Rotten blooming

Я бы мог выбрать любой образ жизни. Мог бы выбрать беспорядочный секс, наркоманию, мог бы завести семью и сесть дома. Я мог бы всё, с моими-то деньгами. Но вместо всего этого я тратил время на то, что как ослепленный бегал за своим работником, а ночами пялился в потолок, думая, почему же он на меня не смотрит, почему же я для него лишь «лучший друг»? Не правы были те, кто думает, что всякие там профессора, учёные, химики — в любом возрасте угрюмые и скупые на эмоции люди. Флаг — сущий ребёнок, но ребёнок просыпается в нём только лишь если он доверяется кому-либо. Он такой наивный! Для него всё так просто. Он всеми правдами и неправдами отказывается верить в то, что я питаю к нему самые что ни на есть настоящие, тёплые чувства. Когда доктор стал ближе ко мне, стал тем самым, с кем я готов говорить целыми днями и никого кроме него мне не нужно, моя жизнь заиграла новыми цветами. Я стал замечать то, чего, казалось, не замечал никогда прежде. Например, тратить деньги на того, кем дорожишь, намного приятнее, чем на себя. Обнимать кого-то — самое лучшее ощущение на земле. У молоденьких нежные, тепленькие ручки. Но всё же, помимо того, что я, не побоюсь этого слова, влюбился во Флага по уши, я как-то случайно стал его ангелом-хранителем. Вот смех-то, я же ведь демон! От меня, по идее, вообще должны быть далеки все светлые чувства, а о том, чтобы оберегать кого-то и речи быть не может, но… Я не мог. Я не мог просто так оставить это слабое, неопытное, простодушное существо наедине с бесами, порожденными его искалеченной психикой, бросить на произвол судьбы. Каждый раз, когда он заговаривает о том, какие таблетки пьёт, что говорит ему тётя-психиатр, да и вообще рассказывает о своих бесконечных хороводах нервных срывов и панических атак, мне холодно. Едкое, вязко-тошнотное чувство окутывает с ног до головы меня… Вроде бы, вот он – доктор Флаг, сидит напротив. Вокруг музыка, столы, парочки, ароматы всевозможных блюд смешиваются в один терпкий поток. Он улыбается, это нетрудно понять, заметно даже под линзами черничного цвета. Кажется, что там, под плотной материей бумажного пакета, с лица парня никогда не спадает ласковая, жизнерадостная улыбка. Интересно, что я заметил это только тогда, когда Флаг признал меня кем-то близким, пусть и другом. — И ты знаешь, я редко чувствовал себя так хорошо, как с тобой сейчас! — говорит доктор, смущённо опуская глаза. — Ты даже не смеялся надо мной, узнав, что я однажды рыдал в лаборатории, забившись в тёмный уголок!.. — украдкой вздохнув, он обвел взглядом соседние столы, а потом снова заглянул мне в глаза. — Только не говори никому, хорошо? — Ладно, не скажу… А почему ты плакал? Не хочешь ли поговорить об этом? — Не-е-ет! — протянул мальчишка. — Не хочу вспоминать… Я зря напротив тебя сел! Надо было рядом. — Подсаживайся!.. — я чуть продвинулся влево, хотя много места такому тощему и не нужно. — Специально для тебя местечко! На фоне всего этого жеманного золота, поддельной роскоши, Флаг выглядит звёздочкой на иссиня-чёрном небе. Он прижимается ко мне, обнимает мою руку, прижимаясь грудью к моему плечу. — Ты — мой самый лучший друг! Мне хочется выть от этих слов. Я не хочу быть твоим другом! Я хочу… Ладно, бог с ним. Я хочу поцеловать тебя! По-настоящему, в губы! Хочу прилечь с тобой рядом, хочу говорить, как сильно ты мне дорог! Неужели я, черт возьми, существо, которое по желанию может стереть вообще всё живое с лица планеты, не смогу уложить в постель