Миссия Лондон

В «Рице» на Илью косились. В своей замшевой куртке и в кепи он органично смотрелся бы в подворотне, но никак не в интерьере фешенебельного отеля. С Наполеоном вместе они смотрелись колоритно: модный Соло, снявший очки, экстравагантный платок и снова зачесавший волосы под Джека Девони, — и хмурый представитель острых козырьков. Своей цели — привлечь внимание, — они добились. Если за Девони в самом деле кто-то следил, то не заметить его сейчас было невозможно. Плащ Наполеон надел наизнанку — тот оказался двусторонним. На его мизинце снова красовалась печатка. — Да уж, Угроза, — с сожалением поморщился Соло, разглядывая Илью в зеркале лифта, — про тебя так и просится сказать: проблема налицо. На скуле у Курякина под небольшой ссадиной расплылся синяк. Тоже небольшой, да и не так уж скверно он выглядел, если не слишком приглядываться. Однако Наполеон, чёртов эстет, приглядывался и ещё как. Илья промолчал, поджав губы. Они вышли на нужном этаже и прошли к дверям номера. Ковёр под ногами был красивым и мягким — ходить по такому в мокрых ботинках казалось Илье кощунством. Однако вряд ли «Риц» мог позволить себе опуститься до голого паркета. Здесь всё пестрело золотом и бархатом в благородных оттенках красного и синего, на стенах висели картины в тяжёлых багетах. В воздухе стоял приятный аромат цветов, играла ненавязчивая музыка. Открыв дверь ключом, Наполеон включил свет и замер. Курякин высунулся из-за его плеча, и хватило одного взгляда, чтобы понять: в номере кто-то побывал. Всё было перевёрнуто. Присвистнув, Илья закрыл за собой дверь и на всякий случай потянулся к кобуре. — Горничная убирает мой номер каждый день в одиннадцать тридцать, — Наполеон вынул из плаща свой браунинг. — Значит, мой поклонник был здесь не так давно. — И он также в курсе, что ты до сих пор в Лондоне, потому что не сдал свой номер. Они обыскали все комнаты, не показываясь в окнах, но никого постороннего не нашли. Наполеон, убрав пистолет, принялся собирать в развороченный чемодан свои вещи. Илья вернул на место мебель и бегло проверил на прослушку все популярные места. Его датчик — усовершенствованный, беззвучный, — загорелся красным на селадоновой вазе. Курякин послал Ковбою условный знак. — Давно пора было возвращаться в Нью-Йорк, — произнёс Наполеон, кивнув. — Если с кухней я ещё смирился, то эта влажность! Она дурно влияет на мои лёгкие. А теперь ещё и убийца. — Ты, кажется, порядок перепутал. — Нисколько. Он педантично сложил все свои рубашки, галстуки и носки, несессер с принадлежностями из ванны, книгу стихов Уильяма Блейка [16] и пару ботинок сверху, убрал в чехлы костюмы и положил их отдельно, не сворачивая, чтобы не помять; в его вещах не было ничего, что могло бы намекнуть на настоящий род его деятельности. Разбросать по полу музейные проспекты и газеты с выделенными ручкой статьями про искусство мог только искусствовед Джек Девони. — Заказал билет? — продолжил играть Илья. Если их слушал убийца, то они должны были дать ему понять, что цель покидает город. — Ещё чего, — фыркнул Соло. — Куплю на месте. — Но у них может не оказаться свободного первого класса. — Значит, полечу в экономе. Скромность, знаешь ли, иногда к лицу. — А мне что делать? Наполеон застегнул чемодан. — Скучать по мне. Иногда звонить и справляться о здоровье. — Тогда оставь адрес. Я понятия не имею, где ты теперь будешь скрываться. Учитывая обстоятельства. — Договорились. Где ты, говоришь, живёшь? В Лаймхаусе? Илья округлил глаза, мол — ты в своём уме, Ковбой? — а потом до него дошло. Соло хотел выманить убийцу, который, потеряв след Девони, обратится к тому, у кого этот след будет. К Илье. В квартире в Лаймхаусе, которую убийце ещё предстоит поискать. Это было если не гениально, то весьма умно: не убегать, а ударить в ответ. — Я напишу адрес, чтобы ты не забыл, — Курякин по-особенному