Расколотое пламя

Голова болела настолько, что не хотелось даже открывать глаза, но она все же разлепила один, вздрогнув от болезненно полоснувшего по роговице яркого солнечного света. Внутри черепной коробки еще сильнее запульсировало, забилось, заразрывалось, будто мини-бомбардировка. Как всегда, после попойки хотелось просто-напросто умереть. Габриэль с трудом приподнялась на локте, ощущая во рту привкус высохшей кошачьей мочи, отчего замутило, и только сейчас заметила чужое тело рядом. Джек крепко спал как ни в чем не бывало, мерно посапывая, чуть приоткрыв соблазнительно рот. Девушка медленно встала с кровати, дошаркала до графина с водой для полива цветов и выпила залпом половину, чувствуя, как слегка подотпустило, но лишь только слегка. Не одеваясь, побрела к окну, на ходу в зеркале отмечая отметины зубов и губ по всему телу, распахнула створки и жадно закурила. Терпкий дым весело прошмыгнул в легкие, напитывая их собой, а затем выходя обратно плотной стеной через нос, но даже это не помогало хоть на секунду ослабить чувство гадливости внутри. Опять она сорвалась. И опять проснулась в постели непонятно с кем. Так было всегда: стоило Редрайс напиться, как тело брало свое и она трахалась, трахалась, трахалась… Словно никак не могла насытиться и закрыть пробитую три года назад Винсентом дыру в сердце, внутри. «Уже три года прошло. Как быстро время летит… Будто вчера только расстались». Хотя разве можно это назвать расставанием? Это являлось ни чем иным, как отрыванием куска плоти от себя без анестезии, вырезанием сердца из грудной клетки своей же рукой, отрубанием пальцев, сцепленных с его пальцами, которые невозможно было разомкнуть. Всё, чтобы спастись, но легче особо не стало. Весь мир мгновенно погрузился в черно-серую дымку вонючего смога. Она посмотрела через плечо на спящего Безариуса. Лицо такое чистое, беззаботное, слегка загорелое, золотистая копна волос разметалась по подушке, словно лучики славянского солнца*, а потрепанная ночными приключениями коса свисала будто удавка, касаясь пола. «У него настолько длинные волосы? Я вчера даже не заметила… Что вообще произошло?» Попытки вспомнить отозвались в голове дополнительной болью — какие-то обрывки воспоминаний, никак не склеивающиеся в цельную картину. Они ехали на такси, безудержно смеясь и целуясь; она никак не могла отыскать в сумке ключ, а Джек сумасшедше колотил в дверь, будто ему кто-то откроет; потом тяжело было разобраться с тем, как снимается этот камзол, но зато после — жар тел, влажные тягучие поцелуи, мягкий язык по внутренней стороне бёдер, их общие в терцию стоны… Но более ничего. Просто провал. Всё как обычно. Привычный сценарий. Правда, большинство попутчиков на ночь скрывалось без следа еще до того, как Габриэль просыпалась, однако особо наглые, помнится, могли продрыхнуть и до обеда, а после, будто хозяева, пошарить в пустом холодильнике с разочарованными вздохами. Она давно научилась выставлять таких за дверь, однако все равно — гадость. Вся ситуация — гадость. А главное, она сама снова убедилась, что конченая слабачка, без капли гордости и силы воли. «Ты доволен, Винс?» Отправив окурок щелчком пальца в свободный полет, Редрайс подошла к блондину и потрепала за плечо. — Чт-то… — лицо парня забавно сморщилось, он попытался отмахнуться от Габриэль, но та только сильнее стала его трясти. — Просыпайся, Джек. Тебе пора идти. — Куда? — тот таки продрал глаза, воззрившись на склонившуюся над ним девушку, а та с удивлением отметила, какого они чистого изумрудного оттенка. Словно ограненный драгоценный камень. — Не знаю, туда, где ты живешь, наверное. Мне все равно. Я пойду в душ, и когда выйду, надеюсь, что тебя здесь уже не будет. Грубо, но эффективно. Вряд ли после такого пробуждения кто-то будет задавать лишние вопросы, что очень даже желательно. Габриэль не хотелось никого видеть. Хотелось сползти на дно ванной, обнять себя за плечи и тихонько поплакать от ощущения собственной ничтожности. «Мне больно, как ты и хотел, Винсент. Мне до сих пор больно и больнее с каждым днем». Слезы смешались с дорожками воды, стекая по дрожащему от похмелья телу в царапинах и кровоподтеках