Депрессия не признак слабости — это признак того, что вы пытались быть сильным слишком долго. © Зигмунд Фрейд
Леголас молча глядит на свиток в своих руках. Он на первом месте в рейтинге по результатам обоих испытаний и, по всем прогнозам, должен победить, даже если с треском провалится на третьем, заключительном этапе. Он пытается было приподнять уголки губ в подобии улыбки, но получается, откровенно говоря, отвратительно. Радости внутри нет, о всеохватывающем и абсолютном счастье, что так любят воспевать в красивых балладах, и подавно говорить не стоит. Все ведь знали, что так и будет, его победы были чем-то само собой разумеющимся. Всегда. И теперь ничего не изменилось. Глупо было бы ожидать обратного, когда сам и не считаешь это настоящим достижением. Принц ведь во всем всегда должен быть лучшим, просто обязан; иной результат будет недостойным великого имени, титула и прочего, и прочего… Леголас закрывает глаза, и устало закрывает лицо руками. Внутри отчего-то было совершенно пусто. Тоскливо так, но пусто. Будто все чувства, все эмоции разом исчезли, как ни бывало, оставляя вместо себя абсолютную, зудящую пустоту в груди. Что-то было не так, нечто выбивалось из этой идеально выложенной мозаики. Мысль крутилась на кончике языка, пульсировала в голове неясным туманным смерчем, никак не желая принять явные очертания. Слишком легкая победа? Нет, Леголас не сомневался ни в том, что Айнон сдержит свое обещание и сделает все в лучшем виде, ни в том, что проблем с самим поединков возникнуть не должно было; но как-то это слишком. Чересчур просто. Будто кто-то специально упростил ему задачу, подталкивая в нужном направлении, чтобы после… Сделать что? Напасть? Бред, слишком очевидно. Подставить, нанося удар в появившуюся брешь в его щите репутации? Да, в тесте по риторике он поступил неверно, сжульничал, но оно того стоило. И Леголас, не сомневаясь ни мгновения, поступил бы так еще раз и еще, и плевать он хотел на высокую мораль и нравственность. Ему нужно было победить, цена же важности здесь не играла. Честь и принципы хороши для юных горячих мальчишек, которым и терять-то нечего, но сейчас они были попросту неуместны. Никто во всем Эрин Гален не стал бы вести чистую игру, имей он возможность победить наименее болезненным путем. Это ведь не благой Ривенделл или пресвятой Лориэн, в конце концов. Выжить, следуя блеклым принципам морали невозможно — Леголас слишком хорошо знал это, чтобы пытаться доказать обратное, рискуя собственным будущим. Возможно, это было цинизмом, ужаснейшим лицемерием — если судить о том, сколько пыли любили пускать его собратья в глаза смертным, показывая лишь свою лживо-светлую, тошнотворно идеальную сторону, — но все знали, что только так можно жить. Не существовать, не выживать, а жить, забирая от жизни все. Не особенно веришь в бесконечно долгую жизнь впереди, зная, что не сегодня-завтра можешь умереть в одном из бесчисленных боев, вот так просто. И это не будет потрясением, лишь печальной обыденностью. А через пару лет никто и не вспомнит об очередной безликой смерти, лишь одной из тысяч, мириадов других. Леголас знал, что умереть готов. Это ведь в общем-то не так уж и сложно. Одно мгновение, секундная ошибка, и все, конец. Смерть — это выход, логичный финал бессмысленной истории, каких сотни. Умирать легко, порой чересчур легко. Жить — во сто крат сложнее. И, по правде говоря, Леголас давно уже не был уверен в том, что сможет справиться. Слишком уж манящими были мысли о том, что всего лишь небольшое усилие, совсем немного, и все разом станет до смешного просто. Что все просто закончится наконец. Леголас просто устал жить. Жить, с бесконечной болью в сердце, с продирающим до костей страхом, — потому что нет, Моргот возьми, он не идеален и никогда не был, он тоже боится и боится до дрожи, до белых пятен пред глазами, — жить, беспомощно глядя на то, как уходят все те, кто когда клялся быть рядом до последнего. Жить с презрением и равнодушием от собственного отца, последнего родного существа во всем огромном мире. Устал. Леголас просто хотел умереть наконец.***
