Rotten blooming

А ты помнишь тот день, который перечеркнул всю твою жизнь? Я вот да. Отчётливо. Словно это все случилось минуту назад. Наверное, ещё раза два я повторил с доктором то, что доставляло мне боль и удовольствие одновременно. А Флаг по прежнему ходил счастливый, радовался, что у него есть Блэк Хэт, которому на него не все равно. Однажды я, услышал, как он рассказывает 5.0.5 обо мне, какой я хороший, и не выдержал. Закрылся в кабинете и рыдал, кусая до крови запястье, чтобы снаружи не было слышно, как демон распускает сопли. Не достоин я доктора! Он такой светлый, добрый, такой честный! Он открыл мне свою душу, положил своё маленькое, ангельское сердечко в грудную клетку к моему… А я? А я ублажал себя его бессознательным телом… Я не знаю, какие в организации ходят слухи, что там говорят, но чем ближе Флаг становился ко мне, тем больше света проникало в мою тёмную, пыльную жизнь. Он уже чувствовал себя почти хозяином в моём мире, который я до этого не показывал никому. Доктор мог просто войти в мой кабинет, молча забраться мне на колени, обнять. Это ли не счастье? У меня дома он позволял себе чуть больше. Я помню, как Флаг лежал у меня на коленях, я гладил его, а слезы катились по щекам сами по себе, высыхая, сменяя друг друга. Доктор взял меня за ручку, желая в полной мере вкусить моего тепла. — Побудь со мной, гнилым и старым!.. — шепчу я, еле сдерживая прерывистые вздохи, молясь, чтобы Флаг не услышал, ведь он начнёт успокаивать меня, а я даже не смогу сказать, почему опять реву. — Я и не хочу уходить! — он сжал мою ладонь чуть сильнее, — Мне так хорошо с тобой, так приятно!.. Я и не думал, что счастье так близко, и явно не мог представить, что оно явится ко мне в твоём лице! Господи, да брось ты уже эту свою детскую наивность! Какие тебе намёки ещё нужны, чтобы ты понял, насколько сильно я хочу связать с тобою свою жизнь, мой ангел? Мне плевать, что подумают люди, мне плевать, как будут коситься на нас прохожие! Я просто хочу прижать тебя к своей груди, защищать, лелеять, и никогда не отпускать! — Ты знаешь… Мир вокруг погружается в ад… — еле слышно произнёс я, забравшись рукой под ворот худи Флага. — Люди гниют заживо, совершают расправы над себе подобными. И я думаю иногда, мол, неужели именно я принёс на землю это пекло? Мне платят за устранение добра, я могу все на самом деле! — мои пальцы то и дело натыкаются на выпираюшие изящные позвонки, что натягивают кожу цвета нежного коралла, — Кто поможет мне? Кому понадоблюсь в трудную минуту? — А я? — доктор поднял на меня глаза. Я едва успел смахнуть с подбородка слезу. — Ты… Ты — моё чудо! Несмотря на всю мою заботу, на всю ласку, которую я дарил доктору без конца, он оставался таким же слабым, болезненным, плаксивым. Его психику сильно искалечили бесконечные пребывания в лечебницах, неудачные эксперименты, за которые он так переживал. С виду сильный духом, хладнокровный, какие там ещё есть клише для людей, занимающихся наукой, но стоило только подобраться чуть поближе, как Флаг открылся мне, и до глубины души ужаснула меня картина того, что творится у него внутри. Остаётся только догадываться, через какой кошмар этот квелый, измученый парнишка прошёл, что он видел. В моей памяти, наряду с той роковой датой останется навсегда одна лишь ночь. Глубокая ноябрьская ночь, когда темно-синий небосвод разрывают полупрозрачные длинные облака. В ту ночь доктор особенно долго плакал в моих объятиях. Тогда я особенно нежно прижимал его к себе, особенно много тепла отдал. Был готов на все, лишь бы Флаг забылся в поцелуях, только бы угомонилось его больное аритмией сердце. Полуобнаженный, в одних джинсах, дрожащий, как осенний лист на холодном ветру, его силуэт во мраке вырисовывался передо мной, словно эти тёмные очертания состоят целиком из безвыходности и депрессии. Костлявые руки доктора тряслись, не слушались, когда он пытался согреться, обхватив выпирающие ребра. Бумажный пакет в тёмных дорожках от слез. Еле слышные стоны отдавались в гробовой тишине, лишь изредка нарушаемой свистом ветра за окнами. — П… Помоги мне!.. П… Помоги! — голос доктора дрожал, как