***
Маленький, ростом с метр двадцать, Ади стоит перед каким–то статным демоном. Лицо мужчины искажается в злобной гримасе, когда на его локте обвисает какая–то красивая, но заплаканная бессмертная с рогатыми крыльями. Она кричит, одной рукой стирает слезы, катящиеся по щекам, но бес её не замечает. Только замахивается свободной ладонью над головой, покрытой рыжими волосами. Мальчик падает на бок, и его крыло, что так сильно болело от длинных и изнурительных полетов, вдруг хрустит. Крик — одинаково болезненный и отчаянный — срывается сразу с губ сына и матери, которая падает на четвереньки, ломая голос, обдирая кожу колен и ладоней. Бес, стоящий на ногах, с отвращением хмурится, словно проявление слабости его семьи противно. «Какой же ты никчемный», — рычит мужчина, поднимает сына за шкирку. «Вставай! Мне плевать, что ты едва стоишь на ногах, а всем остальным — и подавно!» «Отец…» «Если ты думаешь, что все бессмертные, что встретятся на твоем пути, будут такими же добрыми, как я, то ты сильно ошибаешься, Ади» — голос Омелла подскакивает от крика, и это вынуждает маленького демона вздрогнуть. От громкого тембра или слов отца — он даже сам не понимает. «Пора взрослеть, перестать видеть в поступках других бессмертных только хорошее. Демон ты или кто, в конце концов?!» «Омелл, я умоляю!» — дьяволица складывает руки в молящем жесте и трясет ими перед своим лицом, не переставая задыхаться от вставшего в горле слезного кома. «Оставь его, он ведь ничего не сделал…» «Вот именно!» — попытка матери защитить своё чадо не успокаивает, а напротив, только злит дьявола. «Он ничего не сделал, хотя мог показать мне, что способен на большее!» «Я исправлюсь, отец. Только не…» «Конечно, исправишься!» — фыркает Омелл, словно и не ожидает услышать от сына других слов. Он не собирается дослушать Ади, только поправляет свой костюм и, разворачиваясь, говорит: «Утри слезы, если не хочешь всю жизнь жевать сопли!..»
***
Чуть повзрослевший бесенок, который мог сойти за десятилетнего крылатого ребенка, бежит вместе со своим другом в сторону от территории школы ангелов и демонов. Мальчик за спиной рыжеволосого задыхается ни то от быстрого полета Ади, ни то от волнения. «Ну, мы скоро придем?» «Подожди, скоро будем на месте» — отвечает ему рыжеволосый, даже не заметив, что пальцы на запястье Кагона сжимаются сильнее. Они останавливаются только у края одного из множества левитирующих островов. С него открывается вид на бескрайние облака, что едва не светятся изнутри, вынуждая щуриться. Солнце клонится к западу, его лучи становятся ярко–оранжевыми — прямо как волосы Ади, как футболка Кагона. «Ого!» «Это моё любимое место», — признается Ади и вдруг начинает ходить кругами вокруг друга, тем самым оттягивая нервный, но такой долгожданный для него момент. «Я всегда сюда прихожу, когда мне грустно, когда скучаю по дому, по родителям. Мне становится легче тут, и… теперь ты тоже можешь приходить в… наше месте, Кагон» «Что ты имеешь в виду?» — спрашивает мальчик. Ади чувствует, как воздух в его легких становится каким–то затхлым. Вся кровь кипит и бурлит, поднимаясь к голове бесенка, отчего ноги и руки становятся холодными, как у мертвеца. «Ади?» Кагон едва успел обернуться, как вдруг бесенок, выдохнув, поддался веред и ткнулся своими губами в губы друга. Прикосновение было секундным, и пока Ади чувствовал своим лицом близость маленького дьявола, ему показалось, что он прыгнул с головой в те мягкие облака. Руки чуть задрожали от волнения и радости, сдавившей ребра. Только, едва Кагон отталкивает мальчика от себя, чувство безмятежности пропадает, подобно дыму от зажженной спички. Его друг вдруг начинает плеваться, высовывать язык и проводить по нему рукой. «Тьфу! Ади, это что такое?!» «Я… давно хотел тебе сказать об этом», — произносит рыжеволосый, в попытке подобрать слова; язык начинает заплетаться. «Ты мне нравишься. Очень, и…» «Ты себя слышишь?!» — Кагон не перестает плеваться, но вдруг в его глазах вспыхивает огонь: удивительно яростный для такого юного беса. «Ади, какая любовь? Ты… у меня даже слов нет! Мы одного пола» «Разве это помеха для любви? Любовь, если искренняя и настоящая, может преодолеть всё…» «Но я тебя не люблю» Кагон ещё некоторое время отплевывается, а потом смотрит на Ади. На