Храванон раздраженно щурит глаза и трет переносицу. Все вновь пошло наперекосяк. Совершенно не так, как следовало бы. Нет, у них оставался еще запасной план, но… Гэлторн, его драгоценный единственный отпрыск, оказался совершенно бесполезен. Он вышел вторым на первом этапе и, как и следовало ожидать, с грохотом провалился на втором, выбыв едва ли не одним из первых. Даже подкупив добрую половину кандидатов и угрожая другой, они не добились ровным счетом ничего, обеспечив Его Высочеству легкую победу. Не то чтобы сам принц не постарался испортить половину планов, каким-то чудом заключив договор с одним из лордов, — Храванон не представлял, каким образом ему это удалось, но был точно уверен, что сам принц бы не справился. Не насколько хорошо. Это понимали если не все, то многие, выражая лишь молчаливое одобрение. Которого принц Леголас был достоин по-настоящему. Храванон рассеянно смотрит на стопку свитков на столе, а после переводит взгляд на распахнутое окно. Солнце садилось. Тонкие багряные лучи паутинкой оплетали темную листву, раскрашивая их тысячей оттенков золотого. Он переоценил собственного сына и недооценил наследника, — и, по всей видимости, будущего кронпринца. Осознавать это было неожиданно горько. Впрочем, кажется Он особенно раздосадованным случившимся не был. Это можно было бы считать странным, если бы Он сам не состоял из одних только странностей. Так что, скорее всего, все как раз таки и было в порядке. И Храванон решительно ничего не понимал. Ни цели, ни неясного желания его нового союзника поиграть с принцем в салки, проверяя того на прочность, пытаясь поймать на ошибке. Не понимал неожиданного спокойствия и до ужаса боялся, видя, как с каждым днем Он становится все больше похож на самого обычного эльфа, утрачивая все… иное. Будто скрывался, сливаясь с надетой на лицо фарфоровой маской нормальности. И это не могло не настораживать. — Хватит беспокойств и переживаний, Храванон, — с легкой насмешкой произносит давно уже не бесцветный, чуть хрипловатый голос. Мужчина вздрагивает и молниеносно оборачивается, сталкиваясь взглядом с ехидными льдинисто-серыми глазами. «Больше не золотые», — отрешенно думает он, устало вглядываясь в странно знакомое лицо напротив. — Отчего же смотришь так пристально? — деланно заинтересовано спрашивает визави, наклоняя голову на бок и позволяя пышной копне медно-золотых локонов закрыть лицо. — Могу я наконец узнать ваше имя? — произносит Храванон, тут же прикусывая язык. Эру, серьезно? Из всех возможных вопросов он решился задать именно этот? Он просто смотрит в ответ, молчит, лишь пристально вглядывается в побледневшее лицо эльфа, словно ищет что-то. И чуть улыбается, вполголоса отвечая: — Орофер. Зови меня Орофер.***
