Порочный обряд

— Па, — раздалось из угла небольшой гостиной и повисло в тишине. — Отец, — уже чуточку громче и раздражительней, но опять же без ответа. — Андрей, блин, хватит меня игнорировать! — голос светловолосого подростка, свернувшегося на стареньком диванчике в позе эмбриона, сорвался на крик. Он прерывисто дышал и сам не понимал — от подступающей ли это ярости, или от титанических усилий, затраченных на то, чтобы единственный имеющий для него значение человек, сидящий в продавленном кресле напротив, но словно в другом измерении, оторвался от своего ноутбука и наконец-то обратил внимание на собственного сына. — Чего тебе? — с оттенком нервозности в тихом голосе ответил мужчина и сразу же погрузился в работу, которую по большей части уже месяц делал дистанционно, время от времени уходя в офис. Что это за офис, где он находится и какую именно работу делал отец, Саша не имел точного представления. Вроде бы он вёл бухгалтерский учёт для небольших предприятий у них в городе. — Меня тошнит, — тоскливо протянул парень и снял новенькие очки в изысканной тёмно-серой оправе, купленные на той неделе по воле неведомого импульса. Носить их в школе было немного неловко, ведь так он выделялся среди остальных одноклассников. Но что поделать. Отец редко дарил ему дорогие подарки. — Тебя всегда тошнит, — буркнул темноволосый мужчина, — выпей таблетки. — Уже пил. Всегда пью. — Тогда поешь. — Не хочу. Меня же тошнит. — Так тебя от голода тошнит. — А не ты ли до этого говорил, что меня всегда тошнит, — грустно вздохнул подросток и уже тише пробормотал себе под нос, — тем более дома есть нечего. — Как нечего? — мужчина наконец-то поднял глаза. Отросшая щетина на угрюмом исхудавшем лице полностью соответствовала его настроению, — В холодильнике борщ. Уже разогреть не можешь, что ли? — Он там пятый день стоит, — позволил себе заныть Саша, но сразу же об этом пожалел.       Мужчина ничего не говоря отложил увесистый ноутбук, не торопясь поднялся с кресла и подошёл к сыну вплотную. В какой-то момент подростку показалось, что карие глаза отца потемнели прежде чем вспыхнули золотом, отразив проникший сквозь занавески солнечный свет. Обман зрения? Завораживающее зрелище, но по спине неприятно поползли мурашки. — Андрей? — сглотнул Саша, и уже через секунду его тощая рука рванулась ко рту, чтобы остановить невольно вырвавшееся слово. — Я же тебя просил, — медленно и с расстановкой произнёс мужчина, — не называть меня по имени. Думаешь, мы с тобой приятели? Или друзья? Какой я тебе, нахрен, Андрей? Ты всю свою жизнь живёшь только за мой счёт. Думаешь, дорос до панибратства?       Парень вжался в поручни дивана и часто заморгал. Невысокий мужчина казался ему каменным исполином, древним прогневанным богом, требовавшим новых жертв за свои дары. — Н-но ты для меня единственный друг, — простодушно прошептал Саша, с ужасом понимая, что теперь уже точно последует расплата за подростковое безрассудство. — Я тебе не друг, — мужчина ещё ближе нагнулся к испуганному сыну, но внезапно скривившись, словно схлопотал увесистую пощёчину, резко отстранился, — Родитель и ребёнок не могут быть друзьями или кем-то там ещё. — Даже если я попрошу? — парень чувствовал, что осмелел достаточно, чтобы в этот раз не отступать и подвести разговор к той самой теме.       Мужчина пару раз глубоко вздохнул и окончательно взял себя в руки. Он по натуре был достаточно вспыльчивым, но не позволял себе вымещать агрессию через рукоприкладство или другой вид насилия. Дело принципа.       Злость сменилась раздражением и лёгким любопытством. Его близорукий Саша смотрел немного сквозь него, не в силах сфокусировать взгляд на угрюмом лице отца и рассмотреть в двух карих колеблющихся пятнышках ответ на ещё незаданный вопрос. Как будто его — Андрея, не существовало в мирке этого мальчика. Словно он был призраком, становящимся с каждым днём всё прозрачнее и прозрачнее в потухающих глазах сына. — Тем более, если ты попросишь, — наконец-то сказал он сквозь зубы и уже развернулся, чтобы скрыться в своём кабинете, как почувствовал на руке холод и невольно замер. — Даже если, — парень с отчаянием сжал руку отца, — это будет моё последнее желание?       Повисла тишина. Андрей не вырвал руку, но и ничего не сказал. Он был честным человеком, но умалчивание ложью не считал. Сын пошёл в отца — ненавидел ложь, но и молчать уже больше не мог.       