Ты представился мне "Бэррон Бейкер"

Коля буквально влетает в раздевалку, ошарашивая половину присутствующей команды своим резким приходом. Его друзья стоят возле своих шкафчиков и о чем-то бурно беседуют, несколько ребят уже пошли в душ, а где-то в углу фыркает побитый Йохан. Коля сначала думает забить на душ, но после того, как он снимает с себя экипировку, становится понятно, что душ, все же, принять стоит. Хоккеисты вообще не торопятся, раздевалка постепенно пустеет, а душевая наоборот заполняется. Мэтт снова как-то ежится, стоит Марку спросить собирается ли тот идти вместе с ними. Стивенсон мнется, хотя обычно орет, что не пойдет никуда, потому что Уокер до него домогается. Никто до Мэтта не домогается и никому он нахер не сдался, просто Марк идиот, который любит шутить над ним, а канадец, в силу своих умственных способностей и своего возраста, ведется. Никита вздрагивает, когда Коля рядом слишком сильно выкручивает вентиль. Напор воды бьет о холодный кафель, смывая с тела белоруса остатки напряжения и усталости. Ершов успевает только, кажется, вздохнуть, когда как Коля уже выключает воду и топает обратно. Все три пары глаз устремляются на хоккеиста, а после шипение прекращается сразу в трех местах. Парни выходят как раз в тот момент, когда Коля надевает на себя какую-то кофту и в очередной раз проводит полотенцем по волосам. —Ты куда? —интересуется Мэтт, на всякий случай вставая рядом с Никитой. Марк закатывает глаза, в очередной раз называя младшего придурком. —Я…—Коля нервно сводит брови, раздумывая чтобы такого выдать, пока собирает свою сумку, —мне надо пораньше уйти…—вполне ожидаемое: «почему?» в ответ. Лукашенко шмыгает носом, про себя проклиная эту излишнюю любознательность Стивенсона, —мне…это… —Честно, Стивенсон, —резко вздыхает Марк, —ты какой головой вообще думаешь? —Мэтт практически обижается на это заявление, а рука белоруса, вместе с футболкой, останавливается в воздухе, —про конспекты не забудь, —Лукашенко понимает, что Уокер обращается к нему, но не понимает, как нужно реагировать, —я на столе оставил, там увидишь, —пожимает плечами Марк, после чего, как ни в чем не бывало, открывает свой шкафчик. —А, —тупо выдает Мэтт, —точно, забыл, что ты еще больший ботан, чем Уокер, —в ответ канадцу прилетает по голому предплечью. Мэтт издает совершенно не мужественный визг, а Никита садится на одну из многочисленных скамеек и хмыкает. —И зачем какие-то дурацкие конспекты сыну президента? — Коля набрасывает баул на плечо, поворачивается к Ершову и практически посылает его всем своим видом. —Затем, что мне нравится, отъебись, — ехидное «ну-ну» в ответ. Лукашенко прощается со всеми, на выходе все же оборачиваясь еще раз. Марк коротко хмыкает ему и отворачивается к себе. Честно, Коля, кажется, никогда его не поймет. Не понимал и не поймет. То он фыркает на него, не разговаривает и вообще делает вид, будто бы хоккеиста и в помине не существует, то ни с того ни с сего спасает его, придумывает отговорки, да еще и такие правдивые. Коле не понять поведение Уокера, но, как оказалось, за прошедшее время выяснилось, что Марк хороший друг. Даже не так, Марк отличный друг для всех них. И особенно сейчас для Коли. Сентиментальный монолог прерывается тогда, когда Коля выходит из раздевалки и быстрым шагом достигает выхода. Бэррон уже стоит за турникетами и смотрит куда-то себе под ноги. Коля прям чувствует, как с каждым шагом настроение поднимается все выше и выше. Турникеты остаются позади, Лукашенко наваливается на не ожидавшего этого Трампа, кладя руку ему на плечо, и в таком положении они выходят с корта. —Я долго? —Бэррон в ответ мотает головой, с секунду смотря на экран телефона. —Минут пятнадцать где-то, —Коля кивает, а когда двери остаются хлопать позади, наконец обнимает Бэррона так, как хотелось. Все еще целые кудряшки приятно щекочут, а Коле кажется, что он становится