Обратная сторона

От Автора: в этой главе почти все то же, что в мифе. Если она напомнит вам сказку «Аленький цветочек» или «Красавица и чудовище», не удивляйтесь: эти сказки — варианты одного и того же «странствующего сюжета», и обе они произошли именно от мифа об Эросе и Психее. … «Даже если тоска Сердце мне разобьет и оно разлетится Сотней мелких осколков, Ни в одном, даже самом ничтожном, Не погаснет любовь к тебе.» «Возвращайся, сделав круг», Ирина Тигиева Боги ветра — самые мудрые. Они наблюдательны и могущественны, знают почти все и могут незамеченными побывать где угодно. Они никогда не участвуют в божественных дрязгах, а если в последних и появляется какой-то «свой интерес», то просто берут свое незаметно, «под шумок». У богов ветра нет никаких конкретных ограничений и обязанностей. Просто — летай себе по миру, неспешно или со скоростью мысли. Поэтому боги ветра — самые свободные. По крайней мере так думал Зефир, теплый западный ветер, молниеносно пролетая над царством, пока кто-то не схватил его бесцеремонно за пятку, заставляя остановиться. Узнав Эроса, он даже не стал возмущаться, приняв заинтересованный вид: поскольку бог любви был признанным (особенно среди наблюдательных братьев-ветров) мастером шалостей, Зефир предвкушал что-то любопытное. И не прогадал: своенравный бог зачем-то попросил перенести прекрасную царевну Психею в свой дворец. Хотя, конечно, известно, зачем: брат Зефира, Борей, однажды так похитил и унес в свои владения жену, которая, кстати, тоже была царевной. Но неужели ветренный даже по мнению бога ветров Эрос задумал жениться?.. Взглянув на царевну, Зефир перестал удивляться своей догадке и согласился выполнить просьбу. Где находится пресловутый дворец, ветер, разумеется, знал, и не только потому, что он — ветер, но и потому, что Эрос был первым и пока единственным из олимпийских богов, который возвел свой дворец не на Олимпе, а на земле, да еще и так, чтобы скрыть его от глаз других олимпийцев. Впрочем, это не удивительно, ведь Эрос любил живой мир больше праздного Олимпа, что, однако, не помешало ему сделать дворец соответственно роскошным. Тем временем сам бог любви, взяв с Зефира священную клятву великим Стиксом, что тот ничего никому не расскажет, отправился докладывать, что искупительная жертва принесена и сжигать царство более не требуется. Растерянность, которая охватила его при виде золотой стрелы из собственного колчана в руках спящей царевны, была недолгой, поскольку все стало понятным: и нежелание Клеоники говорить о своем происхождении, и несвойственная большинству простолюдин образованность, и ее необычные возможности, и то, что она всюду носила с собой маленький флакон с каким-то отваром, и то, как поспешно она прощалась. Оставалось всего несколько вопросов. Во-первых, если все так, то почему не сработал «подарок» Гекаты, едва Эрос появился на этом холме? Ответ напрашивался сам собой: видимо, дело в том, что Психея его не видит. Во-вторых, все ли об этом было известно Гекате, богине тайных знаний? Скорее всего — да, и это еще один пункт в список причин для мести. И в-третьих — что со всем этим делать? Почему-то мысль о том, что с выяснением обстоятельств проблема, которую представляла собой царевна, не исчезла, — даже не пришла на ум. Бог любви был жутким собственником, и все, что он по той или иной причине счел своим, должно было принадлежать ему, вне зависимости от препятствий. В таких случаях он вообще не считался с мнением других богов. К тому же, то чувство, которое он испытал, когда не нашел свою смертную в живом мире, когда подумал, что та все-таки погибла в огне, подозрительно проходило на человеческую боль и страх потери. Милая художница умудрилась за два дня сделать то, что не удалось другим смертным и богам за вечность: стать важной для своенравного бога любви, стать… его единственной настоящей слабостью?.. В любом случае, царевна обладает частью его силы и по праву принадлежит ему, он вправе оставить ей жизнь. Впрочем, другим о том, что она жива, знать совсем не обязательно. … Сквозь сон Психее казалось будто ее, словно невесомое перышко, подхватил теплый ветер и понес на своих крыльях в неизвестность… Если так ей суждено встретить смерть, то она у нее определенно не самая худшая. Вот только открыв глаза она увидела не Танатоса, срезающего прядь, не душеводителя Гермеса, не мрак