Шесть дней весны, девяносто один день лета.

      Ну, разумеется, в восьмом часу утра он и не ожидал увидеть другую картину — девчонка сладко сопела и даже не собиралась вставать. Свернувшись клубочком (и правда котенок, когда спит), она просунула между ляжек толстое одеяло и прижимала его к груди. Мизерные шортики плотно облегали ее округлые, безупречные ягодицы. Через несколько секунд Ханзо ощутил, как его глаза стали гореть, он в ужасе чувствовал, как его одновременно пронизывает невозможная смесь умиления и чего-то совсем другого, совсем отличного от первого своего чувства. Это было немыслимо. Он начал тереть лицо руками. Громко распахнув окно, он впустил в комнату еще холодный утренний воздух. — Подъем, Алис, — вдыхая спасительный кислород, он, как мог, постарался отбросить, забыть и на корню пресечь дикие свои ощущения. Видя, что она и ухом не повела, он вытащил у нее из рук одеяло. Сонный, жалобный стон никак не повлиял на исход дела. Через две минуты она уже сердито чистила зубы. В общем-то, ничего странного и страшного тут не было, непрерывно размышлял Ханзо, пока шел сзади нее на площадку для тренировок, она была очень хорошенькая, все-таки, как ни крути, это была женщина, пусть еще и маленькая. Допустим и не хорошенькая, а неотразимая, если уж признаться честно, и это совершенно естественно, что он обращал внимание на эти особенности ее молодого организма, он же все-таки пока еще, и правда, не дряхлый старик, и ему всю жизнь нравились женщины, с точки зрения здоровой биологии все было более чем логично и правомерно. Но все-таки что-то тошное сжимало его желудок. Холодная гадливость от всего этого никак не внимала к его доводам. Он разозлился. Сначала на Ленза, который притащил к нему эту ведьму, потом на себя, потому что вообще думал об этом, потому что не мог уже взять себя в руки. Он одернул плечи, сделал глубокий вдох и медленный выдох: пора заканчивать. И вообще, восточная любовная арифметика не имеет ничего против молодых невест, там до сих пор выдают замуж даже двенадцатилетних детей. «Какая же мерзость» — он чуть не поперхнулся. О чем он вообще думал. Пришли. Уже полностью свободная площадка была окутана пронзительным утренним солнцем. Алис ежилась от холода, капризно щурилась и ковыряла кроссовком утоптанную землю. Она была похожа на надутую суровую птичку, Ханзо не смог сдержать улыбки, она выглядела очень забавно. — Давай, пять кругов. Марш, — скомандовал он тем же непоколебимым тоном, что и своим настоящим ученикам. — Холодно! Я ненавижу бегать. Не хочу бегать, — капризно заныла она. — Вот и согреешься. Я два раза не повторяю, — он все-таки не привык, что его, оказывается, можно ослушаться. Это было и удивительно и ужасно нелепо. Он даже прыснул со смеху, наблюдая как она театрально кривляется. — У меня будет воспаление легких! Я умру, и ты будешь сам объяснять все папе! — В деревне как раз есть отличный плотник, мы сколотим тебе премилый гробик. — Ханзо! — у нее чуть пар из ноздрей не пошел. Вот уж она точно никак не могла вообразить, что кто-то, тем более мужчина, будет с ней препираться, ни то что командовать. Отец ее всегда слушался, и речи быть не могло об обратном, с остальными парнями все было вообще элементарно. Ее приводило в бешенство, что этот экземпляр и не собирался поддаваться ее манипуляциям. — Алис, — он снисходительно и вопросительно посмотрел на нее сверху вниз. — Я не собираюсь повторять еще раз, — сложив руки на груди, он устало и насмешливо наблюдал за ее гневливым буйствованием. — А то что? — передразнивая его тон и