ОПГ Бесы

Даша села за иголку с ниткой. Отрезала ножничками размахрившийся кусочек этой нитки, вставила в игольное ушко, взяла ткани и стала подшивать всё. Смотрела внимательно за своими движениями, следила, чтобы всё было хорошо. Пётр загляделся на свою невесту. Он улыбнулся, искренне. Обычно это было редко. Но такая её простота, её исключительность… Всё было в этих движениях. Шатова без раздумия отдавала себя высшей цели, даже забывая о любви. И эта преданность была до безумия понятной Верховенскому. Даша была ему куда ближе множества остальных. Самой близкой. Любил он её так же безумно, как и она была предана. Верил ли он в любовь Шатовой? Не верил. Ставрогин всё ещё оставался. И ради него же Даша могла стать невестой Петра Степановича. А может быть это её личная идея, личное желание. Что ещё хуже. Пока не поздно… — Дашенька, — сказал он. Она подняла на него свой светлый вопросительный взгляд. — Да, Петенька? — Послушай, — он подошёл к ней, сел на колени перед ней, — милая моя… Ты можешь и дальше продолжать работать на революционное дело. Но… Тебе не обязательно быть моей женой, хорошо? — О чём ты? — Пожалуйста, давай договоримся вот о чём. Я не уверен, что ты меня любишь. И не хочу тебя заставлять, понимаешь? Даша посмотрела на него как-то грустно. И тяжело. — Понимаю. Но куда больше я не понимаю другое. — И что? — Что ты так уверен, что тебя невозможно любить. И Верховенский ощутил, как что-то внутри ухнуло. Как же Шатова чётко и поднимала его со дна, и как же чётко пробиралась в его глубины. — А с чего ты решила? — Значит я права. Видимо, я слишком умна. Ты не позволяешь себе думать о семье, о счастье… Все твои мысли, понимаешь, они о революции. Ты погрузился в неё, как нечто, что спасает от этой бездны внутри. От одиночества. От страха, что ты навсегда останешься не один, но одинок. Петь, — сказала она с грустью, — ты не веришь, что кто-то правда может питать к тебе дружеские чувства, любовные… И тебе бесполезно это доказывать. Пока ты сам не ощутишь. Она отвернулась к работе. В глазах правда была грусть. А Пётр встал и вздохнул. — Я думаю, что тебе правда нужно вернуться, потому что ты меня не любишь. — Значит, ты меня гонишь. — Нет, с чего… — Всё то, о чём я говорила. Успокойся, пожалуйста, ладно? Петенька, не накручивай себя лишний раз. Я пока не знаю, как доказать тебе свою любовь. И не понимаю, зачем вообще доказывать. Но я знаю, что тебе это важно. Поэтому я найду способ. А пока что, — она снова посмотрела на Петю, — достаточно ли, что я не уйду сейчас? Останусь тебе наперекор? Потому что не хочу без тебя? Верховенский смотрел на Дашу довольно долго. Она не отводила взгляд. Всё ждёт ответа, верит, что он скажет остаться. Пётр вздохнул. — Как хочешь. Но с каждым разом уйти будет сложнее. Шатова довольно улыбнулась, снова вернулась к костюмам. Он услышал почти неразборчивое: 《А кто сказал, что я собираюсь? 》. И сам невольно улыбнулся. Так прошло ещё пять дней. Девушка постепенно дошивала все костюмы, примеряла на революционеров. Пришёл к ним и Ставрогин. Было видно, что Даша очень рада видеть Николая Всеволодовича. Она измерила длину ноги для брюк, проверила свои выкройки, снова села. Они болтали о пустяках по типу бабочек или новейшей философии Энгельса. Верховенский вступал в разговоры, но чаще давал говорить им друг с другом. Иногда он замечал опущенный взгляд девушки. И направлен взгляд Даши был на него. Может быть Пётр Степанович смотрел даже очень ревниво, раз вскоре Ставрогин откланялся? К Алексею с Иваном, слава Богу или кому угодно, такого не возникало. Хотя общались они куда сердечнее, но всё же Шатова сказала как-то невзначай: 《Влюблённые сердца бьются в унисон, как у Лёши и Вани》. На удивление, Верховенский со своей невестой был согласен. И даже мило и искренне улыбался. Эркель же с Лямшиным и компанией не были теми, за кого он вообще волновался. Шатова была для них некой мамочкой, опекающей, взявший под своё крыло, любящей даже. Всем примерила выкройки, сделала необходимые пометки и расчёты, чтобы далее дошить костюмы. И вот, спустя неделю, всё было готово. Она надевала костюм на мужа. В какой-то момент лацкан зацепился, повернулся не так. Ласково улыбнувшись, Даша поправила его и осторожно провела по плечу своего жениха. — Ну вот. Петенька, всё, теперь точно готов. Она взглянула ему в глаза и улыбнулась. И снова Верховенский ощущал эту нежную тягу, безумное желание любви именно от Шатовой к нему. И он ощущал любовь. 《Самообман может? 