why did you keep silent?

— выпусти, блин! — ронан с силой упирается коленями в крышку багажника. — кавински! морщится. потому что ему хочется сказать «джозеф» вместо этой гребаной фамилии, об которую он уже себе весь язык стер, но ему нельзя: никто в школе не должен знать, что два непримиримых врага не такие уж и непримиримые и даже иногда проводят ночи вместе. никто не должен знать, что «джозеф» выскакивает изо рта ронана все чаще — с придыханием, в полустоне, с шепотом или не выскакивает вовсе, потому что этот самый рот очень сильно занят. ему нельзя говорить «джозеф», но он обязательно когда-нибудь проебется. ему смертельно хочется сказать «джози» и уехать с ним на его гребаном митсубиси, в багажнике которого тот запер его всем на потеху. — кавински, блять! сука! — снова кричит он и со всей силы пинает ногой крышку. багажник открывается неожиданно резко. — слыш, утырок… — кавински, конечно же, тоже нельзя. он выдал позапрошлой ночью сдавленное «ронан, детка», и этого, видимо, хватило сполна, чтобы эти два дня сыпались отборные оскорбления. так и не вытащив сигарету изо рта он говорит: — прекрати ломать мою машину. ронан рассматривает его, кажется, непозволительно долго. за спиной у кавински стоит его свора, еще какие-то ребята — они лыбятся и хохочут. у него есть еще пара секунд. — ты меня сам закрыл, мудила. — наконец, ронан поднимается и грубо отпихивает в сторону чужие руки. — убрал клешни свои! он старается не смотреть, но все равно видит, как кавински еле заметно дергает уголком рта, давя улыбку, как умело маскирует это очередной затяжкой. он старается не смотреть, поэтому бьет резко, почти вслепую, но он так часто это делал, что не промахивается. упавшую сигарету он тушит ботинком и молча уходит. никто не должен знать, что чем изощренней выходки кавински, тем сильнее тому хочется забраться к ронану в постель. никто не должен знать, что одиночный удар от ронана означает «сегодня».