мгновение маленькому бесенку кажется, что его друг превратился в статую — по типу одной из тех, что стояла в гроте Плачущих Дев. Изумрудные глаза становятся тусклыми, а кожа, обычно такая румяная, едва не сереет под взором Кагона. Тогда мальчик, не найдя больше никаких слов, разворачивается и уходит. Он почти убегает, летит с острова, при этом давая себе слово, что больше не будет разговаривать со странным демоном. Распахивает крылья, и вдруг становится грустно, но демон развеивает свою печаль. И что, что они дружили? Как можно дружить и общаться, как ни в чем не бывало, после произошедшего? Кагон уходит, а рыжеволосый бесенок остается на краю. Голову окольцовывает невидимый обруч с шипами, которые сдавливают черепную коробку демона, вынуждают слезы стекать по щекам. «Такого, как я… Никто никогда не полюбит»
***
«Нет, Ади, тебе туда нельзя!» Фенцио никогда его не любил — ни как ученика, ни как полноправного демона, который уже научился получать наслаждение от боли смертных. Но сейчас в глазах учителя, который всегда был таким строгим, плещется какое–то необъяснимое сожаление, от которого по рукам проходится отвратительная рыжеволосому демону дрожь. «Пустите меня» «Где Мими, Ади? Вики?» — спрашивает Мисселина, которая, заметив, что Ади рвется вперед, к Геральду и Кроули, пошла навстречу белокрылому коллеге. «Они тебя оставили?» «Они не записывались ко мне в няньки!» Ангелы переглядываются и кивают друг–другу, словно что–то понимают. Фенцио ещё раз — для пущей строгости — ударяет посохом о землю рядом с ногой беса, а Мисселина, напротив, подходит к демону и жестом ласковой матери, обхватывает Ади над локтями. «Милый, ты их прогнал?» «Пустите!» — вместо ответа Ади срывается на крик, поддается вперед в попытках обогнуть учителей, вставших у него на пути живой колонной. Мисселина охает, сдерживая беса, и тогда к ней приходит осознание: конечно, он прогнал своих подруг, которые третьи сутки терзают себя мыслями о состоянии Ади. Ведь не хочет казаться слабым, но этим делает только хуже — и себе, и окружающим его бессмертным. Фенцио приходит на помощь, замечая, как тяжко Мисселине. Отец Дино произносит какое–то короткое заклинание, которому научился ещё будучи престолом, и Ади чувствует, как немеют крылья, а ноги подкашиваются. «Я всё–равно дойду до него. Пустите меня попрощаться!!!» «Ты уже делал это, Ади» — Мисселина снова обнимает его за плечи и пытается развернуть, но он сопротивляется. «И не раз» «Это будет последний раз…» Вдруг Геральд, стоящий за спинами ангелов–учителей, начинает разминать свои крылья. Опускается на колено, на руки берет тело, укутанное в белую простынь, покрытую большим бурым пятном. Тогда всё внутри Ади падает с таким грохотом, что земля из–под ног уходит. «Куда его увозят?» Архидемон тяжело качает головой, а потом, повинуясь движению руки Серафима Кроули, взмывает в воздух. Вместе с телом, что всего неделю назад было Сэми. «Что за хрень?!» Мисселина понимает, что сдерживать рвущегося к опушке Ади нет ни сил, ни толку, и всё–таки отходит в сторону. Рыжеволосый старается подойти к директору, но заклинание Фенцио мешает этому, отчего каждый шаг становится тяжелее предыдущего. «Куда, Серафим?..» «Ты устал, Ади» — старый ангел подходит к нему и совершенно неуместным жестом постукивает по его плечу. «Сходи в медицинское крыло, возьми снотворное. Ангел Мария обязательно даст тебе новый пузырек…» «Куда его унёс Геральд?!» — срывается на мокрый, точно слезный вопль демон. В тишине пустого школьного двора это кажется оглушающе громким криком, и Мисселина даже прижимает ладони к бледному лицу и отворачивается. Кроули откашливается, а потом говорит: «К логову Субантр» Тогда у Ади словно вырывают крылья, оставив глубоко внутри зияющие раны, от которых точно останутся шрамы. Его ноги окончательно подкашиваются; заклинание Фенцио притягивает дьявола к земле, вынуждая упасть перед Серафимом на колени. «Как?..» «После того нападения Субантр на уроке архидемона Геральда в школу прибыли старшие ангелы. Они поговорили с пострадавшими и сделали вывод, что Субантры умирают от голода. Боясь смерти, эти существа начинают искать любую возможность поживиться. Им нужна плоть бессмертных, и…» «И поэтому вы решили отдать этим древесным чудищам тело Сэми? В знак «добрых