》— думал Пётр Степанович. Но глаза Даши такие искренние были… Она отошла, сама надела свой костюм, подошла к нему. — Ну, с Богом? Пора начинать. Он кивнул ей, и молодая чета вышла из квартиры и пошла чёрным ходом. Они все собрались в оговорённом месте возле первого места для ограбления. — У всех пистолет наготове? — спросил Ставрогин. Все кивнули, натянули на лицо ткани, капюшоны на голову. Пошли. В ресторане оказалось довольно много знатных дамочек в бархате и кринолине. Все выглядели очень изысканно, как полагалось высшему свету. Он, этот высший свет, всегда собирался здесь. И поэтому революционеры выбрали именно его. Иван, как главарь их новой банды, выстрелил в воздух. — Лежать! Все с криками, визгами и соплями даже легли на пол, подняли руки. Банда переглянулась. Верховенский и Ставрогин должны были молчать, их голоса были слишком узнаваемы. Они подошли к кассе, жестами приказали открыть её. Забрали всю выручку. Алексей же говорил дамочкам: 《На революционное дело часики пожалуйте》, ну и остальные вещички попутно упоминал. А вот Шатовой достался самый тяжёлый персонаж. Это был Степан Трофимович. Её будущий свекор, если можно сказать так. Она молчала, чтобы не выдать себя случайно. Тот внимательно смотрел то на ручки, то на ножку в большом сапоге. О чём-то думал. Алексей вскоре забрал у него кошелёк и сказал: 《Всё, забрали, пора бы и бунтовать идти! 》. Даша убрала ножку, пошла. Верховенский подхватил её под руку и вывел. За ними вышел и Ставрогин. Они все убежали до оговорённой точки, где ждал Лямшин. С хохотом уже сняли маски и зарыли награбленное в подготовленный сундук. Через три дня его вскроют, раздадут нужным учреждениям. Чтобы не поймали, все бегут в разные места. По одному. Верховенский поглядел на Дашу с неподдельной улыбкой, но заметил, что та как-то задумчива очень. — Так, mon amour, отчего же ты печальна? — Я боюсь, что твой отец… Вряд ли он меня узнал, и прислушаются к нему вряд ли, но… Вдруг он неспроста присматривался? И что-то понял? — О не волнуйся, мой папаша не сможет. — Что ж, — Даша слабо улыбнулась, — тогда ладно. Ставрогин улыбнулся, похлопал Петра по плечу, обнял Шатову, обменялся рукопожатиями с Алексеем, Эркелем и Иваном. — Ну, мы все молодцы? — Это точно, — ответил Ваня. Они все, не придумав ничего лучше, стукнулись кулаками, после пошли по домам. Даша и Петя, счастливые, зашли через чёрный ход, Шатова поставила чайник, достала вкусных пряников. — Ну, как наше первое дело, но только честно? — Прекрасно, — сказал Верховенский и поцеловал Дашу в щёку. Он стал бояться целовать её в губы. Боялся, что его накроет привязанность, и он её не отпустит. Теперь он понимал слова о том, что любящий человек всегда отпускает. Губить Дашу он не желал. Та не возражала, она просто ждала, когда Пётр будет готов выйти из стадии торга. Боялась депрессии, когда Верховенский уже просто выгонит её. Доживёт ли она хоть когда-то до принятия? Даша знала: сердце её не лжёт. И выбрало оно себе Петра. И хоть это было в высшей степени странно, и хоть Николай Всеволодович когда-то владел её мыслями, она раз за разом тогда возвращалась к Петру. А теперь, шутка ли, жена его будущая. Вселенная откликнулась. В двери постучали. Пётр, чуть нахмурившись, открыл двери. — Ба, отец? Ну здравствуй. — Здравствуйте, Степан Трофимович. — Вы не поверите, — начал он с порога, вошёл в горницу и сел за стол, — у нас банда объявилась отъявленных отморозков. — Что? — притворившись удивлёнными, сказали Даша и Пётр почти синхронно. — Да-да! И, более того, одна из них женщина! Юные девы, развращённые Энгельсом, творят беспредел! Бедный наш мир, к чему он скатился!!! Так, послушав причитания Степана Трофимовича, Верховенский вызвался его проводить до Скворечников. Отец его согласился. — Не скучай, — сказал Пётр Степанович Даше. Она улыбнулась, кивнула. Когда они вышли, Шатова, наконец, села на стул и глубоко выдохнула. Она была бледна. Всё же что-то Степан Трофимович понял. Досада… В двери спустя 10 минут снова постучали. Утомлённая, Даша открыла двери. Это был Николай Всеволодович. Он закрыл на замок двери, чтобы никто не помешал. — У нас не так много времени, я всё ждал возможности поговорить. — Так? — Что ты решила? — Это ты про что, Коленька? — Про то, что станешь ли ты женой Верховенского? — Он меня прогонит. Скоро. Потому что боится. — И чего же? — Что в его сердце есть любовь. И его это пугает. И что его могут любить тоже. Он не верит в любовь. Вот и страдает. — А ты будешь с ним страдать, — утвердительно сказал Николай Всеволодович, улыбнулся, поцеловал Дашу в губы коротко, — благодаря, в том числе, и тебе, я живой. Ты мой самый преданный и верный друг. Люблю я тебя безмерно, Даша. Но как подругу. И ты меня так же. Ты правда любишь Петра Степановича, хоть природа этой дикой даже любви мне не ясна, но… Ты счастлива? — Думаю, да. — Значит, всё хорошо. Они обнялись, он поцеловал её в лоб и вышел, перед этим повернулся и сказал: — Не забудь, что следующее дело это бал! И там мне придётся с Эркелем быть не в вашей команде. — Всенепременно. Мы справимся. Они улыбнулись друг другу. Ставрогин спустился по лестнице и пошёл к Скворечникам немного окольными путями, чтобы не столкнуться с Верховенским. Мало ли, ревнивец, подумает чего?