слишком мягкотелым. По крайней мере сейчас, когда он чувствует неловкое прикосновение холодных ладоней к своей спине. Коле хочется лишь сильнее сжать Бэррона. И не отпускать. Никогда, —мы на улице, —бубнит куда-то в плечо первокурсник, но вместо того, чтобы отпихнуть парня от себя, он наоборот прижимает Колю к себе лишь сильнее. Ну и как белорусу теперь оторваться? —Это моя фраза, —смеется Коля, все-таки отстраняясь от парня. Кроме них на улице нет никого, поэтому хоккеиста сначала напрягает появление какой-то машины, но Бэррон хмыкает куда-то в сторону, берет Колю за запястье, говоря, что это, вообще-то, их такси. Белорус делает практически удивленное лицо, но оно тут же сменяется радостью, стоит Бэррону пихнуть Колю первым в машину, сесть самому и, назвав адрес, сунуть своему хоккеисту в руки контейнер с оставшимися бутербродами. —Ты ж моя радость, —ласково произносит он, а Бэррон надеется, что это было сказано не ему, иначе он не знает, как на такое нужно реагировать. Трамп нервно сглатывает и отпивает из бутылки, что достал вместе с контейнером. Лукашенко уплетает два сэндвича за считанные секунды, оставшийся отдавая Бэррону, —это твое, —Трамп непонимающе уставился на белоруса, словно он какую-то ахинею несет. Машина заворачивает и до кампуса остается совсем немного. —Я не буду, —в ответ Коля лишь хмурится, —я не хочу, я поел перед выходом, —нагло врет парень, но Коле слишком лень всматриваться в практически невидимые знаки, вроде нервного дерганья бровями. Контейнер накрывается сверху, но закрыть его Бэррон не успевает. —Тогда просто оставь, —все же настаивает парень. Бэррон смеется, легонько шлепая белоруса по щеке. —Я его выкину, —и тут же контейнер из рук изымается, а последний сэндвич оказывается в желудке белоруса. Бэррон растягивает губы в полуулыбке, вздыхает и отворачивается к окну. Ехать еще каких-то жалких десять минут. Жаль, Бэррону бы хотелось побыть с Колей как можно дольше. Впрочем, мыслить Трамп перестает и об этом, и о чем-то вообще, стоит Лукашенко подсесть чуть ближе, сунуть пустой контейнер своему парню в сумку и притянуть его так, чтобы голова Бэррона оказалась у Коли на плече. Бэррону бы возмутиться, что они в такси, но ему так все равно. Если уж Коля наплевал на место и действует, то тогда ладно. Главное, чтобы это не смущало хоккеиста, потому что Бэррона не смущает вообще ничего, он готов хоть в учебном здании за ручку ходить. Но нет, это пока может быть только в мечтах. Бэррон как-то грустно и тяжело вздыхает, а Коля зарывается носом в его пушистые кудряшки, что уже начинали опадать и становиться просто волнистыми прядями. —Ты пахнешь холодом, —тихо смеется белорус, притягивая Бэррона к себе еще чуть ближе. Теперь между ними ни одного миллиметра. То, что надо, —что ты рисовал? —почему-то спрашивает Лукашенко, хотя Бэррон уверен, что ответ он знает. Ну что еще мог рисовать Бэррон, сидя на тренировке своего хоккеиста? Наверное, домик с озером и солнышком. —Тебя, —сознается Трамп, но тут же пресекает дальнейшие расспросы, поворачивая голову к хоккеисту и ухмыляясь, —не покажу, даже не проси, —Коля крепко-крепко обнимает Бэррона и обидчиво фырчит Трампу прямо в ухо. Бэррон смеется, целует Колю в линию челюсти и спокойно выдыхает. Как же все-таки он любит дурачиться вот так, просто невероятно. —Ну почему? —совсем уж наигранно канючит хоккеист, а Бэррон в окне замечает кусочек фасада учебного здания. —Не люблю показывать наброски, —пожимает он плечами, хотя это довольно-таки трудно, учитывая, что его сжимают в крепких руках, —если я закончу, то покажу, — «а если нет?»