позу, упорствовала она. — Вообще, по-хорошему, тебя давно следует хорошенечко выпороть, но это не педагогично. Еще даже не договорив, он тут же пожалел о сказанном, прекрасно осознав, что последует дальше: — Согласна! — сразу же встрепенувшись и распахнув хитрые глазищи, Алис мгновенно просияла. — Накажи меня, Ханзо, я была очень плохой девочкой, — будто только и поджидая удобный момент, она снова села на своего излюбленного конька и начала медленно подползать к нему ближе, по крохотному шажочку, словно гадюка. Он хлопнул себя по лбу и стал тереть щеки, это было до того несуразно, что даже смешно. — Алис, ты вообще понимаешь, кому ты это все говоришь? — сквозь тихий усталый смех, начал он. — А как же, Грандмастер, я готова понести наказание. Мне нравится ваш ремень, хотите я сама его с вас сниму и отдам лично в руки для исполнения наказания? — наклонив головку в бок и облизнув земляничные губы, она таращилась прямо на него и бессовестно хлопала ресницами. — Ладно, давай договоримся так, ты скажешь, что ты хочешь, но за это не будешь со мной спорить и с первого раза начнешь выполнять все указания? Идет? Стоп. Рано облизываешься, Алис. Можешь забыть о своих глупостях, только нормальные пожелания. Поняла? Будешь и дальше вредничать, я вышлю тебя из твоей комнаты и ты будешь спать вместе со всеми и вставать в пять утра, — он понял, что иначе с ней просто не сладить, поэтому решил хоть как-то договориться. — Алис, ты вообще понимаешь, кто тут сейчас с тобой возится? Это только из-за Ленза, если бы не твой отец, ты бы у меня давно пошла драить полы и унитазы. Вот ей богу. На удивление, Алис молча и внимательно дослушала его предложение, хоть выражение ее лица не изменилось ни на йоту. Она прикусила ноготок указательного пальца, прищурилась и задумалась на несколько секунд. — Идет. — Ну, и что же ты хочешь? — скептически выдохнул он, предвкушая уже очевидное развитие событий. — Папа говорил, что ты умеешь делать что-то с огнем. Покажи. — Что, и все? Только лишь это? — недоверчиво косился на нее Ханзо, он был уверен, что она явно темнит и что-то задумала. — Ну, ты же все равно не захочешь меня отшлепать. — Не дождешься. — Ты занудный, Ханзо, ужасно занудный. Ну, так что, ты обещаешь? — она наклонила головку на другой бок и ласково таранила его своими глазищами. — Я-то свое слово держу. А ты? — Я вообще-то тоже, — немного обиженно ответила она и чтобы скорее доказать, она тут же затрусила вперед. Он был немного удивлен тем, как охотно и легко она пошла на бартер. Видимо игра на равных была очень продуктивна в отношении взаимодействия с подростками, он решил взять это на вооружение, у него был целый табун таких же желторотых, докучливых птенцов. Она старалась, было видно что ей тяжело и непривычно столько бежать, но то ли из упрямства, то ли из желания доказать ему свое честное слово, Алис, сжав зубы, пробежала все пять кругов, ни разу не остановившись. Почти закашлявшись под конец, она добежала до Ханзо и пыталась отдышаться, наклонившись вперед и упираясь ладонями в колени. — Довольно паршиво, Алис. Но сделаю тебе скидку на первый раз. Завтра кругов будет шесть, — подтрунивал он, развалившись на первом ряду небольшой деревянной трибуны. — Нравится издеваться? — злобно зыкнула она на своего неприступного тренера. — Над тобой? Очень. Она первый раз промолчала, у нее сильно кололо в боку, это отвлекало ее от раздражения. — Через две минуты приступим к отжиманиям. Десяти с тебя будет достаточно, — хмыкнул он, вполне довольный ее муками. После слова «отжимания» Алис с неподдельным ужасом