***
На следующий день По пути к себе в офис я старательно отмахивалась, будто от назойливых мух, от мыслей, лезущих в мой и так забитый до предела мозг. Призвав весь свой здравый смысл, всë моë существо пыталось найти логическое объяснение событиям последних дней. Все они были словно кусочки одной большой картины, которая норовила вот-вот принять целиковый облик, однако не хватало одной детали; еë отсутствие раздражало и вводило меня в ещë большее заблуждение, отчего на сердце становилось настолько беспокойно, что сидеть в автомобиле было практически невозможно. В добавок ко всему этому надо мной, словно грозовая туча, нависло плохое предчувствие. Оно было точно человек стоящий рядом и пристально смотрящий за твоими жалкими попытками выпутаться из верëвок, стягивающих конечности с каждым разом всë сильнее и сильнее. Кажется, вот! Ты почти освободился от пут! Но нет. Стоит вновь обратить свой взор в сторону того странного человека, стоящего, казалось бы, вдали и не делающего абсолютно ничего, лишь наблюдающего, и те самые верëвки, точно змеи, вновь стискивали запястья и щиколотки, возвращая тебя в ненавистную агонию и заставляя проделывать все манипуляции снова и снова…***
(Какое-то время спустя) По приезде в офис я так и не успокоилась, а тревога, засевшая глубоко в моëм сердце, никуда не исчезла. «Не время, Лейя, не время! Ты подумаешь об этом потом, когда вернëшься домой. А пока — чистая логика, стальные нервы и холодный разум», — «подбодрила» себя я и принялась перебирать заполонившие мой стол бумаги. Час. Второй. Третий. Бесконечная вереница звонков, посетителей и чëрных букв на бесконечных листах бумаги. Ничего нового, ничего из ряда вон выходящего, как и звонок от секретаря мистера Бëркли с просьбой приехать к нему в ближайшие два часа. «Этот рабочий день закончится, осталось потерпеть совсем немного», — внушала себе я, небрежно бросая некоторые из своих вещей в сумку, после чего вяло, но быстро направилась в The Berkley Corporation.***
Длинный, серый и, казалось, бездушный коридор, поражающий своей звенящей тишиной в такое время, когда все углы здания должны были быть переполнены людьми. Ступая по керамогранитной плитке, внешне похожей на мрамор, я слышала лишь отражëнный от стен звук стучащих каблуков, эхом разносившийся по всему помещению. «Гнетущая, однако, атмосферка», — как-то судорожно мысленно усмехнулась я. Дойдя до нужной двери, тихонько постучала в неë, открыла и оказалась в небольшом «предбаннике». «Чëрт! Не та дверь», — подумала я, как вдруг внезапно до моего слуха донеслись странные слова, сказанные знакомым капризно-недовольным тоном. —…чëм ты говоришь?! Я даже слушать не собираюсь! Ты будешь делать то, о чëм я скажу, иначе будь готов попрощаться со своим местом! Да и вообще с любым рабочим местом!.. «Это что, Сандра?..» — сама по себе моя нога сделала небольшой шажочек вперëд, а я навострила уши. — …расстаться! Я этого хочу! Мне не насрать на твои чувства, но мои мне важнее, уж прости! Да и вообще, прошлой ночью тебе было глубоко плевать на свои чувства, — последнее слово она произнесла с таким пренебрежением, что у меня самой появилось желание скривиться от отвращения. — Ну же, обними меня, как тогда… Поцелуй… А затем возьми так же, — небольшая пауза, а затем звук падающих предметов, отчего я нервно дернулась. — Прямо на этом столе… — Сандра, нет, не сейчас. «Нет.» Внезапно в комнату ворвалось несколько вооруженных до зубов людей, один из которых скрутил мне руки. Остальные прошли дальше, после чего я услышала следующее: — Мистер Моралес, вы арестованы за фальсификацию ювелирных изделий и улик и препятствие правосудию. А вы, мисс Костис, арестованы за соучастие и сокрытие вещественных доказательств. Меня ввели в кабинет, и я увидела, как до этого перекошенное злобой незнакомое лицо Лео резко приняло удивлëнный, даже шокированный вид. В его глазах читалось абсолютное непонимание происходящего, но даже это выражение было фальшивым. Как и он сам. — Лейя?.. — видимо до него стало доходить понятие масштаба проблемы, поэтому уже в следующую секунду на его невероятных глазах застыли слëзы осознания, которые теперь тоже казались лживыми… — Лейя, нет! Это ошибка! Это не то, что ты… — Не нужно устраивать спектаклей, мистер Моралес, — на удивление твëрдо произнесла я, всë ещë скрюченная в неудобной позе, чего абсолютно не ощущала. — Что Вы здесь делаете, мисс Бëрнелл? — прозвучал суровый, не менее холодный голос откуда-то сверху, после чего мои руки освободились, и я смогла выпрямиться. — Я попала сюда случайно. Извините, я думаю, мне