ОПГ Бесы

Утром следующего дня Даша проснулась с улыбкой. Солнечный луч освещал комнату. Шатова заметила близко-близко лицо своего Петеньки, тот, чуть нахмурившись от непрошенных светлых и проказливых гостей, всё же спал. Лицо у него не было чем-то омрачённым, кажется, впервые за столько времени. Даша часто наблюдала за его лицом. И теперь тревоги точно уходили. Она аккуратно приподнялась. Следовало ожидать, что и Верховенский, поворочавшись, тоже откроет глаза. Зевнув и потянувшись, он утянул Дашу обратно, поцеловал и только после сказал: — Доброго утра. — И тебе, — сказала Шатова, улыбаясь в ответ, — если ты меня не отпустишь, то завтрак будешь готовить сам. Верховенский капитулирующе поднял руки, мол, конечно, конечно! Даша, усмехнувшись, вот ведь ленивец, встала, накинула на себя домашнее платье, пошла на кухню. Верховенский же с огромным удовольствием наблюдал за ней. Кажется, они вчера решили все вопросы. И теперь Пётр не сомневался в том, что смотрит на свою будущую жену, которая пойдёт с ним всюду. Может быть, однажды у них появятся дети? Кто знает… Он точно постарается быть лучше Степана Трофимовича. И жить они будут не в России, а где-нибудь в маленьком домике в горах Швейцарии. — Дашенька, ты же не передумала про дом в горах, да? — спросил он и услышал с кухни утвердительное 《нет》. Он блаженно улыбался, пока Шатова готовила хлеб в яйце. *** Вскоре они позавтракали, пришли на общее место встречи, куда всех позвал Иван. Шатов был очень взволнован. — Господа, есть уникальнейшие новости! Николай Всеволодович, даю слово Вам. — Кхм, в банк в нашу деревню внезапно привезли довольно большое количество золота от французов. Кажется, это идёт на ту железную дорогу между двумя соседними деревнями. Суть в чём: Камин, начальник этого строительства, известный вор. И… Пока есть возможность, было бы хорошо всё забрать. Охраны с ним почти не будет именно сегодня вечером. — Кто передал информацию? — с интересом спросил Эркель. — Это я выведал, — ответил Лямшин довольно. — Не нравится мне что-то… Не слишком ли просто? — сказала Даша с сомнением. — Дорогая, у нас тут в деревне ведь и правда нет толковой охраны… — сказал Пётр. — Разве не должны были привести через месяцев пять? — вдруг подал голос Кириллов, — та дорога только через полгода должна начать строиться? Он с беспокойством взглянул на Ваню. Тот взял его руку и сказал: — Может быть, строительство потребовали начать раньше, или деньги привезли раньше, мы не знаем. Не волнуйся, — сказал Шатов и взглянул на сестру, — и ты тоже. — Всё может быть. Как бы не стало какой обманкой… — сказала Даша. Николай похлопал ободряюще её по плечу. Верховенский же сжал её руку. Она улыбнулась. — Ладно, каков план? *** Шатов и Кириллов расправлялись с охранниками. Те, разумеется, не желали просто так сдаваться, а путь назад надо расчистить. Даша и Пётр пролезли в окно хранилища, пока Ставрогин и Эркель брали на себя главное внимание у основного хода. Всё шло по плану. Вскоре Даша и Петя набрали свои сумки, тут к ним присоединились и подоспевшие с главного входа Николай и Эркель. Они тоже набрали сумки. — Чудесно, — сказал Эркель, — а теперь… Он не договорил. Они услышали явные звуки со стороны основного входа. Это пришла жандармерия. — Выходите с поднятыми руками! Все в ужасе переглянулись. — Если мы сейчас выйдем через этот ход, то попадём под огонь. Выйдем к тайному ходу — они по следу пустят собак или сами пустятся… — Есть выход, — сказал Ставрогин, — но это никому не понравится. — Какой? — спросила Даша. — Чтобы двое вылезли с сумками, после двое стреляли в жандармов. После другой выползает. Но кто-то всё ещё должен оставаться здесь и отстреливаться. Шатова холодно кивнула. Нашла железный лист. — Идите, я буду отстреливаться. — Я с тобой, — сказал Верховенский, взяв другой. Даша криво ухмыльнулась. — Ладно, идём. Эркель, Ставрогин, уходите! Ставрогин взял ружьё. — Давайте. Они приготовились, открыли двери и стали стрелять. От неожиданности всё же удалось подстрелить двух жандармов. Остальные, кажется, человек 13, попрятались, и тоже открыли огонь. Эркель несся с двумя сумками. Шатов и Кириллов в ужасе смотрели на него. — Атас! Там появились