-следует вопрос, —если это ты, я в любом случае закончу, —хмыкает Трамп, а после трясется всем телом от подступающего смеха, стоит Коле уткнуться Бэррону в плечо и практически обидчиво просопеть: «ну Бэррон, ну кто так делает», —ты такой забавный, ты знаешь? —белорус мотает головой, не поднимая ту, —ладно, —вздыхает Трамп, —мы приехали, можешь отпускать меня. —Не хочу. Бэррон понимает. Бэррон тоже не хочет. Но, боги, Коля, скажешь еще хоть что-то такое и точно останешься без Бэррона, потому что Трамп, кажется, уже готов чуть что просто взять и помереть на ровном месте. Лучше искреннего Лукашенко может быть только Лукашенко в хоккейной форме, да и то с какой стороны посмотреть. Бэррон треплет белоруса по волосам и тот все же отпускает парня, хотя оба понимают, что дай им волю, они бы ни за что друг от друга не оторвались. Машина останавливается в нескольких метрах от ворот, парни выходят, закрывая за собой двери, и тут же переглядываются. У Бэррона вопрос о том, пойдут ли они вместе прямо на лице висит, а Коля думает о том, что парни вряд ли окажутся на территории так скоро, поэтому белорус кивает и слегка хлопает Бейкера по плечу, мол: «пойдем». Бэррон в ответ лишь коротко хмыкает, и оба заходят на территорию. Кампусы находятся далеко друг от друга, им буквально в разные стороны нужно идти, но в последний момент белорус пихает Бэррона в его сторону и молча идет рядом. Трамп нервно вздыхает, перебирая пальцами в воздухе. Коля его провожает. —О, точно, —внезапно Бэррон вспоминает, о чем хотел спросить у Коли, когда они только вышли с корта, —мне казалось, Марк не тот, кто будет на колкости отвечать, —Лукашенко хмыкает на это, мотает головой. —Еще как будет, —пожимает хоккеист плечами, —он это любит, —пауза, —на тренировках и в жизни это не так заметно, но в основном на матчах драки начинаются именно из-за него, —просто объясняет Лукашенко, словно какой-то суперлегкий математический пример. —Вы деретесь? —почему-то именно это больше всего изумляет первокурсника, —прямо на матчах? На льду? —и тут же, —разве это не опасно? —Опасно, —кивает хоккеист, —но если тебя провоцируют, ты же не будешь стоять и ничего не делать, —Бэррон как-то кривится, словно не понимает этого, —если тебя это успокоит, я стараюсь в драки не ввязываться, —Бэррон внимательно смотрит на Колю, уже через секунду хмыкая: «ну ладно», —за это штрафуют просто, —Бэррон закатывает глаза: «ну конечно», а у хоккеиста вырывается смешок, —Мэтт не настолько сдержан, —пауза, —ну, ты заметил, —и снова смешок, —повезло еще, что никому не перепало, —белорус вздыхает, —обычно кого-то третьего точно задевает, —они подходят ко входу кампуса первокурсников, Бэррон разворачивается к Коле лицом и смотрит, —ладно, я пойду, —и стоит. —Мы сегодня вряд ли еще увидимся, да? —ответа не следует, но он и не нужен, поскольку это и так понятно, —ладно, —Бэррон пожимает плечами, —нужно иногда отдыхать друг от друга, —Лукашенко хмурит брови, чем очень уж смешит первокурсника, —шучу, шучу, —Трамп, со всей присущей ему нежностью, касается предплечья хоккеиста, легко улыбается ему и чуть наклоняет голову вправо, —пока? —Угу, —Белорус быстро осматривается, треплет Бэррона по волосам, несмотря на то, что тот возмущается из-за этого, порывисто обнимает его, задерживаясь на какие-то жалкие несколько секунд. У него есть чем заняться и поэтому лучше будет уйти прямо сейчас, иначе он вообще не сможет. Хочется держать свою руку в волосах Бэррона буквально вечность и когда-нибудь Коля добьется этого. Лукашенко ждет, пока за Бэрроном закроется дверь, а фигура парня исчезнет в лестничном пролете, и только после этого он вздыхает, поправляет висящий на плече баул и, развернувшись, уходит в свою сторону. До кампуса Коля доходит всего за каких-то три минуты, преодолевает незаинтересованную в его появлении вахтершу и поднимается к себе на этаж, параллельно вытаскивая из кармана ключ. Время до начала пар еще есть, но его не так много, поэтому Коле стоит поторопиться и действительно что-то сделать с конспектами и домашкой по пропущенным дням. Его, скорее всего, даже дергать по этому поводу не будут, но Коля решает сделать это, в первую очередь, для