Ледяной осколок в сердце

      Закончилась весна, и наступило жаркое лето. Служба Гелы Циклаури и его новых армейских друзей шла своим путём. Молодые люди стреляли из пистолетов, автоматов Калашникова, пулемётов и винтовок, водили военные машины и получили права на управление транспортными средствами, тренировались надевать противогаз, чтобы в дальнейшем защищаться от смертоносного газа. Жизнь шла своим чередом. Солдатам казалось, что скоро закончится их служба, и они вернутся домой.       — Скорее бы уже приехать домой, — мечтательно говорил Саня Глазунов, лёжа после очередного отбоя на нарах. — А то мама с батей по мне соскучились.       — Мне тут нравится, только уже не терпится поскорее вернуться домой. К маме, к сёстрам и к дочке, — вторил ему Гела, укрываясь пододеяльником. — Я видел свою дочку только на фотографиях. Надеюсь, увижу её вживую, когда вернусь.       — А мне наоборот понравилось в армии, — вставил Вадик Проханов. — Не зря батя настоял, чтобы я ехал в армию. Думал, что будет дедовщина, но нет. У нас всё в порядке. Я так и написал бате, что благодарен ему за это.       — Хорошо, что ты это осознал, — прокомментировал Циклаури. — Всё-таки у тебя теперь хороший опыт. Богатый, интересный. Будет, что вспомнить и рассказать потомкам.       — Гел, а ты получил письмо от родных? — продолжал спрашивать Саня.       — Да. Наринэ написала мне, что у них всё хорошо. Цицино учится, работает и получает хорошую зарплату. У мамы тоже всё хорошо с работой, только я посоветовал ей меньше напрягаться. Всех денег не заработать, хотя я понимаю, что у нас в стране тотальная нищета. С дочкой всё хорошо. Пока ничем не болеет. Правда, мама пишет, что Роньку иногда невозможно дозваться, когда Мила плачет.       — А что ты ожидал от детдомовки? — ответил Глазунов. — Думал, что она будет хорошей матерью? Моя тётя тоже из детдома. Так ни разу к моему брату не подошла, хотя дядя, когда женился на ней, говорил, что она хорошая девчонка.       — Не все детдомовцы одинаковые, — заявил лежавший рядом Антон Яковлев, глядя на Саню наивными голубыми глазами.       — Антон, успокойся уже. Никто про тебя не говорит, — успокоил его Саня. — Это мы про своих знакомых говорим. Не обижайся.       — Надоели уже эти стереотипы о детдомовцах, — проворчал паренёк с обидой в голосе и отвернулся к краю кровати.       — Что ты им ответил? — поинтересовался Вадик у Гелы, не обращая внимание на Антона.       — Ответил, что у нас всё хорошо, — с улыбкой ответил Циклаури. — Что у нас продолжаются учения, и мы уже многое умеем. Всё же прекрасно. И попросил маму меньше напрягаться. Написал, что всё будет хорошо, а когда вернусь, будет ещё лучше.       — Со временем всё наладится рано или поздно, — вставил Рома Никонов, лёжа на кровати. — Жизнь циклична. Сначала всё хорошо, потом всё плохо, потом хорошо, а потом опять плохо. И так по синусоиде. Всё меняется.       — Надеюсь, что хоть в следующем году будет лучше, — вздохнул Циклаури.       — Я тоже надеюсь, — улыбнулся Саша. — А теперь спать, а то нас заставят отжиматься пятьдесят раз за то, что нарушаем дисциплину.       Гела прижался к подушке и крепко уснул с мыслями о том, что следующий день будет напряжённым, и ему нужно хорошенько выспаться. Другие рядовые тоже задремали после тяжёлого учебного дня, принёсшего много новых впечатлений.       На следующий день, когда молодые люди сдали нормативы и отправились на обед, чтобы перекусить и немного отдохнуть после учебного дня. Гела, Саня, Рома и Вадик сели за один стол и перекусывали, обсуждая результаты нормативов.       — Гелыч, вот это ты сдал норматив по пулевой стрельбе! — заявил Вадик.       — Какой молодец! — восхищался им Глазунов, едя щи.       — Ты тоже молодец, Санёк, — ответил Циклаури. — У тебя уже глаз намётан.       — Это тебе спасибо за совет. И спасибо Ромке за учение, — поблагодарил Саня.       — Вот! Моя школа! — улыбнулся Никонов.       — Ты, Ромка, молодец, что научил нас целиться, — вставил Проханов.       — Это мой батя молодец. Потому что научил меня метать ножи, а я передал эти знания вам.       До окончания обеда молодые люди ещё долго обсуждали результаты своих нормативов. Им казалось, что время службы пролетит незаметно, и через несколько месяцев наступит дембель. Они вернутся домой, и всё будет по-прежнему.       Новый июльский день начался как обычно: подъём, зарядка перед учениями, водные процедуры, завтрак... Восемь часов. Построение на плацу. Старшина отметил все присутствовавших рядовых и сообщил важную новость:       — Итак, рядовые, в скором времени вам предстоит отправиться в командировку.       — Куда, товарищ старшина? — хором задали вопрос молодые люди.       — Как вы знаете, в Дагестане сейчас нестабильная ситуация. Назревает война, и нам нужно вмешаться, чтобы ликвидировать террористов на Северном Кавказе. В Первой Чеченской мы проиграли. Мы не смогли уничтожить эту террористическую заразу в девяносто шестом. Но! Когда поедете в Дагестан, будьте осторожны! Эти ваххабиты кажутся глупыми, но они умнее нас. Запомните слова старого прапорщика — лучше переоценить врага, чем недооценить. Осторожность не помешает. Так что готовьтесь отправиться в Дагестан, когда получим приказ сверху.       Солдаты разошлись по учениям, но мысли о предстоящей поездке в горячую точку испортили им настроение на весь день. Парни старались не думать об этом и выполняли очередные задания на учениях.       Во время обеда все рядовые в части сидели за столом и не могли вымолвить и слова от страха. Некоторым молодым людям кусок не шёл им в горло от волнения за свою жизнь. Стараясь не думать о предстоящей поездке на Северный Кавказ, Гела смотрел на сослуживцев. Вадик от страха ел картошку с гуляшом и уже готов был съесть порции друзей. Саня, Рома и Вася думали о возможной новой войне в Чечне.       — Ребят, постарайтесь успокоиться, — заявил Циклаури. — Если нас отправят в Дагестан, то просто оценим ситуацию и придумаем план, как будем выкручиваться. Выход есть всегда. Выхода нет, когда смерть махнула своей косой.       — Тебе легко говорить, — взволнованно говорил Проханов. — Мне вообще страшно. Я жить хочу.       — Я тоже хочу жить, — ответил грузин. — Все хотят жить. Не только мы. Люди на гражданке тоже хотят жить. Поэтому придётся защищать Родину от ваххабитов. Как мой дед защищал Родину от фашистов.       — Твой дед не боялся умирать? — задал вопрос Рома.       — Ещё как боялся, — сказал Гела. — Боялся не увидеть родных, не увидеть бабушку. Боялся, что Гитлер победит, и наша Родина исчезнет с лица Земли.       — Ты боишься? — продолжал сыпать вопросами Никонов. — Мой батя так же боялся, когда воевал в Афганистане.       — Да, — отрезал Циклаури, решив не изображать из себя Терминатора, — мне страшно. Страшно подумать, что на уме у этих сумасшедших, раз они даже на больницу напали. Что они ещё могут придумать? Страшно, что не вернусь и не увижу своих родных. Страшно, что моя дочь будет расти без меня. Я её видел только на фотографиях. Ей четыре месяца. Она уже сидеть начала.       — Скоро, наверное, поползёт, — усмехнулся Саня, ибо разговоры о малышке поднимали ему настроение.       — Это случится скоро. Месяца через два или три, — ответил Гела и продолжил говорить о предстоящей поездке: — Раз наши деды выстояли против фашистов, то и мы выстоим против исламистов. Хотя хочется, чтобы всё пронесло.       — Надеюсь, мы вернёмся оттуда живыми, если поедем! — взволнованно молвил Глазунов.       — Мы сдали все нормативы, так что сможем воевать с чеченами, — вставил Рома. — Мы все вместе выстоим и победим эту заразу.       Шли долгие и насыщенные дни службы. Парни успокоились, и мысли о предстоящей поездке в Дагестан, в горячую точку, перестали их тревожить. Казалось, что назревающая война «где-то там» далеко, что они останутся в части и спокойно вернутся домой, к семьям, к любимым.       В один августовский день ранним утром солдаты стояли на плаце, держа бело-сине-красный флаг Российской Федерации. Старшина сообщил солдатам:       — Чеченские войска наступают на территорию Дагестана. Боевики уже вошли в Ботлихский район и захватили ряд сёл.       — Мы туда поедем? — задал вопрос один из солдат.       — Рядовой Милюков, попрошу не перебивать! — отрезал Сергей Петрович и назвал всех, кто отправится в командировку.       Услышав свои фамилии, рядовые Глазунов, Минаев, Никонов, Проханов и Циклаури ощутили страх и волнение, словно их отправляли на эшафот. Грузин посмотрел на небо и про себя подумал:       «Да, дедушка, я помню, что ты говорил о войне. Я думал, что ты герой, но теперь понимаю, как страшно перед неизвестностью. Не знаешь, вернёшься ли ты с войны живым или не вернёшься вообще».       Построение закончилось, и солдаты отправились на занятия. Всё это время Гела волновался перед предстоящим отъездом на Северный Кавказ. Когда закончился учебный день, Циклаури отправился в раздевалку и взял чуть помятую фотокарточку, где он, Саня, Рома, Вадик и Вася стояли в тельняшках без рукавов, камуфляжных свободных штанах, заправленных в берцы, пошёл в канцелярию и сказал девушке, работавшей там:       — Привет, Лен. Дай, пожалуйста, листок в клеточку.       — Гела, да ты как наш математик в школе, — улыбнулась Лена и нарочито строгим голосом отчеканила: — Достаём двойные листочки! Сегодня самостоятельная работа.       С лёгкой улыбкой Гела сел за стол. Взяв ручку, парень долго собирался с мыслями и написал сообщение родственникам:       «Дорогие мои мама, Цицино, Нарико.       У меня на службе всё хорошо, всё как обычно. Но у меня есть для вас печальная новость. Скоро я, Саня Глазунов, Рома Никонов, Вадик Проханов, Вася Минаев и все остальные отправимся в Дагестан. Назревает новая война с Чечнёй, и нам нужно сдержать их, чтобы они не проврались дальше Кавказа.       Мама, мне страшно. Как сказал Семён Горбунков, я не трус, но я боюсь. Я знаю, что должен идти воевать. Должен служить нашей Родине. Должен защитить мирное население от этих уродов, которых не могу считать братьями за то, что они творят беспредел.       Мама, Цицино, Нарико. Пожалуйста, не плачьте. Верьте в меня. Я хочу выжить и вернуться к вам. Я очень хочу увидеться со всеми своими друзьями, что остались в Новокузнецке.       Как там моя дочка? Сколько месяцев прошло, а я до сих пор не могу поверить, что у меня есть дочь. Мне не терпится приехать домой и подержать её на руках, поиграть с ней, услышать её первое слово.       Я надеюсь, что приеду домой живым.       Не ждите больше вестей от меня. Прошу не волноваться за меня. Ваш сын и брат Гела».       Гела завернул исписанный лист бумаги, упаковал письмо и фотографию в конверт, написал обратный адрес и отдал Лене. Девушка зарегистрировала отправку и отложила корреспонденцию. Выйдя из кабинета, Циклаури посмотрел на заметно волновавшихся товарищей, стоявших возле двери с табличкой «Канцелярия». Наклонив голову, Гела отправился к своим друзьям. Саня, Рома, Вадик и Вася сидели у окна и ждали товарища.       — Написал? — задал вопрос Глазунов.       — Да. Предупреждаю своих, чтобы не волновались. Я же понимаю, какой кипиш поднимет мама, если я не предупрежу её.       — Мамы... Они такие, — улыбнулся Проханов. — Пойду, напишу ей и бате, что у меня всё хорошо. Заодно передам привет Кате. Жене моей будущей.       — Я тоже пойду писать письмо родным, — вставил Рома. — Напишу маме, бате и Наташе. Они, наверное, заждались писем от меня.       — Моя девушка уже парня нашла, — усмехнулся Саня. — Не дождалась. А маме и бате передам привет. Они его ждут.       Парни отправились в канцелярию писать письма самым близким людям, чтобы предупредить их об опасной командировке. Вася скрестил руки на груди; посмотрев на него, Гела задал вопрос:       — Вась, а ты не пойдёшь писать родителям?       — Нахрена? — ответил Минаев. — Я не оправдал их ожидания. Пусть Гошенька им пишет. Он же у них радость и свет в окошке.       — Я не знаю твоих родителей, но напиши им хоть строчку. Мало ли, что может случиться.       — Да ну их! Писать им ещё!       — Вась, не упрямься. Послушай меня.       — Гел, ты ничего не знаешь. Чё ты лезешь?       Понимая, что невозможно уговорить друга предупредить родителей, Гела отправился на нары. Скоро должен прозвучать «отбой», и солдаты должны готовиться ко сну, ибо уже через пару дней часть роты отправится в Дагестан, в самое пекло новой войны, возникшей после развала Советского Союза.       Наступил день отъезда в Дагестан, где начались военные действия. Гела и его сослуживцы, выбранные для отправки в горячую точку, сели в автобус. КАвЗ-3976 тронулся и отправился на вокзал.       Сидя на кресле, Циклаури смотрел в окно и, разглядывая улицы Новосибирска, вспомнил девятое мая 1999 года, когда на центральной площади столицы Сибири праздновали пятьдесят четвёртый год Великой Победы. В тот день Гела стоял в строю со своей ротой. Солдаты были одеты в одинаковые парадные костюмы цвета хаки с погонами, на которых были нашиты жёлтыми нитками две буквы «ВС». Когда наступило время маршировать, Циклаури чеканил шаг со всеми остальными сослуживцами. Маршируя по площади, Гела ощущал себя величественным, словно он не в толпе солдат, а руководил ротой, направляя её в бой.       Прокручивая в голове Парад Великой Победы, проходивший три месяца назад, Циклаури невольно улыбнулся и ощутил какую-то лёгкость, словно у него за спиной выросли крылья. Глядя на проплывающие мимо дома и дороги, парень старался не брать в голову мысли о возможной смерти.       «Ничего. Мой дед на Войне выжил, и я выживу. Я должен выжить, потому что у меня мама, сёстры, дочка. Они меня ждут. Они за меня беспокоятся. Мне есть, за что бороться. За мир на нашей Родине».       