся домой?       — Надо ему полежать где-то до двадцать четвёртого числа, как я понимаю, — ответил Коровин. — Обычно после переломов по две недели лежат.       — Я завтра к нему приду, — сказала Наринэ. — Забыла ему книжку дать, чтобы не скучно было.       — Не надо. Ему надо отдохнуть. Сейчас ему нужен полный покой. Он и так намучился. Пусть отдохнёт и телом, и мозгами, — изрекла Шенгелия.       Когда машина остановилась у сталинки на улице Вокзальной, Тамина и Наринэ вышли из машины. Владимир отправился в сторону домов возле хлебозавода и про себя размышлял:       «Я ещё не видел этого Гелу, но почему-то переживаю за него. Бедный парень. Наверняка у него что-то случилось на этой войне. Ни дай бог кому пережить такое».       Когда оранжевые «Жигули» подъехали, Владимир поставил передачу на нейтральный режим и невольно схватился за руль. Заметив его настроение, Цицино задала ему вопрос:       — Что-то случилось? Ты какой-то задумчивый.       — О брате вашем думаю. О Геле. Вроде бы мы друг другу никто и ничего не должны, но отчего-то всё это время у меня за него так же душа болела, как и у вас. Мне было страшно, словно это меня отправили воевать в Дагестан, словно это я чуть не погиб там. Теперь понимаю, что он пережил то, что пережил я. Я не хотел об этом ни с кем говорить.       — Пойдём домой. Там всё расскажешь, если захочешь, — предложила Циклаури.       — Мне давно хотелось поговорить на эту тему, хоть и вспоминать не хочется, — ответил мужчина.       — Я подожду, если ты не готов.       — Нет, я лучше выговорюсь. Может, мне станет легче от этого.       Коровин вышел из машины, и девушка пошла за ним. Поднявшись на нужный этаж и зайдя в квартиру, молодые люди быстро переоделись в домашнюю одежду и поужинали. После ужина Цицино и Владимир отправились в большую комнату, и мужчина, взяв пульт, включил телевизор. Сев на ещё не разложенный старенький диван, Циклаури вспомнила, как они вместе ходили в магазин бытовой техники и купили собранный в Малайзии дешёвенький телевизор и видеомагнитофон с маркой японской фирмы. Глядя на задумавшуюся девушку, Владимир комментировал:       — Как только к тебе переехал, так уже никуда не хочу уходить от тебя. С тобой так хорошо. Такое чувство, что у меня появился смысл жизни.       — Мне тоже было бы скучно одной в этой квартире, но с тобой я не одинока. Мне хорошо и уютно с тобой. Ты делаешь нашу жизнь всё лучше и лучше.       — Что сейчас будем делать?       — Давай посмотрим фильм.       — Старые советские фильмы хоть интересные и увлекательные, но уже так поднадоели. Давай посмотрим «Терминатор».       — Я плакать буду, — усмехнулась Цицино. — Вспоминаю, как Наринэ плачет, когда смотрит «Король Лев».       — Я понимал, что вы с сестрой чувствительные, но не думал, что настолько.       — Кстати, чуть не забыла. Что ты хотел рассказать о своей войне? Ты обещал. Расскажи мне и облегчи свою душу.       Тяжело вздохнув, Владимир сел на диван рядом с девушкой и рассказал о пережитом на войне:       — Когда я служил в армии, сдружился с одним парнем. Лёнькой Петровым. Я защищал его от дедов, когда к нему лезли. Потом нас ещё перед Новым Годом, ещё в девяносто четвёртом отправили воевать. Мы толком ничего не умели, поэтому пока находились в тылу буйнакской части. Потом через полгода нас отправили в Грозный. Я и Лёня просто стреляли по этим чеченам как по мишеням, хоть мы могли только по мишеням стрелять. Я даже не считал, кого убил, а кого ранил. Для меня это были не люди, а те, кто недостоин жить на этой земле. Враги. У меня на глазах выстрелили в Лёню, и он погиб. Он сразу же погиб, Цинь!..       Не закончив рассказ о своих военных буднях, Владимир закрыл лицо руками и горько заплакал, прокручивая в голове жуткие картинки из прошлого, которые он бы рад был никогда не видеть. Цицино погладила его волосы и, обняв его, прижала к груди. Ощущая тепло, словно его обняла родная любящая мама, Коровин положил ей руки на спину и прижался к ней, желая защититься.       — А потом я чуть не погиб от пуль. Остальное ты знаешь. Тогда я плакал и думал, что лучше бы меня убили, а не Лёню.       — Не говори так. Ты лучше помни Лёню как хорошего друга, который просто погиб по воле судьбы. Ему было суждено погибнуть молодым, а тебе — суждено было выжить и встретиться со мной.       Немного успокоившись, Владимир рассказал другую историю из своей жизни, которая часто огорчала его:       — Возможно. Когда-то папа рассказывал, что когда мать была беременна мной, я был там, у неё, не один. Со мной был брат-близнец. Когда я родился, мой брат появился позже. Он был совсем слабенький, поэтому через три дня умер. Его три дня выхаживали, и спустя столько времени он просто умер. Сказали, что у него была родовая травма, несовместимая с жизнью. Я об этом не думал, но сейчас подозреваю, что мать что-то сделала с моим братом. Потому что она мне во время ссор, бывало, говорила, что лучше бы умер я, а не тот мой брат-близнец.       — Мне очень жаль, что так вышло... А то, что тебе это мать сказала... Не бери в голову. Может, он действительно не смог выжить из-за слабого здоровья.       — Знаешь, Цинь, порой мне кажется, что этот мой брат часто меня оберегает. Кажется, что это он защитил меня, когда я воевал с чеченами. Наверное, он всегда со мной.       — Не знаю. Возможно, есть тот свет, небеса, с которых умершие наблюдают за нами.       — Может быть, и так. Мы же хотели фильм посмотреть. Давай, посмотрим «Терминатора».       Утерев слёзы, Владимир поставил кассету и, переключив телевизор, запустил фильм Джеймса Кэмерона. Молодые люди наслаждались вечерним просмотром фильма, предвкушая выходной на следующий день.       Тем часом Тамина и Наринэ вернулись домой. Быстро переодевшись, женщина зашла в комнатку, где Роня качала на руках Милу, и задала ей вопрос:       — Не хочешь пойти к Геле в больницу? Хотя бы просто навестить его и поговорить с ним.       — А что мне на него смотреть? — усмехнулась Мичурина, укладывая Милу спать. — Пусть отлёживается, а потом мы с его отцовством разберёмся. И больше вы меня не увидите.       — Хорошо было бы нам тебя не видеть, — заявила Тамина и добавила: — Можешь идти. Ты свободна. Иди к очередному хахалю, раз не хочешь к Геле в больницу.       Ничего не говоря, Роня быстро переоделась в колготки, короткое бежевое платье и, накинув лёгкую кожаную куртку, обувшись в туфли на невысоком каблуке, отправилась на очередное свидание. Посмотрев ей вслед из окна, Наринэ про себя злобно прошептала:       — Ну и скачи по хуям, коза! На большее всё равно ума не хватает.       