и он сам. — Мне… М… Мне страшно! — всхлипы затыкали несчастному рот, и он то и дело глубоко, прерывисто вдыхал, — Я… Я умираю! Мне к… Мне кажется, что я умираю!.. — Тише, тише! — мои руки, словно плющ, объяли тело Флага, — Я рядом, я с тобой! — Я не нужен никому! — эти слова доктор уже выкрикнул в темноту, — Кому я гожусь, такой плакса… — Флаг, перестань!.. — я уложил его рядом с собой, укрыв пуховым одеялом. Лучше не стало, но, уткнувшись в мою ключицу, я хотя бы смогу согреть мальчишку. Я смотрел в тёмные линзы очков Флага и видел себя. Видел мечущимся в безвыходности, видел в мыслях, что полны тоски. У него на запястье есть несколько шрамов, как и у меня, даже в одних и тех же местах. Только я нанёс их себе в наркотическом угаре, смеясь от боли, а Флаг когда пытался свести счёты с собой. — Моя жизнь окончена! Какой во всем этом смысл? — перевернувшись на спину, Флаг уставился в потолок. Его запястья все ещё дрожат, но уже не так мелко и часто. — Зай… — стоило только мне произнести это слово, как доктор в недоумении обернулся на меня. — Зай, не надо так говорить! Просто не надо… — я обнял его, поглаживая по спине, — Я рядом. Я всегда буду рядом. — Ах, Блэк, вот бы мне такую невесту, как ты! Ты такой хороший! Хороший… Мокрым февральским днем я снова привёл Флага к себе домой с целью поразвлечся. Он был особенно весел тогда, смеялся без умолку, делился своей радостью со мной. А я просто сидел напротив и улыбался, представляя, как доктор свалится передо мной без сознания, уязвимый и беззащитный. Тогда, в розоватом свете ароматической свечи на моей кухне, он был особенно прекрасен. Под тёмными линзами его глаза казались совсем голубыми, будто цветки той самой сирени, на которую аллергия. Пламя свечи окрашивало предплечья парня в нежно-кремовый оттенок, и бардовыми дорожками разливались по тыльной стороне его рук затянутые временем волны шрамов, словно малиновый сорбет. — Как ты не устаешь сидеть над проектом целый день? — ухмыльнулся я. — Ты знаешь, — доктор наивно сложил руки под подбородком, положив на них голову. — я каждый раз представляю себе, как нам вместе удаётся с помощью того, что я изобрету, победить в очередной раз… Как ты будешь радоваться, как буду радоваться я. И это настолько окрыляет, что я готов сидеть сутками! — Хах, а я думал, ты ради денег это делаешь! — я откинулся на спинку стула и закурил. — Дурак! — Флаг кончиком пальца аккуратно нажал мне на нос, и это было так умильно, что я не сдержался, и рассмеялся, ненароком втянув ртом дым от сигары. — Если бы не ты, я бы сразу свалил! Думаешь, ни одной компании не нужен перспективный, молодой, полный идей учёный? Проводив Флага в спальню, я вернулся на кухню, продумввая план сегодняшней ночи. Бросил на стол мефедрон (решил внести немного разнообразия), налил в бокалы вина. В прошлый раз доктор не зашёл на кухню, и поэтому таблетки остались им незамеченными. — Блэк! Я мгновенно обо всем забыл. Утром я не нашёл Флага рядом. С трудом проснувшись после выпивки, я, закрыв лицо ладонью, беспомощно шарил рукой по пустой половине постели. Убедившись, что доктора нет, я мгновенно, жмурясь от белоснежной постели, открыл глаза. Хмурое февральское утро опустилось на землю, не давая солнцу не минуты свободы. — Твою мать! — сквозь зубы выругался я, вляпавшись в холодное семя на полу. Сегодня паркет особенно сильно остыл, стены чернее, чем обычно. Траур витает в воздухе, ванная комната пропахла скорбью. — Ты лгал мне! На кипельно-белый кафель с пронзительным металлическим звуком упала полупустая упаковка таблеток. — Б… Блэк! — мои глаза встретились с его глазами; красные от слез, распахнутые в ошеломлении, они смотрели мне прямо в душу, словно задавая один единственный вопрос. — Почему? З… Зачем ты делал это? Флаг смотрел на меня снизу вверх — я ведь на порядок выше его. Запястья дрожали, обессилено опустившись. — Как ты мог? — прошептал доктор, — Как ты мог? Он все понял. Найдя на кухне таблетки, которые сделали его первый раз таким мягким, он все мгновенно осознал. Осознал, от чего болело внизу спины, почему было так плохо, почему казалось, что стены плывут.

