Голод двух зверей Сивиллы

- Сумасшествие - это другая грань страсти и выживания, - пальцы Макишимы потянулись, чтобы лечь на обнажённый пресс Шиньи и подняться вплоть до сердца. Он хотел почувствовать жизнь и понять для себя одну вещь. Когда человек - обессилевший, голоден и не может более воплотить смысл своего существования... стоит ли доверять тому, кто его понимает, если внутри того человека всегда росло зерно жажды убийства - и оно обращено в его сторону? Человеческая кожа под рукой была горячей и двигалась при вдохе. Он замечал, как собственное дыхание изменилось и стало биться чаще - сомнениями и вопросами. Макишиме смотрели в глаза - удивлённо, неожидающе и так же обнажённо - с приоткрывшей завесу душой. Могут ли близкие, интимные, прикосновения, подобно тем, как были некоторое время назад при омовении раны и сейчас обеспечить какое-то новое будущее? Макишима опустил глаза цвета серебра ему на грудь. Живущий там страх мог выдать секреты Когами - дать вырваться одному из тех, о которых он догадывался. Шинья, кажется, задержал дыхание и выглядел невинно в своём замешательстве. В Макишиме поднималось нечто тёмное в груди - и оно наслаждалось происходящим между ними. Птицы в клетке не могут, обе, быть невинны. В ком-то обязательно пробудится что-то, желающее съесть другую птицу. Макишима облизнул пересохшие губы. - Твои мышцы пресса очень напряжены. - Его ладонь расправилась на животе Когами, ощущая кожным покровом пальцев эмоции другого человека. - Ты волнуешься? - голос Макишимы звучал почти триумфально, глаза изогнулись серебряной лисой. Было в них ещё что-то, что разглядел Шинья. И это обнажало Макишиму гораздо чище, чем боль и наполняющая его вода. Можно ли перед кем-то быть настолько открытым, он задавал себе вопрос. Когами уже видел эту, его, сторону пару мгновений назад. - Мои сейчас - обречены, - Макишима улыбнулся, его ладонь легла на бьющееся сердце Когами. Шого закрыл глаза вновь, наслаждаясь. Пульсирующий живой звук в его ладонях означал, что жизнь того, чьи мысли схожи, находится сейчас под ним. - Мне... - Макишима с переживанием открыл глаза, для него это было более, чем игрой - он надеялся, что другой ничего не сделает ему. Люди часто шли за его чистотой, но Когами мог поступить иначе по своим причинам. -... нужен твой психопаспорт незапятнанным. Макишима не убирал ладонь с груди Когами, он опустил глаза на карман брюк и достал промокший лист бумаги, сложенный в квадрат, тронув в усмешке влажным углом нос Когами. - Это - карта системы камер в лесу, в который должен вывести нас этот туннель. Я уверен, ты справишься. Моё состояние хуже твоего, но попытаюсь идти, - он вдруг кратко рассмеялся. - Знаешь, мне ни за что не хотелось бы быть баночкой с мозгами - или аквариумной рыбкой, как все, кто не знает, что представляет из себя система «Сивилла». Макишима привстал в разговоре и почти сидел на нём, упираясь коленом в колено Шиньи. - Я знаю, ты тоже этого не хочешь для себя, - Макишима позволил ему заглянуть внутрь себя, показывая то, чего не удалось видеть никому. Он перенаправил вес назад прежде, чем Когами успел бы его оттолкнуть или ударить. Желудок свело от резкого толчка в бок, вода в нём тяжело переместилась из стороны в сторону с тугим звуком и орган волнообразно скрутило, словно водоворот подземных вод. Издав глухой стон, Макишима поднёс руку к животу. - Кажется, действие твоего совета истекло, Шинья, а нам нужно идти... *** Макишима прикасался к нему, трогал его, а Когами от неожиданности замешкался и упустил тот момент, когда можно было (и нужно было) оттолкнуть или даже ударить. Теперь уже слишком поздно, да и как будто в этом больше