Обратная сторона

На какие жертвы ради высшей цели, стоя перед суровым выбором, способен человек, которому еще недавно казалось, что он не имеет никого и ничего? Может ли отдать то единственное, что ему хоть в какой-то мере принадлежит, то, за право распоряжаться чем он так долго и безуспешно боролся — свою жизнь?.. Перед Психеей, царевной и названной богиней, такого выбора не стояло: ее просто поставили перед фактом. Проклятое «ты должна», красной нитью прошившее всю ее недолгую жизнь. Как и полагается в такие моменты, все ее небогатое прошлое мелькало перед глазами… Едва родившись, она принесла беду: мать скончалась в послеродовой горячке, несмотря на все усилия лекарей. Роды были тяжелыми, и в охватившем замок горе никто не порадовался, что маленькую царевну удалось спасти, тем более что царь так хотел наследника-сына, а не третью дочь. И хотя Психея родилась красивым, пышущим здоровьем ребенком, сестры и отец, глядя на нее, видели мертвенное, бескровное лицо царицы и несбывшиеся ожидания. Девочка этого не знала, и впоследствии не понимала, почему ее обожают все, кроме родных, чьей любви искала она сама. Сестры были погодками, старше Психеи на два и на три года, дружны между собой, а младшую показательно не замечали. Отец — всегда занят, правда, для старших дочерей он почему-то иногда находил время. Когда Психее было шесть, царь Гелиодор снова женился, и вскоре у него появился долгожданный наследник, после чего девочка, несмотря на все старания завладеть крохами внимания, была окончательно забыта семьей. Зато остальные — няни, учителя, дворцовая челядь, все придворные — души в ней не чаяли, и чем старше царевна становилась — тем больше у нее было восторженных почитателей. Но из-за недостатка семейной любви девочка все равно чувствовала себя ненужной и одинокой, находя утешение лишь в занятиях с мудрыми учителями и тайном ночном исследовании дворца (в ходе которого она обнаружила сеть потайных ходов, только чудом в них не заблудившись). Впервые она поняла, что обладает необычными возможностями после рождения брата. Могла изменять настроение людей, влиять на симпатии и антипатии, внушать умиротворение, благоговение или безотчетный страх — всем, кроме отца, сестер и брата. Сама она этих способностей немного боялась, а потому скрывала ото всех, пока однажды, во время крупного восстания в столице, ей не пришлось их проявить, чтобы восставшие не разрушили город. Она боялась, что родные, узнав о ее силах, испугаются и вовсе будут ее сторониться или отошлют куда-нибудь, но получилось наоборот. Внезапно отец нашел для нее и время, и ласковые слова, а сестры снизошли до общения и нескольких приветливых улыбок. Психея была счастлива. Ее не пугало, что за долгожданное внимание семьи ей часто приходилось выполнять просьбы отца, которые требовали применения ее необычных способностей. Не задумываясь о смысле своих действий (отец ведь не мог попросить сделать что-то плохое или ненужное!), царевна в точности выполняла их все, будь то воздействие на какого-то одного человека или на целую толпу, не обращая внимания на то, что иногда при этом едва не падает без сознания, а из носа течет кровь. Но счастье было недолгим, потому что Психея росла, а вместе с тем постепенно приходило и понимание неправильности происходящего, и обнаружение некоторой фальши в отношении к ней близких. Она начала задумываться над тем, что именно делает и зачем, и ей не всегда нравилась уготованная ей царем роль. К примеру, она с радостью была готова остановить неоправданное кровопролитие, но уже не хотела влиять на людей ради абсолютного авторитета власть имущих или отдельных политически выгодных исходов. Однако возражения не принимались, а своеволие наказывалось. Когда ей было тринадцать, царевна не выдержала и однажды сбежала из замка по потайным ходам. Только боги ведают, как ей удалось не нарваться на неприятности, впервые весь день в одиночестве бродя по городу и залезая во все углы. Когда уже близился вечер, царевна на свою беду решила напоследок прогуляться по лесу, не учтя, что лес дремучий и незнакомый. Как следствие — девочка заблудилась, да так, что не нашла дорогу до самого утра. Обливаясь слезами ужаса, плутала всю ночь, пока на рассвете не встретила безобидную на вид старушку, которая собирала травы и хворост. Уставшая, голодная, испуганная царевна робко спросила у нее, как выбраться из леса, а взамен предложила помощь с хворостом. Старушка оказалась травницей и колдуньей. Она была одинока, и прелестная девочка с частицей неизвестной