Во время раздумий Гела не заметил, что их армейский автобус приехал на вокзал. Молодые люди высадились и под командованием офицера Олега Васильева направились в вагон. Заняв своё место на нижней полке, Циклаури глядел на платформу, освещаемую жарким августовским солнцем, и снова размышлял о своей семье, оставленной в Новокузнецке.       — Гелка, ты опять о чём-то задумался? — отвлёк его от мыслей Саня, сидевший на нижней полке напротив грузина. — О своей семье думаешь?       — Да. Почти год своих не видел. Уже соскучился. Жду не дождусь дембеля.       — Знаешь, Гел, когда мы были в части, мне казалось, что два года — это так долго. И даже не заметил, как время быстро пролетело. Думал, что вернусь к маме, к Лизе. Но Лиза меня предала и ушла к другому. Не дождалась она меня...       Гела слушал друга и смотрел на перрон. Поезд, державший путь из Новосибирска в Махачкалу, тронулся и отправился на юго-запад России. Глазунов продолжал делиться мыслями:       — Да, я был уверен, что скоро приеду в Бийск и увижу маму. А теперь не знаю, приеду ли я домой вообще.       — Саня, мне страшно, но я стараюсь держаться. Если мне судьба выжить, то я выживу. А если мне судьба умереть, то приму смерть с достоинством — с поднятой головой.       — Ты боишься смерти? — спросил Саня.       Циклаури задумался над вопросом товарища. В его голове возникла картина, как он, ещё юный шестнадцатилетний паренёк, шёл в школу по улице Мчедлидзе и встречал Машико, ждавшую его на остановке. Всего одно мгновение, на которое невозможно было повлиять...       — Боюсь ли я смерти? — поделился своими размышлениями Гела и, глядя, как поезд тронулся, продолжил мысль: — Я не видел, как погибла Машико, моя любимая, с которой я встречался ещё в Кутаиси. Её на остановке сбила машина. Наверное, она даже не осознала, что умерла. Наверное, ей было страшно. Наверное, она пыталась убежать, чтобы спастись, но не смогла. Бедная моя девочка... Даже не знаю, что будет, если в меня выстрелят. Будет ли мне страшно? Или я это приму как неизбежное?       — Гела-Гела... Не думай об этом. Давай просто проживём это время так, словно нам жить и жить, и неважно, когда мы погибнем, — ответил Глазунов и, сняв берцы, лёг на верхнюю полку.       Трое суток поезд мчался через зелёные леса Сибири, высокие горы Урала, длинные реки Поволжья и вскоре добрался до солнечного Северного Кавказа. Когда ранним утром поезд с тёмно-зелёными вагонами остановился на станции вокзала Махачкалы, молодые люди строем вышли на платформу и направились в сторону зелёного автобуса КАвЗ-3976.       Под командованием генерала Гела с другими солдатами маршировал по улице и смотрел на здание вокзала. Казалось, что не было войны, что всё так же в большом городе продолжалась мирная жизнь со всеми радостями и хлопотами, но Циклаури ощущал какое-то волнение, словно скоро должно произойти что-то страшное.       «Я в Дагестане как Сара Коннор на детской площадке. Вроде всё хорошо, но такое чувство, что скоро произойдёт взрыв, который снесёт и сожжёт всё живое вокруг».       Солдаты расселись по местам, и автобус отправился в сторону трассы, державшей путь на запад. Едя по трассе из Махачкалы, КАвЗ-3976 миновал за полтора часа путь до Буйнакска. Когда автобус прибыл в войсковую часть, молодые люди вышли из салона и встали в строй. В части солдаты получили бронежилеты, бронешлемы и пулемёты для предстоящей войны.       Стараясь настроить себя на боевой лад, Циклаури надел амуницию, взял оружие и сел в автобус возле окна; к нему подсел Саня и задал вопрос:       — Ну как ты себя чувствуешь перед боем?       — Мне страшно, но я понимаю, что это неизбежно.       — Не боись! Всё будет хорошо. Мы выживем.       Последним зашёл в салон высокий смуглый аварец с большими усами под орлиным носом. Камуфляжная военная форма бирюзового цвета с четырёхзвёздочными погонами на нём давала каждому знать, что этот человек всегда готов сражаться за освобождение Дагестана.       — Здравия желаю, товарищи рядовые! — отчеканил капитан, рассматривая незнакомцев. — Я капитан Омаров Муршид Юнусович, чтоб вы знали. Недавно получил телеграмму от Сергея Петровича, старшины в вашей новосибирской части. Солдат направили к нам в деревни, чтобы освободить Дагестан от боевиков. Вы готовы освободить Дагестан?       — Да, товарищ капитан! — хором крикнули солдаты.       — Сейчас мы поедем в Ботлих. Нам нужно разведать обстановку и разбить вражескую армию, если есть такая возможность. Только будьте осторожны — мало ли, что у этих чачаналов на уме.       — Есть, товарищ капитан! — хором крикнули парни.       Автобус тронулся и отправился в сторону деревни Ботлих. Всю дорогу Гела смотрел в окно, любуясь горными пейзажами, проплывающими мимо деревянными домиками в аулах и солнцем.       «Как прекрасен мир за секунду до взрыва... — подумал про себя Циклаури. — Смотрю на солнце. Как оно красиво... Кажется, что оно упадёт на землю и взорвётся подобно атомной бомбе...»       Спустя два часа, когда солдаты проехали через реку Тлюнуху и через несколько минут добрались до Ботлиха, неожиданно прозвучал звук выстрела, и КАвЗ-3976 резко остановился среди трассы. Парни испугались и готовы были сжаться и исчезнуть из салона. Капитан крикнул:       — Отставить панику! Вы должны сохранять спокойствие.       Тяжело вздохнув, Циклаури сжал в руке пулемёт и направился к выходу, готовясь выстрелить. Парни взяли оружие, выскочили из автобуса и приготовились к сражению. Окружив военный КАвЗ-3976, чеченцы принялись стрелять в солдат из винтовок и автоматов. Встав вокруг автобуса, парни отстреливались от окруживших их боевиков в головы, стараясь увернуться от пуль. Казалось, что чеченцев было слишком много, что они повсюду. Ощущая толчки сквозь бронежилеты, солдаты не обращали внимание на боль от ушибов. Боевики продолжали стрелять, и вскоре автобус стал похож на решето.       Солдаты спускали курки, но чеченцев меньше не становилось; им казалось, что они стреляют в Лернейскую Гидру — убивают одного, а появляются ещё два. Молодые люди продолжали стрелять в надежде, что у них получится обезвредить хотя бы часть чеченских войск. Отбежав на приличное расстояние, Гела отстреливал противников из пулемёта, не давая попасть им в однополчан.       Ощутив в не закрытом прочным материалом бронежилета правом плече резкую боль, словно его ужалил гигантский шмель, Циклаури продолжал спускать курок, но понял, что в магазине закончились патроны. Заметив лежащий неподалёку на земле труп убитого ими боевика, приближавшегося к ним, Гела схватил его автомат и принялся стрелять по противникам. Его однополчане не отставали и продолжали защищаться от толпы чеченцев.       Саня, Рома, Вадик, Вася и другие солдаты продолжали спускать курки и защищаться от пуль. Неожиданно Минаев почувствовал сильную боль в колене и, превозмогая её, продолжал обороняться, защищая себя и своих товарищей. Циклаури ощутил резкое жжение в правом предплечье и понял, что его опять ранили. Бросив беглый взгляд на рукав, на котором растекались вишнёво-красные пятна, Гела превозмогал боль и продолжал спускать курок. Отступив от автобуса на несколько шагов, грузин целился и отстреливал боевиков; поняв, что в магазине закончились патроны, он отшвырнул бесполезный автомат, схватил пулемёт мёртвого чеченца и продолжал стрелять.       