моргнул, сообщая этим: план принят. — Чудно, — улыбнулся Наполеон, беря чемодан в одну руку, а плечики с чехлами в другую. — Мы можем идти? Мне слегка не по себе здесь находиться. — Конечно. Они вышли из номера, но спускаться решили не в лифте, а по лестнице. Илья, чтобы Наполеон шёл быстрее, забрал у него чемодан. Задержаться пришлось только у стойки администратора — напарник оплатил неприлично длинный счёт, выписав чек; тогда же он осторожно поинтересовался, не спрашивал ли его кто-нибудь по телефону или лично. Как и ожидалось, ответ был отрицательным. Сообщений ему также не оставляли. Про погром Наполеон умолчал, чтобы не втягивать в дело отель и полицию. После они запрыгнули в такси, нарочно выбрав не самый близкий ко входу кэб, и отправились в Хитроу [17]. Небо затягивало, но Лондону шёл серый цвет. На фоне надувшихся, переполненных влагой туч дома приобретали особенный шарм, заставляя обращать внимание на свою архитектуру; ярких пятен на улице было немного — только алые телефонные будки, пожарные столбы и двухэтажные туристические автобусы. Илья бросил взгляд на сидящего рядом Наполеона. Тот провёл в бегах немалую часть своей жизни, и теперь этот сценарий повторялся. На этот раз, правда, обстоятельства не позволяли ему исчезнуть со всех радаров. Побег ему бы не простили. Каким бы он ни был профессионалом, скрываться сразу от нескольких разведок — ладно бы от одного убийцы, — миссия невыполнимая. Второго шанса избежать тюрьмы ему не представится. Оставшийся срок в четыре года — и этого было много, учитывая всё то, с чем они обычно имели дело в «А.Н.К.Л.». В проигрывателе таксиста играло «Болеро» Равеля. — Вспоминаю Лондон кисти Моне, — заговорил Наполеон. — Эти его цветные облака над мостом Чаринг-кросс [18]. Ты знаешь, что он придумал импрессионизм только благодаря туману? Его картины я увидел раньше, чем сам Лондон, и не поверишь — разочаровался. В палитре реального Лондона всего два цвета — чёрный и белый. — А как ты оказался здесь впервые? В вопросе Ильи, заданного для поддержания беседы, прозвучало слишком много подлинного любопытства. Соло, уличив его, улыбнулся. — Приехал на аукцион Сотбис [19]. — Избавляться от нетривиально приобретённых импрессионистов? — Лучше! От их непревзойдённых копий. Курякин закатил глаза, и Ковбой рассмеялся. Может, это была байка, но ведь Наполеон наверняка промышлял «непревзойдёнными копиями» и, более того, вполне мог бы рисовать их самостоятельно. Илья видел его наброски; и пусть в них не было особенного таланта — он не придумал нового художественного стиля, не изобразил ничего необычного, как тот же Энди Уорхол, обогативший искусство нарисованной банкой супа [20], — но в его работах чувствовалась опытная рука. Илье нравилось наблюдать, как он измеряет пропорции с помощью карандаша или большого пальца, как самозабвенно скользит этим карандашом по бумаге, когда они сидят в кафе, лобби отеля, аэропорту или поезде. Он охотно верил, что Соло может скопировать и импрессионистов, и ар-нуво, и даже легендарное сфумато [21], просто на их миссиях ему было не до холстов и красок. И, к счастью, не до своих старых дел. — Хочешь шутку, Угроза? — вернул к себе внимание Соло. — По теме. Она популярна у историков искусства. — Валяй. — Моне написал около трёх тысяч произведений, семь с половиной тысяч из которых проданы в США. Илья только покачал головой. *** В Хитроу Илья тенью следовал за Наполеоном от касс, где тот четверть часа обольщал работницу «Пан Ам» [22] ради билета на отлетающий рейс, и до самой зоны вылета, куда тот прошмыгнул с толпой пассажиров. Затем, взяв новый кэб у входа, Курякин попросил водителя отъехать в заранее обусловленное место, чтобы спустя ещё четверть часа так и не севший в самолёт Соло присоединился к нему в облике Уильяма Мура. Он забрался в салон вместе с чемоданом, водрузив на колени свёрнутые в рулон