Someone to stay

Тем вечером Исак узнаёт, что Эвен — его незаживающая рана. . В комнате ненормально ярко. Первая мысль Исака — что блики солнечного света слишком сильно слепят для этого времени суток. Вторая — что он, вероятно, забыл задёрнуть занавески, прежде чем уснул в своей одинокой кровати. Третья — что Эвен убил Леа. Исак возвращается к мысли под номером один. Он не может вспомнить, как ему удалось заснуть и когда это произошло. Его сознание отключилось в тот момент, когда парень Ани произнёс слова, которые выбили почву из-под ног Исака. Он не помнит, как шёл — а точнее бежал — домой. Он не помнит, видел ли Ларса и как ему удалось попасть в квартиру без ключей, без телефона, без бумажника. Он не помнит, как свернулся в клубок на кровати. Единственное, что он знает — что ему холодно и что на нём всё те же синие трусы, которые Эвен так искусно стянул с него прошлым вечером. Его передёргивает. Внезапно Исаку кажется, что его сейчас вырвет. Так и происходит. Исак бежит в ванную и опустошает желудок, упав на колени перед унитазом. Он вдруг вспоминает, как его вырвало на тротуар, когда он выскочил из дома Эвена прошлой ночью. Он концентрируется на боли и дискомфорте от рвотных позывов, словно он заслуживает этого. Возможно, если он будет испытывать достаточно сильную физическую боль, его беспокойные мысли отступят на задний план. Ему жаль, что он не может так же опустошить свой мозг — каким-нибудь хитрым образом вывалить содержимое головы в унитаз и смыть его. К сожалению, это невозможно. Он сжимает сиденье унитаза так сильно, что у него белеют костяшки. — Эй, ты в порядке? — постучав в дверь, обеспокоенно спрашивает Ларс, и Исак, кажется, никогда раньше не слышал от него подобного тона. Исак помнит, как оттолкнул его от двери прошлой ночью, как оставил удивлённого и сбитого с толку Ларса в коридоре, бросившись в свою комнату. — Всё нормально, — через боль бормочет он. — Ты вчера обдолбался что ли? — весело интересуется Ларс, неловко пытаясь разрядить обстановку. Но Исак игнорирует и его, и вопрос. В конце концов Ларс оставляет его в покое. . Он проводит день в кровати, снова и снова проигрывая в голове их разговоры. Моменты, звуки, прикосновения, шёпот. От всего этого по коже бегут мурашки. Знает ли Эвен, кто он? Вообще-то он никогда не спрашивал у Исака его фамилию. Он называл его только по имени. Он ведь должен знать полное имя Леа. Если его судили, фамилия Вальтерсен должна быть ему известна и вызывать стыд и ужас. Может, Эвен и не спрашивал у Исака его фамилию, но он должен её знать. В конце концов его легко можно найти в списке студентов. И хотя Эвен не учится в университете, Аня и Ларс точно должны это знать. Исак оказывается в гостиной, ещё до конца не обдумав собственное предположение. — Ты знаешь мою фамилию? — спрашивает он у растерянного Ларса. — Что? — Моя фамилия. Ты знаешь мою фамилию? — Ну… ну да, чувак, — нервно отвечает Ларс, усаживаясь на диване повыше и напряжённо думая. — Ну то есть я сейчас не могу её вспомнить, но она указана в договоре аренды. — Но ты сейчас её не помнишь? Ты когда-нибудь называл мою фамилию в разговоре с кем-нибудь? — Что? Зачем? Блядь, что вообще происходит? Исак чувствует себя сейчас таким же невменяемым, каким, вероятно, и выглядит. — Забудь. . Исак проходит весь путь от простого качания головой и желания прямо спросить Эвена на случай, если всё это — одно большое недоразумение, до веры в то, что Эвен знает, кто он такой, и что его единственная миссия заключается в том, чтобы окончательно разрушить Исака. Неужели Эвен — какой-то больной извращенец, которого послали издеваться и мучить его? Неужели он — своего рода метафора вечного наказания, которое Исак заслужил за то, что Леа оказалась той ночью в том самом месте? Неужели Эвен — его личный ад на земле? Прекрасное, но ядовитое существо, манящее сладостью губ, при этом раз за разом вытягивающее из него жизнь? Неужели Эвен знает, кто он такой, и выполняет свою миссию: из чувства мести хочет сделать так, чтобы Исак страдал за то, что из-за своих детских и эгоистичных капризов разрушил жизни их обоих? Исак не знает. Но ему больно об этом думать. Ему