намерений», да?!» Кроули замирает, начинает жевать собственные губы. Прямое, совершенно честное заявление вгоняет его в тупик, и какие–либо фразы, которые могли бы его оправдать в любой другой ситуации, начинают ускользать от директора. «Почему мне никто ничего не сказал?!» — ярость бьет через край, но руки Ади от осознания собственного бессилия опускаются. «Я, что, не имел права знать? А если бы я не пришел, что бы вы сказали мне потом?! Что меня это не касается? Что родители решили забрать его тело? Или, может быть, что теперь Сэми прислуживает этому дряному Мальбонте?!» Упоминание полуангела–полудемона точно выводит наблюдающих учителей из транса. И без того бледная Мисселина едва не теряет равновесие, а Фенцио и Кроули раскрывают рот — ни то от страха жуткого имени, ни то от запала рыжеволосого дьявола. Директор откашливается, отходит на шаг, когда Ади поднимается и взмахивает в ненависти руками. «Да чтобы все вы под землю провалились, ебаные белокрылые лицемеры! Прямиком к НЕМУ в лапы!!!» «Так, хватит» — решает Фенцио и грубым жестом, знакомым Ади с детства, сжимает парня за шиворот. Дьявол не успевает опомниться, как ангел толкает рыжеволосого к школьному коридору, кидает ему вслед тяжелое: «В спальню, Ади. Живо!» «Да пожалуйста!» — рявкает он в ответ и, с яростью плюнув учителю под ноги, уходит. Заклятие ещё держит его, но шевелить ногами и крыльями уже легче; Ади идёт так быстро, насколько это ему позволяет собственное тело и колотящееся, как в сумасшедшей лихорадке, сердце. Перед тем, как дойти до ближайшей двери, рыжеволосый вскидывает вверх руку с поднятым средним пальцем. «Идите–ка вы нахуй!» Кроули что–то ему отвечает, но хлопок смежных дверей полностью перекрывает голос Серафима. В принципе, вместе с тем он перекрывает и жалобный всхлип Ади, что вырывается из груди дьявола только сейчас.
***
Вики поняла, что не дышала всё время собственных видений. Кислород вернулся в легкие, только когда её тело, словно повинуясь манипуляциям опытного невидимого кукловода, откинулось на спинку стула. Вздох вышел хриплым, а от желанного воздуха намокли глаза. Под ребрами резало и кололо, и Уокер дышала, как выброшенная на берег рыба. Она старалась взять себя в руки, старалась не выдать себя, но вышло плохо, раз на её плечи упала рука Мими: — Вики! — Я… в порядке, — прохрипела Непризнанная, просунула ладонь между своей шеей и предплечьем демонессы в попытке дышать. Возле уха Уокер сумасшедшим барабаном колотилось сердце Мими — или это было её собственное? Вики не поняла. Только откашлявшись, оттолкнулась крыльями от спинки стула и посмотрела на Ади. Всё внутри странным образом задрожало, как при мощном землетрясении, и перевернулось. От встречи их глаз на мгновение картинка перед Уокер стала крайне расплывчатой и неясной — словно ей в глаза брызнули перцовым баллончиком. «Я ведь даже и подумать не могла…» — пронеслась быстрая мысль в голове Непризнанной, но конец собственной фразы потерялся. »…сколько боли, и никого не было рядом. Ни родителей, ни друзей, ни любимого…» Нутро похолодело, как обычно бывало при сильной болезни, а тело, напротив, сделалось горячим. «Какой кошмар, Шепфа, что же ты творишь?..» — Что ты там увидела, Непризнанная? — донесся до её уха голос Лилит — всё такой же звонкий и высокий. Веселый даже по интонации, черт побери. Уокер перекинула волосы на левый бок, скрывая от сидящих за столом бессмертных набухающие из-под слез веки. Внутренние органы скрутились в тугой запутанный узел, отчего всё тело стало напряженным, как тетива лука перед выстрелом. Непризнанная посмотрела на Ади — на чертового весельчака, на постоянной основе носившего маску клоуна в попытке не выдать собственных чувств, боли — и тяжело сглотнула. Ком, вставший в горле, резанул гортань. — Так что ты увидела, Вики? — спросил рыжеволосый. Лицо казалось каменным, словно Уокер увидела в его глазах, которые, по поговоркам, должны были быть зеркалом души, какое–то совершенно незначительное воспоминание. К примеру — списанный пару месяцев назад экзамен или тайное желание нарушить комендантский час и полетать возле грота Плачущих Дев. Она едва сумела разжать губы, собранные в плотную линию, и выдавить из себя что–то, напоминающее улыбку: — Ты... очень любишь шоколадные батончики, Ади.