где ты всегда можешь меня найти

Возможно, Ганнибал сам виноват, что позволил этой идее проникнуть в разум Уилла. Они слишком долго не занимались ничем, кроме попыток скрыться, и, возможно, поэтому Уилл решил, что такой способ справиться со своими чувствами будет лучше, чем просто взять собаку из приюта. Возможно, Ганнибалу стоило найти для Уилла новую цель, напомнить ему о несправедливостях, которые неизменно случаются в каждом уголке земного шара, чтобы спровоцировать у Уилла какие-нибудь еще эмоции. Но, как и всегда, к вечеру ужин был приготовлен, и, независимо от того, что он совершенно не хотел обсуждать случившееся, Ганнибал не мог отказать себе в удовольствии готовить для Уилла. На ужин была маринованная курица с карамелизированными овощами. — Уверен, в городе достаточно приютов для животных и бездомных собак, если ты так скучаешь по своим, — сказал он Уиллу, когда они сели за стол. Им стоит поговорить об этом сейчас, пока все не переросло в проблему. — Ганнибал. Да, я скучаю по своим собакам, но это не значит, что я пытаюсь заменить их тобой. Конечно же, их нельзя было заменить Ганнибалом. В мире вообще не существовало никого и ничего, что можно было бы заменить Ганнибалом. И все же. — Перенаправление своего желания завести питомца на человека может иметь последствия, которые ты пока что не осознаешь. Я могу привести пример такого конфликта. Или конфликт может произойти сам собой. Ходить с ним на прогулку. Стирать его одежду. Все это может спровоцировать ненужные сложности. Ганнибал подлил себе вина. — Ты беспокоишься о психическом здоровье? — Уилл невесело хохотнул. — С твоим прошлым, да и с моим? Ты действительно думаешь, что сейчас мы делаем что-то «нездоровое»? — Для человека лично, — осторожно начал Ганнибал, — нет ничего нездорового в реализации своих амбиций и открытии истинного «я». Гораздо более вредно подавлять естественный переход от мысли к плану, от плана к действию. Уилл изучающе посмотрел на него. Ганнибал посмотрел в ответ. — Ты же осознаешь, что это относится не только к убийствам? — сухо уточнил Уилл. Ну конечно же. — Самоактуализация абсолютна, — подтвердил Ганнибал. — Следовательно, ты мог бы начать наслаждаться тем, что — на время — принимаешь на себя роль собаки. Моей собаки. — Но я не собака. — И нет, и да. Все зависит от того, с какой стороны посмотреть. — Ты хочешь, чтобы я признавал тебя, как фигуру по определению более значительную. — Да, в определенных ситуациях, — сказал Уилл, поддевая вилкой еще один кусок курицы. Несмотря на намеренную небрежность тона, он достаточно доступно выражал свою точку зрения. Ганнибалу нравилось это. То, как сфокусирован Уилл, как он не оставляет сомнений в том, чего хочет. И, тем не менее, это была затея с куда более значительными последствиями, чем казалось на первый взгляд. Ганнибал предполагал, что позволить Уиллу иногда подавлять себя будет легко. Честный обмен: Уилл мог бы делать с ним, что хотел, а Ганнибал мог бы просто терпеть, чтобы убедиться, что после этого между ними не останется, или почти не останется, напряжения и недоверия. Но тот конкретный вид подавления, который Уилл выбрал, делал почти невозможным для Ганнибала отстраниться от происходящего и «просто терпеть». Когда Ганнибал предполагал, что они оба сублимируют желание близости друг с другом, он рассчитывал на то, что их желания носят одинаковый характер. Сам он знал, какой близости хотел — ее сексуального проявления, настолько же сильного влечения на физиологическом уровне, как то, что они уже имеют на эмоциональном. Но желания Уилла могли отличаться. Он хотел видеть Ганнибала на коленях, доверительно склоняющим голову ему на бедро… и это было близостью, но не сексуально окрашенной. А шансы Ганнибала на то, что эта окраска появится в их действиях, были невелики. Возможно, это и есть та близость, которой Уилл хотел от него. Собачья верность и послушание. — Это не то, чего ты ждал? — спросил Уилл. Ганнибал направил свои усилия на то, чтобы быстрее доесть блюдо. Судя по тому, сколько оставалось на тарелке у Уилла, он отвлекся на свои размышления и отстал, а было бы грубо заставлять собеседника ждать, когда он закончит. — Я ждал инструкций и я получил их, — ответил он. — Если это слишком неприятно, ты можешь сказать, — сказал Уилл, снова с этим выражением искреннего участия. — Разве это не цель — чтобы мне было неприятно? В том, чтобы пытаться мне угодить, когда ты можешь сделать что угодно, не будет никакой терапевтической ценности. — Или ты можешь уйти, как уже делал, — продолжил свою реплику Уилл. Он как будто даже не слушал. — Я не стану требовать от тебя выполнения обещаний, данных под влиянием момента. Не чувствовать взаимного желания со стороны Уилла было ужасно, но еще хуже оказались эти проявления жалости. Как если бы Ганнибал был настолько слаб, что мог сломаться, если его назвать уменьшительным прозвищем и потрепать по волосам. Уже не имело значения, что в первый раз он встал и ушел, потому что если Уилл хочет издеваться над ним с помощью ласковых касаний и поощрения послушания, это по крайней мере будет достаточно интимно. Даже интимнее, чем порезы или удары, в каком-то смысле. — Я сделаю то, что ты хочешь от меня, настолько хорошо, насколько смогу, — он сказал Уиллу, и это прозвучало скорее как угроза, чем как обещание, но какая разница. — Я знаю, — Уилл еле слышно вздохнул. — Я знаю.