Когда наступила долгожданная суббота, Наринэ быстро оделась в джинсы, майку, ветровку и кроссовки, подкрасила блеском губы и отправилась в больницу. Идя по улице Бардина, девочка рассматривала недостроенный дом и про себя думала:       «Мы уже так привыкли к Миле, что нам кажется, что она всю жизнь с нами живёт, словно ей не шесть месяцев, а больше. Кто будет нянчиться с девочкой? Гела будет работать, мама тоже работает. Цицино работает, и у неё ещё личная жизнь потихоньку налаживается. Надеюсь, у неё всё получится с Владимиром. У меня тоже учёба. Что будет дальше? На кого Милу оставить?»       Думая о жизни, Наринэ подошла к хирургическому корпусу, зашла в больницу и отыскала палату, в которой лежит её брат. Зайдя к нему в палату, девочка сказала ему:       — Привет, Гело. Ты как позавтракал?       — Привет, Нарико. Сказать честно? Эта овсянка такая гадкая, но приходится есть, потому что после операции больше ничего есть нельзя. Блин, столько яств мне не надо, но хотя бы съедобную пищу хочется.       — Купить тебе йогурт? — задала вопрос Наринэ.       — Нет, спасибо. Но от оджахури, который мама готовит, я бы не отказался.       — Что такое оджахури? — прошамкала медсестра, вмешиваясь в разговор.       — Это свинина с картошкой и помидорами, — ответила девочка.       — Ну, это тяжёлое блюдо. Как бы парня не стошнило от такой еды, — прокомментировала старушка.       Дверь палаты открылась, и в помещение вошла высокая светло-русая женщина с голубыми глазами; рядом с ней шёл маленький мальчик лет девяти. Мать и сын подошли к Игорю. Мальчик посмотрел на него карими глазами и с улыбкой сказал:       — Привет, пап. Ты как?       — Со мной всё хорошо, — ответил Воронин, рассматривая сына. — А вы как поживаете без меня?       — Со мной тоже всё хорошо, Игорь, — улыбнувшись, сказала женщина. — Юра потихоньку учится, бегает с девчонками по улице. Ему это нравится.       — Лучше бы с пацанами в футбол играл. Это намного полезнее, чем бегать с девчонками.       Посмотрев на соседа по палате и на его сына, прослушав его комментарий по поводу игровых предпочтений мальчика, Гела повернулся к Наринэ и с улыбкой сказал ей:       — Знаешь, когда ты играла с пацанами во дворе, мне так нравилось на тебя смотреть с балкона. Ты казалась такой смелой, такой воинственной. Как грозная повелительница индейцев, которую ты отыгрывала.       — Да, я играла вдову вождя индейцев, которая заняла место убитого мужа, и мстила тем, кто убил его.       — Сколько же у тебя фантазий тогда было, сестричка, — улыбнулся Гела. — Надеюсь, ты всё записала в тетрадь. Думаю, эти сюжеты стали бы новыми сценариями историй с индейцами.       — Теперь я болтаю и сплетничаю с подружками. Но иногда с пацанами слушаю Rammstein. Да, Гело, я все наши ролевые записала на память. Надеюсь сохранить это.       — Я думаю, ты умеешь разбираться в людях, поэтому знаешь, с кем дружить, а с кем не дружить. Ты очень умная девочка. А теперь иди. Тебе наверняка есть, о чём поговорить с подружками, — улыбнулся Гела, но получилось сгримасничать.       — Пока.       — Как хорошо, что ты пришла, Нарико. Спасибо тебе.       — Скоро к тебе Нико придёт. Я позвонила и сказала ему, чтобы навестили тебя. Я знаю, что ты не хочешь, чтобы они видели тебя таким, но я всё равно должна им сказать. Нико переживает за тебя.       — Хорошо. Я тоже по нему соскучился и хочу узнать, как он поживает.       Наговорившись, брат с сестрой распрощались. Когда Наринэ покинула палату, Гела наблюдал за соседом и его семьёй. Он увидел, как мальчик достал из пакета самодельную игрушку и сказал:       — Нас на технологии научили делать такую поделку. Эту куклу я сшил из носка. Нас на технологии учили сшивать волосы, пришивать пуговицы и шить платья. Мне понравилось, и я хочу ещё столько таких кукол нашить.       — Ты мальчик или девочка? — сурово задал вопрос Игорь.       — Мальчик... — растерянно произнёс сын.       — Юра, я тебе сколько раз говорил? Бросай ты эти девчачьи штучки и начни заниматься мужскими делами. Ты мужиком хочешь быть или кем?       — Пап, а причём здесь это? — дрожащим голосом задал вопрос мальчик, ощущая желание заплакать. — Я хотел тебя порадовать, а ты так себя ведёшь. Я тебя так люблю, а ты наезжаешь.       — Юра, пошли, — ласковым голосом проворковала женщина, не желая беспокоить своего раненого мужа.       Едва сдерживая слёзы, Юра и его мать вышли из палаты. Глядя вслед своему сыну, Игорь проворчал вслух:       — Что за баба растёт? Ничего мужского делать не хочет. В детском саду в куклы играл, а теперь он их шьёт. Идиот!       — Рот закрой! — вступился Гела за малознакомого ему мальчика, не желая терпеть такую несправедливость. — Пусть сын занимается тем, чем хочет. А ты не имеешь право ему указывать.       — Ты что, хочешь, чтобы мой сын вырос бабой? — возмутился Воронин.       — Я не люблю, когда на детей наезжают. Тем более, по таким пустякам. Как я вижу, для тебя главное, чтобы твой сын был каким-то «мужиком». Только тебя не волнует, что хочет твой сын. Наверняка тебя волнует мнение людей, которые должны что-то говорить.       — Ой, всё. Хватит. Давай закроем эту тему, — решил свернуть разговор Игорь.       — Хорошо. Только потом такое возмущение может обернуться для тебя боком. А так делай что хочешь. Тебя не переубедить, как я понимаю.       Ничего не говоря, Воронин посмотрел на потолок. Циклаури вспомнил заплаканные глаза Юры и про себя размышлял:       «И почему порой попадаются такие родители? Вроде с виду благополучные семьи, но что происходит в этих семьях, когда никто не видит?»       С этими мыслями Гела быстро уснул, ощущая слабость от постоянного лежания на кровати и расслабленного состояния.       Ранним утром Циклаури проснулся от звонкого голоска медсестры. Когда девушка с красивыми зелёными глазами вошла в палату, Гела с улыбкой посмотрел на неё и задал вопрос:       — Что на этот раз?       — На этот раз решили разнообразить меню и приготовить тушёную капусту. Приятного аппетита.       — Спасибо.       Подмигнув, девушка подкатила тележку к другому пациенту. Быстро позавтракав, Циклаури закрыл глаза и приготовился спать, и медсестра ласковым голоском проворковала:       — Пациент, а таблетку принять? Потом надо сменить гипс и посмотреть, как там шов.       — Хорошо. Только от этих таблеток у меня скоро печёнка развалится.       Выпив таблетку и запив водой, Гела прикрыл глаза, и, когда медсестра вышла из палаты, Игорь, посмотрев на соседа, с усмешкой спросил:       — Хорошая у нас Риточка?       — Кто это? — не понял Циклаури и раскрыл широко глаза.       — Медсестра. Хорошая девчонка. Не то, что эта старая маразматичка. Вечно суёт свой нос куда надо и куда не надо.       — Да, очень симпатичная. И такая заботливая, — улыбнулся Гела, пропустив мимо ушей мнение о пожилой медсестре.       — Гела Циклаури, вам пора сменить перевязку, — сказала Риточка, зайдя в палату.       Вместе с ней к пациенту пришёл врач-травматолог. Когда медсестра осторожно разрезала гипс и бинты, доктор осмотрел ногу молодого человека. Не найдя никаких отклонений, врач резюмировал:       — Полный порядок. Ещё немного, и твоя нога пройдёт. Тебе придётся ещё где-то полгода носить фиксаторы. Двадцать четвёртого сентября мы тебя выпишем. Тебе придётся приходить на перевязку и пить препараты кальция, чтобы ускорить заживление. Ещё тебе надо заниматься лечебной физкультурой, чтобы вернуть подвижность сустава.       — Ладно, хоть недолго лежать придётся. Но эти долгие дни будут казаться годом.       — Всё будет хорошо. Главное, что ты жив и скоро выздоровеешь. Только придётся тебе ходить на костылях, чтобы не нагружать ногу. Ноге надо зажить.       Риточка положила на заживающие швы завёрнутую в бинты вату и перевязала стопу. Другая медсестра принесла тазик с гипсом, лежащим в воде, и девушка зафиксировала его ногу в неподвижном положении. Циклаури невольно улыбнулся, глядя на медсестру, и ощутил желание погладить её ладони.       В это время к нему в больницу пришли Нико, Серго и Катя. Дождавшись, пока Геле сменят гипс, двоюродные братья и невестка зашли в палату. Посмотрев на кузена, Серго задал вопрос:       — Ты как себя чувствуешь?       — Хорошо. Скоро всё пройдёт, и я смогу ходить без костылей. А у тебя как дела?       — Я уже поступил в техникум, — ответил Серго. — Мне там нравится.       — Нико, Катя, у вас как дела? — поинтересовался Гела.       — Я всё ещё работаю в больнице терапевтом, — сообщил Нико. — Скоро меня переведут в неврологическое отделение. Наконец-то, я стану настоящим врачом.       — У меня тоже всё хорошо, — оживилась Катя. — Тимурчик наш растёт, а я уже пошла работать продавцом в магазин. Сам знаешь, с работой напряжёнка. Теперь я торгую одеждой. За Тимурчиком сейчас Татьяна присматривает, а потом он пойдёт в садик. Её сократили, поэтому она сидит с нашим сыном. Он же всё-таки её внук.       — Тоже хорошо, — улыбнулся Циклаури, глядя на семью брата.       — Что было на войне? — задал вопрос Нико.       — Лучше не спрашивай... — ответил Гела. — Не надо. Мне тяжело это вспоминать. Теперь я понимаю своего дедушку Джумбери Михайловича. Когда я у него спрашивал, что он пережил на войне, он тоже не хотел об этом говорить. И я не хочу.       — Не беспокой его, Ник, — сказала Катя, взяв за руку мужа. — Не надо. Ему и так плохо.       Наговорившись со своими родственниками обо всём и ни о чём, Гела слабо улыбнулся и сообщил:       — Скоро я выпишусь. Хочу по случаю своего возвращения устроить небольшой праздник. Приглашаю всех друзей. Я так давно их не видел. Хочу вновь вернуться в те дни, когда всё было хорошо.       — Потом что будешь делать? — задал вопрос Нико.       — Попытаюсь найти работу, чтобы не сидеть дома.       — Пока не думай об этой, — ответил старший кузен. — Отдыхай, лечись, а потом возвращайся к нам. Мы тебя ждём.       Гела распрощался с родственниками и остался лежать на кровати. Глядя на серое небо в окно, Циклаури про себя размышлял:       «Скорее бы выйти из больницы. Вроде ненадолго лёг, но такое чувство, что меня положили на год. Когда же я снова увижу Милу?»       Шло время. Геле казалось, что дни, проводимые в больничной палате, проходят с черепашьей скоростью; за всё это время Циклаури немного сблизился с Ворониным, разговаривая с ним обо всём и ни о чём, чтобы скоротать это скучное больничное время лечения от ран. Когда к нему приходили мать и сёстры, Гела ощущал желание поскорее покинуть больничные стены и вернуться к той жизни, которая была до войны.       Настало время выписки Игоря Воронина. Его жена Татьяна зашла в палату и дала ему свёрток. Достав оттуда выглаженные джинсы и рубашку, Игорь быстро переоделся и задал вопрос жене:       — Тань, ты принесла мою записную книжку?       Женщина достала из кармана книжку для записей. Воронин вырвал лист бумаги, записал номер своего телефона и адрес прокуратуры, в которой работал, и дал Геле со словами:       — Возьми. Вдруг тебе понадобится помощь. Если что, обращайся ко мне в районную прокуратуру на Металлургов сорок четыре.       — Я запомню этот адрес. В случае чего, обращусь, если понадобится помощь.       Взяв клочок бумаги, Циклаури спрятал его в книгу «Затерянный мир», которую во время очередного визита принесла Наринэ, чтобы брату было, чем занять себя. Когда Игорь со своей женой ушли, Гела ощутил какую-то тоску, словно распрощался с близким другом. Глядя на потрескавшийся потолок, Циклаури крепко сжал край одеяла. В палату зашла Риточка и позвала его:       — Гела, ты скоро выйдешь из больницы. Скоро снимут швы, и тебе надо будет два месяца ходить в гипсе, а потом, пока у тебя в ноге будут штыри, заниматься лечебной физкультурой, чтобы восстановить ногу. И ещё тебе придётся пока ходить на костылях, чтобы меньше беспокоить ногу.       Парень удивился тому, как же быстро медсестра перешла на «ты» и общается с ним, как с близким другом. Риточка собралась выйти из палаты, и Гела неожиданно для себя позвал её:       — Рит...       — Что такое? — удивилась девушка.       — Останься со мной.       Молодой человек сам не понимал причину своего весьма смелого поступка. Медсестра подошла к кровати молодого человека и, нежно погладив его лицо, с улыбкой ответила на просьбу:       — Ты мне тоже понравился. Ты очень симпатичный. Думаю, что ты хороший человек.       Циклаури взял медсестру за руку и был уверен, что она оттолкнёт его, но Риточка сжала его ладонь и, погладив её другой рукой, улыбнулась. Гела смотрел на медсестру. Её улыбка напоминала улыбку Моны Лизы.       — Всё будет хорошо, Гела. Если что, то можешь позвонить мне. — С этими словами Риточка убежала и через несколько минут пришла с листком бумаги, на котором был написан номер её телефона. Гела смотрел на цифры и задал вопрос:       — Это что за такой заковыристый номер?       — Это мой мобильный телефон.       — У тебя есть мобильник? Покажи.       Рита вытащила из кармана халата чёрный кнопочный мобильный телефон марки «Philips Aeon» с небольшим монохромным дисплеем и антенной на верхней части небольшого корпуса, дала парню посмотреть и изучить новое для него устройство, похожее на трубку радиотелефона. Гела повертел мобильник в руке и, включив его, посмотрел на время и на название мобильного оператора «Beeline».       — Ты где его купила? — удивлённо спросил Циклаури, рассматривая телефон.       — Мне его подарили и ещё сим-карту купили.       — А что такое сим-карта?       — Носитель номера. Принимает звонки, отправляет и получает письменные сообщения. СМС-ки. Только за это надо платить. Покупаешь в киоске карточку, стираешь блестящую сторону, набираешь в СМС-сообщениях код на карточке и на указанный номер отправляешь СМС.       — Интересно... Надо будет заработать и купить такой телефон.       — Купишь и не пожалеешь. Сможешь звонить практически с любой точки города, только не из леса и не из деревни. Там связь вообще не ловит.       — Когда-нибудь мы все будем ходить с этими мобильниками, — изрёк Гела и отдал телефон Риточке.       Поцеловав его в щёку, медсестра убежала. Циклаури вспомнил, как только что держал в руке мобильник, и невольно улыбнулся. Положив листок бумаги с номером телефона в книгу «Затерянный мир», которую читал уже в который раз, чтобы скоротать время, Гела про себя подумал:       «Когда выпишусь и приду в себя, заработаю деньги и куплю маме, Цицино, Наринэ сотовые телефоны. Надеюсь, Владимир подарит Цицино новый мобильник. Скоро всё у нас будет хорошо. Моя дочка снова увидит меня, и мы теперь не расстанемся».       Наступил день выписки, которого Гела с нетерпением ждал. Ранним утром, когда все больные позавтракали неаппетитной овсяной кашей, Циклаури принял ванну в больнице, где после двух недель лежания пластом привёл себя в относительный порядок, и считал часы до приезда средней сестры, обещавшей забрать его из больницы.       Вечером Цицино зашла в палату с большим пакетом, где лежала майка, куртка, джинсы, носки, и сказала:       — Привет, Гело. Сегодня ты вернёшься домой. Уже соскучился?       — Наконец-то. Я по вас очень соскучился, — улыбнулся Гела, радуясь освобождению.       — Я принесла тебе одежду. Если что, то мы на машине. Владимир тебя отвезёт к нам домой.       В кабинет вошли врач с медсестрой, нёсшей костыли. Срезав со сломанной ноги Гелы гипс, доктор снял с зашитой и зажившей раны швы и вновь зафиксировал конечность, чтобы она окончательно восстановилась. Взяв из пакета тёплые джинсы, носки и свитер, Циклаури медленно оделся и, взяв костыли, поднялся на ноги. Заметив лежавшую на тумбочке книжку с закладками и блистер с препаратом кальция, Гела положил её в пакет и отдал его Цицино.       — Спасибо, — улыбнулся парень и добавил: — Теперь наконец-то смогу ходить нормально.       — Не совсем, — вставил лечащий врач. — Тебе нужно ещё два месяца носить гипс и ходить с костылями. После снятия гипса носить эластичную повязку и каждый день делать упражнения, чтобы кровь в ноге не застаивалась.       С этими словами доктор вручил пациенту рекомендации, и Циклаури, бегло пройдясь по ним, понял, что восстанавливаться придётся ещё очень долго, а чтобы ускорить его, нужно соблюдать определённый режим питания, принимать лекарства, содержащие кальций, и делать упражнения по комплексу ЛФК. Парень отдал список сестре, и Цицино положила его в пакет. Перемещая костыли вперёд, Гела вышел из палаты и направился по коридору; сестра поддерживала его, помогая добраться до выхода. Выйдя из больницы, парень вздохнул полной грудью и прокомментировал:       — Как приятно после этой душной палаты выйти на улицу и подышать свежим воздухом. Надоел уже этот запах лекарств и постоянное катание тележек. Я, наверное, уже отвык ходить. Теперь хоть смогу сам ходить в туалет, а то надоело, что из-под меня утку убирали.       — Сейчас мы поедем домой, — улыбнулась счастливая Цицино. — Мы уже приготовили всё. Скоро придут твои друзья. Ты с ними встретишься.       — Надеюсь, они не будут смеяться, если увидят меня таким?       — Нет. Всё хорошо. Они поймут, что ты уже два раза подряд за этот год пролежал в больнице.       Девушка вела брата к оранжевым «Жигулям», где их ждал Владимир. Открыв дверь автомобиля, Цицино помогла брату с загипсованной ногой сесть в машину. Отдав ему костыли и закрыв дверь, девушка села на переднее сидение и сказала:       — Пора.       Когда все двери машины были закрыты, Владимир завёл двигатель и направил автомобиль в сторону вокзала. Гела рассматривал незнакомого ему молодого мужчину и стеснялся задать ему вопросы, которые так и вертелись у него на языке. Парню хотелось знать, с кем живёт его сестра, каковы его намерения по отношению к ней, что он хочет от жизни.       Доехав до дома на улице Вокзальной, автомобиль остановился, Циклаури в сопровождении сестры и её возлюбленного вышел из машин и встал на здоровую ногу. Пока Цицино придерживала брата, Владимир достал из машины костыли и подал их Геле.       — Я не представился, — заговорил Владимир. — Я Владимир Коровин. Близкий друг Цицино. Я тебя знаю, Гела. Цицино много рассказывала о тебе.       — И насколько ты близок с ней? — покосился на него Гела.       — Это я тебе не скажу. Ты уже понимаешь, насколько.       Циклаури взял трости и, передвигая их вперёд, осторожно шёл по улице. Коровин открыл дверь подъезда, и Гела осторожно зашёл. Глядя на поступок Владимира, Цицино про себя думала:       «Неужели всё зашло слишком далеко, и мы с ним не просто любовники, а уже что-то большее? Раз он помог моему брату, хоть и не обязан это делать».       Цицино и Владимир зашли в подъезд и страховали Гелу, чтобы тот не упал с лестницы и не напрягал сломанную ногу. Смущаясь непонятно от чего, Циклаури осторожно передвигался на нужный этаж. Навстречу ему спускался Эрлен. Заметив брата неприятной ему соседки, Пирогов усмехнулся:       — Что, выперли калеку из армии, да?       — Рот закрой! — отрезал Гела. — То, что я не могу стоять на одной ноге, ещё не значит, что я ничего не могу. Ещё раз что-то вякнешь в мою сторону или в сторону Цицино, я тебе этим костылём все рёбра переломаю! — Сказав это, он постучал по полу тростью и, крепко сжав её, чуть замахнулся в сторону Эрлена, и тот с вскриком отскочил.       — А ты грозный! — усмехнулась Цицино. — То грузчика вилкой напугал, то этого дебилоида костылём напугал.       — Правда? — удивился Владимир. — Вот это смелый у тебя брат. Не так уж много ты про него рассказала.       Циклаури вспомнил, как продемонстрировал хамоватому грузчику вилку, грозясь ею выколоть ему глаз, и про себя усмехнулся:       «Вот это я его тогда напугал. Да и сейчас ого-го! Думали, я сдох? Нет. Я живее всех живых».       Вскоре Гела, Цицино и Владимир дошли до квартиры семьи Циклаури. Девушка открыла дверь, и её брат вошёл в родные пенаты, опираясь на костыли. Вытерев концы тростей об палас у входа, Гела сел на стул, и Цицино помогла ему разуться.       — Гело, заходи в комнату! Всё готово, только тебя все ждут! — крикнула вышедшая из комнаты Наринэ.       Опираясь на костыли, Циклаури зашёл в большую комнату, где стоял огромный стол, ломившийся от разных вкусностей, приготовленных по рецептам русской и грузинской кухни. Гела смотрел на гостей, пришедших встретить его, и улыбнулся. За столом сидели Джамал, Татьяна, Нико, Катя, Серго и Тимур Шенгелия, Тенгиз, Ламара, Дато и Нана Когониа, Марина Прокудина, Сеня и Шахноза Веберы, Валера Доржиев, Паша Теплов, Наташа, Женя и Веня Марковы. Заметив двух своих уже бывших девушек Диану Алмазову и Роню Мичурину, Циклаури улыбнулся и сказал:       — Наконец-то, я вернулся домой. Я так рад вас видеть. Когда вы здесь, чувствую себя живым и невредимым, словно меня не было на этой проклятой войне.       Доковыляв до свободного места в центре стола, Гела осторожно сел. Владимир, Цицино и Наринэ сели на свои занятые места. Глядя на главного героя дня, Валера жевал куски курицы под острым соусом и задал вопрос:       — Каково это — воевать?       — Не спрашивай, Валер, — отрезал Гела. — Лучше тебе это не знать. Да, Сеня, хорошо, что у тебя плоскостопие. Зато тебе не пришлось рисковать жизнью, убивать людей, хоть они первые напали и пытались убить, и смотреть, как гибнут твои товарищи.       — Только где Никита? — интересовался Вебер, едя «Зимний» салат. — Маринка за него переживает. У него уже сын родился. Ты в курсе?       — Как назвали? — спросил Циклаури.       — Святослав, — улыбнулась Марина. — Сейчас за ним мама присматривает, пока я тут сижу. Можно сказать, отдыхаю от ребёнка.       — Святослав Никитич... — проговорил Гела. — Красивое имя. Как какой-то герой славянских сказок.       — Только моя тётка ворчала, — ответила Прокудина. — Говорила, что из-за этого имени его в школе обижать будут. Лучше бы назвали его Саша. Сколько уже этих Саш? А Святослав — красивое имя.       — У меня тоже необычное для России имя, — прокомментировал Циклаури. — В Грузии очень много моих тёзок, а в России их мало. Но меня в России никто не обижал. Только часто называли Герой и моё отчество коверкали. Жаль, что я не был на смотринах. Я бы посмотрел на мальчика.       — Когда вылечишься, приходи к нам. Посмотришь на Святика.       Слушая разговор Гелы и жены его друга, Роня злобно посмотрела на Наринэ и, ткнув её в бок, задала вопрос:       — И что же ты на меня постоянно наезжаешь, когда я ухожу отдыхать от дочки? Марина же уходит, и никто ничего ей не говорит.       — Потому что Марина просто отлучилась, чтобы встретить своего давнего знакомого, то есть, Гелу, а ты постоянно сваливаешь куда-то да хуй себе ищешь, — отрезала девочка.       — Нарико, следи за словами! Здесь дети, — отрезала Цицино, наблюдая за сестрой. — У Гелы праздник. Не устраивайте тут спектакли.       — Хорошо, — ответила Наринэ. — Надеюсь, Гела быстро установит отцовство, и Ронька уберётся отсюда. Находиться рядом с ней противно.       — С радостью, — не осталась в долгу Мичурина. — Не хочу находиться со змеями на одной территории.       Наринэ хотела что-то сказать, но Цицино взяла её за руку и шёпотом сказала:       — Уважай Гелу — хоть сейчас не устраивай скандал.       Диана смотрела на своего бывшего молодого человека и внезапно для себя осознала, что он уже не такой, как был раньше, словно она увидела другого человека; вместо того весёлого и влюблённого юноши она видела измождённого бледного солдата с боевыми травмами, от которых он пытается оправиться.       «Гела, что с тобой случилось? Что с тобой сделала эта война? Бедненький...»       Поймав на себе взгляд Алмазовой, Гела хотел поговорить с ней, но Тенгиз отвлёк его новостями:       — У нас всё хорошо. Нана в садик ходит, а Дато школьник. Иногда мы с Наной приходили к вам. Нане очень нравится играть с Милой. Думаю, что когда наша Нана вырастет, будет очень хорошей мамой.       — Мне мои об этом написали, — улыбнулся Гела. — Я был тронут, когда прочитал письмо о том, как Нана играла с Милой. Думаю, когда Мила подрастёт, они подружатся.       — Я тоже так думаю, — ответил Тенгиз.       — Гела, — вмешалась Диана. — Как ты себя чувствуешь?       — У меня всё хорошо. Только ногу надо восстановить. Ты как живёшь?       — Я счастлива с Никитой, хоть и бывает всякое, — с грустной улыбкой ответила Алмазова и, грустно вздохнув, про себя подумала: «Не очень-то мы счастливы с Никитой. Мы с ним как кошка с собакой. То ссоримся, то миримся. Зря я тогда бросила Гелу. Решила попробовать что-то другое, когда счастье было рядом. Теперь не вернёшь наши чувства вспять».       — Я рад, что у тебя всё хорошо, — улыбнулся Циклаури. — Но если что-то случится, я тебе помогу.       Разговаривая с друзьями, Циклаури заметил, что Шахноза сидит какая-то печальная. Посмотрев на таджичку, Гела хотел спросить о причине такого настроения, но решил, что девушка просто нервничает, ибо вспомнил, как Сеня рассказывал, что она не любит такую толпу людей, и ей неловко.       «Зачем он её тащит на всякие праздники, если она это не любит? Зачем так мучить человека?» — недоумевал Циклаури.       Наевшись разных вкусностей и сладостей со взрослыми, дети под присмотром Тамины и Наташи отправились в спальню веселиться. Нана зашла в комнатку, где мирно спала Мила. Услышав тихий шум, малышка проснулась и закричала. На крик прибежала Шенгелия и, взяв на руки внучку, запричитала:       — Ох, Мила, я же ещё недавно тебя покормила, девочка моя. — Папка к тебе хочет. Скоро ты точно станешь нашей.       Женщина положила малышку животиком на пол и наблюдала, как она ползала; Нана взяла погремушку и, подсев к девочке, потрясла ей над её личиком; Мила тянула свои маленькие ручки и попискивала.       — Она скоро научится ходить? — задала вопрос Нана, играя с ребёнком.       — Очень скоро, — с улыбкой ответила Тамина. — Она подрастёт и уже скоро будет ходить.       Передвигаясь на костылях, Гела осторожно зашёл в комнату Рони и Милы. Циклаури медленно сел на кровать и отставил трости в сторону. Заметив перевязанную ногу, Мила подползла к отцу и хотела потрогать гипс, и Шенгелия взяла внучку на руки, направила её головой в сторону Наны, сидевшей рядом на полу, и сказала:       — Мила, у папы нога болит. Нельзя трогать гипс.       Гела улыбался, глядя на свою дочь. Отложив погремушку, Нана села на ковёр, украшенный узорами, и оттопырила указательный палец и мизинец со словами:       — Идёт коза рогатая за малыми девчатами.       Мила громко смеялась и протягивала ручку, медленно ползая. Малышка крепко схватила девчушку за палец и попыталась засунуть в рот, словно хотела опробовать силу своих прорезавшихся зубиков. Когониа медленно отстранила руку, и девочка заплакала, словно у неё отобрали что-то нужное.       — Мила, не плачь, — успокоила Милу Нана и погладила по головке. — Да, многое нельзя, но ты скоро это поймёшь.       — Мама, я хочу побыть с Милой, — попросил парень. — Дай мне её.       Тамина подняла внучку и дала подержать Геле. Взяв дочь на руки, Циклаури качал её и, поставив лицом перед собой, сказал:       — Мы снова встретились, дочка. Прости, что мне пришлось отлучиться так надолго. Моё здоровье мне тоже важно, иначе как я смогу бегать с тобой, когда ты научишься ходить? Мне тоже надо учиться заново ходить. Может, я не буду таким быстрым, как раньше, но смогу бегать с тобой.       Нана побежала в соседнюю комнату играть с мальчишками. Гела качал на руках дочь, и Мила смеялась, трогая щетину отца.       «Не успел побриться в больнице, — промелькнуло в голове Циклаури. — Когда побреюсь, что сделает Мила?»       Наигравшись с Милой, Гела отдал её Тамине и, взяв костыли, вышел из комнаты. Поиграв с близнецами, Дато и Нана отправились к родителям, собиравшимся уходить. Остальные гости тоже постепенно расходились по домам. Последними покинули дом Цицино и Владимир. Когда все друзья Гелы покинули его гостеприимный дом, наговорившись друг с другом, Роня синем платье-футляре собралась пойти на очередное свидание. Заметив Мичурину, предвкушавшую встречу с новым бойфрендом, Циклаури задал вопрос:       — Опять пошла к своему хахалю?       — Тебе-то что?       — Завтра мы должны пойти в ЗАГС, чтобы подтвердить моё отцовство. Когда подтвердим, тогда можешь идти во все четыре стороны.       — Хорошо, — отрезала Мичурина. — Завтра утром приду. Только не наезжай на меня.       — Ронь, мне всё равно, с кем ты трахаешься. Тем более, я сам далеко не девственник. Но я должен удочерить Милу. Мать из тебя никакая, поэтому пусть Мила останется с нами.       Ничего не сказав, Роня надела куртку и осенние сапоги и вышла из квартиры. Гела грустно смотрел на дверь и отправился к своей дочери, ибо понимал, что нужен ей как никто другой. Играя с малышкой, Циклаури улыбнулся и ощущал себя самым счастливым человеком на свете, словно не был он на войне, а пули и осколки гранаты не искалечили его тело, чуть не убив его.       Наступил четверг. Гела собрался идти в ЗАГС и собрал в свою сумку нужные документы. Роня надела тёплое серое платье, обтягивающее её фигуру, колготки и сапоги. Рассматривая её, Циклаури задал вопрос:       — И куда ты собралась в таком виде?       — Что, заревновал? Я же понимаю, что нужна тебе. Только ты мне уже не нужен.       — Ты мне тоже не нужна. И никогда не была нужна. Мне нужна Мила, но не ты. Так что проводишь нас с Милой до дома и можешь идти на все четыре стороны.       — Козёл!       — От козы и слышу. Бери Милу и пошли уже.       Мичурина надела пальто и, взяв на руки дочь, уложила её в коляску. Циклаури оделся в тёплую куртку и резиновые ботинки. Держа в руках костыли, Гела открыл дверь и вышел в подъезд; Роня выкатила коляску из квартиры. Молодые люди медленно спустились вниз и вышли из дома.       Ковыляя по холодной улице, парень невольно вспомнил начало первого года обучения в институте, которое состоялось шесть лет тому назад, и улыбнулся, отчего у него возникло мимолётное желание вернуть всё, что было раньше, но время неумолимо рвалось вперёд, унося прошлое вдаль и создавая новый сюжет в будущем.       Мичурина катила перед собой коляску и смотрела, чтобы Циклаури шёл рядом и не отставал. Вскоре молодые люди, миновав надземный переход над железной дорогой, отправились на остановку и ждали нужный транспорт. Когда подъехал троллейбус, державший путь в сторону ЗАГСа Центрального района города Новокузнецка, Гела поставил костыли на ступеньку и шагнул здоровой ногой. Осторожно перемещаясь в салон, Циклаури смотрел, как Роня поставила передние колёса коляски на нижнюю ступеньку и медленно забралась в троллейбус.       — Хорошо, что сейчас не час-пик, а то не вместились бы, — прокомментировал Гела, садясь на место в самом конце салона.       Троллейбус тронулся и спустя несколько остановок притормозил у Дома Быта. Выходя из троллейбуса, Циклаури остановился на последней ступеньке, поставил костыли на землю, буквально выскочил из салона и чуть не упал на асфальт; опираясь на здоровую ногу и трости, парень смог удержать равновесие. Роня осторожно вышла с коляской и проворчала:       — Мог бы подождать, а то потом меня обвинишь, что у тебя с ногой проблемы.       — Ты здесь ни при чём, — отрезал Гела. — Я сам спрыгнул. Переоценил себя.       Кое-как миновав подземный пешеходный переход и огромный пустырь, молодые люди отправились в ЗАГС. Когда примерно через полчаса наступила их очередь, Циклаури написал заявление на установление отцовства. Заполнив нужный документ, парень посмотрел на Роню, взявшую на руки плачущую Милу, и сказал:       — Через два дня мне нужно будет забрать документы, и я стану официальным отцом Милы. Она возьмёт мою фамилию и станет Циклаури Эмилией Гелаевной. Если ты не будешь с нами жить, то тебе только надо будет алименты платить. Даже если ты откажешься от родительских прав, алиментов тебе всё равно не избежать. Будешь платить.       — Ну ладно. Хоть так, — отрезала Роня, укладывая успокоившуюся малышку в коляску.       — Если ты уйдёшь от Милы, то потом не приходи к нам. Моя мама кормила тебя и предоставила тебе кров потому, что ты мать моей дочки, но теперь всё изменилось — если ты окажешься от неё официально, то ты больше её не увидишь.       — Да и не нужна она мне.       — Вот ты и повторяешься за своей матерью-кукушкой. Она тебя бросила в детдоме, теперь ты бросаешь Милу. Хоть не в детдом сдаёшь, а в нашу семью, и то хорошо.       Гела доковылял до входа, и Роня с коляской пошла за ним. Выйдя из ЗАГСа, Мичурина сказала:       — Я провожу тебя с Милой домой и пойду по делам.       — Хорошо, вали куда хочешь, — отрезал Циклаури. — Только я с тобой разговаривать не хочу. Ты мне неприятна. Не потому, что кувыркаешься с другими, а потому что бросаешь дочь на произвол судьбы. Я таких, с позволения сказать, матерей презираю. Обычно грузины презирают слабых на передок женщин, а я их не презираю. Они имеют право на свободу, если, конечно, не заключили брак. Потому что измена — это обман. Нечестность.       — А ты в курсе, что твоя Цицино уже живёт с мужчиной, не зарегистрировав брак? До этого она с ним спала.       — Я рад за сестру. Уже немного знаю Владимира. Он помог мне выйти из больницы и доехать до дома. Я с ним ещё поговорю и немного узнаю, что он за человек. Раз я сам не безгрешен и спал с девушками до брака, то почему за аналогичный грех я должен осуждать Цицино? Наш отец это не одобрил бы, но мы понимаем, что запретами нельзя мешать чужому счастью. Мама сказала, где живёт Цицино. Вечером хочу зайти к ней и заодно поближе познакомиться с Владимиром.       Ничего не говоря, Роня пошла на остановку в сторону Дома Быта, и Гела поковылял с ней. Когда подъехал троллейбус, молодые люди кое-как зашли в салон и сели в самый конец. Тронувшись, «безрельсовый трамвай» отправился по улице Бардина в сторону Вокзала. Циклаури смотрел в окно на корпуса больницы, в которой лежал, и вспомнил медсестру Риточку, ухаживала за ним. Оживив в памяти её прикосновения к руке, Гела невольно улыбнулся и захотел взять телефон, чтобы позвонить ей.       Приехав на нужную остановку, с трудом миновав лестницу и придя в квартиру, находившуюся в сталинке, Роня взяла на руки Милу и, покормив её, уложила спать. Зайдя в большую комнату, Гела переоделся, сел на кресло, взял газету и просматривал объявления по поиску работы.       «Мне теперь нельзя много работать... — размышлял Циклаури. — Возвращаться в «Бриллиант»? Там уже давно работает другой человек. Его оттуда не уволят. Да, наверное, там пока вакансий нет. Где есть работа? Пока в таком состоянии я не смогу прийти на работу... Что делать? Мама говорит, что пока моё здоровье важнее. Но что я за мужик, раз сижу дома? Хоть за Милой могу присмотреть, только как, если у меня одна нога сломана, и я не могу ходить без костылей?»       Роня ушла к очередному мужчине, и Гела остался присматривать за дочерью. Играя и развлекая Милу, Циклаури чувствовал себя самым счастливым человеком на свете. После долгого отъезда на службу Родине новоиспечённый отец не хотел расставаться с малышкой.       Вечером, когда во многих организациях рабочий день подошёл к концу, и его мать вернулась домой, Гела предупредил её:       — Я сейчас пойду к Цицино. Мне нужно с ней и Владимиром поговорить.       — Хорошо, Гело. Сходи. Развейся.       — Мам, я написал заявление на удочерение. Скоро Мила официально станет моей дочкой. Мам, присмотри за ней. Ронька опять побежала к своему хахалю.       — Гело, ты знаешь, как я люблю проводить время с нашей красавицей. Я уже так привыкла к ней, что буду скучать, если ты заберёшь её к себе.       — Мать из неё никакая, а я нужен ей.       — Надеюсь, ты вырастишь её достойной девушкой. Хорошей женой и матерью.       — Время покажет, — улыбнулся Гела и, одевшись и обувшись, покинул квартиру.       Выйдя из дома, парень отправился на остановку. Когда перед ним притормозил трамвай, Циклаури поставил костыли на первую ступеньку и осторожно забрался в салон. Стоя у входа и глядя в окно, Гела невольно вспомнил поездки на дачи Тенгиза Когониа и Насти Ожигановой, где теперь живёт Наташа Маркова с сыновьями. Опираясь на костыли, Циклаури про себя размышлял:       «Как хорошо, что есть костыли. С ними очень неудобно, зато я могу хоть как-то двигаться».       — Садитесь, молодой человек, — отвлекла его от мыслей какая-то женщина.       — Я выхожу, — ответил Гела и, когда трамвай остановился, покинул его.       С трудом выйдя на улицу, молодой человек пошёл в сторону серой кирпичной пятиэтажки и, глядя на дом, где находится его квартира и квартира его средней сестры, вспомнил былые времена, когда он был студентом, подрабатывавшим грузчиком на рынке. Невольно улыбнувшись, Циклаури про себя размышлял:       «Как мне было хорошо. Я потихоньку забываю всё, что пережил в Дагестане. Только эти воспоминания преследуют меня словно страшная тень. Особенно это... Я не захотел никому об этом говорить. С кем бы поговорить? Кто сможет мне помочь?»       Добравшись до подъезда, Циклаури опёрся на костыли и открыл дверь. Придерживая её тростью, парень вошёл в подъезд и поднялся на нужный этаж. Нажав на звонок, Гела ощутил невольное смущение.       — Гело, это ты? — спросила Цицино, увидев на пороге брата. — Привет! Спасибо, что пришёл. Проходи. Мы как раз готовим ужин. Хочешь отбитую свинину и кабачки, запечённые под сыром? Мы с Владом вдвоём готовили.       Улыбнувшись, Гела зашёл в квартиру и снял ботинок со здоровой ноги. Заметив брата любовницы, Владимир сказал:       — Привет, Гел. Мы очень рады тебя видеть. Садись. Гостем будешь.       Сев за стол, Циклаури посмотрел на Коровина и не знал, с чего начать разговор. Глядя в окно, слушая стук колёс проезжавшего мимо поезда, Гела про себя подумал:       «Я, как глава семьи, должен задать ему вопрос по поводу своей сестры. Мне нужно знать, каковы намерения Владимира. Эх, когда я уехал, всё пошло куда-то не туда».       Гела сел за стол, отставив костыли в сторону; Цицино расставила тарелки с кусками отбивной свинины и кабачками. Когда все поужинали и попили чай с печеньем, Гела начал разговор:       — Владимир, мне нужно с тобой поговорить. Да, я не вижу смысла оттягивать этот разговор. Для меня это важно.       Поняв, о чём будет говорить брат с её возлюбленным, Цицино быстро помыла посуду и вышла из кухни. Когда девушка пошла смотреть очередной бразильский сериал. Циклаури искоса взглянул на Коровина и задал ему вопрос:       — Какие у тебя намерения по отношению к моей сестре?       