Повисшая тишина только подтвердило его страшную догадку, пусть и длилось оно несколько невыносимо долгих секунд. Теперь Саша не сомневался, что умирает. — С чего это «последнее»? — вскинув брови, как можно безразличнее спросил Андрей, — Не ты ли хотел на день рождения велосипед? Или те навороченные наушники? — С каких это пор мы стали жить на столько обеспеченно, чтобы ты дарил мне велосипед? — с подозрением спросил Саша, не в силах подавить проблеск радости, лишь на мгновение озарившей его бледное осунувшееся лицо. — Накопил, — просто ответил мужчина, — финансы ведь по моей части, забыл что ли?       На какое-то время Саша задумался, прикидывая, сколько отцу потребовалось времени, чтобы отложить деньги, если вся зарплата уходила на дорогостоящее лечение и лекарства. И на всё остальное, включая, конечно же, оплату воды и электроэнергии в их небольшой, но тем не менее трёхкомнатной квартирке с гостиной, где спал Андрей, Сашиной комнатой, рабочим кабинетом и крошечной кухонькой.       До того, как бабушка Саши умерла, завещав внуку и зятю свою квартиру, она по секрету рассказывала ему о маме, которую мальчик не видел с рождения, и о том, почему они с папой остались жить вдвоём. История сводилась к тому, что Андрей, выходец из богатой и влиятельной в их городе семьи, в студенческие годы встретил Наталью — самую обычную, но очень добрую и красивую девушку. Молодые люди быстро сдружились, а через месяц и вовсе начали встречаться. Блондинка с серыми глазами не понравилась родне Андрея из-за своего скромного происхождения и отсутствия приданного. Когда Наталья забеременела поднялся страшный скандал. Родственники Андрея отвернулись от него, так как они с возлюбленной решили оставить ребёнка. Спустя полтора года шантажа и угроз со стороны его семьи, молодая мама не выдержала и просто ушла. Даже мать её, Сашина бабушка, ничего не знала о жизни или хотя бы местонахождении дочери.       Андрей остался один с ребёнком на руках. Татьяна, мать возлюбленной, помогала как могла, но спустя шесть лет скончалась. Только они — отец и сын — остались друг у друга. Лет через десять когда всё вроде бы наладилось, и даже деньги не приходилось экономить, итак болезненный мальчик с каждым годом стал болеть всё чаще и чаще. К ослабленному иммунитету и анемии прибавился больной желудок, проблемы с пищеварением, аутоиммунное заболевание щитовидной железы, а недавно врачи обнаружили разрушение печени, отчего тошнота может не проходить целыми днями, а без того пожизненно строгая диета стала ещё строже.       «Не прыгать, не бегать, не падать, соблюдать диету, принимать лекарства и регулярно приезжать на капельницы» — вот, что сказали врачи, так толком и не объяснив, чем вызваны скорее всего необратимые процессы в печени. «Ваш организм, Саша, воспринимает печень как чужеродный объект и борется с ним, — попыталась прояснить ситуацию врач таким повседневным тоном, словно говорила с ним о погоде, — иммунодепрессанты должны помочь».       «Вот же я ущербный, — пронеслось у подростка в голове, — даже собственное тело меня ненавидит».       Саша, в который раз глубоко погрузившись в свои мысли, выпустил руку отца, а после, словно этого разговора и вовсе не было, произнёс: — Пап, а ты знаешь, что времени не существует? — Что? — непонимающе спросил Андрей, так и не привыкнув к внезапным уходам сына в себя с последующими странными вопросами не к месту. — Карло Ровелли сказал, что время — это невежество, — начал парень не глядя на отца, — Он понял, что время — лишь иллюзия, созданная людьми для удобства. И если подумать, — продолжил он с некоторым волнением, — то не везде во Вселенной есть такие условия, где день бы сменялся ночью, а зима весной и так далее. Ведь именно это создаёт видимость времени. Но в основных уравнениях, описывающих мир, нет временной переменной. Или точнее, время сокращается до нуля, то есть его и вовсе- — Малыш, — сказал мужчина и подался вперёд. Казалось, что он собирался обнять готового вот-вот разрыдаться ребёнка, но в какой-то момент, словно передумав, замер и спустя секунду колебаний лишь механически потрепал сына по волосам — успокойся. Это неважно. Время и его существование не должны тебя тревожить. — «Неважно»? — Саша отстранился от отца и впервые за долгие месяцы внимательно на него посмотрел. Мужчина находился достаточно близко, чтобы его очертания не расплывались, а встревоженные чуть раскосые глаза не казались безликими пятнами, исчезающими в неясном контуре лица каждый раз по мере его отдаления и последующего слияния с другими безглазыми едва различимыми существами. Ведь таков есть мир близоруких. — А разве важно? — ответил Андрей вопросом на вопрос. — Всё зависит от того существует время или нет, — каждое слово звучало тише предыдущего, — Если времени не существует, то волноваться не о чем, но если оно всё-таки есть, — голос предательски дрогнул, — то у меня его почти не осталось.       