вытянулась в лице и почти с мольбой заглядывала ему в глаза. — Ну, а что ты хотела? Жизнь сурова. Давай. Лицом вниз. На счет три. Нет, подними колени. Что за детский сад. Ты же уже большая девочка, верно? Вот и отжиматься будешь по-взрослому, — глумился он над её беспомощной возней и злобным сопением. Но нужно было отдать ей должное, она и правда держала слово. — Выпрями спину. Не оттопыривай лопатки. Господи, подтяни зад, Алис, ты волочишь им по земле, — она совершенно не умела отжиматься, и было сложно сказать, от чего ее лицо краснело больше, от ненависти или от натуги. — Не задирай затылок, ты должна представлять собой одну прямую линию, отжимайся руками, а не всем телом, — смеялся он. Все-таки с десятью он погорячился, с нее было достаточно и пяти. Рухнув на землю после четвертого раза, ее едва не вывернуло. У нее сильно кружилась голова и дрожало все тело, Ханзо снисходительно покачал головой и подошел к ней, протягивая руку. — Ты пришел меня добить? — еле ворочая языком, огрызнулась она. — Куда уж больше, — хохотнул он. — Давай руку. Нечего валяться на холодной земле. Она едва смогла вытянуть слабую конечность, он нагнулся ниже и просто оторвал ее от земли, слово тряпичную куклу. — Попей водички, а потом полежи в ванне, на сегодня с тебя достаточно большого спорта, — посадив ее рядом на трибуну, он протянул ей пластиковую бутылку. Жадно высосав все содержимое, Алис наконец-то отдышалась и немного воспаряла, подставляя солнцу свое красивое личико. — Завтракать будем через час. — Стой. Теперь твоя очередь! Ты обещал, — вспомнив об уговоре, она требовательно и серьезно посмотрела на него и приняла выжидательную позу. — Ах да… Ну, что тебе показать? — лениво повернулся к ней он. — Сними рубашку, — блеснула зубами она. — Это невообразимо, Алис, — закатил он глаза. — Почему же? А ты что же, думаешь девчонки, ну эти мышки, твои ученицы, не мечтают об этом? — снова развеселилась она. — Ну, я это так, на всякий случай, вдруг ты не против для начала немножечко раздеться, — невинно прикусила губу она. — Что за вздор, — дико поморщился он. — Ты что, шутишь? — расхохоталась она. — Боже, как это мило. Да они, наверное, ночами спать не могут, воображая тебя без этой твоей кучи тряпья, — не унималась она. — В отличие от тебя, наглой и бессовестной молодой девицы, они меня уважают и у них нет и не может быть даже намеков на такие скверные, неуместные мысли, Алис, — недовольно качал головой он. — Ну и это тут при чём? Я тоже тебя уважаю, что за чушь? Но это никак не связано с желанием посмотреть на тебя без одежды, — резвилась она. — Тебе шестнадцать, Алис. Я гожусь тебе в отцы, то, что я вообще с тобой это сейчас обсуждаю — уже нонсенс. Я понимаю, что тебе нравится меня провоцировать, но откуда в тебе столько упорства и бесстыдства? — поражался он и с недоумением качал головой. — Потому что я умная и красивая, — и бровью не поведя, она довольно сложила руки на груди. — И это все твои аргументы? — он не смог сдержать улыбки веселого умиления перед ее дерзкой наивностью. — Конечно. — Невероятно, — он насмешливо взглянул на нее из-под бровей. — Марш в ванну. — Ты обещал показать! — подпрыгнула она с места вслед за ним. — Только если ты обещаешь больше не приставать ко мне с глупостями, — не оборачиваясь, он шел в сторону дома. — Ну ладно тебе, Ханзо, покажи! Покажи! Ты обещал! — вилась она у него под ногами и демонстрировала ему свое самое покорное и миловидное выражение лица. Он нехотя остановился. Делать было нечего, он и правда обещал. Она стояла напротив него и с волнением и