больно думать о том, как приятно было считать, что он нашёл кого-то. Кого-то только для него, кого-то, кто знал, каким сломленным и раздавленным он постоянно себя чувствовал, и кому было на это плевать, кого-то, кто не осуждал его за редкие попытки улыбаться и жить, кого-то, кто заставлял его чувствовать себя достойным прикосновений, и поцелуев, и объятий, и удовольствия от секса. Кого-то, кто попросил его остаться. Только вот оказалось, что этот кто-то и был первопричиной его опустошённости. Это бред. Какой-то абсурд, что он сбежал так далеко от дома и так долго и тщательно оберегал свои сердце и разум лишь для того, чтобы оказаться в постели со своим самым главным ночным кошмаром. Исак чувствует оцепенение. Практически такое же сильное, как в ту холодную ночь, когда всё случилось. Он остаётся в кровати, пока за окном снова не становится темно. . Исак никак не реагирует, увидев Эвена в дверях своей комнаты на следующее утро. Он истощил весь запас эмоций, отведённых на эту неделю — или на год, если точнее. Он ничего не чувствует. Едва поднимает голову. Ему практически не больно смотреть на Эвена, стоящего перед ним, такого очаровательного в своей серой толстовке. Погрузившись в водоворот своих мыслей, он забыл подумать, как отреагировал Эвен на то, что полуголый Исак неожиданно сбежал из его квартиры после вечера крышесносного секса. Исак до сих пор так и не попросил вернуть ему ключи, или бумажник, или одежду, или телефон. Логично, что Эвен решил прийти с желанием получить объяснение. В конце концов у Эвена не было его номера. Да это и неважно, учитывая, что свой телефон Исак тоже оставил у него дома. Блин. О чём он вообще думает. Это должно быть странно. Странно и неловко. То, что Эвен оказался здесь против своей воли, без приглашения, то, что он сейчас неловко переминается с ноги на ногу у порога, ведь они никогда не приходили друг к другу без договорённости. Те разы, когда они сбегали от всех, всегда были инициированы одним из них и оговорены лично после случайных встреч на вечеринках, или в магазинах, или в пустых ночных автобусах. На Исаке по-прежнему те синие трусы, в которых он сбежал из дома Эвена. Он чувствует на себе его взгляд, пронзительный, изучающий, скользящий по нему, по его телу, по его комнате. Но в этом сейчас нет ничего сексуального и соблазнительного. Исак смутился бы, если бы не чувствовал себя таким сломленным, таким измотанным. Эвен здесь, в его тёмной вонючей комнате. Но всё, что Исак чувствует сейчас… опустошение. И оцепенение. — Я… Меня впустил Ларс, — наконец говорит Эвен, и, боже, это разбивает Исаку сердце. — Надеюсь, ты не против. Исак пытается представить, что сделал Эвен, когда понял, что Исак не вернётся в кровать. Вышел ли он из комнаты и спросил Аню и её парня, что случилось? Сказали ли они ему, что поведали Исаку? Был ли он шокирован, почувствовал ли, как разбивается его сердце? Был ли сбит с толку из-за того, что полуголый Исак сбежал, оставив все свои вещи в его комнате? Считает ли он теперь Исака совершенно неуравновешенным типом? — Ты так и не связался со мной с того вечера, и, хм… И я подумал, что ты захочешь получить свои вещи обратно. Исак закрывает глаза. Он всё ещё не может посмотреть на него. Занавески задёрнуты, но внезапно ему кажется, что в комнате снова стало слишком светло. — Тебе не нужно ничего говорить. Я понимаю, — тихо произносит Эвен, и его голос срывается в конце предложения. Исак хочет поднять голову и взглянуть на него, но не может. — Я слишком торопился. Я понимаю. Я правда понимаю, если для тебя это оказалось слишком. Я иногда так делаю, бываю таким… подавляющим. — Эвен делает глубокий вдох. Исак с шумом выдыхает. Эвен понятия не имеет, что происходит. — Видимо, я тебя напугал своим предложением остаться. Я пойму, если ты захочешь взять паузу. Или наоборот захочешь чего-то более постоянного. Не знаю… Исак наконец поднимает на него глаза. Эвен выглядит неуверенным и полным раскаяния. Ты отобрал у меня всё. Исаку хочется сесть и крикнуть это Эвену в лицо. Но он не может. Потому что какая-то его часть испытывает к Эвену жалость. — Ну… я пойду, — говорит тот. Исак молчит. Лишь