Наконец-то парень озвучил то, что тревожило его из года в год. Особенно последние полгода. То, что было так очевидно и не требовало доказательств как и аксиомы в нелюбимой им геометрии. То, что ни разу не опровергал отец общеизвестными фразами типа «Всё будет хорошо», «Мы справимся», «Ты будешь жить долго и счастливо», «У тебя будет красавица-жена и дочки-сыночки», «Будешь вспоминать об этих временах как о страшном сне». Только сейчас он понял, как же ему не хватало этих слов, пусть и не совсем правдивых.       Но что плохого в надежде? Все ведь на что-то надеются. И Саша надеялся, что всегда безразличный к нему родитель всё-таки смог его полюбить. Тогда, три месяца назад, когда он в беснующемся порыве пубертата накричал на отца, сказав, что он, его сын, вообще-то существует. И более того — ровно через полгода ему исполняется шестнадцать.       После этих слов Андрея словно подменили. Да, он стал ещё более нервным и вспыльчивым, но уже проявлял хоть какое-то внимание к сыну помимо дежурных диалогов, неохотных проявлений «заботы» и совместных походов в больницу. Чаще дарил подарки, куда-нибудь водил, даже начал работать на дому, лишь бы проводить побольше времени с собственным ребёнком.       Однако в глубине души Саша понимал, что всё это не любовь, взявшаяся вдруг из ниоткуда, а просто жалость к умирающему ребёнку. — Лучше бы ценил, что имеешь, — процедил сквозь зубы мужчина и поспешил покинуть комнату, едва не опрокинув по пути стул, заваленный скомканным бельём. Немного погодя раздался хлопок входной двери. А после — звенящая тишина.       Парень и не ждал другого. Уже проигрывал раз за разом похожие сценарии у себя в голове. Но были и другие, которые он воображал, невольно улыбаясь, и стыдясь самого себя за это.       Однако… — Ну всё, я точно не жилец, — усмехнулся Саша, но уже через секунду всхлипнул, понимая как никогда, что только ему сейчас страшно перед лицом неминуемой смерти. Да и вообще нужно радоваться, что твой уход из жизни не причинит близким боль. — Ага, конечно. Так рад, блин, что плачу от счастья.       Андрей вернулся поздно вечером. Тихо открыл дверь и бесшумно пробрался в гостиную. В последнее время он безошибочно определял местонахождение сына. Родительское чутьё? Отнюдь. Белокурые волосы мальчика, разметавшиеся по бесформенной подушке, издавали стойкий аромат мускуса, смешивающийся с горчинкой пота и немного терпким ароматом его собственного тела.       Мужчина замер в двух шагах от дивана, наблюдая за существом, одна половина которого была им самим, а вторая — женщиной, сильнее которой он никого и никогда не любил. Но в то же время, каким то неведомым ему образом светловолосый мальчишка, лежащий в его постели, зарывшись лицом в его одеяло и надевший его изношенную футболку, был совершенно другим. И как бы Андрей ни пытался, он не мог увидеть в нём ни себя, ни хотя бы тень Сашиной матери, с такими же серыми устремлёнными в никуда глазами. И тоже совершенно другими. Откуда ты взялся? — спрашивал он мысленно у себя, — И куда ты в итоге уйдёшь? Бедный несчастный мальчик. Страдаешь из-за ошибок отца. Хотел ли ты всего этого? Стоило ли это твоих слёз? Стоило ли это моих усилий? — Зачем я оставил тебя в живых? — прошептал мужчина вслух и осёкся. Мальчик заворочался, но потом покрепче обнял одеяло и снова размеренно засопел. — Здесь прохладно, — словно оправдываясь пробурчал под нос Андрей и аккуратно поднял сына на руки. Неизлечимая болезнь истощила тело мальчика, сделав почти невесомым в его жилистых и немного суховатых руках.       Оказавшись в своей комнате, Саша так и не проснулся, утомлённый прошедшим днём и тяжёлым разговором. Андрей вернулся в гостиную и улёгся на диван, положив голову на ещё влажную от слёз подушку и прислушался.       Глубокий вдох и медленный выдох. Тук-тук. Тук-тук — неторопливо бьётся Сашино сердце, словно удары маятника в поломанных, но ещё работающих часах — тик-так. Тик-так. В такт сердцу пульсируют запястья. Но громче всего — венка на шее.       Андрей сглотнул и зажмурился, дабы прогнать накатившее наваждение и постарался подумать о чём-нибудь другом. Но это было на грани возможного. — Вот блять, — выругался он, когда в нос ударила ядрёная смесь из его собственного запаха, мускатного аромата сына и кислого вяжущего душка, — Опять ты обкончал мою постель, гадёныш.