подземного мира, а… шелковый высокий балдахин кровати. Той самой мягкой и определенно незнакомой кровати, на которой она каким-то образом оказалась. Когда этот факт окончательно оформился в сонной голове царевны, сонливость тут же исчезла, оставив после себя легкую боль в висках и недоумение. Комната своим богатым убранством напоминала какую-нибудь из комнат царского замка, но тот царевна знала как свои пять пальцев, и с уверенностью могла утверждать, что такой комнаты там нет. У нее появилось единственное более-менее правдоподобное предположение. Когда-то данайцы, собираясь в поход на Трою, вынуждены были принести в жертву богине Артемиде дочь своего предводителя, царевну Ифигению. В последний момент, когда жрец уже занес над нею нож, богиня сжалилась над девушкой и, заменив ее на жертвенном алтаре ланью, перенесла ее в свой храм в Тавриде, сделав своей жрицей. «Неужели со мной случилось что-то похожее? — удивилась Психея. — В любом случае, это нужно сейчас же выяснить.» Решив так, девушка поднялась и, преодолевая головокружение, осмотрелась. Шитые золотыми и серебряными нитями прекрасные гобелены, мягкий ковер, кровать нескромных размеров, шелковая постель, усыпанная подушками, игривый огонь в очаге. Во всем этом великолепии взгляд остановился на одной детали — низком столике, увенчанном мечтой всех женщин, большим овальным зерцалом. Такая вещь была большой редкостью, и даже у самой царевны было только маленькое медное, чуть искаженное зерцало. Данное же было довольно большим и четким, чистым, как слеза, и это привело девушку в такой восторг, что на секунду она забыла о своих волнениях. С интересом приблизившись к необычной вещице, царевна с удовольствием полюбовалась своим несколько растрепанным отражением, и тут же погрустнела, разглядывая траурную и к тому же немного испачканную одежду. Но тут случилось то, что заставило ее в страхе отшатнуться от столика: на нем внезапно прямо из воздуха появился красивый белоснежный женский хитон и нежно-голубой гимантий. И хотя появившаяся одежда была красивой, из лучшего ионийского льна, это определенно выходило за рамки нормального порядка вещей. Психея так испугалась, что сердце чуть не выскочило из груди, но вдруг вокруг нее — или прямо в голове — послышался успокаивающий многоголосый шепот. Это должно было испугать еще больше, но каким-то образом действительно успокоило, царевна даже расправила плечи и решила принять предложенную неизвестными хозяевами одежду. — Есть здесь кто-нибудь?.. — негромко поинтересовалась она, снова оглядевшись. — Покажитесь! На этот раз ей ответила только тишина. Впрочем, странное спокойствие никуда не делось, и девушка, на всякий случай стыдливо спрятавшись за ширму, переоделась. Траурная одежда тут же исчезла прямо на глазах, но это больше не пугало. На столике появился гребень и небольшое украшение для волос в виде бабочки, с помощью которых Психея окончательно привела себя в порядок. Подумав, она захватила свою золотую стрелу, что по-прежнему была при ней, чтобы не потерять, и отправилась искать кого-нибудь, кто мог бы объяснить ей, как и зачем она здесь оказалась. В коридорах было совершенно пусто и немного прохладно. Стены из светлого камня, изящные высокие белые колонны, плиты пола, сложенные из маленьких цветных кусочков в причудливом узоре… Все это заливал слабый дневной свет из опейонов*, и в тишине гулким эхом раздавались легкие девичьи шаги. Комнаты, в которые она забредала, тоже были обставлены роскошно и красиво, но на пути так и не встретилось ни единой живой души. Как ни удивительно, царевна не чувствовала себя неуютно в этом запустении, напротив: в каждом камне, за каждым поворотом, в самой атмосфере этого дворца было нечто такое, что внутри разгорелся теплый огонек не совсем уместной и не совсем понятной разуму радости, будто она вновь обрела нечто дорогое, забытое… В одной из комнат Психея задержалась надолго. Там были музыкальные инструменты, такие как лира, свирель, флейта, арфа, монохорда, рабанастр, лютня, кифара, *, а также различные приспособления для изготовления изразцов и инструменты скульптора. Но более всего царевну заинтересовали искусные фрески на стенах. Они изображали… творение мира и появление богов. Психея замерла, разглядывая их, ее охватило чувство, которому она не знала название. Ведь эти фрески с пугающей точностью изображали