себя, а не для галочки в журнале или где-то там еще, все эти знания нужны лично ему, и именно поэтому, только зайдя в комнату, Коля тут же бросает взгляд на их с Марком письменный стол и с удивлением—скорее с неподдельным ахером—находит на нем тетради друга с написанными конспектами. Лукашенко тупо хлопает глазами, потому что, кажется, больше Марка он вообще не понимает. Несмотря на то, что голова была забита наполовину учебой, наполовину не совсем, белорус все же обращает внимание на кинутую на кровать Уокера свою сумку, с которой приехал из дома, вспоминает, что в ней вообще лежит и благодарит силы небесные за то, что именно он оказался в их комнате быстрее. Потому что зная Марка и его пристрастие убираться и параллельно рыться в вещах, не важно чьих, ничем хорошим это не закончилось бы. Коля убирает сумку с вещами в шкаф до лучших времен, но дверцы почему-то не закрывает, словно что-то до сих пор его удерживает, не позволяет просто закрыть шкаф и пойти заниматься своими делами. Когда до хоккеиста доходит что именно, он сумку вытаскивает, сует руку в вещи и тут же, совершенно без проблем, натыкается пальцами на холодную рукоятку. По телу проходятся мурашки, если бы Марк захотел, он бы нашел оружие, даже не пытаясь найти его. Это плохо, очень плохо. Лукашенко озирается по сторонам с пистолетом в руках, и не находит места лучше, чем своя учебная сумка. Там Марк не роется только потому, что она всегда с Колей. Не очень, наверное, нормально разгуливать по учебному зданию со стволом, но еще опрометчивее оставлять его в комнате, где кто угодно может его без проблем найти. Коле проблемы не нужны, тем более такого масштаба. Над местом он подумает потом, а пока папин подарок оказывается среди учебников, а хоккеист вздыхает, вытаскивает свои тетради и садится за стол. У Марка почерк самый понятный и пишет он больше, чем все остальные, поэтому в каком-то смысле Коле даже повезло, что его сосед и друг именно Уокер. А еще Коле повезло, что писать он может довольно быстро. Правда получается скомкано и не с первого раза можно понять что вообще за словно он написал, но если напрячь мозги и глаза, то все становится предельно ясно. Параллельно Коля еще успевает делать рисунки и даже, ого, правильно их подписывать. Как-нибудь потом он скажет сам себе какой он молодец, а пока он так сильно занят, что даже не замечает, как дверь в комнату с тихим скрежетом открывается, Марк что-то быстро говорит, кажется, Никите, смеется с не очень понятной ему шутки и кидает парням, что сбор внизу минут через пятнадцать; Мэтт опять ноет, но нытье быстро прекращается, когда Ершов предлагает поиграть в плойку эти несчастные минуты. Уокер закатывает глаза, хлопает дверью и бросает баул куда-то на свою кровать, проходя вглубь комнаты. —Тебе еще долго? —спрашивает старший, а после пугается, когда Лукашенко внезапно дергается, —сорян, не хотел напугать, —Коля в ответ лишь мотает головой и продолжает писать, не отрываясь от тетради ни на секунду. Глаза бегают от конспектов Марка к его, а сам Уокер наблюдает за этим некоторое время, после чего встает с кровати, относит баул в шкаф и возвращается, уже ложась на заправленную, но помятую постель. Минуты летят с какой-то бешеной скоростью; за стенкой слышно, как Никита подгоняет Мэтта на то, чтобы тот начал собираться, а то если они опоздают, как всегда, Уокер опять на них своим взглядом посмотрит и оба от страха отупеют. Чуть погодя Никита говорит, что Стивенсону это, правда, уже не грозит, на что канадец выдает возмущенное: «ты меня сейчас тупым назвал?», а Ершов, видимо, пожимает плечами, или что-то еще делает, но ответа Марк уже не слышит. Коля резко и рвано вздыхает, зарываясь одной рукой в волосах, а Уокер привстает с кровати и разминает шею, —давай, пойдем, —Коля наконец отрывается от написания конспектов, поднимает ничего не понимающий взгляд на Марка и смотрит, —пары