чехлы с костюмами. На его губах застыла самодовольная улыбка; делать выводы было рано, но сработали они чисто. Если им повезёт, преследователь Джека Девони отправится в Нью-Йорк и увязнет в бессмысленных поисках. А если нет, они реализуют план с квартирой в Лаймхаусе. — До метро, — велел Курякин, и они поехали обратно. На этот раз из проигрывателя им пел Элвис [23]. Наполеон касался бедра Ильи своим, но вряд ли об этом задумывался. Густо и приятно пахло его парфюмом с отчётливыми нотками сандала, и Курякин отвернулся к окну, чтобы отвлечься. В метро оказалось неожиданно людно. Подземный транспорт Лондона вызывал у Ильи гордость за московское метро — здесь ни на одной из станций нельзя было потереть собачий нос, как на «Площади Революции» или загадать желание под эмблемой своего спорта на «Динамо», не было никаких мозаик или скульптур, только тёмно-серые или белые стены. Впрочем, поезда ходили так же часто, и до Фаррингдона [24] они добрались быстро, пусть и в толчее. Пару станций им с Наполеоном пришлось ехать, стоя друг к другу вплотную. Зависнув над ухом Соло, Илья методично проигрывал в голове сложные шахматные этюды. Наполеон был к нему спиной, и его часть пониже поясницы опасно прижималась при торможении. Илью злили пижонская невозмутимость и нарочитое игнорирование, но он поймал один случайный, задумчиво-рассеянный взгляд Наполеона и понял, что заблуждается, считая Соло равнодушным. А на улице, стоило им выйти, зарядила гроза. Соло, припомнив Илье сломанный зонт, попытался занять единственное на стоянке такси, но водитель наотрез отказался вести промокших пассажиров: он только что вымыл салон. Раздосадованный Наполеон поднял ворот и смирился с необходимостью идти пешком. Илья с его чехлами под мышкой сдержанно улыбался, таким забавным был Ковбой: ещё недавно уложенная чёлка прилипла к виску и щеке, одежда обвисла под тяжестью воды, потемнели даже огурцы на шарфе. Однако позабавляться над нахохленным Наполеоном Илья не успел. Бросив взгляд поверх плеча напарника, он резко свернул в сторону и потянул Соло за собой. Тот выругался — пришлось пройти замшевыми ботинками прямо по луже, — и возмущённо восклинул: — Мои феррагамо [25]! Но Курякин настойчиво уводил его в толпу идущих от метро прохожих. На следующем переходе они свернули в сторону, затем — в переулок, и через два дома вышли обратно на первую улицу. То, что за ними «хвост», Наполеон понял и без объяснений и, не возражая больше, шёл не разбирая дороги. — «Пролетарская победа» [26], — кивнул на свои кожаные «вездеходы» Илья и ещё раз резко свернул на переход. В отражении окон проехавшего автобуса он заметил всё тот же назойливый силуэт преследователя, скрипнул зубами и ускорился. Они прошли квартал, едва ли не срываясь на бег. Ливень не прекращался. Курякин уводил «хвост» подальше от конспиративной квартиры, петляя по тротуарам, переходя с одной стороны улицы на другую, и Наполеон шёл за ним следом, каким-то чудом умудряясь не спотыкаться о чемодан; азарт играл в крови. Перебежав дорогу на красный, они скрылись в дверях уходящего автобуса, не оставив преследователю и шанса их поймать — сработали, как учили в разведшколах. Напряжённые, разгорячённые, они оглядели друг друга — оба на взводе, вода стекает у Наполеона по лицу, у Ильи — капает с козырька кепи, плечи приподняты, брюки насквозь мокрые от пят до колен. — Как думаешь, кто это был? — поинтересовался Наполеон, когда они вышли на следующей остановке, только успев отдышаться, и снова взяли быстрый шаг. — Не успел спросить, — сострил Курякин, сворачивая на нужную им Клеркенвелл Клоуз. — Напомни в следующий раз. До нужного им дома, вплотную примыкающего к пабу «Хорсшу» [27], они добирались уже без прежней спешки, но торопливо. С Ковбоя смыло весь бриолин, ресницы склеились стрелками, а глаза, и без того живые и выразительные, за стёклами очков стали