мальчишку? Нет, нельзя так. А если он не хочет? Если он больше никогда мне не доверится? Если я до конца испорчу ему его и без того поломанную жизнь, кем я буду после этого? — Слушай, мальчик мой, — я обнял доктора за плечи, опустив ладони ему на грудь, — можно спросить кое-что? — М? — это ласковое мурчание в секунду подняло мне настроение. — Скажи… Вот представь, что Блэк начнёт задирать тебе футболку, положит ладонь на бедро, представь, что поцелует в губы… Что ты будешь делать? По открытым предплечьям Флага резво пробежали мурашки. Он понял, о чём идёт речь. Вжавшись в меня ещё сильнее, он, наверное, думал о том, как же ответить, чтобы не обидеть. Поежившись, парнишка представил это. — Я… — начал было он, но я решил высказать свою мысль яснее. — А потом начну раздевать тебя и раздеваться сам? Но с учётом того, что больно тебе не будет, вообще вот ни капельки! — доказывая серьёзность своих слов, я положил ладонь чуть ниже спины доктора. Как будто стол у себя в кабинете потрогал, ей-богу!.. Как раз то, что нужно! — Я бы испугался! — он испуганно вцепился в мой пиджак. — Я бы даже не знал, что делать!.. Как бы тебе сказать, я, если честно, не вижу в тебе партнёра… Ты уж прости… — Тихо-тихо! — начал я успокаивать разыгравшееся воображение учёного. — Я просто решил спросить. В шутку, знаешь ли! — Ты так с героем лучше пошути, которого я тебе поймаю! Я уж подумал, ты в меня влюблен! Тогда у меня бы точно был инфаркт! — рассмеялся Флаг. — Я же знаю, что тебе девушки больше, да и мне, я же не голубой! Внутри меня с оглушительным треском раскололось сердце… — Да, да… Это шутка… Дальше я уже не слушал того, что говорил мне доктор. Всё в глазах слилось в яркие пятна, словно перемешавшиеся краски в палитре. Он смеялся над тем, как я едва не признался ему в любви. Боже, какой кошмар! Я сам стал заложником собственных чувств! Неужели это чувство пустоты внутри будет преследовать меня до конца жизни? Я не мог долго находиться там, среди счастливых пар. Я предложил довезти Флага до дома, он согласился. Не отпуская моей руки, он вышел из ресторана, следуя за мной. На нас с презрением во взгляде оглянулись две женщины за соседним столиком. В свете уличных фонарей мой мальчик выглядел ещё чудеснее. Журчащая из динамика музыка убаюкивала его, и он ненароком прикрывал глазки, но тут же, одергивая себя, тряс головой, словно собака, стряхивающая с себя воду. Видимо, Флаг никогда не пил так много, как со мной в этот вечер. А я, еле соображавший, и едва не влетев во встречные машины целых пять раз, прокручивал в голове одну и ту же мысль: «Что же делать мне теперь?». Доктор снова задремал, и в этот раз уже не поспешил просыпаться. Он такой хорошенький, спокойный, когда сон окутывает его, погружая в сладкие грёзы. Там, во сне, нет бесконечно мелькающих лабораторий и больничных палат, во снах не нужно никаких таблеток. В царстве Морфея никому не знакома боль, никто не слышал о страданиях. Во сне… Не больно… И не страшно… — Флаг! — тихонько позвал я парня. Он не отозвался. Наверное, уже видел какой-нибудь из своих профессорских снов. В моей голове зародился отвратительный, поистине злодейский план. А что, если ввести мальчишку в это самое состояние блаженства, а потом предложить ему любовь? Думаю, он будет явно не в силах отказаться, но и сопротивляться тоже не сможет. Он не будет плакать, извиваться, не будет испытывать боль. Но… Он не испытает и удовольствия. Не сможет подарить мне то, о чём я мечтал долгими, душными ночами, украдкой