Мысль — это скульптор, способный создать того человека, которым ты хочешь стать.
Генри Дэвид Торо
***
Лави удивляет то, что, хотя инициатором чаще всего выступает он, обычно именно Канда больше нуждается в побеге от реальности. Даже будучи учеником Книгочея, Лави не может сказать наверняка, что беспокоит Канду больше всего — даже если тот этого не показывает. Миссии, где не остаётся выживших? Недостаток сна, кошмары? Или же война и смерть их товарищей-экзорцистов на самом деле причиняют ему боль, или дело в отстранённости Канды от других?.. По правде говоря, Лави и не хочет знать. Он — наследник Книгочея, и тревожиться о других — не его дело. Однако это начинает его раздражать. Дистанция, контроль, аура спокойствия, которая всегда окружает Канду — даже когда они трахаются. Конечно, всё это ослабевает во время секса, однако неизменно присутствует тенью на заднем плане. Лави не возражает против того, чтобы быть принимающей стороной — однако возражает против неспособности отпустить себя. Поэтому на следующей миссии Лави пробирается в комнату Канды после того, как Книгочей засыпает — к счастью, Панда крепко спит, когда ему выпадает такая возможность, – и тут же оказывается грубо прижатым к стене. Чужие руки проскальзывают под его тёмную рубашку. Лави не тратит времени на то, чтобы скользнуть пальцами по распущенным волосам Канды, потянуть за них, прижаться губами к его губам, лизать и кусать до крови, вместо этого начиная торопливо расстёгивать пуговицы белой блузы. Рубашка Лави вскоре оказывается отброшена в сторону, давая им короткую передышку. Затем губы Канды касаются уха Лави, оттягивая серёжку, язык ведёт по мочке, а руки Лави сжимают плечи Канды, после — скользят вниз по его обнажённой груди, тупые ногти оставляют яркие алые линии. Их занятия любовью никогда не бывают нежными — это просто не то, чего они ищут. Неторопливость, нежность, бережность — для людей, которые заботятся друг о друге. Они же просто хотят освобождения. Жёстко, быстро, даже немного жестоко — способ отвлечься, напоминание о том, что под внешней оболочкой ничего нет. Вскоре брюки падают на пол, присоединяясь к брошенной рубашке, и Лави подрагивает от прикосновения кожи к коже. Губы Канды на его ухе, ногти впиваются в бёдра, его собственные ногти царапают грудь Канды, дразня сосок и вырывая тихий полустон — да, Лави знает, что будет дальше. В любую другую ночь он бы не возражал, но учитывая его предыдущие размышления о контроле… Лави сгребает в кулак копну чёрных как вороново крыло шелковистых волос, вынуждая Канду запрокинуть голову, и сминает его губы своими, кусая сильно, до крови. Воспользовавшись его потрясением, он легко подталкивает Канду к кровати так, что тот ударяется ногами о жёсткое дерево. Канда первым падает на матрас, утягивая Лави за собой. Прежде, чем шок может перерасти в гнев, Лави снова тянет его за волосы, обнажая ещё больше восхитительной белой кожи шеи юноши и с нажимом вылизывая её. — Извини, — бормочет он, подрагивающими пальцами свободной руки сжимая его бедро, — но сегодня ты будешь снизу. — Чт... Ах! Какой бы протест Канда ни собирался озвучить, он обрывается, когда в него проникает палец. Лави снова дёргает его за волосы, посасывая кожу шеи, не обращая внимания на то, как Канда судорожно сжимает пальцами простынь. Лави смутно подозревал, что Канда никогда не делал подобного раньше, и это предчувствие, как оказалось, было верным — они довольно юные, и другие молодые люди жили в Ордене задолго до того, как Книгочей задумался о союзе с экзорцистами. Кто-нибудь любопытный, бесстрастный и храбрый — глупый? — настолько, чтобы попытаться подступиться к Канде, не говоря уже о том, чтобы сблизиться с ним?.. Лави не думает, что таковые находились. (Линали — совсем другое дело: она давно знает Канду, знает, как совладать с его вспыльчивостью, и заботится о нём как о близком друге — как никто другой.) Лави чуть