засосов, не принося облегчения. Отношения с психопатом — что может быть хуже? После, выйдя из них, осознаешь, что ты — рваная половая тряпка, с разбитыми вдрызг сердцем, душой, самооценкой, личностью. Ты — никто, никак, ни с кем. Он отнял все и выбросил переломанную. Больше не нужна, ведь весь максимум выжат. Даже если сама нашла в себе силы уйти, разница невелика. Все равно: ты даже меньше, чем никто. После него ты превратилась в сосущую пустоту, черную дыру. Прошел час или десять минут? Тихо выплакав все слезы, которые еще оставались, Редрайс закуталась в полотенце, на ватных ногах вышла из ванной, надеясь, что от Джека не осталось даже запаха, и была сбита с толку мгновенно окутавшим ее ароматом чего-то жареного и вкусного, который заставил пустой желудок мгновенно сжаться от предвкушения скорой кормёжки. «Какого…» — забыв про усталость, метнулась девушка на кухню, остолбенев от того, что увидела. Парень стоял за плитой в одних трусах, светя своим подкаченным торсом с заметными кубиками и четко очерченной грудью, на которой кое-где виднелись отметины в память о бурной ночи. Коса вновь была аккуратно заплетена, её кончик болтался в районе крепкого бедра, и Габриэль с неудовольствием поняла, что тот воспользовался ее расческой. — О, привет! — повернулся Безариус, приветливо махнув деревянной лопаткой. — А я вот решил приготовить нам завтрак. Ты же не против? Она непроизвольно скривилась, не понимая, что можно ответить на подобную наглость. — Знаю, ты сказала, чтобы я ушел, — правильно истолковав ее выражение лица, затараторил Джек, — но перед этим я решил проверить, сможешь ли ты чем-нибудь позавтракать, потому что меня одолевали смутные сомнения. Я нашел лишь лук, пару яиц, кусочек сыра и еще макароны в шкафу, и мне захотелось что-нибудь сделать для тебя в благодарность за прекрасно проведенное время. Не похоже, что блондин врал, и плечи девушки слегка опустились. — Разве ты что-то помнишь? — аккуратно присев за стол, уставилась на аппетитные ягодицы в зеленых боксерах, мелькавшие перед глазами. — Ну-у-у, не все, конечно, — тот подцепил макаронину со сковороды, с причмокиванием отправив ее в рот, — но большую часть. Ты невероятно страстная девушка, я еще таких не встречал. Отчего-то эти слова не на шутку смутили. Редрайс прошла в соседнюю комнату и вернулась с гитарой, начав перебирать струны, импровизируя, дабы отвлечься от мыслей. Парень на секунду замер, но затем снова энергично задвигал лопаткой, помешивая блюдо. Лишь после того как посыпал поджаренные макароны сыром и прикрыл крышкой, выключив плиту, он поставил стул напротив Габриэль и, сев, с улыбкой воззрился на нее, подперев подбородок кулаком. — Какая красивая мелодия, — произнес спустя время. — Ты занимаешься музыкой? Девушка сверкнула глазами исподлобья, продолжая играть в ля-миноре. — Да, я музыкант. Зарабатываю на жизнь тем, что пою в рок-группе. Ну и лирика наша почти полностью на мне. Редрайс успела отследить все эмоции, промелькнувшие в широко распахнувшихся малахитовых глазах: недоверие, сомнение, удивление и, наконец, восхищение. — Правда? Ого, да это же просто потрясающе! Я впервые встречаю на своем пути настоящего рокера! Крутота-а-а! А можно послушать, как ты поешь? Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста! «Сколько ему лет? — мелькнула у Габриэль мысль, пока она слушала канюченье Джека. — Ведет себя, как подросток». Однако, девушка еще не помнила, чтобы кто-то так умолял ее спеть. Вздохнув, перехватила поудобнее гитару, подтянула колки и, зажав пальцами нужный лад, заиграла акустическую версию заглавного трека самого первого альбома, который принес им известность по всей Англии. — …Я так хочу подняться в синее небо, Где тебя нет и никогда не было, Но моя кровь на моих же руках Тянет к центру земли, я в кровавых цепях. Тут же нахлынули воспоминания: ледяной бетонный пол в чьей-то квартире, холод от которого не ощущается голыми коленями, почти пустая бутылка дешевого виски, пепельница, полная тлеющих окурков и клочок драной бумаги, которому самое место в туалетной кабинке, однако в ту черную ночь он стал колыбелью для боли, рвущейся из самого недра груди и сконвертированной