Миссия Лондон

— Ну кто же так ходит, Ковбой? — Я не Ботвинник! [28] — Ты наглец. Верни пешку на G6. Посреди выложенной белым кафелем комнаты стояла вытянутая узкая ванна, и они сидели в ней лицом к лицу. Между ними, держась на бортах, стояла шахматная доска. Наполеон с улыбкой поставил пешку на место. Он проворачивал этот трюк не впервые за эту игру, из чего следовало: он забавлялся, а не пытался выиграть, прекрасно зная, что Курякин следит за ним особенно пристально. — Я всего раз играл с таким же любителем воровать фигуры, — покачал головой Илья. — Это был Сартр [29]. — Вот тебе раз. Он страдает клептоманией? Илья сходил ладьёй, пряча задумчивую улыбку. Та игра сама по себе была удивительной: местом оказался Люксембургский сад, где располагался целый шахматный клуб [30] с видом на фонтан Медичи [31]. Клуб заслуживал внимания не меньше, чем членство в нём Сартра — туда принимали беженцев из социалистических стран. Преследуемые на родине и совершенно ненужные Парижу — лишь единицам из них удавалось получить французское гражданство, — это были апатриды, коротающие свободное время в компании таких же отверженных, как они. — Страдает? Наслаждается! И проверяет границы дозволенного. — И кто выиграл? — Он, конечно, — улыбнулся Курякин. — Я мог поставить мат в три хода, но пришлось поддаться в угоду «легенде». — Какой удар по самолюбию, — хмыкнул Соло. — Но он же гений, как ты да я… [32] Ему и проиграть не обидно. Илья двинул коня. — Мне показалось, или ты процитировал Пушкина? Соло расплылся в самодовольной улыбке. Партию он, разумеется, проиграл, но тут же начал возвращать фигуры на поле для реванша. Произошедшее в прихожей они не обсуждали. Всё шло само по себе, и Илья решил перестать волноваться по этому поводу. Он ждал, что его настигнет смущение или дискомфорт, возможно — напряжение в ожидании подначки или неудобного разговора, но Соло вёл себя как ни в чём не бывало. В конце концов, Курякин тоже расслабился и даже то, что сейчас он, чёрт возьми, сидел с Ковбоем в одной ванне, естественно — голый, и что под задницей у него грелась его ступня, а он сам время от времени пялился не на доску, а на рельефную грудь напротив, почти не тревожило. Он двигал фигуры, Наполеон тоже, и всё было тихо и спокойно. Но разве «тихо и спокойно» могло устраивать Наполеона Соло? — По правде говоря, Угроза, я подумывал сбежать. У Ильи внутри будто рухнула Останкинская башня, недавно возведенная в родной столице. — Окончательно, — продолжил напарник. — От убийцы, Дяди и ЦРУ. Сразу после того, как мы разошлись в штабе после Боро-маркета. — И почему не сбежал? Наполеон быстро взглянул на него исподлобья и неопределенно повел плечом. Илья сверлил взглядом доску, будто раздумывал над следующим ходом, но они оба знали, что это не так. Мысль о бесследно исчезнувшем Наполеоне злила. Всё то, что между ними происходило, должно было давать Илье хоть немного права влиять на такие решения, но — он не обольщался, — не давало. — Я искал бы тебя, — признался Илья, крутя в руке «съеденную» пешку. — Вряд ли с намерением перекрестить на дорожку. — Вряд ли. Наполеон пошёл конём. Следующим ходом он мог поставить Курякину шах — он давно не подбирался так близко. — А если бы я предупредил тебя? — спросил Соло. Илья вздохнул и встретился с ним глазами. — Это сложно, Ковбой, — сказал он честно. — Я бы действовал по обстоятельствам. — Отвечаешь как настоящий разведчик. Ни «да», ни «нет». — А как бы ты поступил на моём месте? — Не знаю, — весело отозвался Соло. — Действовал бы по обстоятельствам? Илья устало улыбнулся. В таких разговорах они редко приходили к чему-то определённому: никаких обещаний, никакой конкретики. — Мне нравятся шахматы, — вдруг