Ледяной осколок в сердце

      Дни армейской жизни Гелы и других служащих Российской Армии проходили по одному и тому же расписанию: подъём в шесть утра, зарядка, завтрак, построение на плаце и занятия по боевой подготовке, включающие в себя физическую подготовку, уроки стрельбы, основы вождения военных автомобилей, занятия по радиационной, химической и биологической защите; а позже обед, продолжение занятий и уже вечером был отбой, до которого нельзя было ни лечь, ни сесть на нары.       Заканчивалась очередная учебная неделя в армии. Наступила пятница. День, когда рядовые проводили уборку территории вокруг казармы и самого помещения, взяв в руки мётлы и тряпки. Гела протирал пол в коридоре, стоя на четвереньках. Его однополчанин убирал помещение и возмущался:       — Ну почему нельзя взять швабру и помыть пол? Зачем стоять тут раком и драить пол?       — Чтобы сильнее замучиться, — усмехнулся высокий молодой человек, мывший стену поблизости.       Гела рассматривал однополчан. Полноватый молодой человек с голубыми глазами и пухлым румяным лицом, скривившимся в недовольной гримасе, которая совсем не шла ему, яростно мыл полы, что рассмешило Циклаури.       — И для чего? — продолжал ворчать полноватый паренёк. — Мы на службе мудохаемся — ещё тут должны мучиться. Ну охренеть и не встать.       Гела протирал пол и посмеивался над ленивым солдатом, желающим мыть пол шваброй и только шваброй, и в ожидании ответа перевёл взгляд на высокого зеленоглазого паренька, смахивавшего на Влада Сташевского, только бритого наголо.       — Даже этот генацвале моет пол руками и не ноет, а ты разнылся, — посмеивался другой сослуживец, невысокий жилистый синеокий паренёк, отдалённо смахивающий на Раднэра Муратова, и указал на Циклаури.       Грузин продолжал мыть пол и смеяться. Ленивый молодой человек заметил смешки и крикнул на Гелу:       — А ты чё ржёшь?! Мой ещё за меня, раз так хочешь.       — Вот этот участок командир поручил драить тебе, — ответил Циклаури, указывая на территорию, которую должен помыть его собеседник. — Смотри! Если всё не отдраишь, то будешь делать сто отжиманий. Я за тебя мыть не буду. А командир сказал так — отдраить пол до блеска, чтобы с него можно было кушать.       — Ещё стены надо отдраить до блеска, — вставил высокий молодой человек. — Если будешь отлынивать, то будешь всё делать сам. Мыть будешь и пол, и стену руками.       После уборки настало время обедать, и парни строем отправились в столовую. Гела сел за стол, и к нему подсели те самые однополчане, с которыми он убирал коридор.       — А ты сильный, — восхитился высокий молодой человек, едя борщ. — Знаешь, где подчиниться, а где показать характер.       — Просто нужно знать, где демонстрировать характер, — улыбнулся Циклаури.       — Как звать тебя, генацвале? Я Саня Глазунов, — ответил высокий молодой человек.       — Гела Циклаури. Это моё полное имя.       — А я Рома Никонов, — представился невысокий молодой человек.       — А я Вадик Проханов, — вставил ленивый молодой человек.       — Ты, Вадик, уж извини, что наехал, — ответил Саня. — Не хотим получить нагоняй от командира.       — Ну да, надо же освоиться в армии, — вторил ему Рома.       — Просто я привык мыть полы шваброй, — объяснил Вадик. — Так же быстрее и легче.       — Я тоже у себя дома мою их шваброй, — ответил Гела. — Но здесь мы не у себя дома. Надо делать так, как скажут.       — И зачем меня родители сюда послали? — ворчал Проханов. — Лучше бы у меня было плоскостопие.       — Ну... Не надо так говорить, — вставил Никонов. — Может, это и к лучшему, что тебя, как Петра Гринёва, отправили служить.       Вадик посмотрел в потолок и грустно вздохнул. Решив разрядить обстановку, Рома задал всем новым знакомым вопрос:       — Кто из какого города приехал? Я из Барнаула.       — Я из Новокузнецка, — ответил Гела.       — Я из Бийска, — вставил Саня.       — А я из Юрги, — сообщил Вадик.       — Похоже, мы все сибиряки, — усмехнулся Никонов. — Кроме Геры.       — Я Гела, — поправил Циклаури. — Вообще я родился в Кутаиси, но мы всей семьёй переехали в Новокузнецк. Просто в Грузии началась война, в Кузне у нас родственники живут, поэтому мы переехали именно в Новокузнецк.       — А не хочешь вернуться в Грузию? — спросил Глазунов.       — Моя родина — Советский Союз, — улыбнулся грузин, — поэтому мне будет одинаково хорошо в и в Грузии, и в России, и в другой Постсоветской Республике.       — Мой адрес не дом и не улица — мой адрес — Советский Союз, — пропел Рома.       Солдаты продолжили есть. Поев борщ, гуляш и картошку-толчонку, молодые люди отправились на боевые учения. Идя во двор, молодые люди весело болтали. Рома гладил живот и говорил:       — Когда хорошо поем, так спать хочу.       — Отчего казак гладок? Поел — и на бок, — усмехнулся Саня.       Молодые люди веселились, разговаривая обо всём и ни о чём. Жизнь в армии шла своим чередом. Рядовые продолжали отжиматься, качать пресс, подтягиваться, учиться водить военные автомобили и слушать очередные лекции. Гела уже смеялся над рассказами о дедовщине, которая часто бывает в армии и про себя размышлял:       «И где эти самые ужасные деды, которые гнобят новеньких? Что-то я их пока не вижу...»       Прошли ещё две недели. Снова наступила пятница, а с ней обязательная уборка территории и помещения. Гела, Саня, Рома и Вадик вновь протирали пол и стены. По только что вымытому полу прошёлся какой-то солдат. Циклаури зло посмотрел ему вслед и крикнул:       — Убирать сам будешь! Ходишь по только что вымытому!       — Завали хлебло, чурка, и ещё раз протри, раз так ратуешь за чистоту! — огрызнулся рядовой.       Парни-новобранцы рассматривали незнакомца. Высокая фигура, суровый взгляд, чётко отточенные движения, прямая осанка. Глядя на него, молодые люди сразу поняли, что имели дело с одним из тех самых «дедов», о которых идут страшилки, что они часто пытают, бьют и морально ломают новобранцев; бывало, что доходило даже до изнасилований, чтобы окончательно опустить «салагу». Посмотрев на солдата, служащего уже второй год, Саня задал вопрос:       — Ты в курсе, что чужой труд надо уважать?       — Рот прикрой, салага! Ещё раз протрёшь! Смотрите-ка, какой нежный!       Ничего не говоря, Рома смочил тряпку в чёрной-чёрной воде и чётким движением швырнул её в «деда». Грязная ткань точно попала в остроносое черноокое лицо солдата; тот от неожиданности поскользнулся на влажной поверхности и шлёпнулся пятой точкой на линолеум.       — Ты чё, вообще охуел, гнида?! — зло задал вопрос незнакомец, убирая тряпку с лица.       — А ты не охуел? — задал вопрос Рома.       Поднявшись с пола, «дед» злобно смотрел на новобранцев и, проведя пальцем по горлу, словно желая пригрозить им, заявил:       — На выходных вы попали! Попробуйте только показаться мне на глаза! Мы с ребятами вас по кругу пустим! Каждого по очереди.       — Иди на хер! — отрезал Саня. — Одного уже так хотели пустить по кругу! В итоге он их всех порешал и ещё некоторых свидетелей подтянул. Так что не связывайся с салагами, а то они тебя так отделают — будешь молиться и каяться.       Ничего не говоря, «дед» ушёл, и парни облегчённо вздохнули. Убрав коридор, молодые люди отправились на обед, но не думали, что ссора с незнакомцем могла обернуться некоторыми неприятностями, но через несколько дней на выходных это произошло.       После очередных занятий под конец учебного дня Саня Глазунов шёл по заснеженному двору в казарму. Неожиданно кто-то толкнул его и, повалив на землю, принялся избивать. Саня сжался в комок и принимал на спину удары.       «Блин, что делать? Надо подниматься. Если не поднимусь, мне кранты», — размышлял Глазунов, пытаясь встать, но не мог из-за резких ударов ног в берцах с тяжёлой подошвой.       