сны, что когда-то так часто снились ей, иногда воплощаясь в картинах… Проглотив образовавшийся в горле ком, девушка от чего-то скосила взгляд на свою золотую стрелу. Нечто неясное, но громкое внутри нее подсказывало, что между этой стрелой и фресками есть какая-то связь, которую она почему-то пока не вполне осознает. Отбросив до поры странную мысль, царевна немного проиграла на знакомых ей инструментах, надеясь таким образом привлечь внимание хоть кого-нибудь из обитателей дворца, но, не добившись результата, продолжила путь. На первом этаже было несколько внутренних двориков, поэтому он был наполнен дневным светом и, к вящему удивлению девушки, летним теплом. Тут же закралось робкое подозрение, которое подтвердилось, стоило только выйти наружу, в огромный сад, где вопреки Великой Печали царило и цвело благодатное лето. Это могло объясняться либо тем, что она каким-то образом проспала до окончания времен вечной зимы, либо тем, что это место не совсем принадлежит к живому миру, как убежище нимф, и Психея склонялась ко второму варианту. Сад был окружен высокой стеной, а за нею — сплошным дремучим зимним лесом, но сам был столь прекрасен, что дух захватывало. Неспешно бродя среди известных и диковинных цветов, кустов и деревьев, ослепляющих разнообразием всех существующих красок, Психея почувствовала умиротворение, и вместе с тем мысли наконец стали более-менее четкими. «Кто и зачем спас меня? Кто осмелился на такое, кто хозяин в этом дивном дворце, превосходящем царский? Где именно я нахожусь и как долго? Почему все мои пожелания неизвестным образом исполняются, почему мне так хорошо здесь и почему я так спокойна? А самое главное, не пострадает ли царство, если я жива?» — размышляла она, присев на бортик звонко журчащего фонтана. Ответов на эти вопросы не было, и спросить не у кого — невидимые хозяева по-прежнему не откликались и не желали предстать перед нею. Взгляд снова упал на золотую стрелу в руках, и Психея мечтательно улыбнулась. Впервые увидев черные и золотые стрелы в колчане путника, занесенного к ней судьбой, девушка подумала о стрелах бога любви, способных вызвать любовь или ненависть. Черные источали холод, золотые мерцали и грели ладони. Иногда боги спускаются в живой мир, и кентавры, вероятно, увидев, как пронзает сердца Эрос, захотели сделать свои стрелы внешне похожими на стрелы бога любви, когда создавали их… Вспомнила и «охоту» с Данактом, и несостоявшуюся жертву… и вдруг улыбка увяла на губах. Встревоженная нелепой, дикой, холодящей кровь догадкой, царевна вскочила и побежала обратно в комнату, где увидела фреску. Следуя по ней за изображенным «ходом событий» от Хаоса до первых людей, она остановилась возле победивших олимпийцев. Среди них был и Эрос, бог с черно-золотыми стрелами… Вглядываясь в это оружие, Психея вдруг увидела, как на стене прямо перед нею появились очертания двери. Справившись с опасениями, девушка толкнула ее и вошла в темную комнату. Тут же сами собой вспыхнули факелы, открывая взору нечто, что она опознала как кузнечное горнило, меха, молот и наковальня. А на стенах в кожаных колчанах висели стрелы. Много-много стрел, точно такие, как ей лишь однажды довелось видеть. Словно сделанные из тьмы и солнца, черные и золотые… … Психея быстро поняла, что обилие вопросов без ответа, страхов, сожалений, догадок и подозрений сведет ее с ума, поэтому попыталась на время отрешиться от них и вернулась в такой манящий, ухоженный и прекрасный летний сад. Снова повинуясь одному лишь ее мимолетному желанию, перед нею появился сначала стол с разнообразными яствами, а потом мольберт и краски. Ожидая появления невидимых хозяев или хоть какого-то однозначного объяснения, художница так погрузилась в привычное занятие, что почти не заметила, как сгустились сумерки. Устало зевнув, царевна отложила законченный небольшой пейзаж и, посомневавшись немного, решила вернуться в ту комнату, в которой проснулась — кто бы ни был загадочный хозяин, комната как будто была подготовлена именно для нее. …Нередко люди в своих догадках выдают желаемое за действительное, нередко интуиция дает неверные подсказки, но иногда внутренний компас указывает на что-то раньше, чем то же самое направление укажет разум. Психея не обладала даром провидения, но ее предчувствия, даже самые невероятные, случалось, оказывались верными. Поэтому в ту очарованную