запуская руку в штаны. Он окажется марионеткой в моих руках, беспомощной и жалкой. Разве я могу поступить так с Флагом? Но, а как по другому? Я для доктора всего лишь лучший друг, и до сих пор начальник. Он скорее уйдёт из организации, чем согласится встречаться со мной. Я же хочу для него лишь лучшего! Хочу сделать для него все, чтобы мальчишка познал любовь. Настоящую, непритворную, нежную любовь, что воспевают в своих романах классики мировой литературы. — Я люблю тебя… — шепнул я, пользуясь моментом. Флаг все равно не услышит меня, лишь тихонько вздохнет во сне. Мы уже подъезжали. Надо было либо решаться, либо снова уходить ни с чем и выть в подушку ночью. Одно время, когда у меня только-только появились деньги, я баловался наркотиками. Таблетки самых разных форм и размеров, небольшие колбочки, шприцы и пятиграммовые пакетики с белоснежным порошком — всё это без конца валялось у меня в карманах и в бардачке машины. Так осквернить парня… И как ты будешь потом с этим жить? — Спишь? — я протянул руку к бардачку, украдкой погладив Флага по коленке. Казалось, что выпирающие косточки видны сквозь штанишки. Пошарив пальцами, я нащупал две упаковки «весёлых» таблеток. В тусклом свете фонаря я прочёл причудливое латинское имя препарата.

«Метиле́ндио́ксиметамфетами́н»

МДМА, проще говоря. Помню, как этот малец веселил меня на вечеринках и на рейвах. Под ним кричать и прыгать под отдающуюся гулкой вибрацией в груди музыку с басами было ещё веселее. Адам, как назовут его на улицах, «срубает» на раз, достаточно просто подмешать куда-нибудь, даже горький вкус не помеха. Зрачки в полглаза, готовое выпрыгнуть из груди сердце — вершина эйфории. Потом просто падаешь без сознания. С хрустом упаковки влезли в карман моих брюк. Я всё ещё сомневался, а правильно ли я поступаю по отношению к своему цветочку? Смогу ли я повторить это ещё разок? Бред! Это же всего ведь на пару часов! Это же будет не насильно! Чтобы не будить парня, я осторожно вынес его на руках из машины. Оказывается, лаборатория в «Black Hat Organization» — не единственное пристанище доктора. Это как второй дом, ранее ненавистный, сейчас — райское место. Передо мной типовая новостройка в девять этажей с новенькими окнами, на некоторых из которых ещё остались заводские наклейки. Я редко бываю в таких местах, тем более захожу внутрь… А как же я попаду туда? — Флаг! Мальчик мой! — я легонько тряхнул его обмякшее после трёхсот граммов крепкого коньяка тело. — М-мх? — еле слышно отозвался доктор. — Где у тебя ключи? В кармане? — А-ага! Поищи! Найдёшь! — хорошо, что я довёз его до дома. Бьюсь об заклад, в таком состоянии Флаг вряд ли бы дошёл даже до пешеходного перехода. Стараясь не показывать того, как я желаю обласкать его худенький зад, я вынул из заднего кармана его брюк небольшую звенящую связку ключей. С противным писком, тяжёлая дверь наконец отъехала вправо под давлением моей руки. Резкий запах перегара, сырости и рвоты ударил мне в нос, стоило только сделать шаг внутрь. Грязная лестница в непонятных пятнах, драные коврики и нескончаемые бычки от сиграет под ногами — все это вызывало необъяснимое чувство тревоги и вполне объяснимое чувство отвращения. С трудом добившись от Флага номер квартиры и этажа, я медленно, стараясь ненароком не вляпаться в блевотину, побрел к лифту. Раз десять беспрерывно нажав кнопку, я понял, что мне придётся переть на четвёртый этаж пешком. Боже, какой кошмар! Поднимаясь по лестнице, я окидывал взглядом пыльные окна, увядшие