снова зарывается лицом в подушку. . Часть его, злопамятная и мстительная, хочет держать всё в себе, пока Исак снова не сможет взять себя в руки. Хочет как можно сильнее опутать собой каждый аспект жизни Эвена, а потом раз за разом отрезать по нитке. Какая-то его часть хочет остаться и уничтожить Эвена. Но другая его часть знает, что Эвен и так уже сломлен. Исак вспоминает их первую встречу в Лиллехаммере. Думает о мешковатой одежде не по размеру, о спутанных, едва работающих наушниках, о тоске и сломленности, которые неотступно преследовали Эвена, словно пожизненное наказание. Вспоминает молчаливые поступки, которые тогда так много для него значили, о зонте, который Эвен так самоотверженно отдал ему, прежде чем броситься под дождь, о шкафе, в котором он осторожно спрятал Исака. Думает о коротких улыбках, которые иногда позволял себе Эвен, словно он не заслуживает этого права, о его руках, о нежных прикосновениях. От этих мыслей оцепенение сковывает лишь сильнее. Не потому ли Эвен сначала не подпускал его к себе, удерживал на расстоянии? Не потому ли не считал себя «достойным» Исака? Из-за сломленности? Из-за того, что он сделал с Леа? Из-за этого Эвену было «немного грустно»? Или всё дело в том, что он с самого начала знал, кто такой Исак? . Проходит несколько дней с того момента, как Исак выходил на улицу. Он удивлён, когда просыпается утром и чувствует что-то, отличное от… ничего. Он понимает, что хочет проверить свою теорию, не дающую ему покоя. Но не уверен, с чего начать. Как можно установить личность убийцы его сестры? Судебные документы? Возможно, Исаку стоило задержаться в Осло и ходить на слушания. Возможно, ему стоило задержаться и убедиться, что правосудие восторжествовало, а не сбегать в другой город. Эскиль? Юнас? Эскиль и Юнас, кажется, ходили на заседания. Исак помнит, что они куда-то возили парня Леа, приехавшего из Германии, и возражали против слишком мягкого приговора суда, решившего отпустить парня, списав его лихачество на маниакальный эпизод. Вероятно, они знают, кто это был. Исак помнит недоумение на лицах друзей, когда он заявил, что не хочет знать, кто этот парень, что ему всё равно. Он помнит приглушённые разговоры и встревоженные взгляды. Он помнит, что они считали, что Исак может взорваться в любую минуту, что он по-своему переживает смерть Леа и что они должны дать ему больше времени. Они тогда не могли объяснить большинство его поступков, предшествовавших внезапному переезду в Лиллехаммер. Потому что они не понимали. Это было неважно. Личность случайного парня, потерявшего контроль над машиной, не имела значения. Важно было то, почему Леа вообще оказалась там, а не в своей квартире в Берлине. Если бы её не было на той улице, парень, вероятно, просто врезался бы в фонарный столб или заехал бы на тротуар. Этой причиной был Исак. Это была его вина, только его. В тот момент личность водителя не имела значения. Но теперь имеет. Исак хочет знать. Он хочет знать, действительно ли вселенная наказывает его или он всё себе придумал. Но с чего начать? Он так и не ответил ни на одно сообщение друзей, после того как они разыскали его в Лиллехаммере много месяцев назад. Важно ли это? Что он будет делать, если его догадки окажутся правдой? Или неправдой? Имеет ли это значение? Сорвётся ли он с места и отправится в другой город? Это будет не так-то просто сделать, учитывая, что теперь он учится в университете. Но опять же, возможно, ему не придётся. Он может снова вернуться в студенческое общежитие и запереться там в своей комнате. Им же как-то удалось жить в одном городе целый год и не пересекаться. Это не должно быть слишком сложно. . Это сложно. Когда Исак впервые видит Эвена после его неожиданного визита, у него едва не подгибаются ноги. Он покупает макароны в супермаркете, после того как Ларс отчитал его за то, что Исак забыл, что на этой неделе его очередь покупать продукты. («Это из-за того, что я забыл твою фамилию, Вальтерсен? Видишь, я специально залез в договор аренды!») Эвен с Аней. На ней оранжевое платье, а на нём серый свитер. Она выглядит смущённой, словно наконец вспомнила, что сказала Исаку той ночью. Эвен