признался Соло. — Если три хода не успешны, это не значит, что ты не сможешь выиграть. — По мне, они учат не радоваться победам, — пожал плечами Илья. — Мне было десять, когда один человек сказал, стоило впервые его обыграть: «Молодец, ты освоил шахматы. А теперь должен стать игроком». — Вот это, наверное, и был Ботвинник, — пошутил Наполеон. — Это был мой отец. Новая пауза затянулась, и Илья хотел добавить что-нибудь ещё, чтобы развеять мрачную тень своего прошлого. Но Ковбой справился сам: — Между шахматами и нардами я всё равно выберу нарды. — Нарды — игра на удачу. — Мне подходит, — подмигнул ему Соло. — Я хожу под счастливой звездой. — Иначе и не объяснишь феномен, почему ты всё ещё живой. — Товарищ, верь! Взойдёт она — звезда пленительного счастья… [33] Илья закатил глаза. Язык у Наполеона был подвешен как надо: он мог болтать обо всём на свете, соскальзывая с неудобных тем то изящно, то топорно. Вот и пример, они начали говорить о серьёзном, а теперь он снова трепался. — И что ещё ты знаешь из русской поэзии? — Про звёзды? Послушайте! Ведь если звёзды зажигают — значит… [34] — Ну, нет, только не это и не от тебя, — рассмеялся Илья. — Шах. — Значит, — не унимался Ковбой, дирижируя взятым слоном, — это кому-нибудь… надо! — Нужно, — поправил Курякин и продолжил, — значит, кто-то хочет, чтобы они были. — Значит, кто-то называет эти… звёзды, в общем… жем-чужиной… Они продолжили играть и болтать ни о чём, пока вода в ванной не остыла, а Соло не продул в третий раз. Ужинать решили в «Хорсшу», как только подсохнет развешенная над плитой и на батареях одежда Ильи; надевать что-либо из чемодана Наполеона он отказался, а тот не настаивал. Гроза утихла только под утро. Курякин долго не мог уснуть — но не от холода, как Соло, не от песен из музыкального автомата «Вурлитцер», доносящихся из паба и даже не из-за призрачной возможности нового покушения. Он думал, что общего будущего у них не было и не могло быть. Только вот так, мимолётно, пока они продолжают работать на Дядю. До возвращения домой или удачно пойманной пули. Илья смотрел на умиротворённое лицо напарника, бесхитростно обнимающего во сне подушку, и чувствовал тягучую тоску. Будь он Наполеоном Соло, он бы, пожалуй, сбежал — не только от убийцы, Дяди и ЦРУ, но в первую очередь — от себя, от агента Курякина. *** Утро встретило Илью поцелуем. Он вскинулся, ошалелый, и поймал за грудки склонившегося над ним Наполеона. Тот без резких движений поднял руки вверх, как бы говоря этим — сдаюсь! — и не стал больше предпринимать попыток к нарушению дистанции. Сонный, но грозный Курякин оглядел его, фыркнул и отпустил. — Который час? — Девять. Ты как ящик с динамитом, Угроза: лучше не кантовать. Сморгнув остатки сна, Илья опустился обратно на подушку. Уснул он скорее рано, чем поздно, по ощущениям — на рассвете, и потому непривычно заспался. — Я не хотел тебя будить, — сообщил деловой Наполеон, поправляя галстук, — как и соответствовать своей репутации сердцееда, когда представил, как ты проснёшься один, словно в плохой мелодраме. — Зубы тебе жмут и без репутации, — пробубнил Илья, наблюдая за его перемещениями по номеру. — Куда намылился? Тебя в это время гонгом не поднять, а ты уже при параде. С укладкой и в новом костюме, Наполеон — точнее, вновь мистер Мур, — выглядел трижды великолепно. Такие франты чаще обитали на глянцевых страницах, а вот Илья с ним спал сегодня в одной кровати. — В Британский музей. Тебе захватить что-нибудь? Курякин провёл по лицу ладонью: — Из музея? Только попробуй. — У меня встреча, — продолжил Наполеон, забавляясь. — Ставлю в известность, чтобы ты не поднял на уши весь Лондон. — Принято. Я буду в штабе. — Тренироваться? — Работать. Соло кивнул. «А.