наслаждением ожидала, рассматривая каждый его сантиметр, не имея даже понятия, что вообще он мог сделать. Поразмыслив пару секунд, прикинув, что бы ему было сейчас не лень, он, без предупреждения, сделал два шага назад (на всякий случай) и, со странной полуулыбкой вытянул руку вперед, как фокусник, изящно разворачивая кверху ладонь. Алис внимательно таращилась на его красивые пальцы в напряженном предвкушении, помучив ее нетерпение пару секунд, Ханзо незначительным усилием воли стал освобождать медленные языки сонного пламени. Они ползли вверх, оплетая золотистое предплечье, и чем больше у Алис поднимались брови, тем ярче и теплее разгоралось равнодушное пламя. Она не могла даже моргать, до того дикое это зрелище захватило все ее рецепторы восприятия, только зрачки бежали за горячими языками по его плечам, по шее… Она отшатнулась, мгновенная вспышка жаркого облака и он весь переливался медным ровным огнем, словно феникс. Если бы он пробыл в таком состоянии хотя бы десять секунд, она бы успела за это время уйти от очарованного оцепенения к безотчетному ужасу. Вторая глухая вспышка в один безжалостный миг рассеяла колдовской дурман, обволакивая кожу Алис жарким дуновением. Он снова казался человеческим существом, по крайней мере, выглядел очень правдоподобно, смотря на нее сверху вниз своими насмешливыми, каштановыми глазами. Она не могла даже пикнуть, ее пересохшее горло саднило. Он снисходительно ухмыльнулся и пошел дальше, оставив ее вкопанной в землю. Метров через двадцать он услышал позади приближающийся, стремительный топот. — Это же настоящее волшебство, Ханзо! Волшебство! Раскрасневшаяся и запыхавшаяся Алис нагнала его и начала кружить вокруг, пища от восторга и хлопая в ладоши, словно ребенок, впервые увидевший Диснейленд. — Покажи, покажи мне еще! Да это же настоящий Хогвартс! — визжала она и подпрыгивала по ходу их движения. — Умоляю, не мельтеши под ногами, Алис, у меня голова кружится, — отмахивался он от ее шумных восторгов, как от бестолковой мухи. — Ханзо! Ты же настоящий, настоящий волшебник! Ты что, не понимаешь как это, боже, как же это круто! — Да, да, Алис, только не надо на мне виснуть, ты не такая легкая, как тебе кажется, — он уже пожалел, что согласился. Теперь она не только приставала, она еще и чертовски шумела. Всю дорогу, вплоть до обеденного стола, она не унималась, вилась юлой и хватала его за руки, требуя, восхищаясь и просто вереща от наслаждения. — Я очень польщен, что ты оценила мои способности не только в интересующей тебя плоскости, но, пожалуйста, Алис, давай ты будешь есть молча, я очень от тебя устал за это утро. Мне еще ни разу не приходилось столько возиться, — он скептически покачал головой и потер виски. Кими принесла чай. Алис, исполненная свежего трепета и жажды снова увидеть чудеса магии, весело продемонстрировала Ханзо невидимую молнию вдоль своего вишневого ротика, плотно застегнутую маленькими острыми коготками. Дабы не сердить волшебника, она и правда беззвучно просидела весь завтрак, изредка лишь пыхтя и подхихикивая, исподтишка и жадно рассматривая Ханзо до самых кончиков волос. И даже за ужином, просидев одной в доме весь день, развлекаясь лишь бессмысленной болтовней с кухаркой, она не начала приставать. Она мило поинтересовалась прошедшим днем, поблагодарила за ответный интерес и даже не выпустила ни одного скабрезного комментария на счет его новенькой, плотно сидящей нижней рубашки. — Алис, ты не приболела часом? — весело сдвинув брови, не выдержал он. — Можешь немного отвлечься от своего молчаливого обета и