нет смысла. Ненавидеть, всей душой желать отомстить и также ясно, чётко осознавать, что объединиться против «Сивиллы» и работать вместе - единственный приемлемый вариант в нынешних условиях, иначе он может и не выжить, а тогда какой смысл во всём этом стремлении поквитаться за убитого друга и за десятки и сотни других таких же, ставших случайными жертвами чудовища, которое в своей монструозности не уступает «Сивилле». Какой смысл в восстановлении справедливости, если ты мёртв... Если его настигнет смерть, то на этом всё и закончится, некому будет мстить, некому будет испытывать радость победы... Макишима смотрит на него так, словно ищет откровенности, словно позволяет Когами увидеть чуть больше, чем дозволено всем остальным, и когда их взгляды встречаются, это похоже на то, как будто Когами нечаянно задел что-то в самой глубине этого человека, и что-то такое же уязвимое в его собственной душе вздрогнуло, встрепенулось, словно Макишима не просто смотрел на него, а прикасался прямо сейчас, трогая длинными тонкими пальцами где-то глубоко внутри. Ощущение было настолько реальным, что Когами нервно сглотнул, едва удержав себя от того, чтобы не отшатнуться. Тесное соприкосновение их тел рождало внутри жар и смятение, дыхание учащалось, и сердце колотилось в грудной клетке так гулко, что Когами казалось, Макишима это непременго услышит. Но он собирал всю свою волю в кулак, чтобы ничем не выдать это неуместное, необъяснимое и безумно стыдное волнение. Не убирая руки с груди Когами, Макишима вытащил из кармана сложенный вчетверо промокший листок бумаги и развернул его перед ним. «Мне нужен твой психопаспорт незапятнанным», - это звучало как насмешка. - С этим ты «немного» опоздал, - недобро усмехнулся Когами, но больше не стал развивать эту тему, устремив всё свое внимание на карту... хотя ему сложно было «не замечать», что рука Макишимы всё еще лежит на его торсе. Макишима сделал над собой усилие, чтобы встать, и Шинья услышал звук перекатывающейся в его желудке воды. Преступник держал руку у ребра, и Когами видел, как на его лице появилась гримаса боли и почти тут же исчезла. Когами нахмурился, осознавая, что кроме раны, которая уже перевязана и не так кровоточит, у них появилась еще одна проблема - видно было, что у Макишимы болит живот, к тому же из-за воды внутри идти ему будет тяжелей. Конечно, тащить его на себе Когами не собирался, но понимал, что если придется, то никуда он не денется - успех их совместной работы зависит от того, как они сумеют сработаться. Хотя мысль возиться с Макишимой ему нравилась всё меньше, проблема не выглядела сколько-нибудь серьёзной - надо только раздобыть еды - и она решится сама собой. *** Зелёные ростки девственной травы напоминали Макишиме о том, что он не сделал, словно колосья далеко, в километрах от выхода из каменного туннеля. Устало дыша, видя друг-друга измученными и грязными, они шли менее часа, рядом, как напарники. В тунелле Макишима выложил несколько карт на стол, дотронувшись до настоящего Когами, - не до фотографии на экране; и теперь хотел получить ещё больше естественности: он никак не мог поймать взгляд Шиньи на себе, каждый раз отдавая все силы на то, чтобы догнать его, тяжёло дыша, и посмотреть в лицо. Макишима стремился поймать, что разбудил - эмоции Когами - его взбудораженность, наблюдать замешательство и даже лёгкое возбуждение. Всё это дано нам природой. «Чего же ты так боишься мне это показать, Шинья? От того, что я прав? Ты не хочешь признавать свой проигрыш?» Это - естественные порывы и желания. Мысль о том, что Когами их прячет, заставляла улыбаться, но было и то, что выводило из себя - задумчивость его