пора идти, — отрешëнно и машинально ответила я, встречаясь взглядом с сумасшедшим взором теперь незнакомого для меня мужчины. — Нет! Стой! Я делал это для нас, потому что люблю тебя! Последние слова звучали словно насмешка. И как же фальшиво… Снова фальшиво… — А ты любишь меня?! Любишь?! Лейя, скажи! Я знаю, что любишь! «Настолько, что каждое твоë слово придавливает меня к полу, не давая просто уйти отсюда.» — Нет. Звонок. Это был телефон Лео. Сотрудник полиции, скрутивший его, достал телефон и передал боссу. Я и забыла, что за всем этим наблюдают люди… И Влад… — Вас к телефону, мисс Бëрнелл, — сказал мистер Бëркли, отдавая мне смартфон. — Лейя Бëрнелл? — Да. — Это доктор Монтгомери из центральной больницы. Ваша бабушка скончалась несколько часов назад. Примите мои соболезнования. Скажите пожалуйста, когда… Телефон выпал из моих ослабевших рук. Это конец? Может быть хуже? Я в аду? Я почувствовала на своëм плече тяжесть тëплой и сильной мужской руки, которая сжимала его с каждым разом всë сильнее и сильнее, а затем и вовсе стала трясти меня, как маленького ребëнка, пытаясь привести чувство. Кто так громко смеëтся? Это что, я? «Нельзя терять лицо. Нельзя терять лицо. Нельзя терять лицо», — словно мантру повторяла я, казалось, бессмысленные слова. А что вообще не бессмысленно? Любовь? Семья? Нет. У меня теперь нет ни того, ни другого… Только работа. У меня осталась только чëртова работа! — Я не очень хорошо себя чувствую, мне нужно идти, — все были шокированы такой резкой сменой настроения, поэтому таращились на меня удивлëнно и вместе с тем настороженно, будто боялись, что я могу наделать глупостей. Я не видела ничего. Словно слепой котëнок в последний раз обвела кабинет рассеянным взглядом, встретив стыдливо-печальные зелëные и поддерживающе-сочувствующие голубые, почти прозрачные глаза, и вышла из кабинета, стараясь держать осанку и при этом не упасть с ослабевших ног, что было ужасно трудно. — Мне нужен туалет, — прошептала я, и стоило двери за мной закрыться, сбросила каблуки, побежав в уборную. Забежав в помещение, я захлопнула за собой дверь, а затем, облокотившись дрожащими руками на белоснежную раковину, подняла глаза и увидела перед собой бледную, худую девушку, глаза которой утратили былую весëлость, свежесть. Теперь это были две глубокие пропасти, наполненные болью и отчаянием. Это были две адские дыры, где не осталось ничего светлого, где плескалась злость, готовая в любой момент перелиться через край, чтобы обрушиться на того, кто посмел причинить столько страданий. Это были два тëмно-карих омута маленькой девочки, которая сбилась с пути, потеряла близких людей и разочаровалась в мире, который оказался вовсе не сказкой, а самым настоящим поприщем лжи, алчности и несправедливости. Хотелось кричать. И я закричала, медленно сползая по стене… «Кричи сколько хочешь, но всегда будет громче тишина», — нашëптывал мне внутренний голос. Меня била мелкая дрожь. Слëзы ручьëм стекали по щекам, забирая с собой все силы, а вместе с ними и часть боли… Но и они не могли литься вечно. Их поток иссяк, а я почувствовала дыру в душе, которая разрасталась всë больше и больше, занимая собой огромную часть моей души. Наверное, ей так будет даже лучше… Она не будет страдать от ран. Раны слишком серьëзны для неë. Глубокие, с рваными краями, кровоточащие, неизлечимые со временем… Пусть лучше дыра заберëт их, а мне оставит только усталость и безразличие. Так будет лучше. — Я тоже потерял своих родителей, — словно через вату я услышала незнакомый голос, низкий, спокойный, бархатный и завораживающий. Подняв глаза, я встретила внимательный взгляд кристально-голубых радужек, которые спокойно смотрели на меня с высоты почти двухметрового роста. — Нет ничего больнее. Я понимаю, что ты сейчас чувствуешь, и не собираюсь успокаивать тебя, говоря, что всë будет хорошо. Если хочешь плакать — плачь. Не закрывай всë плохое в себе, иначе оно уничтожит тебя изнутри, — незнакомец, одетый в свой строгий, дорогой костюм, присел на корточки напротив меня, перехватывая мой затуманенный взгляд в плен своих морозно-голубых глаз, от которых буквально веяло прохладой, так необходимой мне сейчас, а затем положил свою большую тëплую ладонь мне на плечо, немного сжимая в знак поддержки. — А вы тоже плакали? — глупо, по-детски наивно, но что-то заставило меня задать этот вопрос. — Да… — Простите меня за вопрос, мистер Бëркли, — я всë ещë неотрывно глядела в бледно-голубые глаза, излучающие спокойствие и искреннее сочувствие. «Я и не знала, что он умеет быть таким… искренним» — Влад, просто Влад.