Трандуил прикрывает глаза, криво усмехаясь. Момент настал. Последний этап, устный тест по политике, король, по традиции, принимает лично в главной тронной зале дворца у всех претендентов сразу. Леголас стоит в начале одного из рядов, не слишком далеко, но и не слишком близко, упорно избегая взгляда отца, опустив голову, возможно, ниже, чем позволительно по правилам этикета. Бьет сигнальный гонг. Их время пошло. Леголас вскидывает голову, чувствуя, как каждая клеточка тела мгновенно напрягается. Самая сложная для него часть. Сейчас главное - сдержаться, не наговорить глупостей или не выпалить какую-нибудь откровенную чушь. Злить отца нельзя ни в коем случае. — Вопрос таков, — голос короля звучит нарочито равнодушно, гудением отзываясь от высоких сводов, и еще несколько секунд пульсирует в холодном мраморе под ногами, расходясь ровными кругами. — Торговый конфликт. Необходимо обозначить наиболее выгодную политику действий Эрин Гален в отношении Эсгарота, которая помогла бы увеличить прибыль, получаемую нами ежегодно. Параметры сохранены. Ваши предложения? На долгие несколько мгновений в зале воцаряется полная тишина, пока Леголас, наконец решившись, не вскидывает руку, жестом показывая готовность ответить. — Говорите, — звучит отстраненное разрешение и юноша кивает, откашливаясь. — Как известно, у нас есть два торговых пути, ведущих к Эсгароту: тот, что длиннее, и тот, короче. Голос повинуется ему не сразу и Леголас лишь неловко морщится, ощущая, как краска опаляет щеки, но все же продолжает. Одно лишнее чувство - и все может пойти наперекосяк, а этого он себе позволить не может. — Издавна мы используем только второй, отдавая предпочтение скорости, но забываем о преимуществах первого пути. На нем же встречается в разы больше точек, где можно бы было продать товар, получив лишь выгоду для себя, безо всякого убытка. Так зачем же нам продолжать использовать тот путь, пусть он и более короткий? Леголас слабо улыбается, отчетливо понимая, что подобного ему не простят. Хождение по грани может быть забавным только до тех пор, пока ты не осознаешь, что падаешь. А то, что он посмел наговорить сейчас, не идет ни в какое сравнение… Король, сидящий на троне, недобро щурится, одаривая сына нечитаемым взглядом, и уже хочет что-то сказать, когда тишину зала разрывает другой голос: — Ваше Высочество, Вы забыли о кое-чем. Леголас недоуменно оглядывается, тут же натыкаясь взглядом на смутно знакомые синие глаза говорившего, и задыхается. Валар, так вот в чем дело… Кажется, вот и причина его недавнего беспокойства. Те победы действительно достались ему поразительно легко, но странно было отнюдь не это. Странным был тот факт, что Гэлторн, сын Храванона, участвовал в испытаниях и каким-то образом умудрился дойти до финала. А еще было не менее непонятно то, что глаза у Гэлторна всегда были травянисто-зеленого оттенка и голосом он обладал совершенно другим. И уж точно от него никак не могло нести магией настолько сильно, что Леголас без труда почувствовал это, стоя на другом конце зала. Подобное могло быть, только если бы их связывали кровные узы, или Гэлторн внезапно стал бы обладателем силы, в разы превосходящей магию самого короля. Проблема же заключалась в том, что и то, и другое было одинаково невозможно и откровенно бредово. Леголас чувствует, как внутри накаляется горячий шар раздражения, едва скрываемой ярости. Это было странно, это было необъяснимо, это было неправильно, попросту невозможно и оттого противно ему до глубины фэа. — Продолжайте, — сухо печатает король. И Леголас гневно стискивает пальцы в кулаки. Разумеется, отец это тоже ощущал. Так отчего же ведет себя так, будто ничего не происходит? Очередная искусная ложь? Или… Нет, быть не может. — Его Высочество, верно, позабыл о том, каким путем идет первая дорога. А идет она прямиком через Эребор, королевство гномов. Наших противников. Врагов. Именно поэтому подобная идея поистине глупа, уж простите. — Ах, позвольте спросить, и что же такого страшного в торговле с гномами? — резко переспрашивает Леголас, из последних сил сдерживаясь. Не может быть, он ведь действительно чувствует эту силу, огромный поток чистой