Мимо проходили Гела и Рома. Заметив, что их товарища бьют три солдата, Циклаури подбежал и стукнул одного из нападавших кулаком по спине. Когда тот почувствовал толчок и обернулся, Гела узнал того «деда», который не уважал их труд, который угрожал им групповым изнасилованием.       — Чурка-чистюля пришёл, — усмехнулся незнакомец и накинулся на него с кулаками.       Обороняясь от него, Циклаури отмахивался, сдерживая удары противника. Остальные товарищи обнаглевшего «деда» собрались напасть на Гелу. Заметив, что от Сани оторвались, Рома подбежал к нему и спросил:       — Ты как?       — Нормально! Только немного спина болит.       — Надо Гелку спасать. Теперь его побьют.       Тем временем Циклаури вспомнил, как пытался защитить Машико от Эльмина, но не смог проучить наглого приставалу. Набравшись смелости, Гела дрался с «дедами», отбиваясь руками и ногами. Рома принялся драться с дедами, стараясь не упасть, чтобы его не избили. Отвлёкшись от грузина, старшие рядовые напали на новобранцев и избивали их, не глядя, куда направляются их кулаки. Неожиданно послышался грозный приказ, не терпящий возражений:       — Отставить!       Все драчуны замерли и стояли как вкопанные, ожидая наказания. Командир посмотрел на них и рявкнул:       — Рядовые Шарков, Пакуличев, Евстигнеев, Циклаури, Глазунов, Никонов! Все шестеро — ко мне в кабинет марш!       Парни понуро направились в кабинет. Сев за стол, Сергей Петрович Шалимов, высокий грузный пятидесятилетний мужчина в военной форме грозно посмотрел на провинившихся солдат синими глазами, в которых читалась какая-то печаль, и громким голосом задал вопрос:       — Вы что тут учинили?       — Сергей Петрович, — объяснил Гела, потирая ушибленную скулу, — дело в том, что на рядового Глазунова напали три рядовых, которые пришли на службу на год старше нас, и начали его избивать. Я вмешался и защитил друга. Потом они начали бить меня, и рядовые Глазунов и Никонов заступились за меня.       — Рядовой Циклаури, рядовой Глазунов, рядовой Никонов, в медпункт! Рядовой Шарков, рядовой Пакуличев, рядовой Евстигнеев, сидеть здесь!       Пока нарушители ждали милицию, Гела и Саня проходили медосмотр и снимали побои. Осмотрев побитых солдат, врач сказал:       — К счастью, рядовой Глазунов, ты отделался лёгкими ушибами. Куртка смягчила удары. Рядовой Циклаури, рядовой Никонов, ваши синяки быстро пройдут.       Держа холодный лёд у щеки, Гела смотрел на лежащего Саню и говорил:       — Всё хорошо. Зато мы смогли противостоять этим придуркам. Я думал, что дедовщина — это просто страшилки, но не думал, что сам с ней столкнусь. Сань, ты как?       — Всё хорошо. Спасибо, Гел. Спасибо, Ром. Вы настоящие друзья. Всем бы таких друзей.       Поговорив с приятелем, Циклаури и Никонов отправились в казарму, подготовили кровати для сна и, когда прозвучал «отбой», переоделись и легли. Только Гела попытался уснуть на жёсткой кровати, Вадик задал вопрос:       — Как там Санёк?       — С ним всё хорошо. Он отлёживается.       — Как хорошо, что мы рядом оказались, — вставил Рома. — Иначе Санёк долго лечился бы.       — Завтра, когда появится свободная минута, я к нему зайду, — сказал Проханов.       Вадик сдержал своё обещание: когда наступил перерыв между лекциями, он отправился в медпункт, где лежал Саня, и сказал:       — Привет, Сань. Всё в порядке?       — Всё хорошо. Только немного тело болит.       — Это пройдёт. Ты выздоравливай.       Саня улыбнулся. Вадик услышал звонок и отправился на очередное занятие по физической подготовке, где солдатам предстоит новая порция подтягиваний на турнике.       После очередной недели службы Гела отправился в армейскую канцелярию и попросил у работавшей с корреспонденцией высокой молодой брюнетки с чёрными очами:       — Здравствуйте. Дайте мне, пожалуйста, двойной листочек и конверт.       Девушка дала ему двойной листок в клеточку и маленький конверт. Вспоминая требования учителей подготовить двойные тетрадные листочки для самостоятельных или контрольных работ, Циклаури сел за стол и написал длинное письмо:       «Дорогие мои мама, Цицино, Нарико.       У меня в армии всё хорошо. Мы сидим на скучных лекциях. Но есть и хорошее — мы весело проводим время на учебке. Столько занятий бывает, что у нас нет сил ни стоять, ни ходить. Ещё скоро будем сдавать нормативы по физподготовке.       У меня появились три армейских приятеля: Саня Глазунов, Рома Никонов и Вадик Проханов. Поначалу мы немного поругались из-за того, что Вадик не хотел мыть пол руками, но потом всё стало хорошо — мы сдружились и сейчас неразлучны. Нам весело всем вместе. Ох, как мы любим иногда в обед посидеть и просто поболтать о жизни.       Не так давно мы поругались с одним «дедом», и потом он и его дружки избили Саню. Я вступился за него и тоже получил. Потом Рома вступиися за меня и так же получил. Зато мы можем за себя постоять, и это главное. Нужно уметь себя защищать.       Мои дорогие. Я очень скучаю по вам. Даже когда отжимаюсь и качаю пресс, всегда думаю о вас. Ничего — месяц уже прошёл. Скоро наступит Новый Год. Надеюсь, что вы его встретите с улыбкой.       Передайте привет всем моим друзьям, что ждут меня. Надеюсь, мы осенью в конце этого десятилетия встретимся.       Хочу знать, как поживает Роня. Что с ней? Как ребёнок, которого она носит? Хоть я её не люблю и никогда не любил, очень хочу увидеть свою дочку или своего сына.       До следующего письма. Ваш сын и брат Гела».       Написав письмо, Циклаури утёр слёзы, невольно блеснувшие глазах, и, упаковав его в конверт, написав обратный адрес, отдал девушке со словами:       — Отправьте его, пожалуйста.       Девушка взяла конверт и, зарегистрировав в журнале адрес, положила его к другим письмам для отправки.       Через несколько дней Цицино вечером вернулась с работы и посмотрела в почтовый ящик. Найдя письмо от брата из военной части, девушка забрала его и побежала в дом.       — Ты чего такая весёлая? — спросила Наринэ, смотря телевизор.       — Гела письмо прислал.       — Наконец-то. Долго мы ждали, — вставила Тамина.       Прочитав вслух сообщение дочерям, мать взяла ручку и бумагу и написала сыну ответ, рассказав о том, что почти ничего не изменилось с того дня, как он отправился в армию. Сообщив о делах его семьи, о его друзьях всё, что знала, женщина сообщила, что с начала ноября, как ей сказал один знакомый грузчик, Роня больше не работает в торговой базе. Закончив писать ответ, Тамина запечатала письмо и на следующий день, перед началом рабочего дня положила его в почтовый ящик.       Когда Гела только начал служить в армии, холодным осенним днём Роня шла на работу. Зайдя в офис, Мичурина посмотрела на освободившееся рабочее место, за которым сидел Циклаури. Девушка с тоской разглядывала пустой стул и про себя подумала:       «Пусто теперь без Гелы. Не успел он в армию уехать, и уже пусто без него. Так было, когда Валя Нарышкина в декрет ушла. Волшебное место. Женщины уходят в декрет, а мужчины в армию. Скоро и я в декрет уйду. Надеюсь, Гелка женится на мне, когда увидит своего малыша, которого я рожу».       Поглаживая чуть округлившийся живот, Роня направилась в свой кабинет, села за своё рабочее место и включила компьютер. Редактируя очередную доверенность на водителя, Мичурина услышала, как в соседнем отделе Анна Аникеева и Екатерина Петрова, уже не стесняясь никого, обсуждали именно её. Оторвавшись от работы, Роня подошла к кабинету и подслушала разговор.       — Я, конечно, знала, что Ронька дура, но не думала, что до такой степени, — заявила кладовщица.       — Конечно! Такая дура, что свет не видывал, — вторила ей Анна. — Только в дурную голову могла прийти такая мысль — забеременеть от парня, который вот-вот соберётся в армию. Ещё и от чурека.       — Интересно, на что она надеялась?       — Не знаю. Хотя... Что с неё взять? Она дура.       Роня слушала сплетни и медленно закипала. Не выдержав нарастающего гнева, Мичурина зашла в кабинет и с хитрой усмешкой спросила:       — Что, меня опять обсуждаете?       — Тебе-то что? — ответила вопросом на вопрос Анна. — Не нравится — не слушай.       — И какого хрена вы меня обсуждаете? — продолжала Роня. — Сперва на себя посмотрите, а потом меня обсуждайте. Особенно вы, Екатерина. Сами одна ребёнка растите, а надо мной смеётесь.       — Вообще-то я развелась с мужем, — не осталась в долгу Петрова. — По крайней мере, я своего ребёнка родила в браке, а не нагуляла, как ты. Я получаю неплохие алименты, а ты только и будешь получать копеечное пособие как мать-одиночка. Я даже в суд не ходила. Просто мы с бывшим заключили нотариальное соглашение.       — Неудивительно, что от тебя муж ушёл, — усмехнулась Роня. — Кому нужна такая дура, как ты?       — Рот прикрой! — ответила кладовщица. — Мой муж просто не захотел со мной жить, да я и не держала. Нам просто было тяжело вдвоём, а терпеть ради ребёнка ни я, ни он не хотели. По крайней мере, я родила потому, что хотела сама. Да, я родила для себя, потому что хотелось привести в мир нового человека. А ты, позорница, хочешь мужика к себе привязать. И я могу то же самое сказать — кому ты, такая дура, нужна, Мичурина? Ты даже чурбану не нужна, не то, что русскому. Интересно, чем же тебе Васька Прохоров не угодил?       — Он старый и страшный, да ещё неизвестно, когда он трезвым приходил на работу, — объяснила Роня. — Зачем я должна цепляться за каждого?       — В твоём положении теперь только за такого и цепляться, — вставила Анна. — Мало того, что ты детдомовка, так ещё и с довеском. А если вскроется, что ты ещё от чурбана нагуляла, то можешь смело ставить на себе крест. Думаешь, мы не видели, как вы с ним ехали в одной маршрутке? Понятно, что ты под него легла.       Мичурина зло смотрела на сплетниц и сжимала руки в кулаки, желая побить их, невзирая на своё интересное положение.       — Так, что за шум, а драки нет? — зашёл в кабинет Василий Анатольевич Вертинский, начальник Рони, юрист фирмы. — Мичурина, иди работать. Надо срочно доверенность на водителя оформить, чтобы он груз принял и документы подписал от своего имени. А вы, бабы, займитесь лучше работой. Это первое, о чём вы должны думать, когда находитесь здесь. А с кем спит Роня, от кого она понесла — это меньше всего на свете вас волновать должно.       — С удовольствием, Василий Анатольевич, — отрезала Мичурина и отправилась в свой кабинет.       Шёл рабочий день. До окончания работы оставалось всего два часа. Роня печатала договор на компьютере и попыталась не брать в голову сплетни своих коллег, которые её недолюбливают, но чувствовала себя героиней фильма ужасов, которую преследует нечто страшное и опасное для её жизни. Ей хотелось стать маленькой, спрятаться и убежать как можно дальше отсюда. Мичурина смотрела на напечатанный договор поставки и, выведя его на нескольких листах бумаги, ощутила головокружение.       — Мичурина, ты в порядке? — задал вопрос Василий Анатольевич.       — Да, я в порядке. Просто немного устала.       — Я знаю, что ты в положении. Так что иди домой и отлежись.       — Спасибо, Василий Анатольевич.       Мичурина оделась в пальто, обулась в сапожки, взяла сумку и вышла из здания. Во дворе стояли два скучающих грузчика, Данил Хвостов и Паша Кобзев, которые в своё время доставали Гелу. Поравнявшись с ними, Роня пошла на остановку, но Паша крикнул:       — Здорово, шлюха!       — Что, уехал твой чурка? Некому за тебя заступиться? — вторил ему Данил.       — Отстаньте! И так плохо, ещё вы лезете, — ответила Роня.       — Смотрите-ка, плохо ей! А когда с чуркой ебалась, плохо не было? — продолжал язвить Кобзев.       — Отъебись, гнида! — отрезала Мичурина и направилась к остановке.       — Как мы заговорили, а!       Не слушая парней, Роня дошла до остановки. Зайдя в автобус, Роня села на свободное сидение и смотрела в окно и обдумывала происходившее. В последнее время только ленивый не обсуждал её беременность. Как она поняла, все видели, как они с Гелой вместе садились в маршрутку и ходили что-то обсуждать в курилке.       «Говорил, что поболтают и забудут? Какой же ты лгун, Циклаури! Они меня так и не оставят в покое. Что делать? Ещё рожать скоро. Но ничего — когда Гела дембельнётся, тогда и на моей улице будет праздник».       Весь октябрь Роня, приходя на работу, постоянно выслушивала очередные «шпильки» от коллег. Даже когда они всем трудовым коллективом пили чай, дамы из бухгалтерии не стеснялись подкалывать Мичурину.       — Что, Ронька, не пишет тебе письма твой Гелочка? — задавала вопрос Людмила Красильникова, ответственная за продажи.       — Люд, да она ему нафиг не нужна, — отозвалась Анна, попивая чай с печеньем. — Он всё равно женится на своей, на грузинке. Нафиг ему эта дура Ронька нужна?       Коллеги громко смеялись над Роней, из-за чего та после очередного чаепития сидела за компьютером и смотрела на монитор. Ей было обидно выслушивать эти сплетни и подколки, но нужно было вести себя как обычно, ведь когда-нибудь им это надоест, и они найдут новый объект для подколок, но дамы из бухгалтерии и Екатерина Петрова продолжали её доставать, подшучивая над ней, а грузчики, увидев её в поле зрения, громко обсуждали её «служебный роман» с Гелой, фантазируя на тему их интимных отношений, придумывая всё новые и новые изощрённые подробности.       Роня чувствовала себя отвратительно. Ей хотелось сбежать, чтобы не слышать очередные сплетни о своей связи с бывшим коллегой, беременности и возможной безотцовщине, на которую она обрекает своего будущего ребёнка. Не выдержав давления, Мичурина отправилась в отдел кадров и написала заявление об увольнении.       Отработав последний день в этой конторе, Роня вышла из красного кирпичного здания, зашла за ворота и, показав средний палец, проговорила:       — Пошли вы все, злыдни. Ищите другую жертву для плевков желчью.       Закончился октябрь, наступил снежный ноябрь. Гела и его новые друзья уже освоились в армии, привыкли к постоянным тренировкам и скучным лекциям в казарме. Жизнь шла своим чередом. Молодые люди уже забыли о том, как подрались с тремя рядовыми, служащими уже второй год, но конфликт со старшими «товарищами» снова застал их.       Однажды перед уборкой территории от снежных сугробов Гела отправился в хозяйственное помещение за лопатой. Идя с инвентарём к месту, которое ему поручили убрать, Циклаури насвистывал песенку и раскапывал сугробы, поднимая себе настроение. Неожиданно его толкнул плечом какой-то незнакомец. Гела посмотрел на парня, убиравшего с ним снег.       — Смотри куда прёшь, чурка! — с издёвкой в голосе задал вопрос «старший товарищ».       — Куда надо, туда и пру. Смотреть надо по сторонам, белка! — отрезал Циклаури.       — Что у вас происходит? — послышался знакомый баритон, и грузин обернулся.       Заметив назревающую ссору, Рома решил остановить парней, пока не началась драка. Подойдя к Геле и незнакомому «деду», Никонов встал между ними, словно желал сразу же остановить назревающую ссору.       — А ты чё лезешь, коротышка? Не видишь, что я тут разговариваю?! Нарываешься? — возмутился незнакомец.       — Заткнись уже! — отрезал вмешавшийся в спор Саша. — Дай нам убрать снег спокойно!       — А кто вам не даёт? — усмехнулся парень, кидая снег.       Решив не тратить время на спор с очередным «дедом», решившим самоутвердиться за счёт солдата, служащего первый год, молодые люди принялись расчищать территорию от сугробов, которые появились во время ночного снегопада, не обращая внимание на кидавшего снег «деда», решившего спровоцировать ссору.       — Н-да... — комментировал Рома, — пока уберёшь сугроб — ещё наметёт.       — Зато снега будет меньше, — ответил Гела. — Если его не убирать, то сугробы будут расти и расти. И как мы потом будем ходить? Через сугроб? А снег полностью растает только в апреле, если не в мае. И когда он растает, будет великое наводнение.       Расчистив территорию от сугробов, молодые люди отправились на обед. Быстро перекусив, Гела, Саня, Рома и Вадик отправились дальше убирать территорию от выпадающего снега. Вооружившись мётлами, парни направились во двор и быстро смели снег к образовавшимся сугробам. Когда четыре друга зашли в казарму, Циклаури заметил, что к ним приближался высокий солдат. Гела узнал пристававшего к нему «деда» по его зелёным раскосым глазам, большому орлиному носу с горбинкой и чуть пухловатым губам. Незнакомец зло посмотрел на него, схватил его за плечо и, тряхнув его как непослушного котёнка, грозно спросил:       — Чё, чурка, опять ты тут ошиваешься?!       — Не нравится, что я дышу твоим перегаром — проваливай! — отрезал Циклаури.       — Припёрлись сюда, чурки! Вам в аулах места мало?       — Я родился в Советском Союзе. И я считаю себя не только грузином, но ещё советским человеком. Россия — моя вторая родина.       — Молодец, Гелка! Вот так и надо, — поддержал его Вадик.       — А ты, жиртрест, вообще заткнись! Тебя не спрашивают! — продолжал выступать незнакомец.       Саня выслушивал оскорбления от этого солдата, который отличается от них, новобранцев, только тем, что на год раньше поступил на службу в армии. Глазунов понимал, что этому «деду» просто нужен повод для того, чтобы избить очередного «салагу», поэтому попытался спровоцировать Гелу на ссору, а затем и на драку.       «Лучшая защита — это нападение», — пронеслось в голове Сани, и тот, ничтоже сумняшеся подошёл и, сжав руку в кулак, ударил старшего «товарища» по лицу. Тот в ужасе отшатнулся и крикнул:       — Ах ты, верзила! Чурку и жиртреста защищаешь?       — Какой же ты тупой. Больше нас служишь, а мозгов не нажил, — изрёк Глазунов.       Незнакомец попытался ударить Саню, но Гела схватил его за руку и крепко вцепился, не давая пошевелить ею.       — А ну отцепись, чурка! — рявкнул «дед» и, тряхнув рукой, оттолкнул грузина, и тот отлетел к стене.       — Что здесь творится?! — послышался командный голос, и в коридоре показался Сергей Петрович.       — Опять к Геле лезут, — объяснил Рома. — Его национальность дедам покоя не даёт.       — Рядовой Паньков, почему я должен объяснять, что нечего лезть к нерусским?       — Да, Ванёк, про тебя уже идёт дурная слава, — добавил шедший мимо молодой паренёк. — Уже одного якута ты достал. Теперь к грузину полез. Только у этого грузина ещё и друзья есть.       Ваня обиделся и, сплюнув, отправился к своей роте. Шалимов посмотрел на Саню и сказал ему и Геле:       — Рядовой Глазунов, рядовой Циклаури, вы опять в драки лезете?       — Товарищ старшина, если я не буду давать отпор, то они меня дальше достанут и вообще разойдутся, — объяснил грузин. — Вы помните Артураса Сакалаускаса? Он, наверное, молчал, пока его чуть по кругу не пустили, и он всех своих обидчиков и других людей не расстрелял.       — Так точно, рядовой Циклаури. Только меньше с ними связывайся. Ну их, этих дураков.       Сергей Петрович отправился в свой кабинет. Прозвучал «отбой», и молодые люди пошли в казарму спать.       Прошло несколько дней. За это время Гела, Саня, Рома и Вадик не попали в очередные неприятности и стычки со «старшими товарищами». Парни вздохнули с облегчением, но в очередную пятницу, в «санитарный день» Гела вновь нарвался на конфликт со «старшим товарищем».       Циклаури стоял на четвереньках и мыл полы. Неожиданно парень получил резкий удар в пятую точку, и грозный голос сверху потребовал:       — Эй, чурка! Ну-ка вымыл мне берцы!       Чтобы сильнее унизить грузина, незнакомец выставил перед ним ногу, обутую в ботинок с высоким голенищем, испачканный осевшей на снеге грязью от машин.       — Пошёл вон! — отрезал Гела и, поднявшись, посмотрел на напавшего.       Перед ним стоял Серёга Ковтун, приятель Вани Панькова, и злобно буравил его серо-голубыми глазами, гадко ухмыляясь.       — Обычно вас, чурок, учат чтить и уважать старших. Тебя этому не учили?       — За что тебя чтить? За то, что ты раньше начал служить? Серёг, ты дурак?       Серёга толкнул Гелу, и тот, отлетев к стене, встал в боевую стойку и готов был нападать на того, кто просто так решил его избить.       — Чурки всегда непокорные. Особенно ты, Цикалури. — «Дед» чётко произнёс исковерканную фамилию грузина, выделив в ней слог «кал», и продолжил: — Валил бы ты лучше в свой Чуркистан и там показывал бы свой характер. А здесь ты должен жить по правилам русских. Россия для русских, а не для вас, чурок.       Взяв в руки тряпку, Циклаури смочил её в грязной воде и чётким движением кинул в лицо Ковтуна. Серёга оторопел от неожиданности и, убирая грязную влажную ткань с лица, бросил её на пол с криком:       — Вообще охуел, чурка?! Да я тебя за яйца подвешу!       — Пошёл ты! — отрезал Гела и, подняв тряпку, принялся дальше мыть полы.       От бессильной злости Серёга ударил грузина кулаком по спине и, когда тот поднял на него взгляд, крикнул:       — Не смей меня игнорировать, тварь! Я ещё не закончил!       Циклаури поднялся, оглянулся и увидел толпу солдат, наблюдавших за перепалкой. Парни смотрели на ссорящихся солдат и перешёптывались.       — Наш джигит опять с кем-то сцепился.       — Эти придурки Ваня и Серёга никак нерусских не оставят в покое. Жить они им мешают.       Ковтун замахнулся и хотел снова ударить Гелу, но тот резким движением схватил его за руку и оттолкнул в сторону.       — Что тут творится? — вмешался Сергей Петрович. — Рядовой Ковтун, рядовой Циклаури! Ко мне в кабинет марш!       Молодые люди отправились в кабинет старшины. Сергей Петрович смотрел на двух молодых людей и громко сказал:       — Рядовой Ковтун, очередное дисциплинарное взыскание. Ещё один такой инцидент, и ты будешь отправлен в дисбат. Понял?       Кивнув головой, Серёга молча вышел из кабинета и, мысленно проклиная «этого чурку», направился в сторону своей казармы. Гела хотел выйти из кабинета, но голос командира остановил его:       — Рядовой Циклаури, ты просто притягиваешь к себе неприятности.       — Товарищ старшина, я грузин и горжусь каждой буквой в этом слове. А если этих фашуг это не устраивает, то пусть не связываются со мной. Приятных людей с белой кожей и голубыми глазами много. А я не буду высветлять кожу как Майкл Джексон, не буду менять цвет глаз и переписывать национальность в паспорте.       — Рядовой Циклаури, я горжусь твоими словами. Уважаю тех, кто умеет противостоять «дедам».       — Так точно, товарищ старшина! — отчеканил Гела и, отдав честь, отправился в свою казарму.       Идя по коридору казармы, парень невольно вспомнил, как он, ещё десятилетний мальчуган, отправился летом в пионерский лагерь, находившийся в Сабадури, красивом, словно сказочном лесу Грузии. Однажды Гела и его отряд один летним вечером сидели у костра. Вожатый Петрэ Чилашвили играл на гитаре песню Булата Окуджавы, и мальчишки нестройным хором подпевали ему:       — Надежда, белою рукою сыграй мне что-нибудь такое, чтоб краска схлынула с лица, как будто кони от крыльца. Сыграй мне что-нибудь такое, чтоб ни печали, ни покоя, ни нот, ни клавиш и ни рук... О том, что я несчастен, врут...       Когда Гела подпевал, глядя на этого весёлого паренька, ощущал какое-то волшебство, словно время остановилось. Ему хотелось, чтобы эти моменты длились вечно, но вскоре песня закончилась, и вожатый задал вопрос:       — Кто у нас хочет спеть соло? Что хотите спеть?       — Я хочу спеть песню из мультика про кота Леопольда. «Если грустный ты...», — сказал Энвер Маргания, десятилетний мальчик с карими глазами, в которых сверкал озорной огонёк.       Перебирая струнами, Петрэ воспроизвёл мелодию из известного мультика о коте-пацифисте. Поймав ноту, паренёк завёл песню:       — Дождик босиком по земле прошёл, клёны по плечам хлопал. Если ясный день — это хорошо, а когда наоборот — плохо. Если ясный день — это хорошо, а когда наоборот — плохо...       Энвер пел громко, не попадая в ноты. Его голос напоминал скрежет по ржавому железу, отчего мальчишки невольно прикрывали уши, чтобы просто не слышать эту какофонию.       — Энвер, пение — это не твоё, — прокомментировал вожатый, когда мальчик закончил исполнение.       — Зато мне нравится петь, и неважно, что об этом думают другие. Мама говорит, что я лучший.       — Не слушай маму, — вставил Ваня Руденко, двенадцатилетний паренёк, поправляя красный галстук. — Она тебе льстит. Ты ужасно поёшь.       — Рот закрой, — отрезал Маргания. — Моя мама меня любит.       — Если бы она тебя любила, то сказала бы, что ты просто бездарь, — продолжал Руденко. — А так она тебя просто жалеет.       — Иди к чёрту, — отрезал Энвер.       Парни начали друг друга обзывать и уже готовы были полезть в драку. Петрэ остановил их и потребовал:       — Прекратите! Вы пионеры! А пионеры должны уважать друг друга, а не оскорблять. Энвер, запомни — если тебя оскорбляют, то не надо оскорблять в ответ. Будь выше этого. Не опускайся до уровня некультурного человека. Вано, ты тоже должен сдерживаться. Можно было сказать это мягче. Энвер не виноват в том, что у него нет слуха и голоса.       — Мне папа сказал, что если я буду молчать, то меня ещё сильнее будут обижать, — объяснил Маргания.       Вспомнив время, проведённое в пионерском лагере, Гела понимал, что Энвер был прав — нельзя молчать, ибо молчанием человек показывает свою слабость и неумение давать отпор.       Зайдя в большую комнату и быстро переодевшись, Циклаури услышал разговор двух сплетников.       — А этот джигит отлично ставит дедов на место.       — Уважаю этого парня. Циклаури настоящий мужик.       Гела ощущал гордость за себя, ибо почувствовал себя сильным человеком, умеющим держать лицо при встрече с неприятелем.       «Возможно, правильно говорят, что армия — это уроки мужества. Нужно уметь противостоять нападкам идиотов. Им закон не писан, а защита своей чести — только в моих силах. Если я себя не защищу, то даже старшина не защитит».       Оставшись без работы, Роня отправилась торговать хлебобулочными изделиями в киоск, находящийся возле кольца, соединяющего улицу Транспортную, проспект Циолковского и Второй Андреевский переулок. Принимая оплату от очередного покупателя, Мичурина считала деньги и про себя думала:       «Зато всем всё равно, от кого я беременна, с какой целью я забеременела. Как хорошо, что всем нужен только хлеб, а не моя личная жизнь».       Приближался Новый Год. Уже второй месяц Роня работала в киоске, пока не услышала знакомый голосок:       — Добрый день. Мне булку белого хлеба и пирожные «Картошка» и «Корзиночка с белковым кремом».       — Хорошо, — улыбнулась Мичурина и подала девочке буханку пшеничного хлеба и два пирожных.       Рассмотрев покупательницу, Роня узнала младшую сестру Гелы Циклаури. Наринэ глядела на девушку, сидящую в ларьке, и крикнула:       — Ронь, это ты? Давно не виделись. Как там малыш поживает?       — С малышом всё в порядке, — ответила Мичурина и поинтересовалась: — А вы как без брата?       — Нам хорошо, только скучаем мы по Геле и ждём его с армии, — ответила Наринэ. — Кстати, ты где и с кем будешь Новый Год отмечать?       — Не знаю. У соседей по общаге свои семьи. Год назад с соседкой Лилькой пиво пили, а теперь не знаю, как отмечать. Мне пить нельзя. Я в положении.       — Давай, ты с нами отметишь Новый Год? Тем более, ты теперь не чужой нам человек. Ты носишь нашу племянницу или племянника.       — Спасибо, что пригласили.       — Приходи к нам. Повеселишься. Адрес ты помнишь. Ты к нам уже приходила.       Расплатившись за хлеб и пирожные, которые были нечастой радостью для сестёр Циклаури, Наринэ забрала покупки и убежала домой. Роня смотрела ей вслед и, гладя округлившийся и уже выросший живот, подумала:       «Почему бы не пойти к Гелиным родственникам и не отметить с ними Новый Год? Они меня не укусят».       Прошёл месяц. Наступал Новый Год. Закончив работу, Роня вышла из киоска и, закрыв дверь, прошла под мостом, отправилась на улицу Вокзальную. Идя по холодной заснеженной улице, Мичурина держалась за живот, словно прикрывала какое-то ценное сокровище. Добравшись до сталинки, Роня отправилась на нужный этаж и позвонила.       — Кто там? — задала вопрос Тамина и открыла дверь.       На пороге стояла бывшая девушка её сына и держалась за живот. Поняв, кто перед ней, Циклаури сказала:       — Привет, Роня. Проходи. Разувайся. Присоединяйся к нам.       Разувшись и сняв старую болоньевую зимнюю синюю куртку, Мичурина зашла в квартиру и, осмотревшись, увидела сестёр Циклаури и других друзей Гелы: семью Шенгелия, семью Когониа, Валеру Доржиева, Пашу Теплова, Наташу Маркову, Сеню Вебера и Марину Прокудину, которая так же, как она, была в положении.       — Ронь, ты пришла? — задала вопрос Цицино. — Мы тебя ждали.       — Садись, Роня. Отметишь с нами этот светлый семейный праздник, — вставил Валера.       Дато, Женя, Веня, Нана и Тимур носились по квартире, играя в догонялки. Невольно улыбнувшись, Мичурина села за стол и смотрела на расставленные блюда русской и грузинской кухни.       Когда наступила полночь, Нико поднялся из-за стола и, взяв длинный латунный кханци с декорацией, стилизованной под дерево, наполнил его вином и громко проговорил:       — Сегодня наступит Новый Год. В этом году в армию отправились наш брат Гела и его друг Никита. Давайте сегодня выпьем вино за то, чтобы их служба прошла быстро и спокойно, а время пролетело незаметно!       Шенгелия отпил глоток и передал рог Валере. Мужчины по очереди пили вино из кханци, передавая друг другу. Вскоре рог опустел, и Нико, наполнив его, встал из-за стола и, увидев ежегодное поздравление президента, замер, слушая очередную речь о том, что прошедший год был слишком трудным, и пожелания на следующий год. Когда начали бить куранты, Нико поднял кханци и произнёс новый тост:       — Да, этот год был слишком труден для нас, но мы живём. Живём и не сдаёмся несмотря ни на что. Так пусть всё будет хорошо в следующем году. И пусть последующие годы пусть принесут нам только счастье. За нас!       Шенгелия вновь отпил глоток и передал Валере латунный рог. Доржиев чуть отпил из рога, и кханци передавали из рук в руки, пока он совсем не опустел. Роня ела «Сельдь под шубой» и про себя размышляла:       «Почему я не умею заводить друзей так же, как это делает Гела? Он уже почти три месяца назад в армию уехал, а друзья всё равно пришли отмечать Новый Год с его мамой и сёстрами. Эх, а со мной только эта пьянчужка Лилька отмечает. Хм, часто так шутит — сегодня пятница, а я ещё трезвая. Ни с кем из одноклассников, сокурсников и коллег так и не подружилась. Почему меня никто не любит? Что мне делать? Хоть с этой семьёй подружусь, если получится».       Пока родственники и друзья Гелы все вместе отмечали Новый Год, выпивая по очереди вино из кханци, во время выходных Циклаури отправился в канцелярию казармы, где получил письмо от своей семьи. Распечатав его, Гела прочитал сообщение, написанное младшей сестрёнкой:       «Дорогой наш братик.       