why did you keep silent?

этот заход в сон оказывается намного жестче предыдущих двух. джозеф успел нагрезить стопку дипломов, пять удостоверений и теперь вернулся за гитарой. на кой черт фредерику гитара он понятия не имеет, но тот хорошо заплатил и слезно умолял достать «точно такую же, как у папы». разъебал, наверное, а теперь не знает как выкрутиться. что-то это напоминает… а, точно, пиздюка линча и камаро. в роли папочки — гэнси. джозеф успевает подумать над аналогией и хихикнуть, пока летит по направлению к земле. он падает на раскаленный асфальт тротуара на небольшой улочке. содранное плечо адски жжет — джозеф, придерживая руку, встает на ноги и оглядывается. какой-то неизвестный ему городок — впрочем, это совершенно неважно. он тут только ради музыкального магазина, что ютится между кафе и прачечной. выбор скуден, но в витрине он замечает гитару нужной ему модели. просто прекрасно — украдет не только из сна, но еще и из магазина. правда, чуть позже, а сейчас ему нужно немного передохнуть. все так же придерживая руку, джозеф садится на тротуар. — подвинься, блин, — говорит он сердито и толкает чью-то ногу. — пустая улица! но нет, надо жопу прислонить именно тут. ему не отвечают, но послушно двигаются. джозеф достает пачку из кармана и кое-как вытаскивает губами сигарету. огонек зажигалки услужливо вспыхивает возле его лица. — зачем ты тут? я ненадолго, — говорит джозеф. — ты всегда ненадолго. он не знает, что ответить. да и надо ли. он не планировал задерживаться и уж точно не планировал эту встречу. дым сигареты мерцает в быстро сгущающихся сумерках. пора уходить — в темноте ни черта не видно, а тратить энергию на освещение он не хочет. да на улице даже и фонарей нет — он как-то позабыл про них, когда придумывал локацию. джозеф докуривает и встает, и совсем не замечает руку, что еле касается его разбитого плеча. рана горит болью, и он просто физически не может чувствовать, как чужие пальцы проводят совсем рядом с уже налившимся синяком — легко, невесомо. чтобы не поймали. чтобы никогда даже не узнали. через минуту громко звенит сигнализация, разрывая застойную тишину. джозеф выходит из магазинчика с гитарой под мышкой, следом выбегает хозяин и требует вернуть инструмент. ухмылка, взмах рукой и три метра бегом — и джозеф выныривает из сна, напоследок отметив, как быстро городская улочка тонет в темноте подступающей ночи. он неумышленно забыл про фонари и тем самым обрек ее и всех ее обитателей сгинуть не очень приятным способом — в полном неведении что же лежит по ту сторону темноты и тишины. а там ничего больше нет, кроме рассыпающихся сновидений, вонзающихся друг в друга острыми иголками. это точно может описать собеседник джозефа — в последнюю минуту он ступает прочь из сна и смотрит на расстоянии, как бьются друг о друга фасады домов на улочке, когда пространство начинает заворачиваться и сужаться. как лопаются стекла и гнутся деревья, как жители, пусть они и не настоящие, бегают в страхе и панике, как умирают прямо тут же, среди хаоса и темного неба. собеседник смотрит на мертвое пространство сна, оставшееся после джозефа. одно из многих, которые тот создал и за ненадобностью выкинул. он всегда оставляет после себя только разрушения и опасную пустоту. такую же опасную, как дыра в сердце, что становится все больше и больше с каждым разом и начинает превращаться в зияющую рану, что кровоточит с уходом джозефа. *** музыка пожирает его заживо. как и алкоголь. как и таблетки. и кто-то рядом целует так горячо, что плавится кожа. или ему кажется. наверняка, кажется. не надо было мешать все вместе. не надо было мешать их всех вместе на этой гребаной вечеринке. джозеф отвечает на поцелуй. язык, лизавший до этого его губы, забирается ему в рот. упоительно глубоко. он обхватывает его губами и сосет в такт музыке. руки повсюду. джозеф находит свои и обнимает того, кто лежит на нем сверху. влажное тело приятно изгибается, давление на грудь