ночь, лежа в полной, густой темноте, она неосознанно укреплялась в вере в то, что сегодня — может быть, единственный раз в ее жизни — желаемое в полной мере станет действительным. Именно поэтому, несмотря на предыдущую жуткую бессонную ночь в царском замке, осознание неотвратимости смерти и другие потрясения, коими был полон этот день, Психея не спала — только дремала на границе меж сном и явью, объятая негой. Именно поэтому, когда в жарко натопленной, поглощенной непроглядным мраком спальне совершенно бесшумно появился златокрылый Эрос, она узнала его еще до того, как он приблизился или заговорил. И с губ сорвался легкий, едва слышный сладкий вздох — столь многозначительный, что мог означать все что угодно, всю палитру эмоций от одной крайности к другой. Но чего еще ожидать смертной, которая, сама того не ведая, умудрилась влюбиться в бога любви… и ненависти? Впрочем, это еще предстоит узнать. ЭПИЛОГ год спустя Царевна, с тех пор спрятанная от глаз людей и богов, стала женой Эроса. И всё бы ничего, вот только возлюбленный муж всегда либо появлялся под покровом ночи, либо завязывал жене глаза, чтобы та не могла его увидеть, и взял с нее обещание, что она не будет пытаться посмотреть на него при свете — иначе он тут же исчезнет. Что именно это значит и как долго продлится, Психее выяснить так и не удалось, но поначалу девушка решила, что соблюдение такого обещания — вполне подъемная плата за счастье. Так оно и было: чувство, жаркое, как огненные воды Флегетона, светлое и ласковое, словно солнечный луч, родилось и расцвело в слепой темноте, как когда-то само мироздание. Поэтому днем Психея чаще всего оставалась одна. Невидимые слуги выполняли любое ее пожелание. Иногда, приняв то волшебное зелье, царевна выбиралась в живой мир, в котором, наконец, закончилось время Великой Печали. Эрос рассказал ей, как завершилась та история с похищением Персефоны, не умалчивая и о своем непосредственном участии: Деметра таки добилась того, чтобы Зевс ради спасения мира пренебрег данным старшему брату обещанием и попросил его вернуть молодую супругу ее матери. Но Деметра немного опоздала, и за годы супружества мрачный, суровый бог сумел украсть и сердце Персефоны, поэтому, возвращаясь в живой мир к матери, царица сознательно согласилась съесть из рук мужа несколько зерен граната, чтобы никакая сила не смогла заставить ее покинуть царство мертвых навсегда. С тех пор восемь месяцев в году богиня весны, царица подземного мира гостит у матери, а остальные четыре проводит с мужем. Поклявшись соблюдать одно-единственное обещание, Психея не учла, что женское любопытство не знает границ, в отличие от терпения, а запретный плод — самый сладкий. К тому же, любимый муж совсем не облегчал ей эту борьбу с самой собой, не желая полностью пояснить причины своего запрета. Изводилась Психея долго и мучительно, но однажды ночью все-таки не выдержала. Дождавшись, когда муж уснет, она тихо зажгла свечу, и на цыпочках подошла к кровати, поднеся огонек к изголовью. Думала — лишь на секунду, чтобы не узнал, но залюбовалась и не заметила, как несколько капель горячего воска упали на лицо спящего бога. Проснувшись, тот сонно взглянул на жену… и исчез. Поняв, что нарушив обещание она сделала нечто непоправимое, Психея много плакала, и сердце ее разрывалось от боли и раскаяния. Это немало усугублялось тем, что она не знала, что именно произошло и как это исправить. В конце концов она, невзирая на риски, решила обратиться к той единственной, которая, как она думала, точно должна знать необходимые ответы — к матери Эроса, Афродите. Царевна, вновь приняв другой облик, отправилась в путешествие до священного грота, в котором иногда отдыхала прекраснейшая из богинь со своей свитой. Психея всегда мечтала о странствиях, но теперь они не приносили ей ничего, кроме желания скорее добраться до цели пути. Перед богиней она предстала в своем настоящем облике, и, со всем почтением извинившись за то, что еще жива, прямо попросила рассказать, что же случилось с ее возлюбленным. Царевна говорила искренне, от всего сердца, но богиня, узнав, что эта смертная жива и действительно красотой не уступает ей, да ещё и заполучила сердце сына, сочла ее явление наглостью, какой свет еще не видал. Однако, немного подумав, решила, что обычная казнь станет слишком легким наказанием для такой нахалки, и, проявив