расстегнуть замок. Чуть-чуть. — Ты думаешь, что я глупая. Просто какая-то глупая, наглая девчонка. Ты сильно ошибаешься на мой счет, — спокойно, но уверено произнесла она, улыбнувшись вдогонку, впрочем, довольно невесело. — Нет, я не думаю, что ты глупая, — немного удивившись, он снова посмотрел на нее, но уже внимательнее, он и не предполагал, что ее может задевать его мнение на этот счет. — Ты просто очень разбалованная. — Ты увидишь, что это не так. Молча поднявшись из-за стола, она вежливо и без тени какой-либо фальши поблагодарила его за ужин и ушла в свою комнату, тихо прикрыв за собой дверь. Ни разу за вечер она больше не показалась. Ханзо просто развел руками, у нее семь пятниц на неделе, что ему скорее было даже на руку, не пристает — и на том спасибо, вот так бы всё лето. На следующее утро продолжился ее тихий, покладистый бунт. В семь она уже застелила кровать и спокойно его поджидала. Он наблюдал за ней с иронией и недоверием, эта чертовка точно что-то задумывала, она даже не пискнула, когда он назначил ей дюжину приседаний и прыжков вдогонку к шести кругам бега и богомерзким отжиманиям. Она еще и попросила как-нибудь научить ее пользоваться своим новеньким красивым ножом, задавала уместные вопросы про его занятия и в целом. Слушала внимательно, с интересом, Ханзо даже перестал поджидать от нее какого-то обязательного подвоха. Она умела поддержать беседу, у нее был впечатляющий кругозор для ее возраста. Когда она не кокетничала и не кривлялась, она производила более чем приятное впечатление, все-таки Ленз был прав. Через пару дней она стала просто шелковая и ходила тише воды, ниже травы. Таскалась с какими-то книжками, бесконечно переписывалась с отцом и вставала не позже половины восьмого. Он привык к ее недокучливому присутствию, и перспектива присматривать за ней до конца лета уже не казалась такой утомительной. Из нее мог выйти толк. В воскресенье он вернулся после обеда и застал ее спящей на диване в гостиной с кучей каких-то учебников и чертежей. Осторожно подняв с пола отлетевший листок, он стал рассматривать вереницу каких-то невообразимых формул. Она готовилась поступать на архитектора, Ленз не зря так гордился своим умным котеночком. — За последний год я выиграла шесть олимпиад по математике, — сквозь тихий зевок, безразлично продекларировала она, поднимаясь с подушек и одергивая платьице. — Ничего в этом не понимаю, — хмыкнул он и аккуратно положил листок на диван. — А ты думал, что я только о парнях могу думать, да сумках? — она подсунула ступни под себя и проверяла телефон. — Уверяю тебя, я особенно об этом не думал. Но теперь я и правда вижу, что ты можешь быть хорошей, умной девочкой. Когда захочешь, — подмигнул ей он и сел в кресло напротив, поджидая, когда Кими принесет ему и ей горячего шоколаду. — И красивой? — Ну, разумеется, — рассмеялся он. — Почему ты смеешься? — она отложила телефон. — Такой, как сейчас, я тебе нравлюсь? — Конечно. — Нет, ты не понял. Не в этом смысле. — А в каком смысле? — он наклонил голову. -Ты снова за старое? — раздался его тихий, обреченный смех. — Это не старое. План таков, — парировала она с серьезным лицом, — если ты хочешь, чтобы я была хорошей. Я буду хорошей. — То есть существует план? — А как же. — И каков план? — Я хочу тебе понравиться. Он прикрыл ладонью глаза, почти сотрясаясь от раздирающего его смеха. — Почему ты смеешься? — ее голос становился требовательнее, она злобно таранила его блестящими глазами. — Почему ты не воспринимаешь меня всерьез? Это потому что мне шестнадцать? Но я умнее всех