кажется растерянным, обиженным и… обеспокоенным? Исак смотрит на них не дольше секунды. Он разворачивается, бросает свою тележку в проходе и решительно направляется к выходу. Он не сбавляет скорость, пока не оказывается в своей комнате. Той ночью он не спит. И следующей тоже. В какой-то момент он подумывает, не умыкнуть ли бутылку вина у Петтера, его второго соседа, чтобы заглушить свои мысли, но вместо этого выпивает три банки Red Bull. После этого он снова открывает Гугл и приступает к тщательным поискам, которые заканчиваются, лишь когда солнце уже снова высоко в небе. Ему удаётся нарыть архивные документы из открытых источников, официальные заявления и новостные статьи, освещающие единственную смерть на дорогах Осло в тот год. Но нигде не упоминается ни имя Леа, ни человека, совершившего преступление. Вполне логично, что эту информацию решили не раскрывать, чтобы избежать вмешательства в их личную жизнь, но Исаку кажется несправедливым, что он не может получить доступ к такой важной детали без дополнительных сложностей. Он не хочет связываться с Эскилем или Юнасом. Он даже представить не может, как бы смог объяснить им сложившуюся ситуацию. Возможно, его отец знает? Или его мать? «Это должен был быть ты! Она не должна была умереть той ночью. Ты должен был оказаться на её месте!» Воспоминания волной накатывают на него. Они как удар в грудь. Исак сворачивается клубком, обхватив плечи руками. Слишком больно. Вспоминать ту ночь и всё, что произошло после, слишком больно. Исак не плакал с того момента, как пережил первый шок во время телефонного разговора с отцом. И сейчас ему тоже не хочется плакать. Но боль по-прежнему с ним, постоянно пульсирует под кожей. Исак сбежал за сотни километров, чтобы не думать об этом, и вот как всё обернулось. . Исак решает, что это неважно. Если бы он сам был виноват в подобном, то первое, что бы сделал, — сменил имя. Так что судебные материалы ничего не значат. Неважно, виновен ли Эвен Бэк в том, что свет в его жизни погас, или нет. Он всё равно несёт ответственность за чьи-то страдания. Так что есть какое-то зловещее предзнаменование во всём этом, а потому нельзя продолжать то, что было между ними. Это недопустимо. Исак никогда не сможет смотреть на Эвена, не чувствуя, как сердце сжимается в груди, а острая боль бьёт по нервам, разливаясь по телу. Исаку всегда будет мучительно больно смотреть на него. Поэтому совершенно неважно, что Эвен красивый, и добрый, и горячий. Совершенно неважно, что он затронул сердце Исака так, как никто и никогда раньше, что он зажёг огонь там, где до этого царила лишь пустота. Всё это неважно. Исак больше никогда его не увидит. . Исак быстро понимает, что это трудновыполнимая задача. Ларс задаёт вопросы. Аня присылает несколько сообщений, постоянно извиняется, настаивая, что не помнит, что наговорила ему той ночью, и заявляя, что чувствует себя ужасно. Какие-то случайные люди, с которыми он сталкивался на вечеринках, пряча за спину переплетённые с Эвеном пальцы, останавливают его в магазинах, в аптеке или когда видят его в транспорте. Из-за этого трудно дышать. Исак не представлял, как тесно переплелись круги их общения за эти несколько недель блаженства. Он знает, что это лишь вопрос времени, прежде чем он столкнётся с Эвеном, прежде чем почувствует, как снова разваливается на куски. . Это оказывается не так больно, как он думал. Хотя, возможно, дело в том, что он вообще не может чувствовать. Он цепенеет, когда видит Эвен в своей квартире в один из субботних вечеров. Он знал, что Ларс собирается устроить вечеринку, но решил, что ему ничто не угрожает, если он останется в своей комнате, и что Эвен не придёт. Один взгляд на Эвена выбивает Исака из колеи. Он роняет банку Фанты, которую только что достал из холодильника, собираясь вернуться в свою комнату. Она с грохотом падает и перекатывается у его ног, но ни Исак, ни Эвен не опускают глаза. На Эвене серая толстовка, не та, которая так нравится Исаку. Другая, более тёмного оттенка, странно подходящего ко всей этой ситуации. Волосы Эвена растрёпаны, но выглядят мягкими, губы покраснели, словно он весь день нетерпеливо кусал