why did you keep silent?

      четвертое ноября. обычный день, выпавший на вторник. школа, тоска и холод. три дня после его дня рождения, которое он ненавидит, особенно теперь. потому что оно у него есть, а у кавински теперь не будет.       четвертое ноября. ровно четыре месяца ПОСЛЕ.       даты, как засечки в памяти, крутятся у ронана в голове, отсчитывая сколько прошло дней, часов. четвертое июля, бам!, августсентябрьоктябрьноябрь, солнце сменяется тучами. сколько еще? сколько еще, ронан, ты будешь вести отсчет?       как же он устал.       слившись с истории, ронан выходит из школы. через две минуты телефон начинает вибрировать в его кармане входящим звонком, который, впрочем, скоро замолкает. не надо даже смотреть на экран, чтобы знать, что это гэнси, заботливый и удрученный затянувшейся апатией друга. ронан готов ради него на все, но не сейчас. сейчас ему нужно уехать.       он заглушает машину на поле, среди сотни белых уродцев, что мокнут сейчас под дождем. что будет с ними через год? через два? увязнут колесами в земле, покроются пылью, ржавчиной и непроходящим чувством собственной никчемности? ронан, например, ощущает себя так уже сейчас.       он выходит из бмв и пересаживается в мицубиси, ближайший к нему и способный укрыть от ливня. после теплого салона ронан попадает будто в морозильник, но терпит, просто кутаясь плотнее в куртку и накидывая капюшон. он сидел в машине кавински только один раз, и эта ее копия оказалась точь-в-точь. он помнит, как все должно быть внутри.       устроившись поудобнее на сиденье, ронан трогает рычаг переключения скоростей, ведет ладонями по рулю. затем он подается вперед, опирается головой на скрещенные руки.       и позволяет себе зарыдать.       именно позволяет. он сдерживался как мог все эти четыре месяца и он больше не в состоянии. истерика пробивается наружу постепенно, будто не веря, что теперь можно. и когда она накатывает полностью, ронан задыхается, цепляясь за руль ослабевающими пальцами.       он озлобленно рычит — на себя, на кавински, на невозможность все вернуть, на свои сны, в которых видит его, будто живого, каждую ночь, каждую гребаную ночь. он боится спать, зная, что джозеф ждет его там. нереальный, такой, какого ронан хочет сам, выдуманный, податливый. это неправильно. ронан попадается в эту ловушку из раза в раз, и он ничего не может поделать. только знать, что так неправильно. но все пройдет. когда-нибудь.       успокоившись, ронан откидывается на сиденье. дождь колошматит с прежней силой, заливая лобовое и делая вид из окна размытым и меняющимся. ронан рассеянно рассматривает белые машины, которые из-за пелены дождя кажутся искореженными и сломанными, и представляет, как джозеф грезит их одну за другой. в некоторые ему нужно сесть, чтобы понять, можно ли ездить, а по некоторым сразу видно, что нет.       он снова задается вопросом, что будет с ними спустя время. что, если поле найдут? когда-то же это должно произойти. машины увезут на свалку, праздно озяботясь вопросом, откуда их тут столько и почему они такие странные, да и только.       их увезут, и у ронана не останется больше ничего.       он должен сохранить это место. чтобы оно не менялось, чтобы его никто не смог найти, кроме тех, кто уже был здесь. сделать так, чтобы чужаки просто не видели машины и даже не хотели ехать сюда.       нужно поспать. он долго не продержится, но обязан попробовать. утомленный слезами, ронан проваливается в сновидение.       у него не получается. слишком мало времени, слишком поверхностный сон. раздосадованный, он открывает глаза и натыкается на внимательный взгляд скова, сидящего на пассажирском сидении.       свора кавински, умершая на треть, сплоченная еще больше, чем при жизни джозефа, все так же предана ему. и предана им. их теперь трое, они озлоблены и безумны, как никогда раньше. они не любят, когда с ними заговаривают. они не выносят даже упоминания имени кавински. ронан до этого момента не мог разобраться, было ли это ненавистью к джозефу или же безграничной любовью. но теперь, смотря на скова, он понимает, что это любовь. их больные односторонние обожание и покорность превратились теперь в сгусток плохо поддающихся контролю чувств.       и взгляд, направленный на ронана, вовсе не сулит ничего хорошего. сков шевелится и тянет к нему руку. когда он разжимает ладонь, на ней оказывается пара зеленых таблеток кавински.       — это последние, — сипло говорит сков, — постарайся не потратить их зря. что бы ты ни делал.       он все так же пилит ронана взглядом, все еще не доверяя ему. либо он сознательно не хочет доверять кому-либо еще.       ронан проглатывает сразу обе. вторая и последняя попытка сделать поле нетронутым. он делает это для них четверых. это все, что осталось от джозефа.       сотня белых машин, бликующих каплями дождя под выглянувшим солнцем.