казаться ярче. Илья смотрел на него не отрываясь. — И куда нам? — спросил Соло, оценивая четырёхэтажное кирпичное здание шириной в два окна. Внизу располагалась бакалея, поэтому жилых этажей было, по сути, три. — Сюда, — Илья указал на невыразительную дверь справа. — И на самый верх. Едва зайдя в дом и убедившись, что на ступеньках пусто, Илья обернулся к Наполеону и молча обнял. Тот замер на мгновение, словно недоумевая, но вдруг выскользнул, весело фыркнув, и взлетел на пару ступеней вверх. Илья поймал его за край плаща, но Соло вновь увернулся и ловко преодолел целый пролёт. — В Берлине ты бегал быстрее, Угроза, — со смехом сказал он сверху. Илья, рыкнув, ринулся за ним и настиг у самой квартиры. С разбегу кинулся, ожидая нового подвоха, впечатал спиной в дверь, прижав всем телом. Но Наполеон с глухим стуком опустил на пол чемодан и положил обе ладони Илье на грудь. — Poymal. Илья тяжело дышал, хотя и не заметил этого подъема. Его вело, когда Соло говорил по-русски. Он наклонился к нему, словно вслушиваясь, Наполеон поднял лицо навстречу. Спустя мгновение они целовались. Наполеон ответил сдержанно, не разжимая губ, словно пытался остудить его пыл и заставить сбавить обороты, но Илья только больше завёлся. Деликатный, контролирующий эмоции Соло неимоверно бесил, пробуждая желание пробить его футляр и заставить обнажить взаимность. Он просто провоцировал Илью, это читалось в его прикрытых длинными ресницами хитрых глазах. Илья куснул его за нижнюю губу и вломился языком в приоткрывшийся рот. Ловкие руки Соло зашарили по его телу, то ли отвлекая, то ли пытаясь оттолкнуть, Илья поймал одну и прижал за запястье к двери; Наполеон, впрочем, не сдался, и вскоре ключ из кармана Курякина оказался в замочной скважине. Стоило признать, что иногда навыки напарника-вора оказывались полезны. — Illya, — шёпотом обронил Наполеон, произнеся его имя так, как это сделали бы дома: «Илья», не «Илли-а». — Скажи ещё раз, — попросил он, упираясь потяжелевшим пахом Наполеону в бедро и прижимаясь носом к шее. — Ty ot etogo zavodit’sya? — Нет. Да, — пробормотал Курякин, не став исправлять ошибку в слове. Бесстыдный Соло гладил его бедро и обжигал дыханием шею. Мокрая одежда неприятно липла к телу, но каждое прикосновение заставляло об этом забыть. — Illya, — охотно повторил Наполеон, обжигая дыханием ухо. — Illyusha. Он умудрился, заведя руку за спину, повернуть в замке ключ, и дверь открылась. Илья втолкнул Соло в глубину квартиры, забросил чемодан и чехлы и хлопнул дверью. За окном сверкнула молния, на мгновение осветив коридор; когда громыхнул гром, Соло уже целовал его — так, как Илья любил, горячо и настойчиво. Вывернувшись из рукавов куртки, Курякин сбросил её на пол. Кепи с него снял Наполеон, с явным удовольствием огладив шею, наполовину скрытую воротником водолазки. Ливень стучал по подоконнику, заглушая звуки: теперь он играл им на руку. Илья снял с Наполеона платок и сползающие очки, обнимая под распахнутым плащом, и отвечал на поцелуи с упоением. А после ладонь Наполеона легла ему между ног. Илья замер; сердце бешено стучало в груди, гоня по телу волны жара. Он прервал поцелуй и заглянул напарнику в глаза. Тот улыбался — и руку не убирал. Илью охватил стыд. — Mne prodolzhat’? — спросил чуткий Наполеон, изучая его реакцию. Курякин смотрел на него внимательно, почти въедливо, ища малейшую тень насмешки или снисходительности. Но их не было. Соло им любовался: ласкал взглядом от макушки и до своей ладони на стратегически важном месте, которую не спешил ни убрать, ни сжать. Вместо ответа Илья прильнул к его губам с умноженным нетерпением, подменяя смущение дерзостью. Он грубовато потянул Ковбоя за ремень к себе, обнял за поясницу, скользнул ладонями ниже. Тот отвернулся, избегая поцелуя, и Илья остановился в недоумении: — Что ты…? — Prodolzhat’? — повторил вопрос Соло. Илья