скоро начнутся, —в ответ совершенно бесцветное: «а». —Спасибо, —неловко благодарит белорус, отдавая Уокеру его тетради. Марк безэмоционально угукает в ответ. —Обойдусь без твоих благодарностей, —старший запихивает конспекты в сумку, закидывая ту на плечо, —просто повторюсь, что ты можешь мне все рассказать, —пауза, —и я пойму, ладно? —ответа не следует. Марк тяжело вздыхает, хлопает Колю по плечу и подходит к двери, —идешь? Белорус за секунду складывает исписанные тетради в сумку, подхватывает ту и выходит за дверь вместе с Марком. Уокер хмыкает что-то незначительное пока они спускаются вниз, что-то вроде того, что они опять выйдут раньше, чем Мэтт с Никитой. Коля отвечает, что так происходит всегда и этому даже удивляться не стоит. Марк соглашается и больше они ни о чем не разговаривают. То ли оба все еще ощущают какую-то странную напряженность после слов Марка, то ли им и правда больше не о чем разговаривать. Мэтт с Никитой опаздывают всего на две минуты, поэтому Марк лишь закатывает глаза и даже не говорит, что они идиоты, что уже что-то значит. По дороге в учебное здание Стивенсон жалуется на то, что им приходится после тренировки еще и мозги напрягать, на что парни тактично молчат, хотя Марк выгибает бровь и хмыкает, что означает: «тебе есть что напрягать?». Никита, что-то набирая в телефоне, ворчит на Мэтта, что из-за него они даже позавтракать не успели, а он теперь еще и возмущается. Коля с Марком непонимающе одновременно глянули на Ершова и стали ждать, когда тот соизволит объясниться. —Это идиот вместо завтрака в фифу играл, —вздыхает парень. Марк с Колей до сих пор не понимают в чем проблема Никиты, но все становится предельно ясно, когда Ершов продолжает, —соблазн был слишком велик, и я тоже повелся. Лукашенко на это лишь хмыкает, а Уокер, все же не сдержавшись, тяжело вздохнув, что-то бубнит себе под нос, явно что-то не очень приличное, ну а там они уже доходят до здания и все разговоры прекращаются. Становится как-то не до них. Хотя не всем. Парни приходят как раз вовремя, поэтому им остается только зайти в аудиторию, да рассесться. Мэтт тут же укладывается на парту, оповещая всех о том, что он собрался заряжаться сонной энергией—половина сокурсников посмотрела на него, как на конченного, но благо он этого не заметил— Никита достал телефон, а Коля закатил глаза, потому что опять-таки услышал тихую знакомую мелодию. Марк на друга даже не глянул, спокойно вытащил все, что ему нужно, и принялся ждать преподавателя, а Коля решил окончательно добить свой итак неустойчивый организм и принялся делать домашку на следующее занятие, пока время позволяло. Уокер странно фыркнул на все это, но, опять-таки, ничего не сказал. Пара проходит быстро и совершенно непонятно как. Коля только успевает доделать домашку на следующую пару, как Марк уже пихает друга в плечо и хмыкает, что та закончилась. Лукашенко хотел было выдать что-то вроде: «уже?», но его прервали проснувшиеся киты и возглас Мэтта о том, что они, наконец, идут жрать. Никита трясет Стивенсона и просит не говорить о еде, а то он сожрет его прямо сейчас, на что канадец тут же трясет головой, уверяя Ершова, что он не по всем этим гейским штукам, и он не к тому обратился. В Мэтта прилетает увесистый пенал, одолженный у однокурсницы, а Марк стреляет в обоих своим убийственным взглядом и те тут же замолкают. Коля игнорирует эту разыгравшуюся сцену, он просто хочет упасть куда-нибудь, но сначала стоит как следует поесть. Одними бутербродами великий хоккейный жор не утолишь, хотя те и спасли парня на какой-то жалкий промежуток времени. Пока вся четверка бодрым—хотя не совсем—шагом топает в сторону столовой, откуда уже пахнет так, что слезы на глаза наворачиваются от счастья и нетерпения, белорус думает о том, когда там кончится пара у первокурсников и смогут ли они пересечься с Бэрроном хотя бы в столовой. Коле бы