шестнадцатилетних, даже двадцатилетних девчонок! И уж точно красивее большинства из них. Я нравлюсь почти всем парням, с которыми знакома, от пятнадцати до восьмидесяти. В чем такая проблема? А если бы мне было восемнадцать, тогда ты бы не смеялся надо мной? — почти выйдя из себя, она сжимала подушку, на которой сидела. — О, Алис, я ни секунды не сомневаюсь в твоей популярности у мужской части населения, — пытаясь сдерживать смех, отвечал он. — Но, во-первых, да, тебе шестнадцать. А это, согласись, весомо. Во-вторых, твой отец — мой друг, даже если бы тебе было восемнадцать, пусть даже тридцать, мне сложно воспринимать тебя иначе, чем племянницу. Ну, а в третьих, ну, правда, ты относишься к мужчинам, как к мясу. У тебя такой капризный вид, — он снова прыснул со смеху, наблюдая ее гневливое личико. — Ты очень разбалована, если ты что-то видишь и хочешь, то оно должно в одночасье, сею же секунду стать твоим, пусть то новенькие туфельки или парень. Так не работает, Алис. Люди — не вещи. Она была готова расплакаться от обиды, от несправедливости, ошибочности его слов, она яростно мотала головой, отрицая, и отбросила в угол дивана назойливый, гундящий вибрацией телефон. — Я понимаю, что тебе хочется отхватить кусок пожирнее и на фоне Грандмастера Ширай Рю мальчики сверстники кажутся тебе довольно вялым, унылым, бесперспективным развлечением, но я умоляю тебя, обрати свое внимание на кого-нибудь, кто не годится тебе в отцы, — продолжал иронизировать он. — Вот и горячий шоколад, Алис, — мгновенно переключившись на долгожданное сладкое, он с нетерпением забрал у Кими с подноса две горячие чашечки, и поставил одну на столик перед окоченевшей в яростном гневе фигуркой девушки. Пока он трепался с Кими о последних новостях и будто вообще забыл о ее существовании, Алис смотрела на него в упор, едва сдерживая жгучие слезы, до боли сцепившие горло. Ее попеременно охватывали то жадность, то злость, то совершенно незнакомое ей, неведомое до сего дня чувство. Словно жаркие волны, болезненного, сладкого огня проходили насквозь ее грудную клетку и рассыпались золотистой живой пыльцой по конечностям, разносились по венам. Только высокомерное упрямство заставило ее наконец-то отвернуть от него голову. Она до боли сжала челюсти и нервно схватила телефон, пытаясь хотя бы как-то отвлечься, успокоить подкатившие слезы, чтобы уж окончательно не выглядеть перед ним полной дурой. Она механически пролистывала полотна сообщений, совершенно не вдаваясь в их смысл, не имея возможности сосредоточиться, она делала частые, глубокие вдохи и сглатывала вязкую слюну. Только с десятого раза она смогла осилить маленькую фразу, отец, увидев ее снова в сети, начал неистово бомбардировать их чат. Куча умилительных смайликов, восклицаний и сердечек. С каждой секундой, осмысливая буквы, собирая их в слова, фразы, земля утрачивала гравитацию. Она падала вниз, вслед за своим сердцем. Ледяной вихрь охватывал ее грудь, ее ступни, голову, ее словно оглушили. Телефон с неестественным грохотом ударился о глянцевую прохладу паркета. — Алис? Грандмастер и Кими обернулись на резкий стук. — Что случилось? — он, уже и забыв, о чем говорил с Алис ранее, удивленно смотрел на ее бледное лицо. Кими тихо скрылась в вечернем мраке дома. Алис не могла моргать, не могла говорить, она превратилась в ледяной камень. — Что с тобой? Ты не притронулась к шоколаду, — он пытался заглянуть ей в глаза. — Алииис? Ты чего? Она медленно повернула к нему застывшее личико. В каждой черте его было столько мучения, что это считывалось невооруженным