их. Синие глаза кажутся тёмными и опустошёнными. Блядь. — Хочешь, чтобы я ушёл? — шёпотом спрашивает Эвен, и его низкий голос непривычно дрожит. Исак вдруг понимает, что Эвен, вероятно, пришёл сюда со своими соседями ради шанса встретиться и поговорить с ним. Исак вдруг осознаёт, что не хочет, чтобы Эвен ушёл. Это ужасно и не поддаётся пониманию, но он по нему скучает. Скучает по Эвену и его телу. Скучает по тому, как Эвен заставляет его чувствовать, по тому, как кожа горит от его прикосновений. Из-за этого Исаку хочется провалиться сквозь землю, хочется, чтобы неведомая сила унесла его прочь из этого дома, из этого города, возможно, из этой вселенной. Он не хочет, чтобы Эвен уходил. Он не отвечает на вопрос Эвена и отводит взгляд, пытаясь развернуться и сбежать в свою комнату, и плевать на Фанту. Пальцы Эвена мгновенно обвивают его запястье, но в этом жесте нет грубости, только нежность. Эвен осторожно проводит большим пальцем по бьющейся вене его пульса. Исаку хочется кричать. — Исак, ты не можешь вечно меня игнорировать. И он прав. Исаку бы хотелось этого, но он и сам понимает, что это невозможно. — Ты хочешь, чтобы я оставил тебя в покое? Ты этого хочешь? У Исака нет ответа. Тот факт, что он не смотрит Эвену в глаза, является показательным сам по себе. Эвен отпускает его руку, и кожа, к которой прикасались его пальцы, горит огнём. — Окей, — говорит Эвен. — Я пойду. Он уходит. Исак не спит всю ночь. . — Что происходит между тобой и Бэком? — спрашивает его Ларс на следующий день. Исак всерьёз начинает думать о том, чтобы разорвать договор аренды и как можно скорее съехать отсюда. Он устал от навязчивых вопросов Ларса. Он не обязан ему отвечать. Он вообще ничего ему не должен. — Ничего, — бормочет явно раздражённый Исак. — Эвен вчера сказал, что собирается поговорить с тобой, а потом просто взял и ушёл. Блядь, тебя это не касается. Исак хочет выкрикнуть эти слова ему в лицо, но не может. У него нет сил даже на это. Он чувствует лишь оцепенение, сковывающее его изнутри. Он не отвечает. — Хочешь, чтобы я перестал его приглашать? — спрашивает Ларс, и подобная забота лишь ещё больше раздражает Исака. — Ты можешь делать всё, что хочешь, Ларс. .

Юнас (22:08)

Ты пересматриваешь Коня БоДжека? Всё нормально? . От этого сообщения внутри разливается странное тепло. Исак подключился к аккаунту Юнаса на Netflix, просто чтобы проверить свою теорию. Заметит ли Юнас? Правда в том, что сообщения от его «друзей» из Осло стали приходить всё реже. Они уже не так часто пытаются связаться с ним, если вообще пытаются. Понятно, что они, вероятно, устали от того, что все их сообщения остаются без ответа, устали от жестокого и несправедливого молчания. Наверное, это утомительно — пытаться связаться с кем-то, показывая собственную уязвимость и получая в ответ лишь игнор. Исак не знает точно, но полагает, что это тяжело. Он понимает, что в какой-то момент они прекратят все попытки, и в конечном итоге забудут его. Но это не значит, что подобное осознание не причиняет боль. Исак оставляет себе маленькую надежду на то, что Юнас истолкует этот необычный вход на Netflix как оливковую ветвь. Возможно, тот так и сделал. Исак гадает, знал ли Юнас о его переезде в Тронхейм до того, как служба безопасности Netflix прислала ему его IP-адрес. Хотя он позволяет себе насладиться теплом от мысли, что Юнас заметил и связался с ним, Исак не отвечает на сообщение. Потому что не заслуживает возможность поговорить с кем-то обо всём этом. Он где-то читал, что откровенный разговор помогает людям почувствовать себя лучше. Он не заслуживает этого — чувствовать себя лучше. . Ему звонит Терье, потом, когда Исак три или четыре раза перенаправляет его звонки на голосовую почту, оставляет сообщение. Марианне не слишком хорошо, и ей станет гораздо лучше, если она увидит Исака. Они понимают, что ему «нужно время», но это не может так продолжаться. Его молчание «не обосновано». Исаку стоит сообщить ему, когда он в следующий раз будет в Осло. Он позовёт его пообедать вместе. Они смогут поговорить, обменяться новостями. И кстати, когда он приезжает в Осло, он останавливается в доме? Потому что