Я умер для своего любимого. — Нет, милый! — опустившись на колени, чтобы быть с доктором одного роста, я обнял его за плечи, — Это не то, что ты подумал! — с этой фразой на моих глазах снова выступили соленые капли. — Это мои таблетки! Я тебя не насиловал! Флаг, ты слышишь меня? Слышишь? Я не делал этого? Пойми, я хочу тебе лишь добра! — последние слова я уже выкрикивал, еле сдерживая себя, чтобы не разрыдаться. — Слышишь меня? Я люблю тебя, Флаг! Я люблю тебя! Я не хочу тебе боли! Слышишь, Флаг?! Он не слышал меня. В эту секунду в его голове крутилась лишь одна мысль. — Т… Ты… Ты предал меня! — под круглыми очками сомкнулись веки. — Я доверился тебе, а ты пользовался мной! Блэк… — я будто проваливаюсь в пропасть, — Ты же клялся… Следующие два часа я помню очень смутно, как в тумане. Помню лишь, что колотился в дверь ванной, сидя на полу, и рыдал навзрыд. — Мальчик мой!.. Впусти меня! Я хочу все объяснить! — Мне хватило твоих поступков!.. Боже, как ты мог? Я же позволил тебе увидеть мой внутренний мир, я же открылся тебе! — там, за дверью, доктор плакал, сидя на полу, так же, как и я в то утро, когда изнасиловал его впервые. — Флаг, пойми меня — я не хотел тебе боли! — оправдывался я, что уже выглядело очень жалко, но я был готов на все, только бы доктор простил. — Я лишь хотел… — Эгоист! Ты чёртов эгоист и сволочь! Ты использовал меня, ты кончил в меня! Почему? Почему именно я? Блэк, почему именно я? Ты же был мне как отец, Блэк! Я готов тебе все простить, но… Я не знаю, что сказать… — эти слова я еле услышал из-за двери. — Ты накачал меня наркотой, попользовалься, как шлюшкой в клубе, а теперь… Ты такая мразь, Блэк! Эти слова о том, какой я изверг, будут последними на его устах… — Зай, — я дёрнул ручку, но безрезультатно. — зай, я… Что я должен сделать, чтобы ты простил меня? Я согласен, я… Я ужасно поступил с тобой, я в аду гореть должен… Флаг! — я уже перешёл на жалобный скулеж. — Я исправлюсь! Я изменюсь! Только дай мне шанс! Дай мне шанс, Флаг… В ответ тишина. Приложив голову к двери, я жалобно взвыл, осознавая, что в этот момент я теряю своего мальчика навсегда. В моей голове рисовались ужасные картины. Он пошлёт меня матом, уволится, и я опять останусь один на один со своей пустотой внутри и одиночеством. — Флаг! — я снова ударил кулаком в дверь. — Пожалуйста! Давай поговорим! Снова нет ответа. Доктор обиделся на меня, обиделся на всю жизнь. А с его хрупкой психикой эта обида станет больше чем просто обидой — травмой, болезнью. И опять пойдут по кругу лечебницы, психиатры, неврологи. Флаг будет вечно страдать от этих воспоминаний, ночные кошмары станут обыденностью. И во всем этом виноват я — тварь, которая надругалась над мальишкой ради того, чтоб усмирить свой пыл. Я бесцельно изучаю глазами паркет. Что сейчас делать? Флаг молчит, дверь заперта. Неужели Блэк Хэт оставит все вот так?! Удар. Хлипкая гипсокартонная дверь смущённо уронила на пол две длинные щепки. Удар. Зазвенел замок. Двух моих пинков хватило, чтобы дверь с жалобным хрустом отъехала влево. Ты опоздал… Он прекрасен. В едко-белых лучах люстры он выглядит словно ангел, спустившийся из Рая. Ванная залита кремовым светом, а в воздухе витает запах металла и соли. Будто на все вокруг просыпались блёстки, упали в раковину, на кафель, окропили лежащее рядом с багровыми каплями серое бритвенное лезвие. Его голова лежала на краю ванны. Под тёмными линзами веки заслонили бездонные голубые океаны, и уже не покажутся миру больше. Худой, обнажённый торс хитоном покрывала ярко-красная венозная дама, кокетливо сползая на джинсы, лаская холодный пол, задерживаясь в промежутках между плитками ягодками брусники. Казалось, что правое запястье доктора раскололось чуть ниже ладони, давая волю вишневым потокам, выпуская их погулять. А на нетронутой кровью, чистой левой руке еле заметно дрожали пальцы. И все реже и реже вздрагивали они, и наконец угомонились навсегда. Я не смог. Я загнал в могилу невинного парня. Зачем мне моя жизнь после этого? Жизнь, полная бед, лицемерия? Я безвольно упал на колени рядом с безжизненным телом Флага. Он такой милый, как и при жизни! Такие же тонкие ручки, такие же рвущиеся наружу ребра. Кровь испачкала мои брюки. — Флаг! — я припал к его неподвижной груди, все ещё теша надежду, что может быть его ещё можно вытащить с того света. Приложил два пальца к сонной артерии. Молчание. Нежно обняв тело доктора, уже не боясь испачкаться в бардовых подтеках, я почувствовал, как в моей голове осталась лишь пустота. Я не плакал, не кричал. Видимо, кончились уже у Блэк Хэта слезы. Уткнувшись в плечо Флага, я просил лишь одного — чтобы он простил меня, отпустил мой грех. Но мой зайка покинул этот мир с проклятием, покинул мир живых ясно дав мне понять, что место мне в гнили и грязи. Я сидел в углу, откинув голову на стену, и безучастно наблюдал, как врачи накрыли тело белой простыней, оставляя по всему дому от ванной до двери окровавленные следы подошвы, как выносили мальчишку, которого ещё вчера я ласкал в своих объятиях. Мне что-то говорили, что-то просили рассказать, а я не слышал ничего, ни единого слова. Я не поехал с ними, не смог даже проводить доктора до последнего его пристанища. «Блэк, ты мой самый лучший друг!» Я снова спрятал лицо в ладони. Рассмеялся, а потом разрыдался, истерично хватаясь за лицо, заламывая пальцы до хруста. «Я тебя люблю, Флаг!