Нет ничего ни хорошего, ни плохого, но своими мыслями мы делаем это таковым.
Уильям Шекспир
***
После третьего раза они перестают считать. Если они оказываются рядом в одно и то же время, и кому-то из них требуется сбросить напряжение — это просто прекрасно. У них есть негласное правило — они не целуются. Может быть, потому, что поцелуи означают чувства, каких у них нет и никогда не будет, — а, может быть, по иной причине. Лави не знает наверняка, и ему всё равно. Существует и другое негласное правило — никогда не оставаться в одной постели после секса. Это подразумевало бы эмоции, которых нет ни у одного из них, однако настоящая причина — не попадаться на глаза остальным. Ни тот, ни другой не желают привлекать излишнее внимание к своим несуществующим «отношениям». Правило номер два оказывается нарушено одной дождливой ночью в Ордене — Канда устал после долгой, тяжёлой миссии, а Лави уже много дней плохо спал из-за того, что ночами вёл длинные записи под наблюдением Книгочея. Они оба чувствуют боль, оба измотаны, поэтому используют выпавшее им свободное время, чтобы перевести дух. И — под стук дождевых капель, ощущая жар тел друг друга — оба проваливаются в сон. Лави просыпается первым — поздно ночью или рано утром, в зависимости от внутренних часов; солнце вот-вот взойдёт — и, заметив спящего рядом юношу, беззвучно чертыхается. Лучше всего было бы уйти прямо сейчас и молить небеса, чтобы Книгочей ничего не заметил. Но Книгочею-младшему отчего-то не хочется уходить. Вместо этого он окидывает взглядом лежащего рядом с ним экзорциста. Лави впервые видит Канду спящим. Обычно присущие его лицу хмурость и гнев исчезли, сгладились сном. Сейчас Канда выглядит таким юным, каким на деле и является — быть может, даже немного моложе. Он не похож на представляющего серьёзную угрозу экзорциста, способного принять смертельный удар и выжить после него — он кажется очень юным, уязвимым и — почему-то — удовлетворённым. Словно ничто его не беспокоит. Однако — поскольку он опытный экзорцист — движения Лави начинают его будить. Наблюдая за лицом мечника, Лави ловит себя на том, что ему хочется поцеловать эти губы, попробовать их на вкус. Его собственные губы уже касались шеи Канды, язык скользил по его груди, он принимал в рот его член. Он знает его вкус повсюду, и то, что он не знает лишь вкуса этих губ — просто неправильно. Поэтому, прежде чем Канда успевает полностью проснуться и велить Лави уходить, рыжий одним плавным движением приподнимается и целует его. Это своего рода тревожный звонок, однако Канда реагирует довольно быстро. Он отталкивает юношу от себя, но не слишком далеко, поскольку его нынешнее положение — на спине, с нависающим сверху человеком — не даёт ему особой свободы действий. — Какого чёрта? — рычит он, скорее потрясённый, нежели рассерженный. Лави, однако, подобных ощущений совершенно не испытывает — о нет, ему хочется поцеловать другого экзорциста как следует, попробовать его губы и рот, — и теперь он ни за что не отступит. Поэтому он наваливается на Канду, вжимая того в кровать всем весом, и снова прижимается губами к его губам. Прежде чем Канда успевает вновь попытаться оттолкнуть его, Лави стискивает пальцами его сосок, заставляя Канду ахнуть — он выгибается, резко взметнув шелковистыми иссиня-чёрными волосами, и это движение даёт Лави достаточно времени и пространства для того, чтобы протолкнуть язык глубоко внутрь рта экзорциста, исследуя его. Лави почти что стонет — чувство упоительное, лучшее, чем он когда-либо думал, — а затем отстраняется, прихватив зубами нижнюю губу, прежде чем протолкнуть язык обратно в рот экзорциста, на этот раз сплетаясь им с чужим языком. Пальцы Канды путаются в рыжих волосах, а затем правило не целоваться окончательно забывается — языки скользят друг по другу, пробуя, изучая, что ощущается восхитительно. К тому времени, когда им приходится разорвать поцелуй, чтобы глотнуть воздуха, оба наполовину возбуждены и тяжело дышат. Канда вновь рычит, однако теперь не отстраняется и не отталкивает его. — Лави. Какого. Чёрта?! В ответ Лави коротко усмехается. — Хотел тебя поцеловать. Единственный ответ Канды — невразумительное ворчание, на что ученик Книгочея лишь тихо смеётся. — Не волнуйся, я заглажу свою вину. Потом они снова целуются, и Лави неохотно отстраняется, позволяя себе скользнуть губами ниже. Он задерживается на набухшем соске, посасывая его и одновременно пощипывая пальцами другой, заставляя Канду прикусить губу, чтобы сдержать всхлип. Ухмыляясь, он спускается ниже, по мышцам, слегка задевая кожу зубами, задерживается на пупке, чтобы с нажимом лизнуть его, а затем ведёт языком ещё ниже. Канда слегка раздвигает ноги, предоставляя Лави больше свободного пространства, и тот, улыбнувшись в ответ, проводит языком по головке члена. Канда хнычет, а Лави водит языком вверх-вниз, вкруговую, дразня, стиснув ладонями бёдра Канды, не позволяя ему приподняться. В промежутках между всхлипываниями Канда ругается и рычит на своего партнёра: — Просто сделай это уже! Лави поднимает глаза, чтобы взглянуть на экзорциста, и его собственный член возбуждённо подрагивает от этого зрелища: лицо Канды раскраснелось, чёрные пряди разметались по матрасу, он тяжело дышит, а синие глаза потемнели от похоти. Лави стонет, вновь обращая внимание на его возбуждение. Он берёт затвердевший член Канды, сочащийся предсеменем, в рот и начинает отсасывать. Канда дрожит, кусая губы, вновь сжимая в ладони волосы Лави, его бёдра вскидываются навстречу влажному жару. Рыжий не возражает, просто сосёт более интенсивно, едва задевая чувствительную плоть зубами — чтобы привнести лёгкий вкус опасности в эту игру. А потом снова сосёт, с силой, влажно, плотно смыкая губы на пульсирующем члене. Спустя непродолжительное время Канда кончает, сдерживая крик — из его горла рвётся лишь стон, — и Лави глотает всё, что может, приподнимая и опуская голову. Затем он снова приподнимается, чтобы поцеловать губы, с которых теперь рвётся тяжёлое дыхание, — и Канда позволяет ему. На этот раз, однако, Лави возмущённо мычит в поцелуй, когда Канда вдруг оказывается сверху, толкая его на матрас. А потом ладонь Канды накрывает эрегированный член Лави, и он стонет в рот Канде, думая, что совместные утра и поцелуи не так уж и плохи.