усиливается, когда партнер прижимается сильнее. джозеф чувствует вкус какого-то сладкого коктейля на губах и длинные волосы, ниспадающие ему на лицо, и упругую грудь под своими ладонями и… постойте-ка. джозеф открывает глаза и приспускает солнечные очки. ах, так это девочка… не то чтобы он удивлен, но совсем чуть-чуть да. потому что еще десять минут назад ее тут не было. вроде бы. либо прошло намного больше, чем он помнит и ощущает. прокопенко справа от него ехидно улыбается, кажется, поняв причину заминки. ладно, джозеф отомстит ему позже. а пока он совершенно не против, что на нем скачет какая-то девица. он совершенно не против, что делают они это практически у всех на виду. если бы джозеф мог сосредоточиться и посмотреть внимательнее, он бы заметил, что они тут не одни такие. но ему все равно. томление внизу живота снова начинает набирать обороты, а дыхание сбиваться. он сдвигает белые очки обратно на глаза, и они продолжают. время движется совершенно не линейно. иначе как объяснить, что перед этим он потерял пару часов, а теперь будто завис в моменте и все никак не может выбраться из этого клубка ощущений? он уже абсолютно без сил. и без каких-либо мыслей. ему до одури хорошо. чертовы таблетки, которые он запил чьим-то манхэттеном. странно, что он знает название, потому что разбираться в штуках, которые выглядят сложнее водки — вообще не в его стиле. девочка давно ушла… вернее, сменилась. и не один раз, кажется. джозеф не чувствует своего тела, может только дышать — рваные вдохи и выдохи, больше похожие на стоны. вокруг — пропасть, куда он падает и все никак не упадет. чувствительность возвращается. вместе с ней и ладони, гуляющие по телу, — их слишком много для того, чтобы они были его собственными. как же приятно... джозеф переворачивается, подставляя под прикосновения спину. он натыкается на прокопенко совсем рядом. его растрепанные светлые волосы контрастно выделяются на черном постельном белье — зрелище завораживает. джозеф видит каждый волосок на подушке. прокопенко запрокидывает голову, и в поле туманного зрения мелькает его распахнутый рот и зажмуренные в наслаждении глаза. джозеф припадает к восхитительной нежной коже открывшейся ему шеи и широко ведет языком до подбородка. влажный рот — он самозабвенно лижет его. он знает прокопенко на вкус. очень хорошо знает. джозеф прерывает поцелуй и снова переходит на шею. что еще он хорошо знает — что у ильи абсолютно точно нет никаких татуировок на ней. если он, конечно, не умудрился успеть за те несколько часов, которые потерялись. и то он навряд ли бы стал бить точно такой же рисунок, как и у него. джозеф медленно отстраняется. сконцентрироваться удается с трудом, но то, что перед ним вовсе не прокопенко, он понимает четко. тот по-прежнему справа, где и был весь вечер. на его недавнем месте джозеф видит себя. сначала он думает так. но это неправда. это намного хуже. со вторым собой, если бы такое и могло произойти, он бы справился. все просто: куда ты, туда и… ты — одни мысли, одни желания, одни потребности, удобно помноженные на двоих. но тут… черт, ЕМУ здесь точно не место. потому что джозеф до сих пор не знает, как вести себя со своим двойником. да даже это определение претит ему. он называет его просто — джей. по первой букве собственного имени, на большее его не хватило. джозеф тысячу раз пытался разобраться, кто он ему. он сам, который застрял во снах? лучшая версия, в которой он смертельно нуждался когда-то, но так и не смог стать похожим на него? ошибка, которая должна была находиться далеко за пределами возможности прочих людей ее обнаружить? никто не должен был знать о джее. и о том, что джозеф был когда-то достаточно слабым и настолько увязшим в ненависти к себе, чтобы намеренно сотворить кого-то, кто спасет его темную душу. был нужен точно такой же джозеф, только несломленный. далее история развивалась стремительно и не по сценарию. впрочем, как и все в его жизни. джей получился