сгибает палец и ухмыляется, когда с губ Канды срывается шипение, перерастающее в стон. Без дальнейших предупреждений он проталкивает внутрь ещё один палец, одновременно с этим покусывая шею любовника, чтобы немного отвлечь его. Быть послушным не в духе Канды, однако в данный момент он сосредоточен на том, чтобы не обращать внимания на боль и попытаться найти в происходящем удовольствие — вероятно, для него это сложнее, чем должно было быть. Однако когда Лави начинает двигать пальцами — сгибать их, медленно разводить «ножницами», проталкивать глубже и вытягивать, — Канда вскоре не выдерживает: он хнычет и выгибается ему навстречу. Горячий, влажный рот на его шее и собственнические пальцы в волосах не слишком облегчают ситуацию. Скоро — слишком скоро — Лави убирает пальцы и, подняв голову, смотрит на слегка задыхающегося и взбудораженного Канду, ухмыляясь. — Ублюдок, — всё, что может выдавить из себя Канда. — Извини, — отвечает Лави — впрочем, неискренне — и целомудренно целует партнёра в губы. — Хочу посмотреть, как ты потеряешь контроль. Он немного отстраняется, устраиваясь поудобнее. — Готов? Канда, слегка поколебавшись, кивает, и это даёт Лави время окинуть любовника взглядом. Канда потрясающе красив: бледная кожа чуть раскраснелась, пальцы судорожно комкают простынь, шелковистые иссиня-чёрные волосы разметались по белизне подушек, с чуть приоткрытых губ рвётся тяжёлое дыхание, ноги призывно раздвинуты, а с члена едва ли не сочится каплями предсемя. Контроль исчез почти полностью. Лави не может сдержать улыбки, прежде чем схватить Канду за бёдра и толкнуться внутрь. Руки Канды вцепляются в простыни так, что костяшки пальцев белеют, и он с силой прикусывает губу — достаточно сильно, чтобы почувствовать вкус крови, чтобы не закричать и не разбудить обитателей соседних комнат. Лави постанывает — он и сам напряжён, желает начать двигаться, но вместо этого склоняется к любовнику, целуя его. Да, он не слишком заботится о Канде, но секс — это обоюдное удовольствие, и в первый раз это чертовски больно, особенно без смазки. Лави знает не понаслышке — он успел убедиться в этом на собственном опыте. Непохоже, что они могут иметь при себе смазку, будучи на миссиях — особенно Лави, поскольку он слишком тесно связан с Книгочеем, до такой степени, что даже делит со стариком свои сумки. А Канда... Не в его привычках таскать с собой то, что не является предметом первой необходимости. Пока они целуются, пальцы Лави касаются члена Канды, лаская головку, а затем скользят вверх-вниз по всей длине, вновь возбуждая удовольствие и похоть. Он начинает двигаться — очень медленно, — но когда ногти Канды впиваются ему в плечи и юноша начинает подмахивать бёдрами навстречу его толчкам, Лави воспринимает это как знак ускорить темп. И Канда не возражает: его пальцы путаются в волосах Лави, ногти оставляют алые отметины на спине юноши, когда он подаётся ему навстречу. Оба ощущают на губах привкус крови, облизывают их, кусаются, пьют стоны друг друга. Жёстче, быстрее, больше. Канда кончает первым, последние нити контроля обрываются, когда Лави глотает его стоны и крики. Ему требуется не слишком много фрикций, чтобы последовать за партнёром — на этот раз уже Канда следит, чтобы ни один лишний звук не достиг ушей их соседей. Пролежав рядом с любовником некоторое время, Лави собирает в кулак всю волю, какая у него осталась, чтобы подняться, взять свою одежду и покинуть комнату. Но, уже стоя на пороге, он не может не обернуться. — Юу! Получив в ответ невразумительное бурчание — вероятно, что-то насчёт использования его первого имени, — Лави усмехается. — Я снова буду сверху. Это не вопрос — им обоим понравилось, так что позже Канде нечего будет возразить. Так что вместо того, чтобы ждать очередного ворчания, Лави проскальзывает за дверь, радуясь, что даже в этом поганом, охваченном войной мире есть вещи, которые стоят того, чтобы их ждать.