С трепещущим сердцем

В воздухе пахнет ладаном и можжевельником. Вернон не знает от чего его больше ведет — от этого запаха или от выпитого на пустой желудок крепленного сливового вина? Возможно от всего сразу. Черт бы побрал их вообще согласиться на всё это? Какое там блядское укрепление межрасовых связей? Единственное, что происходящее может укрепить — это желание однажды удавить Йорвета подушкой, пока скотина остроухая будет спать. В воздухе пахнет ладаном и можжевельником. А на губах — сладкое послевкусие слив. Гул эльфских голосов сливается в одно неразборчивое бормотание, из которого Роше может выцепить только обрывки фраз, вроде: «Sapari tomo temimo» и «Sapari nogil batemo». А в ушах просто стоит звон то ли от выпитого, то ли от тонких браслетов, которые перекатываются по узким женским запястьям. — Bat melokim hahakomo, — шепотом повторяет Вернон, облизывая пересохшие губы. Кажется, что еще чуть-чуть, и они просто просто треснут, и пойдет кровь. В воздухе пахнет ладаном и можжевельником. А на губах — сладкое послевкусие слив. Плечо и часть спины горят колкой болью от свежей татуировки. «Чертовы эльфы», — Вернону кажется, что его сердце бьется у него в голове, поэтому он рефлекторно прижимает руку к груди. Нет, сердце там, где и должно быть. Или же все-таки нет? У каждой расы свои традиции, только вот ушастые и тут всех переплюнули. Вернон смотрит на плавный женский танец, отмечает синхронность движений и все-таки ничего не видит — всё расплывается перед глазами. — On makomeh sapari li, — уверяют голоса вокруг. И Роше им верит. Что ему еще остается. В воздухе пахнет ладаном и можжевельником. А на губах — сладкое послевкусие слив. Плечо и часть спины горят колкой болью от свежей татуировки. Помещение слишком маленькое, чтобы всех вместить — душно. — Onato yeno sa'adio li bafalterin aliyo, — рядом стоит Киаран. Голос его не слышно, но Вернон видит он тоже поет. Этот гул, эти слова — это как заклинание. Это и есть заклинание давно мертвого мира. — Li bafalterin aliyo, — слова приходят сами. И Киарану нет нужды стоять за его, Вернона, спиной. Он все равно не сможет сбежать. Столько лет они старались с киарановым братом друг от друга, а ничего так и не вышло. Не получилось, не выгорело. Их разводило в разные стороны только для того, чтобы снова свести вместе — столкнуть лбами так, чтобы посыпались искры. — Va'ani toh lev annyo bayofi e'to me'ili. В воздухе пахнет ладаном и можжевельником. А на губах — сладкое послевкусие слив. Плечо и часть спины горят колкой болью от свежей татуировки. Помещение слишком маленькое, чтобы всех вместить — душно. И всё это не кажется настоящим, скорее просто наркотическим сном. Йорвет без доспеха, акетона — выглядит непривычно. Ткань подчеркивает его худобу, резко обрисовывая выступающие плечевые косточки и болезненно худые запястья. Впрочем, силы в эльфе хоть отбавляй — Роше прекрасно знает насколько сильна хватка этих длинных тонких пальцев. Воротник эльфского жилета с традиционной вышивкой эльфов Гвиндейта не в состояние скрыть почти черные засосы на шее. Вернону немного неловко, кажется, прошлой ночью он действительно попытался сожрать Йорвета. Впрочем, жаль, что только попытался. Йорвет в проходе, стоит против света. Его отросшие за год волосы забраны в традиционные гвиндейтские косы и собраны должным образом. Можно было бы сказать, что шрам и пустая глазница уродуют эльфа, но Роше этого не видит. Свет слепит, и кажется, что это идет не живое существо из плоти и крови, а — божество, окруженное темно-красным, бордовым свечением. И если это так, Вернон готов построить этому божеству не только алтарь, но и храм. В воздухе пахнет ладаном и можжевельником. А на губах — сладкое послевкусие слив. Плечо и часть спины горят колкой болью от свежей татуировки. Помещение слишком маленькое, чтобы всех вместить — душно. И всё это не кажется настоящим, скорее просто наркотическим сном. Йорвет пахнет лавандой и полынью. — Bayofi e'to me'ili, — голос эльфа звучит напевно и тягуче. Старая Речь — она такая, почти забытая, почти умершая, но все равно живая. Хотя бы сейчас. Это уступка Темерии, подарок Фольтеста с кривой усмешкой и единственное требование Старейшин Гвиндейта — обряд по эльфской традиции. «Сколько ткани ушло? — за эту ткань Вернон отдал все, что ему удалось скопить за всю свою жизнь. — Сколько слоев?». Это самый ценный подарок, который только можно было придумать. И разворачивать Роше его будет аккуратно — иначе смесь из лаванды и полыни может отравить и свести с ума. Вернон это знает наверняка. Он уже отравлен. Давно отравлен. Князь Гвиндейта. Безродный вызимский выродок. История любит сочетать несочетаемое. А Вернон не любит шелк простыней, он привык больше к грубой ткани походного плаща, накинутого поверх стога сена. В воздухе пахнет ладаном и можжевельником. А на губах — сладкое послевкусие слив. Плечо и часть спины горят колкой болью от свежей татуировки. Помещение слишком маленькое, чтобы всех вместить — душно. И всё это не кажется настоящим, скорее просто наркотическим сном. Йорвет пахнет лавандой и полынью. На худых запястьях тонкое серебро изящных браслетов. — Sapari tomo temimo, — и их голоса тоже вливаются в общий гул, растворяются в ладане и можжевельнике. Дают силу заклинанию давно мертвого мира. У них теперь одна на двоих жизнь. Йорвет делает самый бесценный подарок, который только может сделать эльф из Утерянных — меняет своё бессмертие на смертность. Вместе они проживут лет пятьсот, если не будут убиты. А такое может случится с любым кто занимается политикой. «Побочный эффект», — думает Вернон. — Sapari… В воздухе пахнет ладаном и можжевельником. А на губах — сладкое послевкусие слив. Плечо и часть спины горят колкой болью от свежей татуировки. Помещение слишком маленькое, чтобы всех вместить — душно. И всё это не кажется настоящим, скорее просто наркотическим сном. Йорвет пахнет лавандой и полынью. На худых запястьях тонкое серебро изящных браслетов. И одно дыхание на двоих. Возможно, раньше бы Вернон мог бы найти все что происходит вокруг него, вокруг них — оскорбительным. Но сейчас, пожалуй, он больше рад. Он первый из смертных (а смертный ли он сейчас?), кто войдет под ажурные арки города Утерянных, Гвиндейта, и увидит его великолепие. Гвиндейтский князь. Безродный вызимский выродок. История любит сочетать несочетаемое. И как насмешка над всеми сложностями мира — эльфский брачный обряд связывающий двух мужчин.