просто его увидеть, ничего больше. Их стол был полностью свободен, что было не удивительно, а вот, покрутив головой в разные стороны, Бэррона Коля так и не нашел; их стол был также пуст, но парней рядом не было. Немного расстроившись из-за этого, хоккеисты побросали свои сумки на стулья и пошли набивать подносы. Мэтт рванул первый, потому что молодой растущий организм, да к тому же еще и буйный. Толкучка почему-то сразу прекратилась, наверное голодные хоккеисты выглядят как минимум устрашающе. Уже через несколько минут стол заполнился кучей подносами с супами, котлетами и всем-всем, что только можно было сожрать за считанные секунды. Ребята все вчетвером даже не стали разговаривать—голод притупил все возможные потребности в подъебах, и пока все не набили живот хотя бы наполовину, по всему хоккейному столу было слышно лишь, как приборы бьются о тарелки и чувствовалось, как все остальные с завистью смотрели на все это. А парням откровенно похер. Мэтт давится, когда пихает себе в рот целую котлету, а Никиту распирает с этого и только после этого остальные более-менее пришли в себя. Марк пихает Стивенсону бутылку с водой и качает головой, прося того есть медленнее и нормально. Никита усмехается, что в Уокере опять проснулся материнский инстинкт, а потом в Ершова летит хлебная палка и грозное: «подавись». Коля доедает все, что брал, открывает бутылку с водой и резко поворачивает голову к выходу. Сначала до Лукашенко не очень доходит зачем он это сделал, но уже через секунду в столовую заходит Глен с Бэрроном. Трамп устало зевает, осматривается, а после, когда все-таки находит Колю на своем привычном месте, улыбается ему уголком губ и проходит дальше, окликая своего дружбана, который уже ушел вперед.

***

Бэррон возвращается к себе в комнату, тяжело вздыхает и осадком падает на кровать. Хочется спать. Сил совсем нет. Руки кажутся такими слабыми, что даже телефон держать не могут. Голова гудит, а в глазах появляются темные пятна. Возможно Бэррону не стоило отказываться от собственных сэндвичей, но. Но тогда ему не очень хотелось есть, к тому же он приготовил их для Коли, а не для себя. Мысли о еде делают только хуже, но дабы не усугубить свое итак не радужное состояние и Бэррона из-за этого не вывернуло где-нибудь посреди пары, он еле-как встает с постели и выходит из комнаты, шлепая на кухню. Там сидят несколько парней из, кажется, его группы, и о чем-то разговаривают. Трампу их разговоры ехали болели, поэтому Бэррон просто вытаскивает из бара всю оставшуюся воду и тащит ее к себе, выставляя на стол. Одну бутылку Бэррон выпивает тут же, садится обратно на кровать, притягивая сумку к себе. Трамп вытаскивает альбом, открывает его и с секунду смотрит на быстро набросанный рисунок арены. Парень хмыкает и переворачивает страницу. Бэррон успел только набросать Колю с его взъерошенными волосами, больше внимания он уделил именной футболке и складкам. Как оказалось, рисовать белоруса довольно занятно, Бэррону понравилось. И пока воспоминания еще свежие, а до того момента, как друг зайдет за ним, есть немного времени, Бэррон решает попробовать закончить рисунок, ну или хотя бы продвинуться чуть дальше, чем есть сейчас. Постепенно тошнота отходила на второй план, а рисунок становился все детальнее и детальнее. Бэррон хмыкает, для того, чтобы закончить окончательно, ему понадобится сам Коля. Это вряд ли будет проблемой, это даже как-то…будоражит? Бэррон смотрит на время и с удивлением обнаруживает, что Глен должен был зайти за ним минут десять назад. Трамп закрывает альбом, убирая тот в сумку, вытаскивает из нее пустой контейнер с бутылками и надеется, что они не останутся тут у него жить и он уберет их хотя бы на кухню, после чего выходит из комнаты и стучится в дверь напротив, молясь, чтобы Глен все еще был внутри, а не кинул его одного. Внутри слышится какое-то копошение, что несомненно радует