силы понравилась и заинтересовала ее. Она вывела ее из леса, отогрела, накормила и привела в чувство. Старой колдунье, обладающей многими тайными знаниями, не составило большого труда очаровать любознательную наивную царевну, ощутить ее чувство одиночества и сыграть на нем, и вскоре доверчивая девочка рассказала старухе о себе всё. Колдунья, которая не боялась ни царей, ни богов, кроме своей темной госпожи Гекаты, не хотела так просто отпустить девочку, обладающую неизвестной могущественной силой, но и просто спрятать у себя царевну, конечно, не могла. В итоге она, прибегнув к своей колдовской силе, сварила для гостьи особое зелье. Оно полностью меняло облик, оставляя неизменными только волосы и голос, а еще — частично сковывало силы девочки так, чтобы их никто не мог обнаружить или ощутить, пока она в новом облике. Таким образом колдунья пообещала царевне то, о чем та мечтала: определенную свободу и тайные знания, которые она нигде более не сможет получить. Психея не устояла и приняла предложение, приняв от колдуньи новое имя — Клеоника. С тех пор царевна пропадала пару раз в месяц на несколько дней из замка. Стража сбилась с ног, разыскивая ее повсюду, а взбешенный поведением дочери царь несколько раз сажал ее в темницу, но та оказалась упрямой. Как раз тогда настало время Великой Печали, и царевна убедилась, что ее лекарские умения пригодятся людям, а искусство художницы подарит им радость. По всему миру умирающие от холода и голода люди отворачивались от своих богов, что понемногу проникло и в царство, хотя оно продолжало жить относительно спокойно благодаря предусмотрительности царя, и Гелиодор, посомневавшись немного, решил и это использовать в свою пользу. Психея в этом плане играла ключевую роль: она должна была убедить людей, что является новой богиней. Девушка отказалась, прямо заявив отцу, что тот не сможет заставить ее так поступить и сам поступает неразумно, идя на поводу у гордыни. Согласилась появляться перед народом только когда это действительно потребуется. Царь неожиданно согласился с такой полумерой, понимая, что темницы непокорную дочь не перевоспитают, а после приказал найти в царстве девушку, похожую на младшую царевну фигурой и цветом волос. За деньги она согласилась играть роль царевны перед народом, будучи скрытой от глаз множеством легких ритуальных покрывал. С учетом правильно распущенных в народе слухов и периодических проявлений настоящей царевны этого было достаточно для достижения тех результатов, которых хотел добиться властолюбивый царь. Психея-Клеоника возненавидела все это, но открыто вступить против отца не могла и не хотела. Так и жила — на две жизни. Алипия тоже имела на нее корыстные планы — изучить неизвестную силу, находясь в непосредственной близости к девочке, — но не учла одного: под действием изменяющего облик зелья Психея как бы «теряла» часть способностей и не могла управлять ими, однако неосознанно внушала симпатию всем, к кому искренне тянулась. Ведьма попала под «чары» и полюбила свою ученицу, как могла бы полюбить родную внучку. Незадолго до смерти она сварила ей много того зелья — примерно на несколько лет — и завещала ей свой дом вместе со всем содержимым. Поскольку Психея по плану царя должна была оставаться в царстве, отдавать ее замуж за других правителей или их наследников не планировалось, поэтому все претенденты получали вежливый отказ под разными предлогами. Царевну это угнетало: к чему девушке красота, если нет жениха? Одно утешение: никто из тех, кто к ней сватался, не завладел ее сердцем. Женихи робели перед красотой «богини» и едва ли слушали, когда она пыталась завести разговор. В «новом» облике, что дарило зелье, общение с мужчинами проходило куда проще, но художница знала, что не сможет выйти замуж по своему желанию, поэтому не принимала знаки внимания. Почти смирилась с тем, что никогда не узнает ни семейной, ни какой-либо иной личной взаимной любви, как вдруг любовь постучалась в двери, неожиданно и крайне невовремя, как это всегда и бывает. Можно ли влюбиться за два дня?.. оказалось — можно, особенно если впервые. Психея изначально знала, что случайное ночное знакомство не продлится долго, поэтому ни разу не обманывалась, но разве объяснишь такое глупому, пылкому юному сердцу?.. Особенно обидно осознать такое светлое чувство, как первая влюбленность, оказавшись на краю могилы. Увидев огненное чудовище, царевна сразу поняла, что это — кара богов. Поэтому так поспешно попрощалась с милым охотником и устремилась в замок, приняв настоящий