Владимир посмотрел на брата любовницы и растерялся от такого вопроса. Немного подумав, Коровин ответил:       — Пока что у нас просто лёгкие необременительные отношения. Поначалу я хотел просто развлечься, потому что Цинь мне понравилась. Она хороший человек. Но мне страшно. Страшно принять решение. И Цинь не настаивает потому, что уверена, что я не женюсь на ней. У нас сейчас всё очень сложно. Даже не знаем, что делать.       — Ты думаешь на ней жениться? Ты не думай ни о чём. Я не настаиваю на вашей свадьбе. Просто я беспокоюсь за Цицино. Она моя сестра, и я, как глава семьи, переживаю за неё. Я вас понимаю, только хочу, чтобы Цицино была счастлива.       — Гел, мы оба добровольно на это пошли. Я ни к чему не принуждал Цинь. И она меня не принуждала.       — А если у вас появится ребёнок? Мало ли что. Ты будешь нести ответственность за этого ребёнка?       Владимир опустил голову и задумался над вопросом. Коровин осознавал, что раньше он не был серьёзно готов к отцовству, хотя допускал такую мысль, но, услышав этот вопрос, ответил:       — Я не обещаю жениться, но если у нас с Цинь появится ребёнок, то я сделаю всё, чтобы она и мой ребёнок ни в чём не нуждались. Как вы обычно говорите, мамой клянусь. Цинь говорила, что если вы так клянётесь, то вы клянётесь своим отцом. А такими клятвами нельзя разбрасываться. Вот и я сделаю всё ради Цинь и нашего ребёнка, если он появится.       — Надеюсь, это от чистого сердца ты говоришь, — отрезал Гела, с подозрением косясь на Владимира. — Если ты ни дай бог обидишь мою сестру, то я тебе спокойно жить не дам. Ясно? Со мной лучше не связываться.       — Я знаю, какая это ответственность — встречаться с Цинь, поэтому она мне так понравилась, — ответил Коровин, ощущая дрожь от взгляда Циклаури. — Она хорошая и добрая девушка. Она милая, спокойная. Я не могу обидеть её.       — Хорошо, Владимир. Время покажет, что ты за человек на самом деле.       Коровин ничего не ответил и посмотрел в сторону. Поговорив с потенциальным зятем, Гела взял трости и отправился в большую комнату, где его сестра смотрела очередную серию какой-то «Тропиканки». Сев рядом, Циклаури посмотрел на девушку и задал вопрос:       — Что у вас с Владимиром? Скажи, только честно.       — Поначалу у нас была лёгкая интрижка. Я думала, что это ненадолго. Да и сейчас я так думаю. У нас всё очень сложно.       — Цицино, я с тобой. Я тебя не осуждаю за то, что ты живёшь с мужчиной, не заключив с ним брак. Но если вдруг ты забеременеешь и надумаешь оставить ребёнка, то мы тебя поддержим. Только чем я смогу тебя поддержать? У меня у самого маленькая дочка. И ещё я пока что безработный. Не могу даже на работу устроиться.       — Это временно, — успокоила брата Цицино, гладя его плечо. — Только не отчаивайся. Даже главе семьи порой нужна помощь. Владимир сможет помочь тебе с работой. У тебя много друзей. Они помогут.       — Ты умеешь утешать, Цицино, — ответил Гела.       Посидев в гостях у сестры, Циклаури засобирался домой. Заметив, что потенциальный шурин уже надел куртку и обувается в резиновые ботинки, Коровин предложил:       — Давай, я тебя подвезу.       Гела положительно кивнул головой, и Владимир открыл дверь. Циклаури осторожно передвигал костылями, и Коровин поддерживал его, страхуя от падения. Выйдя из подъезда, молодые люди сели в оранжевые «Жигули». Приехав домой, Гела взял костыли и с их помощью вышел из машины, опираясь на здоровую ногу. Владимир покинул автомобиль и подбежал к потенциальному шурину. Доковыляв до двери подъезда, парень сказал шедшему с ним рядом любовнику сестры:       — Спасибо. Думаю, что ты хороший человек, только пытаешься это скрыть.       Молодые люди зашли в подъезд. Перемещая костыли на ступеньки, Циклаури ставил здоровую ногу, и Коровин поддерживал парня, чтобы тот добрался до квартиры без приключений. Остановившись у двери, Гела позвонил в квартиру и, посмотрев на Владимира, сказал:       — Я вижу, что ты хороший человек. Не наговаривай на себя. Я тебе никто, а ты мне сильно помог. Только теперь мне надо найти работу. Я не хочу сидеть на шее у мамы и у Цицино. Тем более, у меня маленький ребёнок.       — Цинь говорила, что ты учился на бухгалтера. Гел, у меня знакомый в налоговой работает. Он помог мне устроиться в риэлторскую контору, где я сейчас работаю. Поговорю с ним и порекомендую тебя.       — Спасибо. Век это не забуду.       — Пока!       — Пока.       Тамина открыла дверь. Распрощавшись с Владимиром, Гела зашёл в квартиру. Разувшись и сняв куртку, Циклаури взял целый целлофановый пакет и отправился в ванную. Обернув ногу в полиэтилен и закрепив его резинками сверху и снизу, Гела поставил табуретку возле ванны. Зайдя в ванну, Циклаури положил сломанную ногу на табуретку и аккуратно помылся.       «Да, когда у тебя сломана нога, трудно привести себя в порядок», — усмехнулся про себя Гела, вытираясь.       Циклаури оделся в трико и, выйдя из ванной, снял с гипса пакет. Тамина посмотрела на шрамы от пуль и осколков, «украсившие» тело её сына и, ужаснувшись, запричитала:       — Бедный мой мальчик. Что они с тобой сделали? Тебе было больно?       — Да, мама... — ответил Гела, заходя при помощи костылей в комнату дочери. — Мне было очень больно. Но это прошло. А шрамы только напоминают о том, что я хотел бы забыть. Ты помнишь нашего дедушку Джумбери Михайловича? Он не хотел рассказывать о Войне. И я не хочу. Будет время, может, поделюсь с вами пережитым. Я ещё настаивал, когда просил рассказать что-нибудь о Войне. Но теперь я его понимаю — пройти через войну то же самое, что пройти через круг ада.       — Хорошо, Гело. Когда будешь готов, тогда расскажешь. Если тебе плохо, то расскажи нам. Не держи это в себе. Мы тебя поддержим. Поможем.       Циклаури сел на кровать и отставил костыли. Тамина взяла на руки Милу и дала поиграть. Циклаури с грустной улыбкой смотрел на дочь и сказал матери:       — Всё будет хорошо. Скоро я пойду работать и смогу хоть немного заработать денег. Только кто будет смотреть за Милой?       — Пусть Ронька за ней смотрит. Пока Миле не исполнится три года, она обязана присматривать за дочкой.       — Такое ощущение, что она просто приходящая няня, — поделился с матерью мыслями Гела и продолжил играть с малышкой, уже немного привыкшей к своему отцу.       Тамина посмотрела на счастливого сына, игравшего с внучкой, и с улыбкой про себя подумала:       «Слава богу, что ты жив, мой мальчик. Слава богу, что ты вернулся. Скоро ты поправишься. Не переживай».