Поняв, что в магазине и этого оружия через несколько выстрелов закончатся патроны, Циклаури решил отвлечь боевиков и побежал, куда глаза глядят, и несколько противников увязались за ним, желая расправиться с «кафиром».       Когда они отвернулись, Проханов отшвырнул винтовку, в которой закончились патроны, взял автомат у лежавшего поблизости убитого чеченца и стрелял по бежавшим за Гелой преследователям, стараясь обезвредить их. Саня, Рома, Вася и другие солдаты прикрывали Вадика, стреляя в других боевиков.       Расстреляв всех боевиков, что преследовали Циклаури, Проханов ощутил боль в бедре и понял, что поймал в своё тело шальную пулю. Глазунов, Никонов, Минаев и их однополчане продолжали стрелять. Боевики не отставали и так же уничтожали «кафиров» огнём и пулей.       — Где Гела? — задал вопрос Рома.       — Бегите за ним! Я вас прикрою! — заявил Вася и, превозмогая боль от раны в колене, стрелял по боевикам.       Саня, Рома и Вадик бежали с поля боя. Один из боевиков выстрелил и попал Глазунову в подколенную ямку. Тот споткнулся, вскрикнул от пронзившей его боли, но продолжил бежать, невзирая на трудности. Минаев собирался покинуть поле боя вместе с остальными, но, получив два выстрела в спину, споткнулся, упал и крикнул вслед друзьям:       — Бегите! Помогите Геле! Бегите! Иначе вас убьют!       Высокий широкоплечий ваххабит выстрелил Минаеву в голову, и тот застонал от сильного удара по бронешлему, ощущая сильные боли, словно ему проломили череп. Желая защитить земляка, один русский солдат выстрелили в чеченца, но лишь немного ранил его в плечо. Другой боевик выстрелил в противника и попал ему чётко в глаз, отчего тот замертво упал возле автобуса. Чеченец подошёл к ползущему в сторону Васе и, достав из ножен перочинный нож, схватил его за шлем и одним ловким движением перерезал ему горло.       Саня, Рома и Вадик бежали, отстреливаясь от бегущих за ними боевиков, и не заметили, как оказались в деревне Ботлих, стоящей на берегу реки Тлюнуха. Перестреляв оставшихся преследователей, молодые люди спрятались за забором какого-то деревянного дома и, убедившись, что никто за ними не следит, никто их не преследует, медленно, короткими перебежками направились к входу.       — Нам страшно, но вдруг мы попали в ловушку? — прошептал Никонов, переводя дыхание после долгого бега.       — Вдруг там люди, которых могут из-за нас расстрелять? — задал вопрос Глазунов и похлопал ладонью по груди, осматриваясь и прислушиваясь.       — Вы кто? — послышался грозный голос, и из небольшого деревянного покосившегося домика вышел высокий мужик в камуфляже и с пулемётом в правой руке; парни краем глаза заметили вместо левой руки пустой рукав.       Его русая окладистая борода и грозно смотрящие на парней карие глаза напомнили Сане его дедушку, простого деревенского мужика, жившего в селе Малоенисейском. Парни посмотрели на незнакомца, и Глазунов ответил на вопрос:       — Мы приехали из новосибирской части. Нас отправили воевать с боевиками. Только они нападают группами, причём весьма большими, а нас очень мало. Мы не знаем, что делать и куда бежать. Мы отбились от своей роты и убежали, когда Вадика и меня ранили. И у нас два друга пропали. Один убежал непонятно куда, а второго, наверное, схватили или вообще убили.       — Проходите, — пригласил их незнакомец.       Зайдя в дом, молодые люди рассматривали старые доски на полу, оружие, лежащее на полках финской стенки с облупившимся лаком. Глядя на большой стол, на котором стояли вкусности, молодые люди удивились. Незнакомец пригласил их и попросил полноватую женщину сорока лет осмотреть солдат; незнакомка поправила чёрные как смоль волосы, повязанные цветным платком, гармонировавшим со свободным коричневым платьем, украшенным яркими цветочками, и поприветствовала гостей:       — Салам алейкум! Проходите. Небось устали с дороги? — с улыбкой спросила женщина.       — Алейкум а-салам! — хором отозвались солдаты.       — Как звать вас? — задал вопрос мужик, когда парни сели на большую лавочку.       — Меня зовут Саня Глазунов, а это Рома Никонов и Вадик Проханов, — представил Саня своих друзей. — От нас убежал Гела Циклаури, потому что хотел отвести от нас часть боевиков. Их много, а нас совсем мало. У них преимущество. Даже Ромка со своим умением целиться чётко в мишень не может с ними справиться. Сейчас оставшиеся из них от нас отстали, но наверняка ждут, что мы дадим слабину.       — Объясните всё по порядку, — потребовал хозяин дома.       — Сегодня мы приехали в Махачкалу и отправились в часть, которая в Буйнакске, — рассказал Глазунов. — Мы получили оружие и бронежилеты и поехали в Ботлих, чтобы разведать обстановку. По дороге на нас напали чечены. Мы кое-как от них отбились. Гелу ранили в руку, и он бежал, чтобы отманить от нас часть чеченов. Отманил, и Вадик в них стрелял. Гела скрылся, а мы убежали, только Вася не смог, потому что его серьёзно ранили в ноги...       — Даже боюсь представить, что будет с Васькой Минаевым, если он выжил, — дрожащим голосом молвил Вадик, раздеваясь.       Женщина осматривала парней и, когда Проханов лёг на кровать, смазала рану на бедре раствором перекиси водорода, ввела в неё пинцет и профессиональным жестом удалила пулю. Терпя жуткую боль, Вадик стонал и морщился, сжимая в кулаках простынь. Вынув кусок металла, врач смазала рану спиртом, зашила её, чтобы остановить кровотечение и накрепко перевязала.       — Как вы научились удалять пули? — удивился Рома.       — Я работаю хирургом. В своё время могла бы уехать в Москву, но больные есть и в Ботлихе, так что лечу людей здесь.       — В своё время я был военным, — рассказывал о себе незнакомец. — Служил в Афганистане, пока меня не комиссовали. Как видите, руки у меня нет. Душманы отрезали, когда я был у них в плену. Мы с женой Заремой живём тут вдвоём, а дети уехали в другие города учиться и устраивать жизнь.       — Марат, ранение у парня неглубокое, но лучше парням отлежаться и немного окрепнуть, — сообщила Зарема, когда Саня снял штаны и лёг на кровать.       Смочив его рану спиртом, врач ловким движением пинцета извлекла из его колена пулю и положила на стол.       — Нам некогда отлёживаться! Нам надо наших друзей искать! — отрезал Глазунов, ощущая боль в ноге от извлечения пули. — Мы не знаем, что с ними.       — Успокойся, иначе кровотечение усилится от частого сердцебиения, — нежным голоском проворковала Зарема и, смочив чистую иглу в спирте, ловко зашивала рану на ноге.       — Зарема, я их понимаю, — вставил Марат. — Деревня маленькая. Возможно, их друзья где-то спрятались и сейчас скрываются.       — Они ранены, — отрезал Проханов. — Если мы не поторопимся, то они потеряют много крови и просто не выживут без помощи.       — Успокойтесь. Всё будет хорошо. Сейчас вам всё перевяжут. Может, всё будет хорошо, и мы найдём Геру и Васю, — попытался утешить их ветеран-афганец и, положив автомат, взял поварёшку и ловким движением достал из кастрюли пышные варёные лепёшки.       — Мы не можем надеяться на лучшее, если опасность повсюду, — продолжал волноваться за товарища Вадик. — Что мы скажем их матерям, если с ними что-то случится?       — Счёт идёт на секунды! — вставил Саня.       Марат тяжело вздохнул и быстро вынул из другой кастрюли куски варёного мяса. Молодые люди смотрели, как он, делая острый соус, ловко обращался с ножом и ложкой, работая одной рукой. Военный на пенсии смешал соус в одной пиале, налил бульон в другую, заварил чай из листьев малины и поставил еду на стол.       — Перекусите. Мы не ждали гостей, но угощайтесь нашим хинкалом. Я вижу, что вы устали и проголодались.       — Спасибо, — сказал Саня и медленно, прихрамывая, подошёл к столу, волоча раненую ногу за собой.       — Тебе нельзя много двигаться, — отрезала Зарема. — Тебе нужен полный покой, чтобы нога зажила.       — На мне всё заживёт как на собаке, — усмехнулся Глазунов.       — Сань, это тебе не разбитая коленка, — сострил Рома, едя свежеприготовленный хинкал.       — У тебя находится время шутить, когда наши друзья в беде, — проворчал Саня, садясь за стол и вытягивая раненую ногу. — А если их забрали и собираются завербовать? А если их вообще убили?       «Хоть бы Гела и Вася выжили...» — про себя подумал Никонов и, ничего не говоря, выпил чай.       Саня, Вадик и Рома ели хинкал, наслаждаясь острым вкусом соуса. Во время еды Марат рассказал солдатам об обстановке в родном селе:       — Боевики уже несколько месяцев проникают мелкими группками в наши сёла и прячут боеприпасы. Уже в июне начались стычки между боевиками и милиционерами.       — Вы поддерживаете исламистов? — задал вопрос Рома.       — Я сам мусульманин, но против ваххабитов. Я за то, чтобы мы жили мирно и спокойно. Я прекрасно понимаю, что боевики собираются использовать местных мусульман против России. Это наш долг — освободить нашу Родину от радикалов.       — Я помню уроки истории, — изрёк Никонов. — Насколько мне известно, мусульмане могут войти во вкус и навязывать свою веру «кафирам». Если «кафиры» не примут их религию, то они их убьют.       — В Афганистане происходило примерно то же самое, насколько я помню, — вставил Вадик. — Жаль, что наши не смогли сдержать наплыв этой исламской заразы.       — В исламе считается, что если мусульманин пожертвовал собой во имя веры, то его ждёт благословение в виде семидесяти двух девственниц, — объяснил Марат. — Выходит, что боевикам нужны люди, которых можно использовать в качестве пушечного мяса. А что? Как говорится, бабы ещё нарожают.       — Если человек глуп и внушаем, — добавил Саня, — то убедить его принести себя в жертву будет проще простого. Если христиане учат людей страдать, чтобы те не желали большего и лучшего, потому что оно должно достаться ненасытным богачам и церковникам, то исламисты учат насаждать «истинную веру», чтобы «пушечное мясо» шло на всё ради воображаемого друга. Так было испокон веков.       — Поэтому мы должны остановить их, чтобы не было войны, как это произошло в сорок первом году, — заявил Марат. — Любая дурная идея в нечистой голове, которая ногам покоя не даёт, приносит с собой много бед.       Перекусив после первого боя, молодые люди собрались выйти из дома, но бывший афганец резко поднялся и, обогнав их, перегородил им дорогу.       — Сане Глазунову и Вадику Проханову надо лежать! — заявила Зарема. — Если ваши друзья живы, то я уверена, что они будут не рады, что вы рискуете своим здоровьем и жизнью даже ради них.       — Мы знаем, что Гела и Вася будут не рады, но мы обязаны найти их, — решительно заявил Саня. — Вдруг они где-то раненые лежат и истекают кровью. Вдруг они умирают.       — Если на ваш автобус напали, то милиция или кто-то из выживших сообщит в буйнакскую часть, — сообщил Марат. — Их обязательно найдут. Вы говорите, что они ранены. С ранением они не могли далеко убежать, если их эти уроды не пристрелили или не взяли в плен. Сил не хватит далеко убежать. Успокойтесь. Когда отряд десантников обыщет всю деревню, тогда найдём мы ваших товарищей.       — Хоть бы выжили... — тяжело вздохнул Рома. — Хоть бы их чечены не схватили.       — Мы их бросили, мы и должны их найти, — отрезал Вадик.       Выпив антибиотики, которые дала им Зарема, Глазунов и Проханов быстро помылись в бане, отправились в соседнюю комнату, легли на пол отдыхать и завернулись в тёплые одеяла, но напряжение не уходило. Неизвестность и невозможность узнать, где Циклаури и Минаев, пугала их, не давая мыслям покой. Солдаты готовы были прямо сейчас выбежать из ветхого домишки и искать товарищей по всему Ботлиху.       — Хинкал — пища богов! — прошептал Вадик.       — Тебе, Вадик, лишь бы пожрать, — сострил Саня, на что Проханов обиделся и отвернулся к стене.       — После еды в армейской столовке — это вообще объедение, — добавил Рома, сев на лавочку. — Вадик прав. Хинкал — настоящая пища богов.       — И не говори, — усмехнулся Глазунов. — Вообще, нам дали задание разведать обстановку. Наверняка чечены делают всё ночью, пока жители спят.       — Выходит, что нас отправили в Ботлих, и пойди туда — не знаю, куда, и принеси то — не знаю, что, — проворчал Никонов, скрестив руки на груди. — Да ещё напали на нас и обстреляли. Мы не знаем, где наш отряд. Где Гела? Где Вася?       Вадик быстро уснул от усталости. Глядя на спящего друга, Саня притворно возмутился:       — Не, у нас друзья пропали, а он то жрёт, то дрыхнет!       — Пусть спит, — отрезал Рома. — Я бы и сейчас с удовольствием прикорнул. И тебе не помешает. Не думал, что это может быть так страшно. Батя говорил, что когда он приехал в Афганистан, тоже боялся. А потом привык, словно это так и должно быть. Позже он забывал, что не на войне, и постоянно просыпался от громких звуков.       Наговорившись друг с другом, Саня уснул, ибо пережитая им перестрелка, ранение и долгий бег по деревне давали о себе знать. Зарема быстро постирала форму солдат, на которой остались следы крови, и просушила её утюгом, почистила испачканные бронежилеты, протёрла бронешлемы.       Оставив друзей отдыхать, Рома взял пулемёт и отправился по улице горного аула, невзирая на опасность. Солдат шёл и спрашивал у каждого встреченного им местного:       — Вы не видели солдата с погонами, на которых вышито «ВС»? Он грузин и ещё ранен в руку. Он мимо не проходил?       — Ох, видела я одного, — ответила полная смуглая женщина, поправляя цветастый платок на голове. — Думала, что он чачанал. Только чачаналы рыжие, а этот тёмненький. Лицо у него такое... словно он какой-то аристократ. Он проходил мимо и держал правую руку вот так. Она была вся в крови. — Незнакомка подняла руку, согнула в локте и поставила перед собой.       — Куда он побежал? — задал вопрос Никонов, надеясь на лучшее.       — В ту сторону. Его, кстати, ищут пять чачаналов, но я им не сказала, где он. — Аварка указала направо. — Он, наверное, побежал к дому Арувджан Махмудовой.       — Спасибо за помощь, — улыбнулся Рома.       Пройдя несколько метров по дороге, солдат приблизился к какому-то ветхому дому и услышал оттуда звук выстрела.       — Что там? — задал вопрос Никонов и подбежал к дому.       Парень посмотрел в окно и увидел, как чеченский солдат упал замертво, и кровь разлилась по полу. Заметив сквозь мутное окно три высокие фигуры чеченцев, стрелявших в человека, Рома осторожно заглянул в дверной проём и прицелился чётко в голову боевику, вспоминая слова своего отца:       — Послушай старого солдата. Если окажешься на войне и будешь стрелять в противника, целься в голову. Не помрёт, так дурачком станет.       Никонов прицелился в голову чеченцу и спустил курок. Одно мгновение, и тот уже лежал на полу мёртвым. Заметив, что солдат застрелил второго боевика, Рома прицелился и выстрелил в висок третьему чеченцу, не оставляя ему и шанса.       Спустя несколько секунд боевики лежали на полу мёртвыми. Спрятавшись за стеной, Никонов услышал ругань на непонятном ему языке. Посмотрев в окно, парень увидел, как полураздетый солдат с перевязанной правой рукой, стоявший к нему спиной, схватил за волосы чеченца и бил его головой о стену. Прижавшись к деревянной кладке, Рома услышал тупые удары по стене и какие булькающие звуки вперемешку с кашлем.       Когда стало тихо, Никонов потихоньку зашёл в дом и увидел одетого парня со свежей раной на плече, на ноге и растёкшейся красной жидкостью, текущей из носа. Вокруг него лежали четыре застреленных солдата чеченской армии. По растрескавшейся возле синей облезшей двери растеклось пятно крови, смешанной с серым мозговым веществом, и рядом валялся труп чеченца с разбитой головой. Из спальни вышла шестнадцатилетняя девчушка и, отпихнув ногой труп, испуганно взирала на присутствующих.       — Кому ещё жить надоело? — грозно задал вопрос парень, готовясь выстрелить из автомата, и этот голос показался Никонову знакомым.       Рома забежал в дом и, увидев перед собой солдата, крикнул, не веря в свою удачу:       — Гела, это ты!?       Гела бежал по улице аула, прислушиваясь к разным подозрительным шорохам. Страх гнал его вперёд, не позволяя оглянуться и увидеть преследователей. Заметив, что оторвался от чеченцев, Циклаури постепенно перешёл на медленный бег и, хлопая левой ладонью по груди, перевёл дыхание.       «Я сейчас убежал от них, только где гарантия, что это надолго?» — задавал сам себе вопрос Гела, оглядываясь по сторонам.       Ощутив слабость от долгого бега и потери крови, Циклаури поднял раненую руку, чтобы чуть уменьшить кровотечение, и осматривался в поисках убежища. Глядя на очередной домик, грузин задавал сам себе вопрос:       «А вдруг там чеченец или дагестанец, который поддерживает чеченцев?»       Идя по деревне и рассматривая дома, горные пейзажи, Гела ощутил жар приближающегося к зениту солнца и оживил в памяти картинки. Он, ещё четырнадцатилетний подросток, сидел рядом с десятилетней Цицино на лавочке перед домом и наслаждался весенним солнцем Грузии. Маленькая девочка смотрела на старшего брата чёрными наивными глазами и говорила ему:       — Гело, виноград уже превращается в изюм. Давай, быстрее соберём его, а то он станет невкусным. Терпеть не могу изюм.       — Это ты не любишь изюм. Мне нравится сушёный виноград. Он очень полезный.       — А свежий виноград полезен?       — Он тоже полезный, да.       — Тогда зачем его сушить, раз полезность от него одинаковая? Нет, лучше свежий виноград. Он сочный и вкусный. И ещё сладкий. А изюм какой-то кислый.       — Да ты наша сладкоежка, — улыбнулся Гела и обнял девочку.       Прокрутив воспоминание из детства, греющее душу, Циклаури посмотрел на один из домов и постучался в калитку. Из ветхого зелёного домика, на котором облупилась краска, вышла на крыльцо высокая худенькая девушка с чёрной косой до пояса. Синее лёгкое платье свободного покроя украшало её тоненькую фигурку, словно Гела увидел ангела. Девчушка посмотрела на раненого бойца и, когда он поравнялся с калиткой её дома, выбежала на дорогу и, подойдя к нему, рассмотрела его лицо и задала вопрос:       — Ты на чьей стороне? — В голосе девушки звучал лёгкий аварский акцент.       — На стороне России... — Циклаури произнёс эти слова и почувствовал, что силы покидают его.       Заметив, что незнакомец еле стоит на ногах, девушка взяла его за здоровую руку и помогла ему дойти до крылечка. Приведя его в дом, усадив на лавочку, незнакомка сняла с солдата берцы. Не обращая внимание на боли в руке, Гела положил на пол пулемёт, снял с себя куртку и матроску. Глядя на его волосатую грудь и живот, на его чуть подкачанные от отжиманий мышцы на теле, на синяки, оставленные пулями, девчушка заметила растёкшуюся по правой руке кровь и две раны.       — Кто тебя ранил? — задала вопрос незнакомка.       — Они. Чеченцы. Когда мы проехали мост через реку, на нас напали чеченцы. Мы стреляли и пытались хотя бы себя защитить. Я позорно убежал и бросил друзей, которые прикрыли меня. Я не знаю, что с ними. Где они? — По щеке парня покатилась слеза.       — Думаю, что они выкарабкаются, хоть и не надеюсь... — произнесла девчушка и отправилась за спиртом, швейными принадлежностями и бинтами с ватой.       Придя с бутылкой водки и коробочкой, где хранились иголки с нитками, незнакомка села рядом с Гелой, оторвала кусочек ваты и, смочив её спиртным напитком, аккуратно прикладывала к ранам, чтобы уничтожить микробы. Циклаури ощутил щипание и, ойкая, шипя, сморщился.       — Меня зовут Арувджан Махмудова, — представилась девчонка, нанося водку на раны. — Мне восемнадцать лет. Когда мне было восемь лет, мои родители разбились на машине когда возвращались с работы домой, и меня воспитывали бабушка и дедушка. Они не так давно умерли, и я осталась одна. Мои три брата разъехались в другие города и сейчас учатся в университетах. Приходится мне работать. Печь хлеб и продавать, чтобы на что-то жить.       — Мне жаль, что ты осталась одна, Арувджан. Очень жаль... — посочувствовал Циклаури и задал вопрос: — А жених есть?       — Не нравится мне никто в деревне, поэтому нет. Кстати, как тебя зовут?       — Меня зовут Гела Циклаури, — ответил Гела, слабо улыбнувшись. — Да, я грузин, но переехал в Россию. Россия — моя вторая родина. У меня в Новокузнецке остались мама, сёстры, маленькая дочка... Как же не терпится быстрее приехать к ним и увидеться. Так хочу увидеть, как растёт моя дочь...       — А ты женат?       — Нет, я не был ни на ком женат. Чеми калишвили дзоулоднели сихарули-а .       — Почему ты не хотел жениться на матери своей дочки?       — Я не любил её, а просто спал с ней. Она хотела свадьбу, поэтому обманом забеременела от меня. Я видел свою дочь только на фото, но уже люблю её.       Едва сдерживая слёзы от нахлынувших воспоминаний о родных людях, девушка взяла нитку с иголкой и, смочив их в водке, проколола кожу возле раны на теле Гелы и медленно сшивала края, стараясь сконцентрироваться и не отвлекаться ни на что.       — Надеюсь, что ты выживешь в этой мясорубке и увидишь свою дочку, — попыталась утешить его Арувджан, прокалывая кожу иглой. — Прости, что без наркоза. Потерпишь?       — Хорошо, — ответил Циклаури, застонав от острой боли. — Где ты научилась шить?       — Бабушка научила меня вышивать. Правда, я никогда не зашивала человеческую кожу.       Махмудова старалась аккуратно зашить рану, чтобы край ложился к краю, а кровь не сочилась. Парень сидел смирно, не шевелясь, чтобы не мешать импровизированному оказанию первой помощи.       Когда Арувджан закончила зашивать и перевязывать раны, Гела немного пошевелил рукой, чтобы убедиться, что всё в порядке.       — Не напрягай, — потребовала Махмудова, — иначе шов разойдётся. Надо, чтобы раны срослись. Я не смогла удалить пули, потому что боялась, что что-нибудь сделаю, и твоя рука не сможет двигаться.       — Спасибо. Ты настоящая волшебница, — улыбнулся Гела. — Откуда ты знаешь анатомию, раз понимаешь, что любое неловкое движение в ране парализует руку?       — По детской энциклопедии о человеческом теле. Несколько раз читала, чтобы знать, как мы устроены изнутри.       — Я тоже в своё время любил читать детские энциклопедии. Особенно любил изучать другие страны, космос... Когда-то я мечтал объехать весь мир, полететь в космос и увидеть звёзды. Есть ли другие планеты, кроме нашей Солнечной Системы?       — Не знаю... Может быть и есть. А теперь тебе надо поесть и отдохнуть. Только у меня кроме хлеба с вяленым мясом больше ничего нет. Сам понимаешь — есть нечего, вот и приходится печь хлеб и продавать его, чтобы хоть что-то заработать.       — Всё равно спасибо. А то нас застали врасплох, и уже было не до еды.       Циклаури сел за стол и здоровой рукой брал хлеб, клал на него вяленое мясо, макал в соус, сделанный на скорую руку, и ел, запивая чаем из листьев малины. Пока Гела после перекуса мылся в бане, Арувджан постирала на руках его верхнюю одежду со стиральным порошком, несколько раз прополоскала её, чтобы смыть кровь, что осталась на твёрдой ткани, и прогладила утюгом, чтобы одежда быстрее высохла. Отстирав форму, Махмудова почистила бронежилет и протёрла шлем.       Поев хлеб и попив воды, Циклаури подошёл к кровати и буквально свалился на постель. Арувджан укрыла парня пододеяльником и, когда он прикрыл глаза, рассматривала его побледневшее лицо. Гела казался ей самым красивым мужчиной в мире.       «Бедолага... Как же тебе тяжело пришлось. Не бойся. Скоро найдутся твои друзья. Я верю, что они живы».       Гела попытался уснуть, но сон упорно не шёл. Он ощущал себя предателем, который не смог защитить своих однополчан и оставил их где-то на поле боя. Осторожно двигая раненой рукой, Циклаури старался смириться с болью от пуль, застрявших в руке.       — Арувджан... — прошептал солдат, — я посплю здесь, а вечером, когда все уснут, оденусь и пойду искать друзей.       — Гела, нельзя. Надо позвонить в милицию и сказать, что на вас напали чачаналы, и ты, спасаясь, потерялся в Ботлихе.       — Надеюсь, меня не запишут в дезертиры... — изрёк парень и посмотрел на стену с облезшей краской.       — Если ты ранен и лежишь тут, то какой ты дезертир?       Чувствуя сильную слабость от кровопотери, Циклаури крепко уснул. Арувджан вышла на крыльцо и, глядя на улицу горного аула, высматривала боевиков, чтобы вовремя разбудить Гелу и помочь ему спрятаться в погребе.       Через пару часов со стороны двора послышались тихие осторожные шаги. Махмудова подкралась к окну и заметила нескольких боевиков. Спрятавшись за стену и прижавшись, девушка надеялась, что они просто пройдут мимо, если поймут, что никого нет, но послышалась ругань. Зная нохчийн мотт, девушка подслушала их разговор.       — Где этот гюрджий? — задал вопрос грубый мужской голос. — Надо найти этого предателя!       — Видишь каплю крови? Он, наверное, тут.       — Значит, мой брат будет отмщён! Канлыят будет свершён!       Услышав это, Арувджан подбежала к спящему Геле и расталкивала его, крича:       — Проснись! Чачаналы пришли свершить канлыят.       Циклаури проснулся, посмотрел на ветхие деревянные стены с облупившейся синей краской и спросил:       — Что такое?       — Они пришли за тобой, — шёпотом произнесла Махмудова. — Надо спрятаться. Они хотят отомстить тебе за убитого брата.       — Нет, — отрезал Гела. — Я не трус, поэтому разберусь с этими джигитами. — С этими словами Циклаури взял принесённый с собой пулемёт и, перезарядив его, убедился, что несколько патронов ещё на месте.       В это время пять рослых чеченцев с косой саженью в плечах сжимали в руках автоматы Калашникова и подходили к дому. Выбив дверь дулом, боевик зашёл в дом и сказал на ломаном русском:       — Ты выстрелил в моего брата. Ты...       Не желая слушать противника, Циклаури выстрелил из пулемёта и попал прямиком в сердце, отчего чеченец вскрикнул и замертво упал. Другие три боевика забежали в дом и приготовились спускать курки, а четвёртый подбежал к Арувджан; девчушка от страха спряталась в маленькой комнатке, расположенной в правой стороне дома, и закрыла дверь на щеколду. Чеченец стучал по двери, горя желанием выломать её.       Один чеченец выстрелил, но попал в стену. Неожиданно боевик, стоявший слева, упал замертво, и под его головой растеклась лужа крови. Не дожидаясь, пока выстрелят, Циклаури несколько раз спустил курок, глядя в упор на две живые мишени. Раненые чеченцы стреляли, не целясь в Гелу. Одна шальная пуля попала ему в левое плечо, другая в правую голень, но грузин не обращал на это никакого внимания. Расстреляв солдата, стоящего посередине, Циклаури не заметил, как другой чеченец упал на пол от выстрела в голову. Поняв, что все три противника мертвы, Гела обернулся и заметил, как боевик выламывал дверь с криками на чеченском языке:       — Открывай, сука!       Арувджан, дрожа от страха, спряталась под кровать. Чеченец уже выломал дверь и, когда она упала, кричал:       — Куда делась, сука? Я тебя проучу! Будешь знать, как связываться с мужиком, не состоя с ним в браке.       Заметив чеченца, горящего желанием расправиться с девчушкой, живущей не по закону шариата, Гела хотел выстрелить в него, но патроны в магазине закончились. Подбежав к боевику, Циклаури схватил его за шиворот. Чеченец обернулся и ударил раненого противника в нос. Превозмогая боль, Гела взял боевика за грудки и, тряся его как непослушного котёнка, задал вопрос:       — Ты чего пристал к девочке? Что она сделала?       — Она не в браке и спит с другим мужчиной, — на ломаном русском ответил чеченец, пытаясь оттолкнуть грузина. — А шлюх надо наказывать.       Ничего не говоря, Циклаури прижал противника к стене левой рукой, а правой схватил его за отросшие чёрные волосы и в исступлении бил его головой о стену; боевик стонал от боли и из последних сил пытался вырваться; Арувджан выползла из-под кровати и, заметив, что её несостоявшегося обидчика бьют, прижалась к косяку, ибо испугалась разозлённого Гелу.       «Как же ты страшен в гневе...» — промелькнуло в голове Махмудовой.       Циклаури продолжал бить чеченца головой о стену и заметил, что по треснувшей штукатурке растеклась кровь, смешанная с застывающим мозговым веществом. Чувствуя тошноту, солдат отпустил обмякшее тело противника, и его вырвало прямо на него.       Послышались чьи-то шаги. Гела обернулся и, машинально схватив автомат, грозным голосом задал вопрос:       — Кому ещё жить надоело?       — Гела, это ты!? — крикнул знакомый ему голос, и парень обернулся.       Перед ним стоял Рома Никонов. Рассмотрев своего армейского друга, Циклаури радостно крикнул:       — Наконец-то ты пришёл! Рома, как там остальные наши?       — Вадик прикрыл тебя, и тебе удалось убежать. Мы стреляли, но потом быстро побежали с поля боя. Вася отстал от нас, и мы даже не знаем, что с ним. Когда мы оторвались от чеченов, наткнулись на дом. Вышел Марат, бывший афганец. Инвалид без руки.       — Вы говорите про Марата Раджабовича Сулимова? — вставила Арувджан, подходя ближе. — Это он афганец и инвалид без руки.       — Ясно, — ответил Рома и продолжил рассказывать: — Его жена Зарема перевязала раны Вадьке и Сане. Санька ранили в ногу, а Вадика — в бедро. Они сейчас там спят. А я пошёт тебя искать. Ты как?       — Чувствую себя предателем из-за того, что сбежал как крыса.       — Зато ты отвёл от нас часть боевиков, — вставил Никонов. — И мы так поняли, что ты этих уродов перестрелял, а последнего об стену зашиб.       — Даже не знаю, что произошло, — смущённо пробормотал Циклаури. — Это словно был не я, а кто-то другой. Откуда во мне столько злости?       — А помнишь, как ты рассказывал, как толкнул в грязь того придурка, который твою бывшую обсирал и говорил, что её пол-Новокузнецка отымело? — задал вопрос Рома.       — Я этого идиота просто в грязи извалял, — заявил Гела, — а чечена убил, разбив его башку об стену. Ты понимаешь, что я убил человека?       — Если бы тебя судили за это убийство, — вставила Арувджан, — то я бы сказала, что ты меня защищал. Если бы ты его не убил, то он бы меня убил или изнасиловал и убил. Гела, спасибо тебе за всё.       — Гел, не бери в голову, — утешил его Никонов. — Ты не человека убил, а урода, который не знал жалости и сострадания к людям. Он хотел напасть на невинную девочку.       — Гел, дай раны тебе перевязать, а то заразишься чем-нибудь, — попросила Махмудова.       — Хорошо, — кивнул головой Циклаури.       Порвав старую простынь, девчонка смазала раны на плече и на голени спиртом и быстро перевязала, чтобы на них не попала дорожная пыль. Быстро надев матроску, куртку и бронежилет с бронешлемом, Гела направился к выходу и сказал:       — Ты пойдёшь с нами, Арувджан. Тебе здесь не место.       — Спасибо! Спасибо! — кричала Махмудова.       Молодые люди отправились в сторону дома Сулимовых. Идя по дороге, грузин понуро смотрел на зелёную траву и прокручивал в голове совершённое им убийство. Через какое-то время молодые люди дошли до старенького домика. Зайдя в хижинку, Циклаури осмотрелся. Встретив высокого рослого бородатого мужика, Гела задал вопрос:       — Здравствуйте. А где Саня и Вадик?       — Это ты тот самый Гера? Твои друзья отсыпаются в соседней комнате.       — Гела, — поправил Циклаури и продолжил: — С ними всё нормально?       — Одного ранили в бедро, а другого — в колено.       Рома отправился к Сане и Вадику; Циклаури собрался зайти к ним в комнатку, но нежный голосок остановил его:       — Гера, подожди. Мне надо тебя осмотреть. Раздевайся.       Умыв лицо от крови, парень разделся и послушно сел на кровать; взяв раствор, вату и бинты, Зарема принялась обрабатывать раны. Арувджан с интересом наблюдала за началом импровизированной операции и старалась на глазок запомнить движения опытного врача. Женщина смачивала раны перекисью водорода, отчего Гела морщился и шипел как змея от боли.       — А как вы научились удалять пули? — задала вопрос Махмудова, когда Сулимова извлекла пулю из плеча Гелы.       — Я отучилась на хирурга в ДГМУ. Я могла бы поехать в Москву, но в Дагестане тоже есть болеющие, которым нужен хороший врач.       Зарема удалила из свежих ран Гелы застрявшие пули и, смазав их спиртом, наложила ровные швы. Распоров и вытащив из кожи нитки, которыми были зашиты пулевые отверстия на руке, врач извлекла из них куски металла и задала вопрос:       — Ну кто так раны зашивает, а? Я понимаю, что ты хотела остановить кровь, но зачем ты так топорно их зашила? Нужно зашивать так, чтобы на коже не оставались грубые рубцы.       — Это я так зашила, — ответила Махмудова и опустила голову.       — Я понимаю, что ты хотела помочь, но ты неопытна. Это тебе не на пяльцах крестиком вышивать, — изрекла Сулимова и принялась накладывать швы на раны.       Арувджан ничего не ответила и продолжала смотреть, как Зарема орудовала иголкой с ниткой, стараясь запомнить каждое её движение. Когда врач закончила лечить Гелу, перевязала все раненые конечности и сказала:       — Сейчас поешь хинкал, выпей антибиотик и иди спать. Тебя Саня и Вадик ждут. Тебе надо отлежаться.       Помывшись в бане и одевшись в высушенную утюгом форму, Гела сел за стол и ел отварную говядину с паровой лепёшкой из теста, макая в сметано-чесночный соус, и про себя восхищался:       «Это необычно. Давно не ел такого. Надо будет приготовить такой же хинкал для своих на день рождения. Помню, такое готовила Махпур Мамедова, моя бывшая одноклассница, потомственная лезгинка. Какой вкусный у неё были хинкал».       Попив малиновый чай, быстро съев дагестанское народное блюдо, Циклаури принял ванну, чтобы смыть с себя всю грязь, и отправился в комнату, где его ждали друзья. Увидев Гелу, Саня и Вадик радостно крикнули:       — Гелыч! Наконец-то ты пришёл! Мы уже искать тебя хотели. Думали, что тебя...       — А где Вася? — задал вопрос грузин, ложась рядом с друзьями и заворачиваясь в тёплое одеяло.       — Когда мы бежали, Вася от нас отстал, и мы не смогли ему помочь, — объяснил Глазунов.       — Вы что, бросили его и всех остальных в беде? — задал вопрос Гела, сдвинув брови.       — Нет, мы даже не заметили, что Вася от нас отстал, — оправдывался Вадик. — Гела, мы бросили их, спасая собственную шкуру. Что теперь с ними будет?       — Вам надо отлежаться, — заявил Рома. — Когда немного окрепнете, мы разыщем Муршида Юнусовича, если он, конечно, жив, и отправимся на разведку. Ох, не нравится мне эта операция. Ох, не нравится...