цветы, полуразломанные почтовые ящики. На втором этаже в углу почивал представитель местной интеллигенции. Я едва подавил желание харкнуть на его серую олимпийку. Но это хрустальное, милое созданьице, которое я заботливо нёс на ручках, не дало мне этого сделать. В его присутствии было мне как-то непривычно ругаться, грубо себя вести. Казалось, окутывающая его аура тепла наполняет светом даже этот зловонный, мерзкий подъезд, так похожий на наркопритон. Я долго искал нужный ключ среди трех в связке. Оказалось, дверь была закрыта всего на один оборот нижнего замка. Вот вроде учёный, а дверь не может нормально запереть! — Вау! Я дома! — доктор попытался поднять руки, но тело не слушалось. Он и так уже в овощном состоянии, но все же ему не хватает той самой эйфории, мир которой без стеснения покажет ему сэр МДМА. Лёгкий аромат чая в уютной квартирке Флага сразу же приободрил меня. Даже не разуваясь, я прошёл вглубь, ища спальню или хотя бы диван. Всего две комнаты, но все так красиво оформлено! Жаль в полной темноте я не могу разглядеть цвет обоев с причудливым узором. Хорошенькая софа, журнальный столик, декоративные колоски в вазе, плакаты каких-то рок-групп на стенах, по всей квартире раскиданы схемы и эскизы каких-то проектов, планов, ещё непонятно чего. А вот и спальня… Господи, глазам не верю, как раз то, что я и хотел! Огромная двуспальная кровать с неряшливо сбитым в правый нижний угол одеялом, напротив большое окно. Идеальное место для «романтик найт». Ещё бы свечами всё обставить, и будет просто чудо! Я аккуратно положил Флага на постель. Сев рядом и положив его ноги себе на колени, я начал снимать с него идеально белые кеды. А у него, до чего же забавно, всего-то тридцать седьмой размер! Не знаю даже, есть ли такой размер в мужских отделах. Да ему-то с его ста шестью десятью пятью сантиметрами роста вообще в детских магазинах одеваться надо! — Блэк, твою мать, что ты делаешь? — пьяно усмехнулся Флаг, когда я расстегнул ширинку его бежевых лёгких брюк. Я так люблю, когда он одет во что-то узенькое, подчёркивающее его худобу, наподобие его любимых джинс и широкой футболки. — Расслабься! Все хорошо! — я начал ласково стягивать с него штанишки, сделанные под спортивные. Наконец! Так долго я этого ждал, так долго я об этом мечтал перед сном, и даже просто закрывая глаза! Вот они, щуплые, матовые, словно фарфор, не покрытый глазурью, шёлковые ножки! Этот впалый животик, эти бедра, которые словно состоят из одних косточек, обтянутых кожей, эти совсем детские миниатюрные лапки сведут меня с ума!.. Доктор чуть придвинулся к моему телу, как бы разрешая мне снять с него одежду. Податливо подняв ножки, он был словно рад, когда я отбросил его брюки в дальний угол. — Дай попить! — нагло приказал мне Флаг. Странно, если уж кто-то другой разговаривал со мной в таком тоне, я бы, мягко скажем, разозлился. Но когда он… Я просто растаял! Пройдя на кухню, я сбросил с себя пиджак. Осень только началась, а этот дом уже вовсю отапливали заботливые комунальщики. Кухня тоже оказалась очень красивой, но маленькой (прямо как сам доктор). Упоенно улыбнувшись, я выкинул из кармана хрустящие упаковки таблеток на глянцевый блестящий стол, в котором отражался свет уличного фонаря. Натянутую ночную тишину разрезал шум воды, бегущей из-под крана. Глядя на то, как стакан постепенно наполняется и прозрачная жидкость уже вот-вот польется через тонкие края, я всё никак не мог собраться. Я миллион раз представлял себе ту самую ночь, когда