Трампа. Глен открывает дверь и практически ехидно хмыкает: —Трехдневная затяжная депрессия закончилась? —Бэррон не понимает к чему это он вообще и именно поэтому хмурится, —чего надо? —Ты не зашел за мной, —просто отвечает Трамп. —А должен был? —встречный вопрос. —Ну, —пожимает плечами Бэррон, —всегда заходил, —почему-то между ними повисает молчание. Глен долго и упорно что-то высматривает в Бэрроне, когда как последний просто стоит и смотрит на друга в ответ, почему-то нервничая. —С тобой все хорошо? —отчего-то понижая тон, интересуется Макларен, чем вызывает усмешку, —видимо да, —друг коротко усмехается, —ладно, пойдем, —Глен всего на секунду заходит обратно в комнату и выходит уже с сумкой на плече. Парни идут по насыпным дорожкам в сторону учебного здания совершенно молча. Глен иногда как-то слишком раздраженно вздыхает, Бэррон же вообще не реагирует на внешние раздражители. Внутри уже довольно многолюдно, впрочем, как и на улице, Макларен пихает плечом мимо проходящего парня и, кажется, посылает его вдогонку куда подальше. Бэррон спрашивает что случилось и почему друг такой взвинченный, на что получает вполне адекватный для Глена ответ, полный язвительности: —Все вокруг только об этом Лукашенко и треплются, —Бэррон хмурится слегка, видимо не ожидая, что друг все еще недолюбливает Колю, —достали уже, —Глен трет виски и напряженно хмыкает, —Лукашенко то, Лукашенко се, —рыжий цыкает, поправляет сползающую сумку и осматривается по сторонам, выискивая их аудиторию. —Просто не обращай внимание, —пожимает плечами Бэррон. Он правда до сих пор понять не может почему Глен так хохлится, когда кто-то просто даже упоминает белоруса. —Ну да, —Макларен задерживает взгляд на Бэрроне, а после дергает уголком губ, —и ты в себя пришел как раз тогда, когда он вернулся, —Глен щурится подозрительно, но Бэррон пихает его в плечо и отмахивается. —И что, —практически огрызается первокурсник, стараясь скрыть то, что у него адреналин только что перескочил допустимый предел, —скажи еще, что это как-то связано, —Глен молчит некоторое время. Продолжает лишь тогда, когда они уже заходят в класс и рассаживаются на места. —Меня просто бесит то, что в последнее время ты постоянно трешься возле хоккеистов, —бурчит Макларен, а Бэррон не понимает, что он хочет этим сказать. —Ревнуешь меня? —усмехается Трамп, но Глену не смешно. Он пожимает плечами, вздыхает и утыкается в свою тетрадь. Сказать, что Бэррон напрягся, это не сказать ничего. —Просто волнуюсь, —все же решает прояснить Глен, —ты слишком добрый. —Спасибо? —получается почему-то вопросительно. —Это не комплимент, —смеется Макларен, а у Бэррона как от сердца отлегло, —забей, —пауза, —сделай вид, что ничего не слышал, —Бэррон угукает, но все равно целую пару бросает на друга мимолетные взгляды. Глен какой-то слишком уж загруженный. Бэррон надеется, что ничего серьезного с ним не произошло, иначе он не плохой, а хуевый друг, раз не заметил этого раньше. Кроме того, что периодически Бэррон поглядывал на Глена, он еще успевал делать конспекты и где-то параллельно с этим думать о Коле. Не то, чтобы ему была интересна природа ненависти Глена к Коле, просто Бэррон правда не понимал почему друг так относится к нему, они ведь даже не знакомы, не то, что не общаются, да даже видятся только в стенах учебного здания и столовой, да и то редко, потому что у каждого есть свои дела. А еще Бэррон, кажется, совсем немного подставил самого себя, хорошо Глен не заметил того, как он занервничал, когда разговор пошел о хоккеисте. Когда это Бэррон терся возле них? Не было такого, они с Колей зависают только у него в комнате, за редким исключением могут пообжиматься где-то, где нет никого. Надо было тогда фыркнуть, что ничего он не трется возле них. Трамп вздыхает, но друг на это никак не реагирует. Может это и к лучшему, меньше вопросов будет. Полпары Бэррон просто