магии, исходящий от Гэлторна. Он ведь не сошел с ума, правда же? Нет ведь, нет… Смех так и рвется из горла, но Леголас лишь кусает губы, понимая, что одна подобная выходка, и это будет конец. Валар, что-то ведь действительно происходит, а его попросту никто не желает услышать… — Довольно, Леголас, — холодно цедит король, хмурясь, и эльф невольно сжимается под полным раздражения и разочарования взглядом отца. Нет, неужто опять?.. — Слышать больше ничего не желаю. Ты ошибся, сказав то, что не следовало бы. Гэлторн, продолжайте. Я бы хотел услышать ваше предложение.***
Леголас равнодушно глядит на таблицу результатов. Гэлторн, разумеется, выиграл в третьем этапе, что, впрочем, не сильно пошатнуло позицию самого Леголаса. Это было больно, неприятно, но терпимо. Он ведь победил, к чему же теперь размышлять о том, как именно это произошло? Собственная победа, понимание, что все решено окончательно и бесповоротно, приносит лишь краткое успокоение, на мгновение усмиряя ураган в душе. Но не больше. Это норма, обыденность, ничего больше. Стоит просто забыть обо всем произошедшем как о туманном и излишне раздражающем сне, и заняться наконец проблемами более важными. Стоило бы вернуться на границы, разобрать карты и последние отчеты, самому написать доклад, проверить, все ли есть, всего ли хватает… Забот полно, беспокоится о том, что уже закончилось и закончилось благоприятно, бессмысленно. — Его Величество просит вас пройти в его кабинет, — оповещает слуга, легко касаясь его плеча. И все планы тут же летят в костер, в одном из уголков разума, под приглушенные проклятия Леголаса. Встречаться с отцом не хочется совершенно. Они оба прекрасно знают, чем закончится очередная встреча, и это что-то не будет чем-то особенно приятным. Но посмей он не явиться - скандал обеспечен. Скандал, который сейчас никому не нужен, способный повлечь за собою слишком много неприятных последствий. Ослушаться прямого приказа короля - неслыханная дерзость, оправдать кою может лишь смерть. И, как бы заманчиво то не звучало, так рисковать Леголас себе позволить не мог. И с тихим вздохом он сворачивает в сторону отцовских покоев.***
Путь до кабинета занял пару минут, и вот уже Леголас стоит перед дверью из светлого дерева, не решаясь постучать. Отчего-то кажется, будто сделай он это сейчас - и произойдет нечто непоправимое, начинающее череду самых что ни на есть ужасных событий. Быть может, и бред, но своим чувствам Леголас доверять давно привык. Если не самому себе, то кому еще верить? Но, наконец решившись, он поднимает руку и осторожно стучит. — Входи! — доносится приглушенный голос из-за двери и Леголас, чуть поморщившись, нажимает на резную ручку. Дверь открывается совершенно бесшумно, и он потерянно замирает на пороге, не зная, что должен делать теперь. Отец, — король — сидит за столом в центре комнаты, пристально разглядывая старинный пергамент в своих руках. Он выглядит… уставшим. Леголас видит это - скорее просто чувствует - сквозь пелену маски непоколебимой твердости на отцовском лице. Конечно, король никогда не позволит кому бы то ни было застать себя врасплох, стать свидетелем минутной слабости. Но Леголас просто чувствовал это. Он не знал отца настолько хорошо, чтобы заметить, разглядеть сквозь толстый панцирь, никогда не знал, и вряд ли когда-нибудь узнал бы; но ему хватало просто быть сыном, чтобы ощущать эту усталость как свою собственную. — Леголас. — Король произносит его имя с какими-то особенным выражением: смесью детского удивления, раздражения и равнодушия одновременно. Так, как умел только один он во всем мире. — Вы хотели меня видеть, милорд? — спрашивает он, поднимая голову и твердо встречая