Терье подумывает его продать. Марианна уже больше года находится в лечебнице, и, хотя помощь Исака весьма полезна, ему больше не нужно оплачивать расходы матери. Продажа дома поможет решить этот вопрос. Марианне в любом случае больше не нужен такой большой дом. Там всё равно никого нет… Пауза. Он не это хотел сказать… Исак швыряет телефон в стену. Он сбит с толку намёками на то, что приезжал в Осло, потому что он этого не делал. И что это за разговоры о том, что Исак оплачивает содержание матери в больнице? У них что, есть какой-то счёт, открытый на его имя, который Терье использовал для ухода за Марианной? Но самое главное — как он смеет говорить о продаже дома? Впервые за какое-то время Исака охватывает ярость. Истинная, обжигающая и ослепляющая ярость. Что? Дом? Как он смеет даже предлагать такое? Это дом, в котором Исак вырос. Единственный дом, который у него был. Возможно, и не слишком роскошный, но это был их дом. Да, разумеется, там происходило много ужасного, но и кое-что хорошее там тоже было! Например, тот прекрасный сочельник, который они провели вместе, или ночь, когда Леа разрешила ему спать с ней в одной кровати, потому что ему приснился кошмар, и было очень стыдно признаваться в этом родителям, или тот день, когда она учила его кататься на велосипеде, несколько раз, когда их мать была в себе, казалась разумной и счастливой. Этот дом никогда не был самым счастливым местом в мире, но он оставался единственным местом, до сих пор хранившим воспоминания о Леа, яркие картинки её короткого пребывания в этой вселенной. Потерять дом — это как снова навсегда потерять Леа. Исак этого не вынесет. Не вынесет. Он даже думать об этом не может. . Впервые за несколько лет Исак пьёт. Он берёт бутылку Петтера с остатками джина, ту самую бутылку, которая не давала ему покоя несколько недель, маяча перед глазами по пути в ванную. Исак в ярости, поэтому наливает прозрачную жидкость в неприметную кофейную чашку с пальмами и делает глоток. Он купит Петтеру новую бутылку позже. Алкоголь действует на него не сразу. Лишь спустя какое-то время, когда он оказывается на улице с Ларсом и какими-то незнакомыми людьми, Исак понимает, что ведёт себя странно. Прохладный воздух холодит лицо. Он не помнит, как снимал с себя пижаму. — Спортивные штаны? Да ты крут, чувак, — говорит какой-то парень, напоминая Исаку о его странном выборе одежды. — Куда мы идём? — спрашивает он, и его голос кажется искажённым даже ему самому. — На вечеринку к Фредрику. — Кто, блядь, такой Фредрик? Они разражаются смехом. Кто-то хлопает его по спине. Кто-то «даёт пять». Исак тоже смеётся. Ему кажется, будто он под водой. Вечеринка оглушает, она намного громче, чем небольшие сборища, которые устраивала Аня или его соседи по квартире. Эта проходит в настоящем доме, где несколько этажей и множество комнат с собственными ванными, в доме с открытой планировкой и садом. Сад? Исак просто ненавидит это. Несколько человек кивают на его спортивные штаны с таким видом, словно он сумасшедший, раз пришёл на вечеринку к Фредрику в таком виде. Но их комментарии звучат как комплименты, как будто они восхищаются его безразличием. — Как случилось, что я никогда не видела тебя раньше? — спрашивает его девушка со светлыми вьющимися волосами и призывно горящими голубыми глазами. Исак понятия не имеет, кто она и как начался этот разговор. — Я нечасто хожу на вечеринки, — бормочет он, внезапно чувствуя нервозность. Ему не приходилось отвергать девушек и объясняться с ними уже много лет. В голове вдруг рождается глупая идея. Возможно, он изменился. Возможно, это его шанс попробовать что-то новое. Возможно, ему стоит затусить с какой-нибудь девушкой и посмотреть, что из этого выйдет. Она наклоняется к нему. Исак мгновенно испытывает отвращение. Он резко отодвигается, из-за чего она натыкается на стену. Он ничего не говорит. Просто идёт на кухню, слыша за спиной вскрик: «Что не так с этим парнем?» Дело в том, что он понимает, что ему здесь не место. Он знает, что это была идиотская идея, но вечер переживаний из-за того, что к нему клеятся девушки, всё же лучше, чем вечер переживаний из-за погибшей сестры.