Флаг разрешит мне, но здесь, в реальности, всё ведь будет совсем не так! Я много раз фантазировал, как я целую доктора в шею, как он тихонько стонет от наслаждения, как снимает одежду, и как я, заботливо держа парня за руку, чтобы тот не боялся, проникаю в его нутро. А вот и «sleeping pills»! Как раз отличная компания для Адама! Поставив полный стакан на стол, я, набрав воды в ладони, резко плеснул себе в лицо… Хватит ныть, тряпка! Где же тот непреклонный, жесткий и временами деспотичный Чёрный Шляп? Посмотри, в кого ты сам себя превратил! И это все из-за сопливого юнца? Да я, если будет надо, по стенке его размажу! Одним пальцем шею сверну! Конечно! Вот доктор сказал тебе, мол, принеси водички, и ты пошёл, словно в дворецкие ему нанимался! Четыре белые, хрупкие подружки-таблеточки мгновенно растворились в воде, оставив после себя лишь лёгкий осадок. Так же и растворилось все моё возбуждение, когда я, вытирая обувь о бежевый ковролин, прошёл из кухни в спальню. Мне вдруг стало ужасно тошно, захотелось кричать. Весь этот огромный ком из обрывков моих мыслей о своём подчинённом, воспоминаний с ним, нежных моментов, словно бросили в костёр. В моей голове пустота, темнота. Пустота, когда я дрожащей рукой протянул Флагу стакан с падением в небытие. Пустота, когда он, проливая на постель, оставляя темные водяные следы на своём извечном бумажном пакете, выпил залпом все до дна. — Блэк! — доктор, смеясь, искал глазами место, куда поставить стакан. — Блэк! Ты мой самый лучший друг! — Да, мой мальчик, да… На моих глазах резко навернулись слезы, голову окутало противное чувство тяжести, защипало в глазах. Как?! Сука!!! Сволочь! Как ты можешь с ним так?! Он доверился тебе! Открыл тебе свое сердце, разрешил видеть себя без халата! Ты пользуешься им, пользуешься тем, что он — глупый, неопытный мальчишка! Чтоб черти в аду тебя выдрали в зад в кипящем масле! Чтоб ты закончил в канаве, захлебнувшись собственной рвотой! Schwein!!! Исправь! Исправь, пока ты можешь!!! — А знаешь, Блэк… Не б… Не будь бы у… Не будь я у… Ученым… Я… Из вмиг ставших ватными пальцев выпал стакан, тут же разлетевшись на осколки от холодного поцелуя с паркетом.

Прости, котенок! Прости. Прости. Прости!!! — Прости! — расстегнув рубашку, я влез на кровать. Слезы разом выплеснулись из моих глаз, резво побежав по щекам. Как я мог?.. Но в то же время вау, я смог! Так противно от самого себя мне никогда не было. Но я хотел, я все ещё хотел его. Бросив рубашку на пол, я, поглаживая квелое, бессознательное тельце доктора, освободил его мраморный торс от худи кремового цвета. Я утер слезы внешней стороной ладони. Флаг и вправду прекрасен. Прекрасен, словно Афродита. В темноте отблески уличных фонарей отражались на его идеально-гладкой, глянцевой коже, и выпирающие ребра казались жемчужными. — Я не хотел! — сквозь слезы оправдывался я перед доктором, перед самим собой. Полностью обнажить его мне было труднее, я словно был не готов. Словно колючая проволока опутала мои запястья, когда я медленно стягивал последнюю оставшуюся тряпочку на теле Флага. — Я люблю тебя, Флаг! — противным, завывающим шёпотом произнёс я, снова разрыдавшись. Мне хотелось перестать, одуматься, позвонить в «скорую», ведь я смешал МДМА со снотворным. Но и одновременно с этим я не желал останавливаться. Ужасное чувство того, что я совершаю необратимое, сковывало мои движения, не давая наслаждаться процессом, не позволяя получать удовлетворение. И от того, что я издеваюсь над ним против его