пристальный взгляд малахитовых глаз отца. — Да, хотел. Наверное, мне стоило бы поздравить тебя, мой дорогой наследник, — говорит Трандуил, выделяя голосом последние слова. Он медленно поднимается с места, откладывая листки в сторону и выходит из-за стола, останавливаясь на расстоянии пары шагов от самого Леголаса, закладывает руки за спину. — Лгать не буду, особой радости я по этому поводу не испытываю. Что такого ты сделал? Лишь показал свои умения в бою, за которые стоило бы благодарить только твоих наставников и многовековой опыт, да за моей спиной сошелся с одним из лордов, скорее всего, с Айноном, заполучив тем самым победу и в первом испытании. Отчего же? Потому ли, что всего-то хотел обеспечить себе безопасность - или же просто знал, что самостоятельно справиться не в состоянии? — Я не понимаю, о чем вы говорите, владыка, — бесцветно произносит Леголас. Он не сильно поражен тем, что королю каким-то образом стало известно о произошедшем. В конце концов, это был лишь вопрос времени. Ничто в королевстве не случается без ведома Его Величества Трандуила — это знали все. Да и что ему грозит? Все уже свершилось, результаты стали достоянием общественности, и король уж точно никогда не придаст произошедшее огласке, тем самым ставя под удар собственную репутацию. Леголас знал это так же хорошо, как и то, что отец понимает, что он знает. И кривая ухмылка на губах Трандуила служила лишь подтверждением. Тот качает головой, не переставая улыбаться, и продолжает говорить: — Знаешь, а мне ведь не составило труда найти изначальный вариант теста, пройденного тобой. — Леголас вздрагивает словно от удара, не в силах сдержать удивление. Это было неожиданно. — Вот как. — Да, именно так. И знаешь, что еще? Ты вполне мог бы занять место второе, если не первое, при этом не рискуя выбыть из испытаний, из-за того, если бы кто-нибудь узнал о вашей очаровательной афере, и не нужно было бы выполнять свое - весьма сомнительное - обещание твоему благодетелю; уж не знаю, что именно ты должен был сделать. — О. — Леголас замирает, прикусывая губу. Услышать подобное было довольно... внезапно. Значит, все же часы, проведенные в библиотеке за кропотливым изучением пыльных талмудов и собственных записей, не прошли даром. — А теперь не потрудишься ли ты объяснить, что за слухи ходят о том, что на первом экзамене у Его Высочества случился едва ли не приступ, и он чуть было не напал на сына Храванона. И многие из присутствующих посчитали его безумным. Безумным, Леголас. Как, помилуй, я должен это понимать? Леголас застывает на месте, не зная, что сказать. Отец лишь молча смотрит на него, до ужаса равнодушно. Вновь разочарованно. В повисшей тишине он слышит мерные удары собственного сердце в груди. Слишком громкие, слишком быстрые, слишком... Просто слишком. Внезапно становится страшно. Страшно, как никогда прежде. Что-то случится, произойдет совсем скоро и это что-то будет самым важным моментом в его жизни — Леголас просто знает. — Это была случайность, — неуверенно произносит он, понимая, что, разумеется, это не оправдание. И даже не правда. — Случайность? — лицо короля искажает вспышка гнева. Он не говорит уже — шипит, опасно сужая глаза и подступая все ближе. — Леголас, мне плевать, что с тобой происходит, больно ли тебе, плохо ли, мне будет плевать, если ты и правда обезумел, мне будет плевать, даже если ты умрешь в один день. Мне будет плевать, слышишь? — Твори, что хочешь, сходи с ума, трави себя ядами, прыгай со скалы, но не смей, — слышишь, не смей, — порочить честь семьи, позорить меня своими жалкими проявлениями эмоций на публике. Пока ты не показываешь своих чувств, пока держишь маску, пока