глазом. — Папа… — Что? — Ханзо напрягся. Его накрыло каким-то тягучим, удушливым облаком. — Купил дом. — Что? В смысле? — немного отлегло. — Анна ждет ребенка. Как только она произнесла эти три слова, ее ресницы мягко опустились на дрожащее нижнее веко. Горячие слезы разрезали матовый бархат лица. — Так это же отлично, почему ты раньше не сказала, — еще больше недоумевая, он полез за своим телефон, намереваясь скорее поздравить Ленза с приплодом. Она уже ничего не слышала, влажная пелена почти полностью ее ослепила. Она механически, не чувствуя своего тела, поднялась на деревянных ногах. Жалкие остатки равновесия позволили сделать ей несколько шагов. Она вдруг почувствовала, что задыхается, ноги предательски подкосились, если бы не стена, она бы разбила голову о равнодушные доски. Краем глаза заметив что-то неладное, Ханзо отбросил телефон и быстро подхватил под локти ее беспомощное тело, тут же отдав указание примчавшейся Кими о ледяной воде, горячем чае и холодном полотенце. Алис вся горела. Он медленно отвел ее до комнаты, уложил на кровать и распахнул окна, последние лучи уходящего дня подкрашивали тени малиновым. Все его вопросы оставались без ответа. Она смотрела в потолок и слабо дышала через приоткрытый рот. Он всерьез забеспокоился. Он сел рядом и начал обтирать ее личико мягкой холодной тканью. — Тебе больно? Алис? Ну, хоть что-нибудь скажи? Кими убежала за врачом. Ты же не собираешься тут умереть? — и так и сяк он пытался вытащить из нее хотя бы пару звуков. Она наконец-то дернулась, подавая признаки элементарной жизни. С трудом дотянув слабые ручки до лица, она закрыла ими щеки и глаза, и все тело ее тут же пошло мелкой дрожью. Она что-то шептала, бессвязно, сквозь усиливающиеся всхлипы и стоны. Теперь он не мог даже обтереть ее полотенцем, оказать хоть какую-то помощь. Он нагнулся ниже, пытался прислушаться, разобрать хоть что-то. Она по кругу повторяла, очевидно, одно и то же. — Я не понимаю, Алис. Пожалуйста, громче, — мягко и ласково упрашивал он. — Теперь я одна… Одна… Я знала, я знала… Он не любит меня, не любит… — забормотала она. — О чем ты? Кто тебя не любит? — Он специально все это… Отдал… Выкинул сюда… Чтобы избавиться, чтобы навсегда избавиться! — почти закричала она. Наконец-то ее прорвало. Она завыла белугой, и град слез стекал по ее тоненькой шейке, ключицам. Сначала Ханзо решил, что все понял и, было, закатил глаза, в очередной раз убеждаясь, до чего же эта девчонка была капризна, ревнива и имела безумную жажду самодержавия и захватничества. Но увидев, с какой силой ее стало колотить в судороге, он тут же схватил ее ледяную ладошку и измерил пульс. Сто пятьдесят ударов. От простой капризности лихорадка не начинается, что бы там ни было, а дело плохо. Он хорошенько смочил полотенце и начал обтирать ее руки, пропитывать платье холодной водой. В комнату влетела Кими, за ней врач, он еще раз измерил пульс и давление. Поставил подряд два укола, выдал Ханзо пачку таблеток и наказал дать ей три штуки, когда та проснется. Хоть ему и объяснили, что она должна проспать всю ночь, но он не мог сомкнуть глаз, решив просидеть с ней до утра. На всякий случай. Не дай бог с нее хоть бы волосок упал, Ленз бы умер на месте, а тут еще и в его доме, при свете белого дня. Ханзо чувствовал себя гадко. Он был виноват, он был крайний, как ни крути. То проваливаясь в сон, то блуждая на границе полусна, он почувствовал, как первые лучики солнца разбегаются по его теплому лицу. Он собрал свое сползшее с кресла тело и снова устроился поудобнее, сложив озябшие руки на груди. Почти