спасителя, его что-то отвлекало, Шинья был не здесь, не с ним. Мужчина, с которым он так долго состязался, разрушил то, ради чего он жил всё это время. Это был риск и азарт. И, если бы Макишиме было позволено сделать выбор, он бы сделал его точно таким же. И в то же время, Когами, тот, чьё тело было таким горячим под его рукой, уничтожил возможность покончить с искусственным интеллектом ради настоящего искусства. Тело Шиньи, безусловно, тоже можно было отнести к рукотворному шедевру, ведь только он сам создал себя таким, и каждая его напряжённая мышца - заслуга воли и характера. Макишима невольно дотронулся до несуществующих карманов пиджака. Верхняя одежда осталась, брошенной, на спинке стула в машинном отделении завода. Там, в небесных карманах небесного, был плеер с музыкой Вагнера и Чайковского, чьим триумфом он наслаждался вместе со своим под чтение. Идущий впереди Когами, с курткой на голое, мокрое, тело, выглядел бесстрастно. Таким же хладнокровным движением рук пару часов назад он не дал ему нажать кнопку «Старт» на пульте, чтобы выпустить яд на поле. Начало всех начал. Это могло быть сегодня. Но так и не произошло. Макишима чувствовал злость, усталость и даже ревность. Он видел, что его выходка зацепила Шинью, вот только разум Когами, похоже, был занят не им. Возможно ли, что только, находясь от него вдалеке, как раньше, Макишиме представлялось, что Когами всегда думает о нём? Человек, который предал смерти финальную точку в нанесении урона всей Системе, должен возместить ущерб. Как это делали всего его пешки и соратники. Когами, правда, он не относил к фигурам на доске. Он - живой, дышащий, подобно загнанному охотником волку; и от него всё ещё улавливается запах духов, смешанный с потом. Макишима вдохнул. И всё же, человек, который лишил его шанса на победу, должен закрыть появившееся чувство пустоты и ненависти - он должен всецело принадлежать ему. «Никогда больше не думай о своём мёртвом друге, ни о Бюро, ни даже о «Сивилле» - ты должен думать только обо мне, Когами Шинья». Шого вдруг слишком резко для самого себя схватил Когами за локоть. Он планировал развернуть его к себе силой всё то время, когда оба двигались из туннеля по карте так, чтобы обмануть Бюро. Но сейчас он сделал это по другой причине. Из глаз брызнули слёзы - он не мог больше терпеть, но и сил Макишима не чувствовал в своём теле. Он использовал последние, чтобы расстегнуть ширинку и фактически рухнуть на впереди идущего Шого, цепляясь за него. - Мне нужно... - было унизительно просить о таком Когами. Возможно, на службе в это могло произойти. Макишима почувствовал себя солдатом на войне с «Сивиллой». Когами, такой же военнослужащий, в полевых условиях вынужден оказать ему помощь... в естественной нужде. Всё-таки, они оба - мужчины. Наверное, Когами никогда не доводилось держать в руках чужой член. Макишима видел армейские ботинки Шиньи и камуфляжный узор его брюк. Лицо Когами над ним, с отросшими тёмными прядями волос, а сверху - кружащие вертолёты «Сивиллы», в одном из них стояла Глава Бюро в своём привычном обличие пожилой леди и что-то кричала с неба. Как бы далеко она не была, Макишима отчётливо слышал её голос, видя перед собой лицо «солдата» из своей пехоты: «Присоединяйся к нам, Макишима. Зачем тебе Когами? Зачем тебе эта, потерявшая нюх, псина?» В то же время Шого ощущал резь внизу живота, и как из глаз брызжут слёзы. Он понимал всего две вещи: после всей выпитой жидкости его организму нужна свобода - и второе - он в полуобморочном состоянии и не может сам себе этого позволить. Ему нужна была помощь. А все остальные краски, нарисованные его мозгом, должно быть, являлись бредом...