Обратная сторона

Несмотря на то, что сочла рану гостя не слишком опасной, Клеоника всё же предложила ему задержаться на пару дней и подлечиться. Девушку озноб охватывал при мысли, что кто-то может остаться без крыши над головой в такой лютый мороз и запустение, когда многие и в теплых домах умирают от болезней и голода, — да еще и будучи раненным, хотя и пустячно. К тому же, эту рану гость (по его же словам) получил от разбойников. В том, что странник просто весьма понравился ей, девушка не признавалась даже себе. Всю жизнь Клео преследовало острое ощущение одиночества. Даже те, кто искренне восхищался ее талантом или благодарил за лекарства — не понимали ее, были чужды помыслами и восприятием. К доброму отношению всегда примешивалось что-то сугубо приземленное, вроде «а что я с тебя получу». Клеоника вполне понимала такой подход, привыкла к нему и ничего не имела против, но иногда хотелось чего-то иного. Хотя бы схожести взглядов и широты мыслей. Иначе, чем все остальные люди, к ней относилась только колдунья Алипия, и художница любила ее, как если бы была ей настоящей внучкой, но это было не так, да и человеком в полной мере Алипия не была. К слову, нимфы, кровь которых текла в жилах колдуньи, стали для Клео почти настоящими подругами, вот только оставаться с ними надолго она не могла, да и были они слишком легкомысленными на взгляд смертного человека, чья жизнь — только миг. И вот теперь случайность наконец свела ее с простым смертным, рядом с которым совсем отступало одиночество. Ей доводилось общаться и с начитанными, мудрыми людьми, жадными до знаний и приобщенными к искусству не меньше, чем она сама, но в беседе с охотником она неожиданно почувствовала себя ребенком с извечным «а как?», «а почему?». Тот не только много чего знал и изумительно рассказывал, но и легко понимал ее, словно специфичные выверты сознания наблюдательной девушки были не сложнее самых прописных истин, а главное — мимоходом, почти шутя давал такую пищу для размышлений, что всё в этом самом сознании переворачивалось с ног на голову. Девушка сильно подозревала, что с происхождением гостя не все так просто, как тот рассказывает, но лишних вопросов не задавала. Знала точно, что знакомство не продлится долго, и бессовестно наслаждалась мгновением. Так прошел еще день. … Загадка происходящего набирала обороты, потому что теперь Эрос не мог понять сам себя. Когда в последний раз он так много времени проводил со смертным, терпеливо отвечая на беззастенчиво-восторженное любопытство? Даже богам такой милости, как его внимание, без особого повода не то чтобы часто и много доставалось. А тут… о Первозданный Хаос, он почти забыл, зачем спустился в обычно такой предсказуемый мир людей. И самое главное, на то не было очевидных причин. Клеоника определенно интересная смертная, не самая обычная, но это не то. Ему просто почему-то было уютно с ней в этом старом домике у теплого очага, а уют — не самое привычное для бога ощущение, слишком земное. Вопрос оставался открытым, так же, как причина возможности этой девушки прикасаться к стрелам, созданным из его силы. Эрос догадывался, что то и другое как-то связано, но пока не понимал, как именно. Меж тем художница, направляясь на рынок за едой, предложила ему показать город, и там из разговоров горожан Эрос узнал, почему люди считают младшую царевну богиней. Оказалось, что дело не только в красоте. Когда-то в столице случилось крупное жестокое восстание, а она одним своим появлением перед крушащими город воинами прекратила беспорядки. Просто — вышла, посмотрела, и самые буйные головы, разом глядя на нее, вдруг замерли, побросали мечи и возжелали мирной жизни. Что-то подобное повторилось еще во время какой-то битвы и в более мелких потасовках. Непостижимым образом она заставляла забыть о любых обидах, подавить жестокость или ужас толпы, внушить надежду самым отчаявшимся. Эросу еще только предстояло выяснить, откуда у царевны такие возможности, если даже полубоги не получают подобных (разве что только невероятную физическую силу и выносливость), а царевна совершенно точно рождена смертными, но гнев уже кипел внутри. По всему выходило, что с помощью неизвестных сил царевны-богини людей заставляли обожать царя и всех его приближенных, что бы те ни творили, принимать любое решение властей как волю высшую. Ну и, конечно, просто питало царскую гордыню, возвеличивая над всеми остальными царствами и царями — кто еще может похвастаться настоящей богиней в династии! Это уже было достаточным оскорблением богов, чтобы кто-нибудь из них рано или поздно захотел стереть это царство с лица земли. И любили «богиню» абсолютно все, кроме, что примечательно, Клеоники. Девушка при таких разговорах молчала, принимая самый отстраненный вид, но иногда весьма выразительно морщилась, хотя и пыталась это скрыть. — И чем же тебе не угодила новая богиня? — Во-первых, и без нее богов достаточно, и я не считаю, что мы имеем право отворачиваться от них, даже когда гибнет мир. Ведь никто так и не выяснил причину их гнева, наверняка мы сами виноваты, да и вообще — неправильно это, как по мне. Во-вторых… дело не в самой царевне. Ее постоянно используют… как символ или как легкое решение сложных проблем… Даже если ей дана какая-то неясная сила, она рождена смертными и живет среди смертных, а между тем все боятся — подойти слишком близко, взглянуть не так, случайно прикоснуться, не говоря уже о чем-то большем… при встрече их пугает даже ее красота, которую после они с таким благоговением превозносят… вряд ли кто-либо спрашивал, хотела ли она такого… а родные сестры, говорят, ее ненавидят… это тяжело, должно быть. Жестом, исполненным горечи, девушка зябко обхватила себя за плечи, и если бы ее взгляд был направлен не в огонь очага, а на собеседника, то она бы заметила, как на его лицо легла тень подозрения, которая с каждым мгновением становилась все отчетливее. — Помнится, тебе очень понравились мои стрелы, и ты говорила, что умеешь стрелять. — наконец сказал он. — Убеди меня. Ходила когда-нибудь на охоту?