отличным, почти таким же. только слишком хорошим. в его сонной жизни не присутствовало все то, что в достатке херачило джозефа в реальности: последствия снов, ненавистная школа, ненавистные люди. ему не нужно было использовать арсенал улыбок — от еле заметной, вежливой, редкой, до широкой и безумной, обещающей несколько подстав в скором времени. его не желали убить, в конце концов, и сжечь на гонках вместе с машиной. чем больше джозеф сопротивлялся, тем больше был вынужден становиться типом, от которого не ждали ничего хорошего. хорошее чревато осложнениями — это он выучил достаточно быстро. а джей не менялся. при каждой встрече во снах джозеф все четче осознавал разрастающуюся пропасть между ними. он стал забывать, каково это быть таким морально незаляпанным и свежим. без примеси бензина на коже, без препаратов в крови, без едкой тоски на душе. джозеф снова хотел стать таким, каким был. ему снова нужно было спасение. ему нужен был джей. правда, со временем это его спасение приобрело извращенный и грязный оттенок. джозеф наклоняется и отчаянно целует джея. он не позволял себе этого во снах, боясь, что тот просто исчезнет и никогда впредь не появится. он не позволял себе этого в мыслях, потому что удержаться бы уже не смог и наплевал бы на пункт первый уебанских правил джозефа кавински: «не засасывай чувака из сна, по которому ты течешь как сучка, иначе ты его больше никогда не увидишь». но теперь можно было. он перенес его. нагрезил. приснил. воплотил в реальность. какие угодно слова годятся — джозефу плевать, если он может вылизывать рот джея, как свихнувшийся маньяк. как это получилось? «ты слишком много думаешь, ронан, отключи голову», — учил он бритоголового пиздюка, когда тот пытался нагрезить папочке новую машину. и в результате проебался сам. сегодня подача электроэнергии к его голове работала с лютыми перепадами: он даже не замечал, как вырубался. джозеф рычит и сильно прихватывает джея за нижнюю губу. туман в мыслях принимает отчетливое очертание неприличного слова, которое описывает всю ситуацию. что он делает?.. вероятно то, что желает больше всего на свете. и даже не сразу соображает, что руки, упирающиеся ему в грудь и отталкивающие, — это не чьи-то, а джея. тот лежит под ним, не смея даже вдохнуть, и его хватает только на такой молчаливый протест. на лице — совершенно беспомощное выражение. джозеф разглядывает его и примеряет на себя отображение этой эмоции, которую испытывал последний раз очень давно. он готов поклясться, что сейчас его попросят прекратить трогать и гладить, или что там делают руки джозефа без его ведома, пока он сосредоточен на лице. он все еще под кайфом и тратит уйму сил, чтобы снова не накинуться с беспорядочными поцелуями. ему резко становится жарко от одной мысли об этом. джозеф стискивает зубы и умоляет свою левую руку не лезть ниже пояса проклятых узких джинсов. слишком узких, чтобы он был в состоянии оценить ущерб, который нанес своими ласками. — здесь так горячо, — первое, что говорит джей. джозеф сразу понимает, что это никакая не метафора — в зале реально жарко и душно, как в аду. «ох, если бы ты только знал», — думает джозеф, способный сейчас уловить только разлитое пламя двух их тел. — все еще недостаточно, — отвечает он и снова тянется к джею. легко проводит носом по щеке, и целует в ухо. отказа он не услышал и логично предположил, что можно продолжить. — так нельзя, — слышит он тихий голос. можноможноможноможно. он ведет языком по линии челюсти и снова касается губ джея. тот отклоняет голову, избегая поцелуя, его руки напрягаются — он отталкивает джозефа одной, а второй вытаскивает его ладонь из своих джинсов, куда та все же проникла. тщетные попытки отодвинуться рождают между его бровей хмурую морщинку. тоже неизвестное джозефу выражение — с собственным лицом он такое не проделывал. недовольное выражение обычно имеет у него вид саркастично приподнятой брови и ледяной усмешки — это все, что собеседник