Заключение безумств

Я тут с декабря. Родители уехали в командировку в сентябре, оставив меня с тетей. Тетя была немного старше меня самой. Сначала все было тихо-мирно, но потом начались наши бесконечные тусовки по клубам, я забросила свои любимые занятия танцами, об учебе, естественно, не могло быть и речи. Мы просыпались подчас в незнакомых квартирах с непонятными парнями. Пару раз я была изнасилована, но на пьяную голову я не воспринимала этот секс как насилие. К вечеру всё снова возвращалось на круги своя, и ночные клубы столицы ждали нас. Но потом вернулись родители… А мы сами и не заметили, как пролетело три месяца. К счастью, все обошлось, и я не принесла никого в подоле. Хотя сейчас думаю, насколько меня берег дьявол, что при таких обстоятельствах я не залетела. Но все наши похождения все равно открылись предкам, и я была отправлена в этот интернат в пригороде Великобритании. Сначала я готова была лезть на стены, настолько я была взбешена этими порядками – формой, для всех воспитанников одинаковой. У нас даже было одинаковое белье, различались только нашивками, у меня, например, была «viky» – Виктория Кузнецова. Заглавные буквы старательно избегались, ибо они тоже выделяли нас. Драповая серая юбка ниже колена, белая блузка, сверху жилетка под горло – тоже из серого драпа. Зимой мы ходили в пиджаках, таких же серых. Когда тепло, нам разрешают ходить без пиджаков и сменить черные колготки на серые гольфы. Большая роскошь, не правда ли? Я получала все новые и новые наказания, пока меня не отправили в «питомник». Так называлась передержка для особо непослушных новичков, там, по сути, ломали волю, желание жить… Мне не повезло, и я туда попала. Теперь я ничего не хочу. Нам нельзя общаться друг с другом. Если честно, то этого и не хочется. Из-за этого обстоятельства я и не знаю всех по именам. У нас есть одно развлечение – мы пишем о себе на клочке бумаги и суем в библиотечную книгу, следующий читатель узнает о тебе. Почти в каждой книги лежат такие записки. Поэтому библиотека пользуется спросом. Я много читаю, мне интересно погружаться в мир книги, порой совершенно устарелый. Я могу сравнить наш интернат с пансионом, в котором училась Джен Эйр. Только тут даже заболеть нереально, да и времена совсем другие. Тут мы, избалованные деньгами родителей дети, успевшие попробовать за свои небольшие годы многие запретные удовольствия. Тут нас перевоспитывают, потом отпуская на волю… Я не знаю, что нас там ждет, останемся ли мы такими дисциплинируемыми, адаптируясь в обществе, или же вспомним былую жизнь и пустимся во все тяжкие. Больше всего меня пугает, что будут делать те выпускницы, которые учатся тут больше трех лет. Что они выберут? И смогут ли жить нормально. Пока я уже не нахожу даже в себе силы что-то решить. Если что, всегда можно будет обвинить родителей в своем затворничестве. Хотя сейчас во мне растет и укрепляется ненависть к ним. Они знали, что кидают меня в руки к садистам, им, возможно, докладывают, сколько наказаний я получаю, но они не забирают меня отсюда, возможно, они уже похоронили свою дочь для знакомых или заказали мне киллера по выходу отсюда. Я все чаще вспоминаю те наши три месяца, в них я нахожу успокоение куда большее, чем в этой поганой реальности. Время идет, но я не чувствую дуновения свободы. Улица ограничивается для меня двором, в котором мы после обеда пятницы должны убираться. Весь день у нас расписан по минутам, только вечером есть час перед сном, когда можно прочесть книгу. Каждую неделю я надеюсь, что мне достанется «Выход». Но этой надеждой тут живут почти все, ибо это глоток свободы, которую некоторые боятся, другие хотят, но все одинаково к ней стремятся. Я не исключение, тут нет исключений.