воли, пусть он и не чувствует этого, от того, что оскверняю своими действиями это невинное, словно ангелок, дитя, мне становилось ещё хуже, но мои руки вопреки всему моему существу тянулись к телу доктора, гладили его самые сокровенные места, лаская пальцами каждую косточку. Я совершал ужасное, я лишь хотел прикоснуться к Флагу по-особому, чтобы мы вместе тонули с головой в облаках любви. А что вместо этого? Вместо этого я насилую парня, пока он без сознания. Я не могу назвать это по другому. Когда страдает доктор, я не могу наслаждаться жизнью. Непонятно, я ведь получил то, чего желал! Дрянь ты! Дрянь ты последняя! — Будет не больно! — мой голос дрожал, прерываемый всхлипами, звучал нелепо. Я снова провел рукой по груди Флага. Алмазная плоть, фаянсовые вены. Он настолько худой, что я могу обхватить его щиколотку меж указательным и большим пальцами. Я не мог смотреть вниз. Я почти все соитие пялился на светильник над кроватью, и беспрерывно рыдал. Я никогда не чувствовал себя таким жалким, как в те моменты. Надругаться над бессознательным учёным — вот он, предел моего существования! Смущённо звякнула пряжка ремня. В этот раз я возился с ней дольше обычного, пальцы не слушались. — Я хотел как лучше! Стараясь быть как можно нежнее, все же это его первый раз, я заставлял кровать ритмично скрипеть под нами. Я боялся, что что-то пойдёт не так, что будет кровь. Но благо мои движения были настолько мягкими, что даже гусиный пух не сравнится с ними. Потом они стали чуть быстрее, потом я вошёл чуть глубже. Что-то всё равно кололо моё сердце. Это ощущение, будто Флагу больно. Я провел пальцами по его бархатному «сокровенному» — он был чуть напряжен, как я и хотел. Из моего горла то и дело вырвались стоны, но вслипы затыкали мне рот, я захлебывался слезами. Между тем я почувствовал, как сквозь мерзость, отвращение и тяжёлые грезы пробивается какое-то совсем иное, несравнимое с этими чувство. Словно внизу живота плещется кипяток, а тело уже перестаёт слушаться, коленки трясутся. И этот кипяток из низа живота горячим паром поднимается к грудной клетке, разливается по рукам, окатывает волной упоения всю мою настрадавшуюся душу. Я откидываю голову назад, закусив губу до крови. Это и есть то, ради чего я пренебрег благополучием девственного, нецелованного парня, ради чего согрешил. И во время финала я почувствовал пик оргазма неясно, приглушенно, будто звук, долетающий до меня издалека. Я снова разрыдался, теперь уже закусив руку, чтобы, не дай бог, Флаг не услышал то, как я, достигнув вершины блаженства, сожалею о содеянном. Господи, есть же всё-таки что-то чудесное в том, что ни одна душа в мире, кроме доктора, не увидит Блэк Хэта в слезах! Натянув брюки на прежнее место, я грузно упал на кровать рядом с парнем, тельцем которого наслаждался ещё минуту назад. В окно была видна тоненькая розовая полоска света, пробивающаяся над горизонтом. Я не мог спать. Раз за разом прокручивая в голове сегодняшнюю ночь, я как будто чувствовал, что моё преступление ожило в облике мерзкого чертенка, и всем своим весом село ко мне на грудь. Я прикрыл Флага одеялом, чтобы не простудили его противные сквозняки, и долго, заходясь плачем, целовал его всего. Целовал руки, плечи, шею, животик, лишь бы он простил меня, лишь бы те граммы МДМА навсегда стёрли из его памяти эту ночь. Ночь, когда грань между начальником и любовью всей жизни была уничтожена. Я не мог спать. Рассвет уже загорался пылинками солнца на куполах церквей, краснея от стыда.