получает, когда джозеф недоволен. получает и ссытся, боясь последствий. — перестань, — не выдерживает джей, пытаясь сдержать напор джозефа. ну вот и оно. самое тупое стоп-слово, которое он когда-либо слышал. надо ли говорить, что оно совершенно не действует? вернее, действует, но в обратную сторону — отказы заводят его. так получилось, что их всегда было очень мало, поэтому каждый на вес золота. джозеф привстает и меняет положение, нависая теперь над джеем, расположив руки по обе стороны от него. ужасно сильно хочется опуститься и потереться пахом о вздыбленную ширинку, почувствовать, как грубый материал царапает нежную кожу. их голые животы тогда коснутся друг друга, и все их татуировки, особенно маленькие крестики, соединятся своими чернильными гранями и… он резко хватает мешающиеся и все отталкивающие его руки и задирает их над головой джея, утапливая в матрас. сейчас бы очень пригодились наручники, которые всегда пристегнуты где-то в изголовье их со сворой кровати, но да ладно, он справится и так. отчаянное сопротивление чувствуется в напрягшемся под ним теле. если минутой ранее джей еще надеялся мирно избежать непрошенного контакта, то теперь, вероятно, понял, что слова тут не помогут. ничего не поможет, на самом деле. джозеф скрещивает руки джея и удерживает их своей правой. левая снова прокладывает свой маршрут туда, откуда ее так беспардонно вытащили. пальцы скользят по лицу, задерживаются у губ — джозеф почти готов умолять, чего он в жизни никогда не делал, чтобы джей разомкнул их и он смог бы погрузить пальцы в этот восхитительно горячий рот. далее шея, грудь, сводящий с ума крестик, впалый, гладкий живот. джозеф прижимает ноги джея своими, потому что тот активно начинает вырываться. джозеф широко улыбается, смотря за попытками джея прекратить все это, — тот даже не думает просить и только дергается. золотая цепочка, свисающая с шеи джозефа, касается его бледной кожи и танцует на чернильных рисунках. удивление в глазах джея сменяется паникой — джозеф тратит огромные силы, чтобы сосредоточиться и не пропустить этот волнующий момент, когда джей наконец поймет, что все произойдет так, как того хочет джозеф. вдруг становится интересно, почему он молчит. джозеф не добирается до джинсов и перемещает руку, крепко стискивает подбородок и поворачивает голову зажмурившегося джея к себе. он мгновение рассматривает его, а потом наклоняется к уху. — ты не можешь даже сказать грубость, не так ли? — шепчет он. — ты слишком хороший для этого. джозеф не помнит, был ли он сам таким когда-нибудь. должен был быть — несогласным, но покорным. терпящим, когда ему заламывали руки. — скажи, что я мразь. тварь. конченый, — продолжает он. — ну давай же! что-нибудь гадкое. покажи, как ты разочаровываешься во мне сильнее с каждой секундой, если уж моих снов не достаточно, чтобы без оглядки сбежать от меня. он уже не шепчет, но шипит. негодование сменяется злобой, а та в свою очередь агрессией. он хочет реакции джея, хоть какой-нибудь. — почему ты оставался? — спрашивает он. — раз за разом подчищал сны за мной. скажи, что я ебаный наркоман и что буду гореть в аду, как только наконец-то сдохну. говори! но тот по-прежнему молчит, и только его загнанное дыхание касается лица джозефа, который с силой сжимает подбородок. ему плевать, что первое, что чувствует джей в этом мире — это жестокость своего сновидца. джозеф уже не может остановиться и совладать с собой, как будто все его желания не просто воплотились в реальность вместе со сном, но начисто смыли все связные мысли из его головы. с чем не справился алкоголь, то окончательно рушится сейчас. — я не хочу. джозеф скорее даже не слышит, а чувствует пальцами, как джей произносит это. — Я хочу, — отвечает он. «и всегда хотел. ты мой сон. мое спасение. моя погибель, в конце концов. я создал тебя» — ты мой. джозеф убирает руку вниз — пуговица и молния на джинсах джея расстегиваются им мгновенно. он немного поднимается