Сколько можно жить в черно-белом бреду, Слезы откровений сливать в пустоту? Протяни мне руку и мы обретем Навсегда заветный наш Авалон. © «Райдо», «Авалон»
А вы слышали, вы слышали? Говорят, что новым князем-то нашим стал четвертый сын! Представляете себе? Ну, этот, беспутный такой, бестолковый. Что с него взять-то! Четвертый же! Четвертые они всегда такие — беспутные, бестолковые. Ох, грядут темные времена, вот увидите, подведет нас всех четвертый сын да под каменную плиту. Ничего не останется ни от нас, ни от Гвиндейта. Где же это видано было, чтобы четвертый ребенок становился правителем?! Его же никто не готовил к этому. Он же всю свою жизнь по лесам до болотам таскался, с лешими да дриадами безумными якшался. И вот это вот лихо лесное да на княжеской престол? Ох, прогневили, видать, мы чем-то Мать нашу, что она нас так жестоко карает! Нет, вы слышали?! Четвертый сын!**
— Выбор сделан, — рука в жесткой перчатке ложится на йорраново плечо, крепко сжимая его. — И он не обсуждается. — А может быть всё-таки стоит? — Йорран с тоской смотрит за городские ворота, вглубь леса. Как же ему было хорошо обычным следопытом, простым охотником. — Новый мир — новые правила. Почему бы и нет, брат? Не по мне эта ноша. — Матери виднее, — лицо Йестина непроницаемо, закрыто. Лишь поджатые губы выдают капельку его эмоций. Они все родные только по матери. У них всех только мать одна, а вот отцы все разные. — Я же всё испорчу, — пытается отказаться от ответственности Йорран. — Я сбегу. — Я верну тебя обратно, — йестинов взгляд тяжелеет, и под его тяжестью горбиться и сам новоизбранный князь. — Даже если духи понесут тебя в Тир-на-Лиа, я и там тебя найду и за уши притащу обратно. Это дар. — И кара, — заканчивает за братом фразу Йорран. От тяжелой руки на плече всё-таки несколько легче, чем если бы её не было вовсе. Они родные только по матери, но вот на счастье, их счастье, они всё равно были родными. — Меня не примут. Я же четвертый. — Мы поддержим, — и сердце Йоррана заходиться в бешеном ритме. Идрис, Игрейн, Йестин и, возможно, Йийгрин, — они его не оставят, не бросят с этим. — Как это… чувствовать себя невыбранным? — Мне спокойно, — едва заметная улыбка Йестина — теплая и искренняя — согревает Йоррана.**
— Ты не понимаешь, что творишь! — Йийгрин практически срывается на истеричный визг и очевидно собирается выцарапать Йоррану глаза, но не успевает — Идрис перехватает её и отшвыривает от брата, практически впечатывая в стенку. — Ты пожалеешь об этом! — Как и ты, — князь бледный, губы сжаты в тонкую полосу. — Чтоб тебя, — Йийгрин исчезает в вихре тканей и длинных кос, от нее в стороны, судя по звуку, кидаются все. А в комнате после её ухода повисает неприятная, звенящая пустота. — И что ты будешь с ней делать? — А что я должен сделать?.. Перед законом Матери все равны. Сестра она мне или не сестра… Наша единственная ценность в этом мире — это дети. А она попыталась убить собственного сына. — Но наказать её согласно закону ты не можешь, — Идрис тоже бледна, а на её ладонях кровоточащие ранки от собственных ногтей. — Но должен. — Но не можешь. — Но должен, — Йорран выпрямляется, передергивает плечами, словно стремиться что-то скинуть, но не может. — Новый мир — новые правила. Неважно, кто нарушил самый главный закон — он его нарушил. С меня потом спросит Мать — и я ей отвечу. Не ты, ни кто-то еще — только я.**
Вы слышали, вы слышали?! Князя нашего пожгли магическим огнем, ажно пол-лица ему слизнуло! Да что с него взять — четвертый же! Вы слышали?! Нет, вы слышали? Сестру родную наказал по всей строгости закона. Как так можно с кровью-то своей родной? С сестрой-то?! Вы слышали, нет, вы слышали?! Раны-то нашего князя не заживают — уродлив наш князь теперь, уродлив. Ожоги-то, ожоги-то всё как свежие!**