Н.К.Л.» располагало огромными ресурсами, и, задействуя их, можно было бы существенно облегчить поиск настойчивого убийцы. Илья собирался заняться именно этим, пока его человек из КГБ искал информацию по своим каналам, а человек Наполеона из ЦРУ — по своим. — Если ты не вернёшься к вечеру, пеняй на себя. — Вечер — понятие растяжимое, — улыбнулся Соло. — Даю тебе десять часов. — Значит, встретимся здесь в семь. Пожелания на ужин? — Доживи. Ковбой отсалютовал ему от виска и отошёл заканчивать сборы — наматывать тёплый шарф в модную клетку и влезать в плащ. За окном не было и намёка на солнце. По такому однотонному пейзажу нельзя было с точностью сказать, утро сейчас, день или вечер. Этим Лондон напоминал Ленинград. — Мы так и не решили, как будем действовать, — напомнил Илья. — Ты вводишь свою новую «легенду» — это хорошо. Но нам бы со старыми разобраться. Наполеон поставил ногу на полку для обуви, чтобы почистить свои феррагамо. — Джек Девони в Нью-Йорке. Марка Герца знает только «Улей», а они в курсе, что Герц — это Девони. Если наш убийца копает на Наполеона Соло, то мне его почти жаль. Шансов поймать дым руками и того больше. — Нам нужно вывести его на меня. — Мне не нравится эта идея, но да, — согласился Наполеон. — Раз ты засветился кем-то вроде частного вышибалы, то сейчас остался без работы — твой наниматель в Большом Яблоке [35]. Время поискать нового. Илье нравилось отсутствие излишних сантиментов в виде восклицаний в духе «это слишком опасно». — Я появлюсь, где нужно. Но тогда вернусь сюда позже, чем семь. — Отлично! И всё же постарайся успеть хотя бы к десерту: сегодня я планирую явские бисквиты. Он отложил щётку, скользнул в ванную и вымыл руки. Так и не сумевший отдохнуть Курякин искренне не понимал, откуда в напарнике столько бодрости и подвижности, однако тот всегда был таким, когда накануне ему… перепадало. — Если что, связь через штаб, — обронил Наполеон, показываясь из ванны. Он надел перчатки, подхватил портфель и замер у зеркала, чтобы напоследок убедиться в своей неотразимости. — Убийца может быть агентом «Улья», — вдруг заметил Илья, задумчиво наблюдая за его попытками справиться с непослушной прядью на лбу. — Что тогда? Они ведь знают, что я никакой не вышибала, а ты не антикварщик. — С какой-то стороны задача станет проще — не нужно стараться, чтобы нам поверили. — В таком случае убийца точно необходим нам живым. — Тебя ведь это не расстраивает? Наполеон бросил на Илью улыбающийся взгляд через зеркало, Илья остался непроницаем. — Агенты «Улья» не особенно болтливы. Но у меня есть идея на этот счёт. — Посвятишь? — После того как кое с кем встречусь. Наполеон подошёл к окну и осмотрел улицу в щель между шторами. Очевидно, что ничего подозрительного он там не обнаружил, поскольку шагнул обратно к двери. Разодетый, он в самом деле напоминал человека сферы искусства, но не художника, а скорее галериста. В маскировке равных ему было немного. Дело не только в одежде — Соло был, как Кэри Грант [36], воплощением неизменного хладнокровия, находчивости и остроумия в любой, даже самой неожиданной ситуации. Он играл настолько убедительно, что не поверить ему было сложно. — Ковбой? — окликнул его Илья, пока тот не успел упорхнуть. — Мм? — Имей в виду. Вздумаешь чудить — iz-pod zemli dostanu. — А я-то надеялся, что поцелуешь на прощанье. Курякин замахнулся на него подушкой, но проворный Наполеон уже шмыгнул за дверь, приподняв напоследок воображаемую шляпу. *** В кинотеатре «Одеон Ричмонд», где крутили американские фильмы по два за сеанс, Илья ждал своего агента. Не Белоусова-Мелтона — тот попросил два дня, и они договорились на завтра, — а товарища Бестужеву, получившую