и дергает их вниз. вид возбужденного джея заставляет его замереть. это кажется невозможным, потому что… «перестань», «я не хочу». но он видит то, что видит: джей очень хотел скрыть свою заинтересованность, но получилось хуево. вернее, охуенно. джозеф не сводит глаз с его лица, когда обхватывает ладонью член, и слышит его стон — вынужденный, но такой искренний — райской музыкой заливающийся в уши. так вот почему он молчал. — вот же гаденыш, — ахает джозеф. вор, который сам был так восхитительно обманут. он ведет рукой еще раз, чтобы точно удостовериться, что ему не показалось. джей выгибается навстречу прикосновению. — поверить мне могу, — джозеф не знает куда смотреть: то ли вниз, где они оба абсолютно одинаковы и возбуждены, то ли наверх, на лицо джея, который не перестал хмуриться, только теперь уже от жгучего удовольствия. — почему ты молчал? он не ждет ответа прямо сейчас, но ему безумно интересно, как тому удавалось притворяться все это время. каждый свой сон джозеф покидал с досадным чувством, что снова подвел джея, а значит и самого себя. и каждый заход тихо радовался, когда неизменно встречал его. потом помешательство приняло вид неоправданной грубости и отстраненности — он ненавидел себя еще больше за трусость и за жестокость, с которой относился к нему. его чувства были замкнутым кругом — чем больше он любил, тем больше злился, потому что не мог признаться. а теперь выходит, что страдал не только он один. джозеф пытается порыться в памяти и вспомнить, было ли что-то подозрительное, что он не знал, как расценить, но нет: джей с успехом обманывал его. — потому что если ты не мог признаться, то как мог я? — джей теперь пристально смотрит на джозефа. в его светло-зеленых глазах нет абсолютно никакой обиды. там много смирения с фактом, что откровения никогда не вырвутся у них обоих. и еще много радости от того, что это все-таки произошло. их поцелуй затмевает все прочие ощущения. сладкий и долгожданный, сначала нетерпеливый — они впиваются друг в друга с совершенно диким рвением — затем замедляющийся. джозеф смакует мягкость губ, и вкус, и движения жаркого языка. в голове — только они. внешне похожие как две капли воды. и как оказалось, не такие уж и разные внутри. джозеф вспоминает, что кроме языка у него есть и руки, и вообще все тело, которым он может прижаться плотно-плотно. и гладить, и царапать, и сжимать. он делает так, как понравилось бы ему самому, на миг вспоминая, что джей — это он сам и есть. только лучше, намного лучше. и джозеф скорее сдохнет, но больше не подведет его. особенно теперь, когда они всегда будут рядом. то, что он получает в ответ, превосходит все его смелые ожидания. он получает не тупую покорность, которую представлял, когда позволял себе думать о джее, он получает взаимность — яркую, трепетную, в которую даже верится с трудом. на миг джозеф боится, что они сольются в одно и снова станут джозефом и тем, кого он должен нагрезить, потому что устал справляться в одиночку. но минуты идут, и их по-прежнему двое. джея не развоплощает, он не переносится обратно в сон, он не становится прозрачным, как привидение. джозеф не знает всех вариантов, но он безумно рад, что ничего из этого не происходит. он напирает и напирает, ничего не соображая, боясь, что если отодвинется, то произойдет что-нибудь страшное, вроде ладони на груди, снова отталкивающей его. он все еще держит руки джея над головой и отпускать не планирует, пока не слышит: — тише, джози. и тогда он окончательно сдается. дальнейшее похоже на какой-то аттракцион возможностей его тела выдавать все ощущения, на какие он только способен: от прикосновений пальцев к его лицу, самыми кончиками, которые жгут адским огнем, до чувства, что он тонет. метафорически, но от этого не менее живо — в светло-зеленых глазах, во влажном рту, в самом джее. все глубже и глубже. когда-нибудь это погубит их. но пока происходящее — настоящее спасение, как того хотели сновидец и его сон.