фальшивую благосклонность, рассказала, что Эрос заперт на девятом кругу Аида. Как бы невзначай добавила, что он, разумеется, освободится, но произойдет это не на смертном веку Психеи, если, конечно, царевна не сумеет совершить ради любви невозможное — спуститься в царство мертвых, добраться живой (!) до трона владыки Аида и упросить его отпустить возлюбленного. Рассчитывая, что наглая смертная все же пойдет на это, Афродита даже милостиво придумала для нее предлог: передать от богини подарок Персефоне в честь благополучного разрешения долгого конфликта, а именно — небольшой и очень красивый ларец с чем-то таинственным внутри. Как богиня и предполагала, царевна согласилась на это непосильное для обычного человека испытание, но Афродита не учла одного: Психея была не совсем обычным человеком. Взяв монету для перевозчика душ умерших Харона и три медовые лепешки для Цербера, жуткого трехголового пса, что сторожит вход, несчастная влюбленная девушка отправилась туда, куда нет хода живым. За все время существования мира только четверым смертным удалось побывать в царстве мертвых при жизни и вернуться оттуда, сохранив эту самую жизнь: Орфею, Гераклу, Тезею и Одиссею. Все они были мужчинами, прославленными героями, и все (кроме последнего) — полубогами. Им это удалось… но и вернулись они немного иными. Поэтому Харон, увидев, что за грань зачем-то хочет попасть молодая, прекрасная, как богиня, и более чем живая девушка, он… несколько удивился. И даже попытался отговорить глупую от этой затеи, несмотря на заплаченную монету и поручение Афродиты. Однако та была непреклонна. С Цербером, увидев которого она сначала замерла от леденящего ужаса, пригодились ее силы, а медовые лепешки окончательно очаровали стража, так, что он даже ласково облизнул ее напоследок. А вот дальше… Как раз для таких глупых смертных, как она, на пути было приготовлено множество жестоких, коварных ловушек, и несчастные навеки застревали в них не живые и не мертвые. Чтобы не попасть в них, нельзя было проявлять ни капли сострадания, ни доли малодушия, ни секунды сомнения, что бы ни предстало прямо перед идущим. Сердце Психеи обливалось кровью, тело получало страшные раны, душа медленно умирала при виде всего этого, но каким-то образом ей все же удалось добраться до трона царя и царицы. — Чем же тебя так запугала или что пообещала Афродита, если ты, обычная смертная, к тому же девушка, решилась на такое?! — немало удивилась Персефона. И Психея кратко поведала им свою историю, а также об истинной причине своего появления. Говорила искренне, но щедро вкладывая в слова свою силу, надеясь, что это подействует. К счастью, надежда оправдалась, и если Персефона ко многим была добра, то Аид сам не понял, с чего это вдруг он ощущает что-то подозрительно напоминающее симпатию и сочувствие к смертной, наглость которой не знает предела. — Я понимаю вашу обиду. — завершая свой рассказ, добавила царевна. — Мой муж забавы ради полностью изменил ваши жизни и привычный уклад, и не только ваши. Но разве все это и прочие проблемы не стоят той радости, которую вы испытали, обретя друг друга? Разве она не ценнее всего, что вы имели до этого? Если так, то разве нужно наказывать, а не благодарить за нее, о владыка? Я же больше не мыслю жизни без этого чувства, без того, кого так люблю. Если он останется здесь, то за свой смертный век я больше не смогу его увидеть, а значит, и не стану возвращаться. Наверное, все это звучит очень глупо в устах молодой смертной женщины, но чтобы понять меня, вам нужно просто представить: что, если бы вас разлучили — по вашей вине или нет, не столь важно — при том не на восемь месяцев, а навсегда?! …Неизвестно, что именно решило дело — силы Психеи или магическое «а что, если бы и вы потеряли?.. навсегда?..» — но чета подземных богов через некоторое время сдалась, и Аид велел освободить Эроса из девятого круга, в котором тот был на неопределенный период заперт. Все равно ведь рано или поздно выберется, так хоть, может, мстить больше не будет… — Наглость, конечно… но так романтично, — улыбнулась Персефона, положив голову на плечо мужа. — Вот уж не думала, что этот проказник когда-нибудь и сам влюбится и женится. Аид, с нехорошими подозрениями продолжавший раздумывать над тем, какая эриния его укусила, если он это допустил, красноречиво вздохнул: — Мда… И теперь их двое…