Пишет тебе Наринэ. Мы по тебе очень скучаем. Я знаю, что два года — это не срок для любящего сердца, но мне кажется, что каждый день твоего отсутствия длится чуть ли не как тысячелетие. Я жду и жду тебя. Мама и Цицино скучают по тебе.       Мама продолжает работать у Тенгиза и иногда моет полы в подъезде, чтобы что-то заработать. Цицино так же работает в агентстве недвижимости в отделе кадров. Она составляет график отпусков и приказы о приёмах на работу, увольнениях и выходах в отпуск.       У Джамала и Тани всё как обычно. Серго учится и планирует идти учиться в техникум на повара. Ты знаешь, что он любит готовить. Нико и Катя продолжают жить вместе. Тимур уже бегает, немного говорит и радует родителей. Скоро Нико окончит интернатуру и станет врачом. Катя скоро восстановится в институте и получит диплом.       Тенгиз и Ламара продолжают работать в цветочном магазине. Дато уже пошёл в школу, а Нана продолжает ходить в садик.       У всех твоих друзей всё хорошо. Я продолжаю дружить с Леной и Олей. Ты их знаешь. Они мне часто рассказывают забавные истории. Цицино тоже болтает со своими подружками. Жизнь продолжается, Гело.       Кстати, месяц назад шла за хлебом и пироженками. Подошла к киоску и увидела там Роню. Она сидит уже с большим животом и теперь торгует хлебом в ларьке. Я не знаю, как она туда попала. Пригласила её к нам отметить Новый Год. Кстати, я всех твоих друзей обзвонила и пригласила к нам, чтобы вместе отметить Новый Год.       Гело, мы все ждём тебя. Мы хотим, чтобы ты отслужил и вернулся домой. Возвращайся скорее, братик. Мы любим тебя.       Не так давно Сурен Пиначян прислал нам письмо. Он сообщил, что у него и Рануш родилась дочка. Назвали Аревик. Он желает тебе удачи и надеется, что хоть одна твоя мечта сбудется — что у тебя и Рони родится прекрасная дочка.       До следующего письма. Наринэ. Передаю привет от всех, кто по тебе скучает».       Гела прочитал письмо от младшей сестрёнки и ощутил на щеке невольную слезу. Ему нравилось в армии, несмотря на постоянные стычки с дедами-националистами, но уже не терпелось вернуться домой, где его ждали самые близкие люди.       Сев за стол, Циклаури начал думать, что написать в ответ. Стараясь чётче сформулировать новости о себе, Гела взял ручку и бумагу и принялся писать сообщение своей семье.       «Дорогие мои девчонки. Мама, Цицино, Нарико.       Пока я пишу это письмо, скоро закончится старый год. Этот год принёс много огорчений, но и много радостей.       В армии у меня всё хорошо. Мой характер ты знаешь, поэтому теперь все деды меня боятся.       Месяц назад подрался с одним таким дедом. Он один раз он меня толкнул, Саня дал ему в рожу за то, что он меня обозвал чуркой, а Вадика Проханова жиртрестом. Правда, Санёк чуть не попал, зато он за нас всех постоял.       Не так давно была уборка. Я мыл коридор. Нас заставляют мыть полы руками. Не потому, что так чище, а потому, что так быстрее изведёшься. Приятель этого придурка, который нас обзывает, пнул меня под зад и заставил протереть его берцы. Я поднялся и ткнул тряпку ему в рожу. Он хотел меня ударить, но я схватил его за руку и оттолкнул от себя. Больше он ко мне не полез. Теперь они все меня и моих друзей боятся.       Но хватит о грустном. После всех своих драк я теперь авторитет. Меня теперь даже деды уважают.       Мне очень нравятся занятия по пулевой стрельбе, которые мы проходим в нашем тире. Это помогает мне сконцентрироваться. Когда я стреляю, чувствую себя таким крутым. Словно Терминатор. Так и хочется сказать эти два слова: «Асталависта, бэби!».       Обожаю занятия по вождению. Пока учусь водить УАЗик. Когда я езжу на машине, ощущаю такую лёгкость и свободу, словно заново родился. Поначалу было трудно, но теперь чувствую себя с УАЗиком единым целым. Просто нужно чувствовать скорость. После Нового Года буду учиться водить грузовики и автобусы. Скоро получу права.       Конечно, у нас скучные лекции, как в институте, но эти знания тоже нужны. Как говорил наш отец, каждое знание может быть полезным — мало ли, что в жизни случится.       С Новым годом. Желаю нам всем долгой и счастливой жизни. Пусть у вас всё будет хорошо. Я рад, что у нас всё хорошо. Надеюсь, что дальше у нас будет ещё лучше. Дождитесь меня. Уже не терпится посмотреть на ребёнка, который у меня родится.       До следующего письма. Ваш сын и брат Гела».       Написав письмо, Гела упаковал его в конверт и написал обратный адрес. Положив письмо на стол, Циклаури сказал девушке, работающей в канцелярии части:       — Отправишь письмо, хорошо?       Девушка приняла конверт и зарегистрировала отправку в журнале. Другие солдаты приносили свои письма, которые отправляли матерям, жёнам и девушкам, которые ждали их на гражданке. Написав письмо и поделившись своими историями из армейской жизни, Гела отправился в казарму, где его ждали сослуживцы.       Закончился 1998 год, во время которого в стране случился дефолт, из-за чего наступила тотальная нищета населения, а сбережения, которые люди откладывали на «чёрный день», превратились в «пыль», что уже не несла никакой ценности. Этих денег хватало только на самое скудное питание, чтобы не умереть от голода. У русского народа уже не было надежды на возврат стабильности, которая была во времена Советского Союза.       Прошла зима, наступила весна. После Международного Женского Дня Роня сидела в киоске и продавала хлеб. Ощутив резкую тянущую боль, девушка закричала и, выбежав из ларька, трясущимися руками закрыла его и кое-как пошла в сторону железнодорожного моста над дорогой.       Роня шла по улице, превозмогая боль, и держалась за живот. Ей казалось, что скоро умрёт. Кое-как добравшись до сталинки, Мичурина медленно поднялась на нужный этаж и постучала в дверь.       В это время Наринэ делала математику. Пытаясь разобраться с решением задачи, девочка услышала стук в дверь и приглушённый стон. Подойдя к источнику звука, Наринэ спросила:       — Роня, это ты?       — Наря, помоги, — простонала Мичурина, медленно оседая на пол.       Циклаури взяла Роню за руку и, отведя в квартиру, усадила её на стул, сняла с неё сапоги. Мичурина держалась за живот и уже плакала от боли. Девочка взяла телефон и нажала на ноль и три. Когда на том конце провода ответили, Наринэ сказала:       — Добрый день. Скорая? Приезжайте. У нас одна беременная скоро родит. Улица Вокзальная, дом тридцать три, квартира двадцать один.       Положив трубку, Циклаури схватила Роню за руку и держала её, пока не приехала «Скорая». Забрав стонущую от боли девушку на носилках, врачи скрылись. Наринэ закрыла дверь и, прислонившись к ней спиной, про себя молилась:       — Пусть у Рони всё будет хорошо. Пусть с малышом всё будет в порядке.       Карета «Скорой помощи» довольно быстро довезла Роню до больницы. Стонущую от боли девушку привезли на каталке в родильный зал.       Мичурина не помнила, как её раздевали, как уложили на кушетку. Роня ощущала только сильную боль, которая наступила во время потуг. Девушка хотела только одно — чтобы эти адские муки закончились.       Роня не помнила, сколько времени длились её роды, не помнила, когда она услышала кашель ребёнка. После родов Мичурина ощущала жуткую слабость, из-за которой не могла даже встать. Слушая голос ребёнка, пришедшего в этот мир, новоявленная мать не чувствовала прилив нежности, о котором постоянно говорят. Подумав об этом, Роня потеряла сознание.       Через два часа Мичурина проснулась лёжа на кровати в больничной рубашке и, чувствуя упадок сил, простонала:       — Дайте мне воды...       Следившая за состоянием пациентки медсестра принесла стакан воды. Когда Роня пила, девушка вышла из кабинета и через несколько минут вернулась с высоким мужчиной в белом халате.       — У вас открылось маточное кровотечение, — сообщил врач. — К счастью, нам удалось его остановить.       — Что с ребёнком? — задала вопрос Мичурина.       — С вашей дочкой всё хорошо. Она сейчас лежит в отделении интенсивной терапии. Она родилась недоношенной, поэтому её поместили в инкубатор.       — Сколько она там пробудет?       — Если всё будет в порядке, то всего неделю. Она у вас родилась на тридцать пятой неделе.       — Отчего это произошло?       — Просто вы очень маленькая, а ребёнок у вас крупный. Ей стало тесно, поэтому она сама попросилась наружу. Вообще, с вашим ростом надо папу для вашего ребёнка пониже искать.       — Да где я его найду? — усмехнулась Роня и, когда врач ушёл, про себя подумала: «Всё-таки дочка... Да, Циклаури, твоя мечта сбылась. Ничего — ты точно на мне женишься, и у меня будет семья».       Прошло несколько дней. Роню выписали из больницы. Неся свёрток, девушка отправилась в ЗАГС, где зарегистрировала девочку Мичуриной Эмилией Гелаевной. Не зная, почему она выбрала это имя. Ей просто понравилось, как оно красиво и мелодично звучит.       Неся с собой пищащий свёрток, Роня отправилась к семье Циклаури и постучалась. Дверь открыла Тамина. Увидев девушку с ребёнком на руках, женщина впустила её в квартиру и спросила:       — Как ребёнок?       — С ней всё хорошо. Просто родилась недоношенной, — объяснила Мичурина и протянула ей свёрток.       Тамина взяла малышку на руки и, глядя на неё, вспомнила, как родила Гелу, Цицино, Наринэ; каждый раз её переполняла радость, когда ей на грудь клали новорождённого младенца. Держа девочку, женщина смотрела в её карие глаза, понимая, что теперь стала бабушкой, пусть внучка официально не являлась её родным человеком.       — Как назвала девочку? — поинтересовалась Тамина.       — Эмилия. Мичурина Эмилия Гелаевна, — ответила Роня, разуваясь и снимая куртку. — Я не смогла дать вашу фамилию, поэтому пока она Мичурина. А со слов матери не запишут отца с его же фамилией.       — Какая она хорошенькая, — улыбнулась женщина, глядя на внучку. — Сразу видно, что наша порода.       Цицино и Наринэ вышли из комнат и посмотрели на не так давно родившуюся племянницу. Девочка оглянулась и громко смешно чихнула.       — Какая она миленькая, — улыбнулась средняя сестра.       — Наверное, так выглядел Гела, когда был маленьким, — вторила ей младшая.       Приняв Роню с малышкой у себя, Тамина отправилась на кухню и начала писать письмо сыну, сообщая ему такую радостную новость.       В один светлый весенний день, когда начал таять снег, открывая грязную мокрую землю, Циклаури отправился на очередную пару по предметам боевой подготовки.       «Наконец-то пулевая стрельба! Моё любимое занятие. Скоро я научусь стрелять так, что все деды меня ещё больше будут бояться», — размышлял про себя Гела, идя в поле, где проводится обучение самому необходимому для современного бойца навыку.       Придя на занятие, Циклаури ждал своей очереди. Глядя, как его сослуживцы неловко стреляют из пистолета по мишеням, желая попасть в цель, Гела ждал своей очереди и вспомнил былые времена, когда он, ещё двенадцатилетний мальчик, приходил в гости к Армени Абуладзе. Однажды его друг прибил к стене гвоздь и повесил на него игрушечную, словно из пенопласта, мишень, к которой должны прилипать бросаемые дротики с игольными наконечниками.       Армени взял в руку синий, красный, жёлтый и зелёный дротики и бросал их в мишень. Глядя, как они попадают чётко в «яблочко», Гела восхитился умением друга.       — Гело, попробуй! — предложил Абуладзе.       Циклаури попытался бросить дротик в мишень, но попал в «молоко». Стараясь чётко попасть в цель, Гела резко метал стрелки, но те всё равно угождали мимо, только одна по «счастливой случайности» оказалась в центре мишени. Глядя на промах друга, Армени взял все дротики и объяснил ему, показывая:       — Гело, смотри, как надо. — Абуладзе встал, выставив вперёд правую ногу, взял дротик, согнул правую руку в локте и, глядя чётко в мишень, прицелился; расслабленно махнув рукой вперёд, парень попал чётко в «яблочко».       Циклаури взял дротик и встал в ту же позу, что Армени. Глядя чётко в центр мишени, Гела сконцентрировался и, расслабив руку, бросил дротик. Стрелка попала к краю центрального круга.       — Уже неплохо, — оценил его Абуладзе. — Ты скоро начнёшь делать успехи. Но не забывай, что надо чётко смотреть в цель.       Гела запомнил эти уроки прицела от лучшего друга. Прокручивая воспоминания в голове, Циклаури услышал крик старшины:       — Рядовой Циклаури! Вперёд!       — Да, товарищ старшина!       Взяв пистолет, Гела встал на нужной дистанции перед мишенью в виде доски цвета хаки и прицелился. Сергей Петрович скомандовал:       — Огонь!       Циклаури спустил курок, и пуля угодила чётко в цель. Глядя на пробитую середину доски, Саня Глазунов прокомментировал:       — Вот это выстрел! Ты где этому научился?       — Этому меня друг научил, — ответил Циклаури, улыбаясь от вновь нахлынувших воспоминаний. — Когда мы ещё жили в Кутаиси, мы часто играли в дартс, как это сейчас называют. Он научил меня целиться.       — Я смотрю, ты очень быстро схватываешь, — продолжал хвалить Саня.       — Рядовой Глазунов! — послышался голос старшины.       Глазунов взял пистолет и, встав перед мишенью на определённом расстоянии, прицелился. Гела смотрел на Сергея Петровича. Шалимов поднял руку и резко скомандовал:       — Огонь!       Циклаури перевёл взгляд на Саню. Глазунов прицелился и выстрелил, но не попал в «яблочко»; пуля разбила только верхушки досок. Расстроившись из-за промаха, Саня сел на скамейку и смотрел, как другие солдаты стреляют в мишени. У кого-то получалось, а кто-то не мог чётко прицелиться.       — У меня не получается... — пожаловался Глазунов сидевшему рядом Геле.       — Москва не сразу строилась, — улыбнулся Циклаури, утешая сослуживца.       — А хотите попробовать научиться метать ножи? — спросил Рома Никонов.       Гела за глаза часто посмеивался над ним. Такой маленький, зато ловкий и смелый паренёк. Создавалось ощущение, что этот молодой человек знал многое, только делился своими секретами редко, но метко.       Всю неделю парни ждали урок от хитрого «карлика». Когда закончилась учебная неделя, и наступили выходные, Гела, Саня и Вадик подошли к Роме, обещавшему им показать что-то новое и интересное.       — Пришли, чтобы научиться метать ножи? — с хитрой улыбкой спросил Никонов и взял небольшой нож.       — Как ты это делаешь? — спросил Глазунов.       Молодые люди отправились во двор, где стояли деревья. Ничего не говоря, Рома взял нож и метнул его в большую берёзу. Лезвие вонзилось чётко в кору. Подбежав к дереву, Никонов извлёк нож и сказал:       — Теперь твоя очередь, — улыбнулся Рома и протянул нож Геле.       Выставив правую ногу вперёд, Циклаури поставил руку вперёд и, глядя чётко в дерево, свободным движением метнул нож. Лезвие вновь оказалось в стволе.       — Неплохо тебя друг обучил, — восхитился Никонов.       — Теперь я хочу попробовать, — вставил Саня.       Гела достал из коры нож и дал новому другу. Взяв оружие в руки, Глазунов прицелился и метнул. Подбежав к дереву, Саня заметил, что лезвие не попало в него. Порывшись в траве, Глазунов нашёл нож.       — Неплохо. Только ты нечётко целишься, — изрёк Гела. — Ничего страшного — за годы тренировок можно научиться.       — У нас всего два года. Когда учиться? — не понимал Глазунов.       Гела посмотрел в стороны и заметил знакомую фигурку. Вася Минаев, которого Циклаури уже полгода не видел из-за тотальной занятости и проживания в разных комнатах, смотрел на сослуживцев с какой-то тоской. Заметив бывшего соседа по отсеку в вагоне, Циклаури махнул рукой и крикнул:       — Эй, присоединяйся к нам!       Вася подошёл к молодым людям и заикающимся голосом задал вопрос:       — Можно с вами?       — Конечно. Я приглашаю, — улыбнулся Гела и обратился к Сане: — Дай ему нож.       Глазунов протянул парню нож. Вася замахнулся и чётко в цель. Глядя на угодившее в ствол оружие, Саня посмотрел на Васю и спросил:       — Как у тебя это получилось?       — Не знаю. Просто совпадение, — отрезал Минаев.       Гела посмотрел на Васю. Молодой человек выглядел каким-то затравленным, из-за чего-то озирался по сторонам, словно боялся кого-то.       — С тобой всё в порядке? — задал вопрос Циклаури.       — Да. Всё хорошо.       — Вась, если у тебя проблемы, то скажи мне, — попросил грузин. — Эти «деды» меня боятся. Так что держись за меня.       — Я хочу сам разбираться со своими проблемами.       — Вась, один ты не справишься, — вставил Саня. — Если у тебя проблемы, не пытайся решить их сам. Держись за нас, если хочешь спокойно отслужить.       Минаев веселился с Гелой, Саней, Вадиком и Ромой, словно пытался забыть что-то, отвлечься и защититься от кого-то.       — Ром, а кто тебя научил метать ножи? — задал вопрос Вася.       — Этому меня научил батя, — улыбнулся Никонов. — Он афганец. Он часто говорил мне, что надо развивать глазомер, ибо умение точно прикидывать на глаз — важнейший навык в жизни.       Вася слушал ответы и вспоминал, как его отец постоянно говорил ему одни и те же слова, мол, его старший брат Гоша отличник, спортсмен, комсомолец и просто красавец, к которому девушки так и липнут, что Гоша не успевает их отшивать. А Вася ничего собой не представляет, поэтому ничего в своей жизни не добьётся: не станет начальником хотя бы отдела и никогда не женится; а если кто его полюбит, то только некрасивая девушка. Стараясь не думать об отце и старшем брате, Минаев метал ножи, представляя на месте дерева отца и брата.       Глядя на Васю, Циклаури вспомнил, как однажды услышал сплетни, что в казарме, где он живёт, творится дедовщина, поэтому догадался, что Минаев стал очередной жертвой оборзевшего «деда». Когда уже прозвучал «отбой», молодые люди разошлись по своим казармам, но Гела решил выяснить, что происходит с Васей, и направился в соседнюю казарму, где спит Минаев. Вася шёл, не замечая, что грузин за ним следит. Минаев зашёл в казарму, где его как обычно поджидал Кирилл Румянцев, рядовой, что служил в армии уже второй год.       Непонятна была причина, по которой Кирилл невзлюбил Васю. Возможно, видя его слабость и неумение за себя постоять, Румянцев начал его унижать, чтобы самоутвердиться и показать свою силу и крутость.       Как обычно Вася пришёл в казарму, где его поджидал Кирилл. Заметив «салагу», Румянцев с ухмылкой задал вопрос:       — Что, сопля? Теперь к этому джигиту с его дружками пошёл?       — Отвали! — отрезал Вася.       — Ты как со старшими разговариваешь? Будь моя воля, я бы заставил тебя мои сапоги вылизывать.       Минаев старался не обращать внимание, надеясь, что этому верзиле с большими кулаками скоро надоест, и тот оставит его в покое; но Румянцев ещё больше издевался над Васей.       — Ты что, смеешь меня игнорировать?! — сорвался на крик Кирилл.       Вася повернулся и показал ему средний палец. Найдя повод для драки, Румянцев схватил парня за руку и вывернул локоть, чуть не ломая кость.       Заметив, что знакомого бьют, Гела не выдержал и, забежав в казарму, потребовал:       — Ну-ка пусти его!       Циклаури стоял перед Румянцевым. Кирилл смотрел на парня, сжавшего руки в кулаки и грозно смотревшего на него, из-за чего его карие глаза казались чёрными как ночь. Если бы грузин мог прожигать злым взглядом, то от Кирилла осталось бы пустое место. Зло ухмыляясь, Гела грозно проговорил:       — Если ты ещё раз к нему подойдёшь, то я кину в тебя нож, и он попадёт тебе прямо в сердце.       — Слышь, чурка, ты чего тут расшумелся? Вали в свой Чуркистан и там диктуй свои порядки! — заявил Кирилл и отшвырнул Васю в сторону.       Минаев отшатнулся и быстро убежал к своей кровати. Гела и Кирилл смотрели друг на друга, сжимая руки в кулаки. Глядя на противника ненавидящими синими глазами, Румянцев заявил:       — Что, чурка, нарываешься? Тебя не учили старших уважать? Обычно вас этому учат. А ты совсем не думаешь покоряться.       — Учили, — отрезал Циклаури. — Только не учили, что некоторые люди, которые родились раньше меня, не заслуживают этого самого уважения. Ты в их числе.       Ничего не говоря, Кирилл взвыл, словно бык на корриде, и набросился на Гелу; тот выставил вперёд кулак и ударил напавшего в солнечное сплетение. Румянцев согнулся пополам и застонал от боли; мир на время перестал существовать для него. Другие парни удивились увиденному.       — Что, Васёк, понял, как надо? — задал вопрос один из сослуживцев Румянцева.       — Глянь на этого грузина! Вот это сила! — вторил ему его приятель.       Вася отчего-то обиделся и, отвернувшись, быстро заснул. Гела хотел уйти в казарму, на свою кровать, но один из «дедов» остановил его со словами:       — Уважаю тебя, генацвале.       — А что Вася ему сделал? — не понимал Циклаури.       — Просто Вася, в отличие от тебя, слабак и сопля, об которую ноги вытирают, — объяснил незнакомый ему солдат. — Ты прекрасно понимаешь, как на войне — либо ты, либо тебя. Гоша пытался ему это наглядно объяснить.       — Но зачем для этого ломать человека?       — Затем! Чтобы он не был рохлей и нюней. Почему, например, тебя не бьют? Потому что ты это никому не позволишь.       — Знаете, что! Вы просто уроды, обижающие слабых, чтобы самоутвердиться. Вы не крутые — вы козлы.       Циклаури развернулся и, не слушая возгласы «Нашёлся тут правильный!», отправился в свою казарму. Придя к себе, Гела разделся, лег на кровать, укрылся и собрался уснуть.       — Вот это ты отжёг! — прокомментировал Саня.       — Молодец, Гелка! Я всегда знал, что на тебя можно положиться! — вторил ему Рома. — Ты просто герой.       — Просто не люблю, когда слабых обижают, — отозвался Гела.       — Правильно! — оценил Глазунов. — Ты молодец, Гелка.       Уже вечером Циклаури получил письмо. Развернув его, парень прочитал сообщение от матери:       «Дорогой мой сынок.       Спешу сообщить тебе радостную для нас всех новость. Двенадцатого марта 1999 года ты стал папой. Я знаю, что было ещё не время. Просто у Рони начались преждевременные роды, и дочка поторопилась появиться на свет раньше срока.       Роня пришла к нам, когда ей стало плохо. Наринэ вызвала скорую. Девочка родилась здоровенькой, только немного недоношенной. Её поместили в инкубатор и довольно быстро выписали. С ней всё хорошо, только ей надо наблюдаться у врачей, чтобы они следили за её состоянием.       Роня назвала дочку Эмилией. Просто потому, что это имя красиво звучит. Пока что нашу малышку зовут Мичурина Эмилия Гелаевна. Нам так хочется, чтобы ты поскорее приехал и посмотрел на малышку, подержал её на ручках и пощекотал её пяточки. Хотим, чтобы ты признал её своей дочкой. Я знаю, что тебе хорошо в армии, но мы ждём тебя.       До следующего письма, сынок. Твоя мама. Передаю привет от Цицино, Наринэ, Рони и всех твоих друзей. Мы скучаем по тебе».       К письму была приложена фотокарточка. Гела посмотрел на изображение и увидел прикрытую фланелевой пелёнкой хорошенькую чуть смугловатую малышку с карими глазами. Ему хотелось взять на руки дочку и не отпускать её, укрывая её от всего, что могло бы ей навредить.       Прочитав письмо от матери, посмотрев на фото Эмилии, Гела ощутил на щеке слезу. Переваривая новость, Циклаури размышлял:       «Я теперь стал папой. Мне хорошо в армии — столько новых впечатлений. Только как там моя дочка? Бедная Роня. Сколько ей пришлось пережить? Ещё полтора года пройдёт, и я вернусь домой. Уже не терпится увидеть свою дочку и подержать её на руках».