под его ладонью становился всё твёрже, и это было честнее любых слов. Он думал, Ковбой над ним издевается — тянет время и выводит из себя, считая, что это забавно, держать его за яйца в прямом и переносном смыслах. То, что Наполеон не собирался ничего решать за них обоих, дошло до него не сразу. Соло просто ждал, пока Илья скажет ему: я не против, давай перешагнём эту границу. Поняв это, Илья вместо ответа кивнул, не ощущая однако уверенности. Запал не исчез, но всё происходящее теперь казалось ему слишком смелым. Наполеон поцеловал его в шею, расстегнул промокшие от дождя брюки и прильнул ладонью уже через одно только бельё. Илья глухо застонал, уткнувшись лбом в его плечо, и его рука словно против воли отзеркалила движение, касаясь Ковбоя там же. Конечно, тот был возбуждён не меньше, и ощутимое подтверждение этому добавило Илье решительности. Он расстегнул Наполеону ширинку и спустил с него штаны до колен. Соло оставался в плаще, но с голыми ляжками, и являл собой, по мнению Ильи, почти преступное в своей притягательности зрелище. Курякин замер, поедая его взглядом. — Угр-роза, — протянул Наполеон, и голос у него дрогнул. Илья послушно двинулся навстречу, и холёная ладонь скользнула теперь под ткань его белья, где, сжавшись, сделала несколько плавных и умопомрачительно верных движений. Прогремевший гром заглушил тихие стоны Курякина — но не для Наполеона. Выдержка Илье изменила; исступленно жмурясь и сжимая зубы, он вдруг поддел Ковбоя за бёдра и вжал себе между ног. Соло, сориентировавшись, обнял ладонью оба их члена и стал двигать рукой коротко, порывисто и жёстко. Восторженный стон был ему ответом, Илья стал толкаться сильнее. Он стремился увеличить их близость и давление, но их всё равно было слишком мало. Злясь на это, он вдруг убрал ладонь Ковбоя одним резким движением и стал буквально вбивать его собой в стену. — Da, — выдохнул Соло преисполненным удовольствия шёпотом. — Vot tak. Теперь он обеими руками держался за наплечную кобуру Ильи, а в его в глазах расплывался океан. Илья не давал ему продохнуть. Наполеон обнял его за шею, оборвал хриплый стон и вскинулся, подаваясь теперь навстречу. Илья чувствовал животом упругую длину его члена; Соло, вдруг содрогнувшись, обмяк. У Курякина по-прежнему крепко стояло. Он приостановился, но вскоре ткнулся снова, вжимая в себя теснее. Вид растрёпанного, доступного Наполеона, улыбающегося счастливо и многозначительно, сбивал его с ног. — Перевернись, — горячо прошептал он на ухо Ковбою и добавил, — pozhaluysta. Соло подумал секунду, коротко взглянул на него снизу вверх, но всё-таки развернулся, уперевшись в стену ладонями и прогнувшись так, что у Курякина задрожали руки. Задрав ему плащ, Илья тесно прижался сзади, повёл бёдрами вперёд и вверх, наслаждаясь ощущением обнажённой кожи, обнял за торс и повёл ещё раз, потираясь. Член лёг в ложбинку, и Илья продолжил свои движения, не проникая. Он убыстрился и взял прежний ритм, только на этот раз не позволял Ковбою так сильно биться о стену — держал в руках, притиснув к груди. — Med-ved’, — улыбался Соло. Илья укусил его за ухо, ещё несколько раз толкнул бедрами и тоже кончил. Оргазм был ярким: неотчётливо раскадрированные картинки, шум в ушах и головокружительная лёгкость в теле. Илья безотчётно наслаждался каждым оттенком этих ощущений, неожиданно взявших над ним контроль. Наполеон притих. Илья, отдышавшись, опомнился и аккуратно отпустил его, разжав тиски объятий, но отходить не спешил. За удовольствием пришёл жгучий стыд. Илья натянул трусы и застегнул брюки, неловко заправив внутрь водолазку, развернул напарника к себе лицом и бегло оглядел, нервничая. Наполеон, зараза, улыбался — и молчал. Но лучше бы говорил, а не смотрел так самодовольно и шало. — Может, квартиру хотя бы посмотришь, Ковбой? — прогудел Илья тихо, не выдержав тишины. — Я… С ванной выбрал.