жандармы, срочно собираем сумки, уезжаем! Извозчика нашего зовите! Кириллов побежал к карете, вскоре они с Лямшиным приехали ближе ко входу и погрузили туда сумки. В это время Даша и Ставрогин с Верховенским отстреливались. Периодически, временами попадая в руки, кажется. Похоже, что ещё одного подстрелили. Чуть позже Пётр радостно закричал: четвёртый! Но их оставалось 11. Эркель пришёл туда и сказал, что карета готова, они все могут уехать. Ставрогин отложил щит и пошёл с ним. Даша и Пётр пока что оставались. — Кто-то из нас, — начала Шатова, когда всё же подстрелила пятого, используя поднесённые новые патроны, — должен уходить. Сейчас же! — Я тебя тут не брошу! — И я тебя. Тянем жребий. — Что? — Придётся. Их… Очень много. Надо, чтобы кто-то прикрыл. — Но… — Да, верно. Кто-то из нас должен умереть. Она заметила монетку. — Итак, бери. Они пару раз выстрелили, и пока им отвечали уже ожесточившиеся жандармы, Даша сказала: — Ты орёл, я решка. Раз, два, три… Она подкинула монетку. Поймала на ладонь. Увидела орла. — Решка. Петя. Решка. Тот а ужасе посмотрел на Шатову. — Нет!!! В это время сюда снова вернулся Ставрогин. По глазам Даши и её молчаливому взгляду на Петра он понял, что она собирается сделать. — Николай, решка. Я остаюсь. Выведи его. Верховенский упирался, пытался было дотянуться до Даши, но Николай был сильнее. И в глазах у него были слёзы. Он сам понимал, что прощается с Шатовой. — Берегите друг друга! — сказала она, а после продолжила, — Петя, я тебя люблю. Слабо улыбнулась, перезарядила два ружья и стала стрелять, почти на поражение. Убила ещё трёх. Они вышли из дыры, Ставрогин всё тащил Петра назад. Тот вырывался и дальше, он не собирался мириться. Даша понимала, что так не выиграть. Она, пока жандармы снова отвечали на огонь, порылась в сумке и нашла коробку. Взяла эту коробочку, кинула туда пороха и немного металлических кусков. Самодельная граната, что ж. 《Должно получиться》 Девушка встала и бросила эту коробку. Вначале никто из жандармов не понял. Но за коробкой прилетела и спичка… Взрыв был кошмарным. Он полностью прошёлся по зале, выбил стёкла, долетел до потолка. Бункерное помещение он тоже задел. Куда важнее было то, что в Дашу попала пуля. Чуть-чуть повыше груди. Но не навылет. И под углом. А вся честная компания лишь в ужасе смотрела на то, как начинал заниматься пожар. Ставрогин сказал: — Уходим, нам нельзя здесь оставаться!!! Эркелю пришлось отводить Петра от этого кошмарного зрелища. Сам он тоже чуть не плакал. Дашу было по-человечески жаль. Они молча уехали. Собрались на квартире Верховенского. Шатов, всё же будучи настоящим руководителем, приказал собираться и отбывать в Швейцарию. По пути в Санкт-Петербурге они раздадут прокламации. И деньги. Всем оставалось только согласиться. Верховенский не желал вообще хоть что-то говорить. Только смотрел на Николая. Злобно иногда, иногда без эмоций, иногда как-то даже сочувственно. Он понимал: тот тоже потерял важного человека для него. А уж Шатов… Иван только через два дня, на пароходе, позволил себе заплакать в объятиях Лёши. Он же потерял свою сестру… *** Прошло три года. Эркель и Ставрогин неожиданно для всех постепенно стали сходиться. Сначала смерть Даши для них была кошмаром, особенно для Николая, и так как Верховенский не был ему помощником в этом, то неожиданно Ставрогин слушателя нашёл в лице Эркеля. Всё пока было туманно, но общие интересы, взаимная симпатия должны сделать своё дело. Пётр однажды нарисовал портрет Даши. И повесил его над кроватью. Как своего ангела и икону. Иногда плакал. Чаще гулял по саду, на всё доброе, будь то рассвет, травяной чай, какая-то старушка, продающая землянику, он думал: знаки. Шатов и Кириллов вместе жили в отдельном маленьком домике, вели хозяйство, иногда и Алексей что-то рисовал на продажу, иногда Иван что-то мастерил. Они жили, дальше. И вот, когда все собрались за стол, на котором стояла яблочная шарлотка, испечённая шатилловыми, все собирались было её поесть, но неожиданно Эркель их прервал и показал на дальний холм. Там виднелся силуэт. Они не знали кто там, и какие вести он несёт. Но, будем уверены, полны надежд, куда более радостные, чем тот день.