неофициальный позывной «Декабристка». Он связался с ней утром из «Хорсшу», как только паб открыл свои двери для посетителей, и сообщил о своём срочном деле. Она выбрала место встречи, и уже к четырём часам Илья сидел в последнем ряду единственного зала, смотрел «Голдфингера» и ждал, незаметно поглядывая на часы. Фильм о британском спецагенте Джеймсе Бонде Илья записал в список отборной западной ерундистики. Каким бы харизматичным ни был Шон Коннери в своей роли, все острые ситуации, в которых он оказывался благодаря сценаристу и режиссёру, с точки зрения реального разведчика рисовали его скорее комичным, чем вызывающим восхищение. На моменте, когда главный антагонист Голдфингер решил не сжигать лазером пойманного и проигравшего по всем фронтам Бонда, купившись на его блеф, Илья представлял, как учит Ковбоя эффектно произносить своё имя: «Соло. Наполеон Соло» в любом неуместном случае. Вообще-то, Илья почти завидовал этому выдуманному герою МИ-6 — пока они с напарником мучились с «легендами», тот козырял своим настоящим именем, как бравый шериф из вестернов — своим значком-звездой. Товарищ Бестужева тихо села рядом. «Преданная коммунистка с Урала», как писали в западных досье, она была замечена спецслужбами уже в ранней молодости и переведена в Москву, а из Москвы в Лондон. Покровительство местной резидентуры обеспечило ей работу в камерах хранения на железнодорожном вокзале Сент-Панкрас. Через Декабристку можно было провезти в Лондон что угодно, вмещающееся в ячейку для хранения багажа. Они досмотрели фильм, ни разу не взглянув друг на друга, не обменявшись даже приветствиями. Она ушла в короткий перерыв перед «Моей прекрасной леди» с Одри Хепбёрн [37], оставив на сиденье номерок из гардероба. Илья незаметно накрыл его ладонью и спрятал в рукав, а после — в карман. Он должен был досидеть до конца, хотя ему не терпелось поскорее покинуть кинотеатр и забрать то, что оставила ему Декабристка. Олег хорошо о ней отзывался, а значит, Курякин мог ей доверять — настолько, насколько это было возможно для советского человека. Жизнь за «железным занавесом» учила держать свои тайны при себе, даже (особенно!) если дело было общим. Илья надеялся, что помощь товарища Бестужевой не аукнется ни ей, ни ему. После второго фильма, на котором он едва не заснул, Курякин вышел из зала в толпе зрителей и двинулся к гардеробу, не вырываясь вперёд и не отставая. Зал был почти полный, и большую часть зрителей составляли девушки. Он старательно игнорировал их повышенное внимание. Один и без кольца на пальце, Илья вызывал интерес, даже несмотря на ссадину на лице. Внезапно в памяти всплыли все комплименты Ковбоя, которые казались едкой шуткой во время произнесения, но сейчас вдруг обросли доказательной базой и обрели все оттенки ревнивого восхищения. Курякин почувствовал смущение и неясную радость, словно его ждала награда, которую он хотел, но не заслужил. Девушки перешёптывались, стреляя в него подведёнными по новой моде глазами, но Илья, забрав из гардероба холщовую сумку, этого больше не замечал. Он вышел наружу и, обойдя несколько рьяно обсуждающих фильм компаний, быстро пошел вниз по улице. Однако приподнятое настроение быстро сменилось тревогой: за ним явно следили. Двое мужчин шли по противоположной стороне улицы, сопровождая каждый его поворот на одинаковом, выверенном расстоянии, даже не особо скрываясь. Поразмыслив, он решил, что это были «свои», прибывшие с Бестужевой, и Курякин позволил им довести себя до метро. Там, спустившись в переход, он вышел с другой стороны и сел в такси. Стрелки «Ньюмарков» показывали шесть с лишним; на бисквиты Илья не успевал — в пабе «Ягнёнок и Флаг» его ждал подпольный бойцовский клуб.