в строчки песни. Горло сдавливало удушливое кольцо, будто ледяные руки Винсента до сих пор его стискивали, не отпуская, выжимая редкие слезы под давлением, которые теперь окропляли многострадальную бумагу, будто благословляя. Она выписывала слова дрожащей рукой, чтобы выжить, чтобы хоть на миллиметр ослабить эту стальную хватку. Чтобы не умереть от невыносимой боли внутри. — Я дышала тобой, я болела тобой, Но, в итоге, осталась с дырою пустой Вместо сердца. Ну да, ты же вырвал его. Разве я виновата, полюбив не того? «Опять заболело. Нужно будет после крепко затянуться последней оставшейся сигаретой. Интересно, Джек курит?» Блондин слушал, затаив дыхание, не отрывая внимательного взгляда, в глубине которого плескалось…что? Не понять. — Какое прекрасное исполнение, и до чего же грустная песня, — зааплодировав после, изрек Безариус. — Какой поганец посмел так ранить тебя? Редрайс отвернулась к окну, пытаясь сдержать подступившие слезы. «А ведь казалось, что на сегодня норма по рыданиям перевыполнена». Всё-таки еще не отболело внутри. Будто трёх лет за спиною и в помине не было. — О боже, я забыл про макароны! — внезапно подорвался с места парень. — Они уже давно готовы. Идем завтракать! Хотя блюдо и было довольно простым, оказалось на удивление вкусным. Габриэль не помнила, когда последний раз для нее кто-то готовил, поэтому этот неожиданный завтрак казался еще более восхитительным. Она искоса бросала взгляд на Джека, который с наслаждением наворачивал собственную стряпню и выглядел полностью довольным жизнью. Как ей иногда не хватало такой легкости, беззаботности, непосредственности. Погруженная с головой в собственную боль, ничего не замечала вокруг, находясь будто в вакууме — концерты, алкоголь, случайный секс, алкоголь, слезы, концерты, написание песен, слезы, алкоголь, концерты, и так до бесконечности. Не сказать, что девушка не хотела разорвать этот порочный круг — попытка отказаться от алкоголя увенчалась благодаря Леви провалу, но она все же попыталась. И попытается вновь. Такие люди, как Джек, заставляли на мгновение забывать Габриэль о своей перманентно пульсирующей душевной ране, перетягивая всё внимание на себя, словно яркое солнце. Как Оз. Она по-сестрински любила этого ребенка в теле двадцатитрехлетнего низкорослого парня, который в рок-группе отвечал за барабаны. Все вокруг считали своим долгом попытаться вправить Озу мозги, утверждая, что негоже в его-то возрасте вести себя как подросток и постоянно дурачиться. Особенно наседал старший брат Гилберт, напоминающий Редрайс курицу-наседку, бегающую как ошпаренная со своим единственным непоседливым яйцом. Однако лёгкость и беззаботность Оза, наоборот, импонировали девушке, и она никогда не упускала шанса потрепать парня по голове, зажав его в шутливом удушающем захвате. Они были ровесниками, но настолько разными, как небо и земля, свет и тьма, и от этого Габриэль периодически бывало грустно. Ей хотелось откусить кусочек света от барабанщика, припрятать себе на черный день, потому так и тянуло к нему и ему подобным. Теперь, глядя на Безариуса, она отчетливо видела в нем Оза, а на сердце теплело с каждой секундой. Удивительно, как действуют на сознание ассоциации. — Я помою посуду, — встала девушка из-за стола, направившись к раковине. — Да я и сам могу, мне несложно… — Но ведь ты же готовил. Все должно быть по справедливости, Редрайс абсолютно в этом убеждена, однако мир демонстрировал каждый день обратное. Его невозможно систематизировать, описать линейным уравнением, подчинить контролю. Этот мир неуправляем. Но она все равно пыталась, пытается и будет пытаться. Потому что иначе не выжить. Иначе тебя раздавит. Девушка настолько погрузилась в собственные тягучие мысли, что не сразу почувствовала, как к шее прикоснулись теплые губы, а сильные руки не спеша обвили стан. В нос ударил знакомый пленяющий аромат лакричного цитруса, который заставлял жгуты нервов ослаблять натяжение, расслаблял мышцы, пробуждал возбуждение. Он действовал на Габриэль, как смесь миорелаксанта и афродизиака с седативным эффектом. «Да пошло оно все к черту», — мысленно плюнула и, повернувшись к Джеку, упала в его объятья.