соответствуешь своему имени и титулу, соответствуешь мне, что ж — прекрасно, делай, что душе угодно. Но никогда не смей выставлять это напоказ, позволяя всему королевству узреть свой позор. Но нет, ты даже это понять не в состоянии! Леголас молчит, глядя на отца широко распахнутыми глазами, чувствуя, как кровь отливает от лица. Мутные от злости темно-зеленые глаза напротив сияют от ярости, холодного презрения и жгучей черной ненависти. Трандуил стоит уже почти рядом, в каких-то жалких паре дюймов, и юноша кожей ощущает обжигающие волны злости, исходящие от него. Каждое слово отзывается в груди новым приступом боли, разрушая ту хрупкую стену, выстроенную Леголасом в попытке укротить того темного, больного зверя в его разуме. — Мне жаль, что ты мой сын, — шипит король сквозь зубы, и, брезгливо поморщившись, отстраняется, разворачиваясь. — Убирайся. Мир Леголаса с пронзительным треском рушится. В последний раз.***
Леголас бредет не разбирая дороги, зная только, что должен идти. Остановиться нельзя ни в коем случае — вновь вернется боль. Нужно идти, просто бежать, бежать что есть сил, дальше, дальше, туда, где все исчезнет, туда, где все вновь будет хорошо, спокойно, правильно. По щекам градом катятся слезы, обжигая щеки, а грудь в который раз давит хриплый, отчаянный смех, что зачастую в сто крат хуже любых слез. Слезы смывают боль, забирая воспоминания - смех же лишь усиливает ее, оставляя лишь темное понижение, того, что это — конец, дальше не будет ничего. «Бежать, бежать, бежать», — набатом бьется в голове, «беги, беги, беги», — кричат птицы в багряно-алом небе, «беги», — шуршит листва, «беги», — вопит ветер в ушах. В разуме вспыхивают странные картины воспоминаний, сливаясь одна с другой. Теплые синие глаза вспыхивают болью, темнеют от страха яркие изумрудные, кровавый цветок распускается на белом платье, пронзительный крик срывается с губ. Кровь, теплая, липкая, пачкает пальцы, въедаясь под самую кожу, отпечатываясь каплями-шрамами на сердце, стекленеют карие глаза, бьет терпкий аромат диких ягод рябины и ежевики в нос, выскальзывает рукоятка меча из ослабевших ладоней. Воспоминания калейдоскопом безумия танцуют пред глазами, грохотом звенит чужой крик в ушах, чтобы спустя мгновение прерваться, повиснуть в воздухе неоконченной нотой. Леголас останавливается, хватаясь руками за горло. Сердце бешено бьется в груди, будто вот-вот вырвется, разрывая кожу. Вспыхивают в воздухе незнакомые льдисто-серые глаза, мягкая, чуть горькая улыбка исключает чужие губы, ласково касается солнце лучами отчаянно-золотых волос. — Хватит, дитя, — ласково шепчет ветер, и Леголас лишь подается вперед, безвольной тряпичной куклой падая в чужие теплые объятия. — Довольно страха, хватает боли. Не нужно бороться больше. — Спаси меня, — надрывно шепчет Леголас, смаргивая соленую пелену пред глазами. — Помоги, прошу... Я не могу больше, просто не могу... Он улыбается, и Леголас впервые за безумно долгое время чувствует лишь спокойствие. Чужие руки вкладывают ему в ладони холодную рукоять кинжала. И Леголас отчаянно улыбается, сжимая в пальцах лезвие. Алая кровь окропляет черную землю, покрытую морозными разводами. — Ты знаешь, что нужно сделать, чтобы это закончилось, — мягко произносит голос, и Леголас быстро кивает. Он знает. — Спасибо, — хрипло выдыхает эльф, сжимая в руке клинок. — Спасибо... Зеркальное лезвие в последний раз сверкает в лучах заходящего солнца, прежде чем утонуть в темной горячей крови. Ему не больно даже, не страшно, лишь совсем немного горько. Но в следующее мгновение все чувства разом исчезают. Теперь уже в последний раз. И Леголас улыбается. Теперь уже в последний раз.