уже полностью погрузившись в очередное беглое сновидение, его выбросил из плотной дымки забвения слабый, жалобный стон. Он распахнул глаза. Алис начала ерзать в кровати, явно плача во сне, снова надрывно всхлипывая, не в силах освободиться от мучительного сна. У него сжался желудок. Неужели опять. Врач сказал, что придет только к девяти. Он подскочил к ней и осторожно начал тормошить за плечи. Никто не позаботился о ее платье, оно все еще было слегка влажным, он почувствовал себя крайне паршиво, теперь она еще и подхватит пневмонию, или того хуже. Он быстро расстегнул слабые пуговки и швырнул тряпку на пол. Хорошенечко укутав ее одеялом, он снова попытался ее разбудить. Наконец-то сработало, она слабо моргала, будто снова проваливаясь в забвение, ей вкололи огромную дозу транквилизаторов, поэтому разбудить ее было не просто. Но он планомерно и ритмично разгонял ее болезненный сон. — Папа. Где папа? Только скажи… Только скажи, что это все мне приснилось, — слабо прошептала она и ее огромные глаза открыли ему столько свежей, непрерывной боли, что ему самому стало больно в груди. — Алис, все хорошо. Все в порядке. Пожалуйста, не нужно так убиваться, — он не знал, как помочь, что сказать. Он тихо гладил ее влажный, холодный лоб, большим пальцем убирая прядки прилипших волос. — Ты не понимаешь. Ты не понимаешь… Я всегда знала, я всегда ждала… Когда мама умерла, я тогда сразу поняла, что так все и будет… — Алис… — И вот случилось… И когда он отправил меня сюда, я все знала, я знала… Теперь я не нужна, теперь я уж точно им не нужна… Вытравила меня… Теперь уже никому не нужна… Никто и не любил меня никогда… — она отвернула личико к окну и снова застыла. Он быстро вытащил таблетки, отсыпал гость и налил стакан воды. — Пей, — не спрашивая ее мнения, он поднял ее за спину и запихнул горькие пилюли прямо в рот. Она не сопротивлялась и сделала пару глотков. — Послушай, Алис, я не знаю всей глубины твоего страдания, но я вижу, что тебе и правда плохо. Только вот почему, у меня в голове не укладывается. Все что ты говоришь — чистейший вздор и бред. Ни одна мать так не носится даже с самым болезненным, хилым и ненаглядным ребенком, как Ленз носится и обожает тебя. Я не знаю, может, ты совсем не ладишь с мачехой? Но не так же, чтобы говорить такое про отца? Да откуда у тебя вообще такие дикие мысли в голове? — продолжая поглаживать ее голову, тихо внушал ей он. — Я не вернусь туда… Не вернусь… Я лучше умру… — будто не слыша его, шептала она. — Неужели останешься жить здесь? Без воздыхателей и подношений? В глуши? — он решил сменить тактику и медленно заулыбался. — Ханзо… Ты не понимаешь… — перебила его она. — Он разбил мне сердце. Он убил меня… Он любит ее теперь и ее мерзкого ребенка, а не меня… — Алис, как можно вообще это сравнивать? Ну, что за глупости… Господи, у меня даже слов нет. — И ты тоже с ним заодно… Я не нужна ни ему, ни тебе, никому… — монотонно повторяла она, не закрывая веки, сжигая глаза солнечными лучами. Он обессилено стал тереть сонные глаза. Какой-то кошмар, ей богу. — Алис, в девять придет врач. Сейчас ты еще немного поспишь после таблеток и тебе станет лучше. Поняла? Я тоже приду к тебе в девять. Постарайся хотя бы немного поспать. — Можешь сразу меня здесь бросить. А лучше выкинь куда-нибудь в канаву, там мне самое место. Чего дожидаться… Он сделал очень глубокий вдох и молча сел обратно в кресло напротив. Минут пять они молчали. — Почему ты не уходишь? — все еще смотря в одну точку, холодно произнесла она. — Останусь с тобой. Еще через минуту она уснула.