Йорран стоит перед зеркалом и внимательно разглядывает сам себя. Безобразные ожоги касались его лица и сползали вниз, под одежду. Раны, нанесенные магией, заживали очень скверно. Всё ещё осложнялось тем, что этот мир не совсем был рад эльфской расе и всячески старался от них избавиться. От них, но не от их Матери. И Йорран находит это забавным. Йорран стоит перед зеркалом и внимательно разглядывает сам себя. Ему теперь жить с новым лицом и новым телом — долгие сотни лет. И править. А как править, если твой народ знает, что ты не смог дать должный отпор даже собственной сестре. Не убивать же её?.. А может быть лучше было бы и убить. Но как потом жить с собственной совестью? Йийгрин была больна и это не подлежало никакому сомнению. Но в этом не было её вины. Такой уж она родилась у них. Йорран стоит перед зеркалом и внимательно разглядывает сам себя. Ужасное сочетание ожогов, красивой одежды и тонкого плетенного княжеского венца.**
— Ты… любил когда-нибудь? — Йорвет задает этот вопрос настолько внезапно, что Йорран на секунду теряет дар речи. Племянник выглядит сумрачно, подавленно — словно его терзает нечто невероятно ужасное, наполненное болью, страхом и ужасом. — Не буду врать тебе — нет, — князь признается спокойно и легко. У него были короткие и ни к чему не обязывающие интрижки, но чего-то по истине глубокого, как это свойственно их расе, он не испытывал ни разу. Иногда в этом мире это называлось Предназначением. Но не всегда. Всё-таки это было крайне многогранное понятие, чтоб низводить его только до дел сердечных. — Кто… она? Йорвет молчит слишком долго, выворачивая себе пальцы, а его лицо прошибает нервный тик, уродующий его внешность. Йорран прекрасно знает, как это, когда твоё лицо слизнуло что-то. У него — магия, у Йорвета — война. И время никогда, наверное, не вылечит это. — Это не … она, — наконец-то отмирает племянник. — Ничего страшного, — пожимает плечами Йорран. — Он из Гвиндейта? Из Дол-Блатанны? — Из Темерии. Это… — … dh’oine, — заканчивает фразу за племянника князь. — Ты … уверен? Нашему виду свойственно искать наслаждений телесных. Тут ведь… — Я не знаю, — вскидывается Йорвет, и Йорран замирает. Прошедший войну и видевший множество смертей и казней, Ветте сейчас казался сущим подростком. Впрочем, будь они сейчас на своей родине, то он действительно был бы ещё подростком. Но… Отчаянье Йорвета колкое и болезненное. Его это терзает и очень давно, настолько давно, что, видимо, больше волнует вопрос «А любовь ли это?», чем то, что это dh’oine. С этим-то он, видимо, уже как-то примирился, нашел ответ для себя. — Тебе бы поговорить с кем-то кроме меня. — Но тут сейчас есть только ты, дядя. — Ты умрешь за него и вместе с ним? — Да, — в ответе нет даже малейшей заминки, а взгляд Йорвета настолько прозрачен, что кажется безумным и ужасно похожим на взгляд Йийгрин незадолго до её смерти. — Вот и весь ответ. Похоть проще. Она не задается глубокими вопросами, ничего не планирует и ни о чем не думает. Тебе просто хочется получить желаемое, но радость от этого быстро уйдет. Наша любовь задается вопросами — сложными, долгими. Мы вообще, как мне кажется, слишком много думающая раса. Нам бы стать чуть проще. Но… Впрочем, вряд ли тебе это интересно, — Йорран улыбается и мягко притягивает племянника в объятья, касаясь своим лбом его. — Как зовут dh’oine? — Вернон Рош. — Ветте, не смешно. — Мне тоже.**
У Йоррана очень длинные волосы. Они собраны в сотню тысяч тонких косиц, на конце некоторых из них — наконечники стрел. А сами эти косы всегда убираются в сложные плетения. Князь уже давно не прячет свои магические ожоги, не старается их как-то замаскировать или убрать. Они стали его частью, а он — их. Йорран всегда носит темно-зеленые, многослойные, тяжелые одежды с тонкой вышивкой в виде кленовых листьев. Его шаг мягок, а осанка царственна и великолепна. Княжеский взгляд безмятежен всегда. И кажется, что нет уже в этом мире ничего, что может вызывать в нем бурю чувств или эмоций. Никто уже и не вспоминает что он — четвертый ребенок, четвертый сын. Князя любят — он сохранил Гвиндейт и приумножил его богатство. А так же грамотно наладил отношения с внешним миром.**
Йорран, сын Талврина из Белых Гаваней, брат Йестина из Гвиндейта, сын Инис из долины Ветров, волею и милостью Матери своей князь Гвиндейта.**
Своё Предназначение Йорран встретит спустя почти четыреста лет после того разговора с племянником.