Заключение безумств

Сегодня воскресение. Нам дано поспать чуть больше – вместо шести утра мы можем встать в восемь. Мне кажется, я встаю раньше всех всегда, но я могу ошибаться. Мы не спим в общей спальне. У каждой из нас свои клетушки-комнаты, в которых нет окон. В комнате стоит кровать, тумбочка и раковина. Больше нет ничего, кроме белого потолка, вентиляции и светло-желтых стен и паркета. Двери на ночь закрываются, и надзирателям безразлично, если мы вдруг захотели в туалет. Я уже превратилась в комок ненависти. Я ненавижу эту комнату, этот интернат, эту страну… Список можно продолжать до бесконечности, но на это уходят лишние силы. Я встаю и заправляю кровать, после я хочу сесть на тумбочку, но вспоминаю, что и тут есть камера. Поэтому облокачиваюсь на стену и жду, когда откроют дверь, чтобы пройти в туалет. Скоро слышится стук двери и звонок – дверь открыта. Я медленно выхожу, и дверь за мной закрывается снова. До вечера я не вернусь в комнату. Иногда с утра я думаю, что нам дают антидепрессанты в еде, потому что все мы какие-то слишком спокойные, как неживые. А так не бывает же? Возможно, это так и есть, потому что такие мысли посещают меня только с утра. С потолка из динамиков доносится звонок на линейку, я ускоряю шаг, чтобы успеть встать у двери в свою клетку. Крыса-надзиратель появляется, как обычно, бесшумно, заставая врасплох медлительных. Она что-то чиркает в своем воскресном блокноте, строит нас и ведет в классную комнату. Там мы встаем в шеренгу и снова всем предназначены наказания. Мимо меня проходит Крыса и выговаривает пару слов – названий пыток. Я шумно выдыхаю, мысленно расставаясь со своим телом до вечера. Вечером, когда меня кидают на кровать, я чувствую невыносимую боль и унижение, которое стало редким в этих стенах, а на глаза наворачиваются слезы. Я чувствую укол и перестаю воспринимать происходящее. Я прихожу в себя. Тело нещадно ломит, ноет, болит. Я встаю, закусывая губу - так легче. Новая боль перекрывает старую. Раз в месяц к нам могут приехать родители или другие родственники, но к нам редко кто-то приезжает. Сегодня как раз первый день месяца. Начало июня. День Защиты Детей. Звучит здесь как издевательство. Я знаю, что меня не навестят, кому? Я иду в библиотеку и беру томик Шекспира с сонетами. Вдруг меня окликают по инициалам. Это оказывается Крыса, и она говорит: - К тебе пришли. Я думаю, кто мог ко мне прийти. Я никогда не мечтала о том, чтобы ко мне кто-то приехал. Родителей я возненавидела еще до посещения этого проклятого интерната. Я послушно иду за Крысой, теряясь в догадках. - Я провожу эту в гостевую, - кивает головой и говорит кому-то надзиратель. Мне даже хорошо от мысли, что все знают, что ко мне кто-то пришел. Только кто? Но это вопрос времени. Наконец-то мы доходим до двери, скрывающей гостя. Меня пропускают вперед. Я ступаю за порог комнаты и вижу перед собой молодого человека. На нем надета светлая рубашка, синие джинсы, ворот рубашки расстегнут. Волосы светло-русые, а глаза… А глаза не видно, какого цвета. Я жду, когда за Крысой хлопнет дверь. Наконец-то, она стукает о косяк, и я немного расслабляюсь.