Заключение безумств

Сегодня выпуск. Я нервничаю. Я надеюсь, что меня отпустят, но ведь я обещала тому незнакомцу себя. Или он мне обещал. В общем, это не столь важно. Сегодня отличается от вчера только формой. Цвет праздничный. Серый в клетку. Те, кому разрешат выйти на Волю, уйдут со своими пожитками. В сумках будет только полсотни долларов, телефон, документы, постельное белье и пузырек с таблетками. Те, кому не повезет – останутся здесь. После этой «праздничной» линейки оставшихся изобьют, порвав новые комплекты в клочья, и оставят на растерзание другим классам, которые уже стоят по обе стороны от холла, в котором мы собрались. В основном, они решат воплотить свои сексуальные фантазии… К ним не побрезгуют присоединиться некоторые Крысы. Но это будет после. Директор что-то читает, а я совершенно перестаю воспринимать речь! Но я точно знаю, что это не наши инициалы, это что-то «торжественное», похвала самим себе, что сломили еще один выпуск. Я жду, теребя в руках край юбки. Выпуск должен был быть позже… Еще через неделю как минимум. Его хотели устроить по старой традиции двадцать второго июня. Зная, что большинство обучающихся тут русские, они связывают дату каждого выпуска на Свободу с началом войны, словно отпуская нас фашистам на растерзание. Я думаю, они ошибаются. Фашисты остаются по эту сторону. Я мечтаю, чтобы в списке оказались мои инициалы. Я мечтаю выйти за забор этого проклятого здания, и пуститься в пляс. Во мне будят память те далекие занятия танцами, выступления… Я понимаю, что совсем отвлеклась от происходящего, и резко вскидываю голову, переминаясь с ноги на ногу. Замечаю, что Крыса неодобрительно смотрит в мою сторону и записывает в блокнот. Неужели она знает, что меня нет в списке? Я задерживаю дыхание, чтобы успокоиться. Нет, я не боюсь «растерзания» неушедших, но я не горю желанием оставаться тут еще на год. Надо успокоиться. Но у меня это плохо получается. Наконец, говорят наши инициалы. Меня в списке нет. Я смотрю на уходящих. Они молча поворачиваются и уходят. Их ведут за вещами. Толпы по обе стороны приходят в заметное оживление. Я стою и жду, когда начнется следующее действо. Вдруг я чувствую сильный удар по спине, я оглядываюсь. Это Крыса. Как всегда бесшумно. Следующий удар приходится по лицу, я отворачиваюсь. Кажется, что лица будто нет, но это лишь иллюзия. Удар по ногам завершился моим падением. Бить перестали. Я вижу, что и другие оставшиеся корчатся на полу от боли. Некоторые не научились мириться с болью, некоторые, наоборот, стойко переносят наказания. Я не могу сосчитать, сколько нас осталось. Но это и не важно. Лежа ухом на полу, я слышу топот, которые производят учащиеся. Они бегут к нам – нескольким неподвижным полутрупам. Мы больше повержены морально… Но им это безразлично, и я чувствую, как на мне рвется и без того побитая плетками одежда. Я представляю себя со стороны и пытаюсь улыбнуться. Губы не слушаются. На меня снова обрушиваются удары. Кто-то пинает меня ногами, кто-то взял палки, заранее притащенные Крысами. У дверей стоит целый арсенал для пыток. Я терплю молча, но мне все равно засовывают в рот кляп. Кто-то дергает меня за ноги, и я проезжаю лицом по паркету. За мной остаются кровавые следы. Нас обязательно подлечат после этого, но это будет потом. Сейчас меня положили на стол. Ноги мои свисают, перевешивая тело. Я подозреваю, что сейчас меня изнасилуют. Хотя… разве можно насиловать тело, не имеющее никаких сил и желания к сопротивлению? Вот и я думаю, что нет. Я не всматриваюсь даже в лица дорвавшихся до тела людей. Я впала в абсолютную бездну безразличия. Я даже не могу понять, что я чувствую. Я вообще что-то могу ощущать? Мне кажется, что я как-то отделилась от тела, чувствуя лишь прикосновения, но не действия. Около меня сменилось несколько парней, но все происходит в тишине – тут не привыкли галдеть, смеяться… Лишь редкие стоны, вздохи, крики. А я внимательно изучаю потолок. Меня что-то выдергивает из рутины. Я смотрю в сторону ног. Между них пристроился Крыса. Я его помню. Он приводит наказание в исполнение. Какое? Я не припоминаю. Он улыбается и что-то делает… Во мне просыпается интерес – что же может сделать Крыса, и так допущенный наблюдать нашу боль и унижение? Ждать долго не приходится. Он что-то делает, и я чувствую прохладную поверхность у себя между ног. Мышцы невольно напрягаются, а я пытаюсь хоть что-то чувствовать, но нет… Я хочу понять, что это такое. Приподнимаюсь на локтях, но тут же получаю серию ударов от невидимого мучителя. По лицу. Я опускаюсь обратно спиной на стол. Я чувствую, что какой-то предмет входит во влагалище, пытаюсь выгнуться и поддаться навстречу неведомому предмету. И вроде это получилось, но на меня снова обрушиваются удары. Теперь и на тело тоже. Я зажмуриваюсь, стараюсь пошевелиться, но легче не становится. Крыса резко вводит в меня палку, отчего я вскрикиваю, а удары приобретают новую силу. Как ни странно, но все это возвращает меня в реальность, от которой хочется что-то с собой сделать, от которой хочется желать себе смерти, а окружающим – мучений. Крыса отходит от моей промежности и приближается ко мне, я таращусь на него. Я стараюсь запомнить каждую черточку его лица. Я зачем-то наполняю свою память бесполезными портретами. От созерцания его лица меня отвлекает кто-то, убравший палку из моего влагалища. Я хочу успокоиться, но нет, этот же человек резко возвращает предмет обратно. Я мычу что-то нечленораздельное. Если бы я не знала границ этого поганого мира, я сказала бы, что меня пронзили насквозь и сейчас палка вылезет через горло. Но я знаю, что такого не бывает, и пытаюсь вернуть себя в состояние покоя. Но обычные успокоения не помогают. Меня потрясает дрожь, руки невольно тянутся к мучителям, на глаза наворачиваются слезы, а к горлу подкатывает истерика, какой я давно не испытывала. Наверное, это из-за того, что нас не кормили с самого утра, а, следовательно, и не давали колес. Снова удары, удары, какие-то ругательства, и я чувствую чужие, горячие руки на шее, кислород стремительно пропадает. Я задыхаюсь. Нет! Так не должно быть. Они не могут убить меня тут. Они слишком мерзки, чтобы доставить нам такое удовольствие. А я, как говорила, не исключение.