облик: чтобы более подробно узнать о произошедшем и попытаться помочь. Замок выглядел так, будто выдержал долгую осаду, а у его ворот царевну схватили, как пленницу… как врага. Со скорбным выражением на лице и патетикой в речах Гелиодор поведал о явлении разгневанной Афродиты и о ее жестоком требовании искупления: завтра на рассвете младшую царевну должно привести на тот самый холм, где планировалось поставить огромную статую наглой смертной, и навеки оставить, как справедливую жертву богам, иначе огненное чудовище уничтожит всё царство, никого не оставив в живых. — Увы… иначе никак не избежать беды… — добавил царь, спрятав взгляд. — Но тебе дадут крепкое снотворное… возможно, ты даже ничего не почувствуешь… Царевна ответила молчанием. Очень хотелось сохранить гордый вид в этот страшный миг, но… взгляд упал на золотую стрелу, которую она всё ещё держала в руке, и ноги подкосились. Ночь Психею держали в наглухо запертой комнате, а после почти насильно влили в рот крепкий снотворный отвар. Нарядили в траурные одежды… Путь до холма царевна почти не помнила… и все, кто привел ее, растворились, как тени. Чувствуя действие снотворного, девушка легла на траву и, с удовольствием вдыхая ее свежий запах, будто пытаясь унести с собой этот легкий аромат, безучастно посмотрела в яркое небо. Только сердце билось часто-часто. «Не надо бояться, думать, сожалеть… о том, что не осмелилась, не остановила, не пыталась. Боги правы в своем гневе и в выборе искупительной жертвы, как бы ни хотелось мне сейчас просто встать и убежать, пока еще могу попытаться… я просто усну. Просто навестит меня белокрылый Гипнос, только в этот раз не один — со своим чернокрылым братом…*» И устало закрыла глаза. … В начале был Хаос… Если все упростить, мироздание представляет собой ничто иное, как непрерывный цикл созидания и разрушения. Эти две силы настолько тесно переплелись между собой, что не всегда можно понять, где начинается одна и заканчивается другая. Две изначальные силы, не злые и не добрые, просто выполняющие свое назначение, противоположные и похожие — как движение и покой… как свет и тьма… как братья-близнецы — Эрос и Эреб… Но поскольку последний изволил почивать во избежание служебных обязанностей, силу разрушения получили другие — те, что были созданы после. Их много, и они столь ответственно подошли к делу, что только успевай после них созидать. Вот только Эрос, научившись в Тартаре чуждой его сущности ненависти, и сам познакомился с крупицей этой ноши — с разрушением… и среди золотых стрел появились черные, что способны вселять ненависть или убивать, в зависимости от воли стрелка… В те моменты, когда он их использовал, — неважно, по какой причине, — Эрос будто отрекался от своей сути, переставал быть богом любви, становясь кем-то иным. Еще не чистое разрушение, но уже и не созидание. Где-то между, нечто пограничное, как… сама Смерть. Как Танатос, только вместо черного меча — еще более черные стрелы. Боги любят смертных, как любит поэт свою поэму, как хороший царь любит своих подданных, и любовь эта сильнее, чем кажется, но относятся к человеческой жизни не так, как сами смертные — через призму вечности и непостижимых для человечества знаний. Одна жизнь — капля в море, что может раствориться в нем или стать той последней, что заставит выйти из берегов. Вот только даже боги порой ошибаются в расчетах, какая капля станет «одной из», а какая — последней, роковой… особенной. Так случилось и с Эросом. Желая вернуть «ускользнувшую» часть своей силы, разозленный «подарком» Гекаты и тем, что у него пока так и не получилось отыскать Клеонику, бог любви не терзался сомнениями, отнюдь не впервые за вечность примеряя на себя роль палача. Жертва, явно усыпленная не без вмешательства, неподвижно лежала на холме, бледная, как разбитая фарфоровая куколка, как белая былинка на ветру. Психея и впрямь была красива, как богиня, ничем не уступая Афродите, но мысли палача были всецело заняты другим. Созерцательное восхищение физической красотой — не то, что могло бы поколебать решимость того, кто видел, как из чистого духа рождается сама материя, разве что вызвать мимолетное сожаление ценителя прекрасного. Черная стрела покорно и легко легла на тетиву… и замерла в сильных руках, так и не спев свою смертельную песнь. Эрос не сразу понял, что именно его остановило. Тень какого-то чувства, смутное ощущение. И взгляд, вновь скользнув по царевне, запнулся об ранее не замеченную, слабо мерцающую и такую знакомую золотую стрелу, которую спящая сжимала в ладони…