прозевал, на что Глен почему-то как-то странно реагировал. Ну подумаешь, лег Бэррон поздно…по определенным причинам…эм, по одной причине, не суть, ну да не выспался, встал раньше, но это не повод смотреть на него так, будто он какой-то физический закон оспаривает. Трамп фыркает на все это и спрашивает когда там обед. Глен шутит, что Бэррону лишь бы пожрать, но ответа на это не получает. Потому что конкретно сейчас Бэррону просто хочется увидеть Колю, а на еду он вряд ли вообще смотреть сможет. От одной мысли о чем-то вкусно пахнущем Трампа воротит. Пара проходит быстро, вот только перерыв у них небольшой, поэтому Глен торопит Бэррона, чтобы тот собрался быстрее, потому что до большого перерыва он вряд ли дотерпит. Бэррон шутит так же, как Глен секунду назад, Макларен закатывает глаза, и они шуруют в сторону столовой. Парни уже подходят к заветным дверям, откуда пахнет самой разнообразной вкусной едой, а у Бэррона начинает кружиться голова от смешанных запахов, и темнеть в глазах. Трамп замедляет шаг, и, к сожалению, Глен это замечает. Макларен встревоженно спрашивает что случилось, на что Бэррон кое-как давит улыбку и отвечает, что это из-за того, что он мало спал. «Где-то я уже это слышал» —хмыкает друг, а после стоит и ждет, пока Бэррон более-менее придет в себя. Они заходят в столовую и до ушей тут же доносятся громкие повседневные обсуждения. Бэррон замечает Колю, коротко улыбается ему и ускоряет шаг, потому что Глен ждать друга не намерен. Подходить поближе к еде Бэррон опасается, поэтому кричит Глену, что займет стол и уже через секунду падает на пластмассовый скрипучий стул, чувствуя, как к горлу начинает подступать тошнота. Слава богу Глен приносит им обоим бутылки с водой. Бэррон делает пару глотков, притупляя предобморочное, кажется, состояние. Макларен смотрит на свой полный поднос, после на Бэррона, и снова на поднос. —Ты не будешь есть? —с сомнением в голосе спрашивает друг. —Не хочу, —мотает головой парень, но тут же жалеет об этом, поскольку мир, что сейчас состоит из столовой, начинает трястись вместе с его головой, —я потом поем, —пауза, —на большом перерыве или после учебы. —И тебе нормально? —почему-то возмущается Глен, получая в ответ короткий кивок, —ешь давай, —друг кладет перед Бэрроном горячую пиццу, но Трамп пихает ее от себя. Его сейчас прямо тут вывернет, —Бэррон, ты бледный, —Макларен придерживает Бэррона за плечо, пока последний тяжело дышит, прикрывая рот рукой, —ты точно в порядке? —Угу, —врет Трамп, а Глен все же забирает пиццу подальше от Бэррона, —я переел вчера, —пытается придумать оправдание парень, —думаю, на еду смогу смотреть ближе к вечеру, —Глен несильно хлопает Трампа по плечу, а Бэррон поднимает глаза, встречаясь взглядом с не менее обеспокоенными глазами хоккеиста. Тот смотрит так пристально, что Бэррону приходится отвести взгляд, иначе, как ему кажется, Коля все узнает, даже если Бэррон не скажет. Бэррон послушно ждет, пока Глен доест все то, что набрал, периодически попивая водичку и переглядываясь с Колей, который, кажется, залип на нем, потому что Бэррону внезапно становится неловко от такого вот внимания. Трамп поправляет свои волнистые пряди, чтобы те не лезли в глаза и не закрывали обзор, чувствуя, как щеки ни с того ни с сего начинают краснеть. Да что ж он так пялится на него, как на картину какую-то?

***

—Коля, —Никита машет у друга ладонью перед лицом, но тот совершенно не реагирует. Окей, Коля…обеспокоен? Да, он определенно волнуется. Бэррон не ест. Почему Бэррон не ест? Он говорил, что ел с утра, но он же должен был еще хоть что-нибудь схомячить в обед. Это же Бэррон, он не может просто сидеть и пить воду. Или может? Что с ним вообще происходит? Еще и в глаза не смотрит, что-то не так, что-то определенно не так. —Что с ним? —хмыкает Ершов. Марк, оторвавшись от своей еды, бросает быстрый взгляд туда, куда смотрит белорус, и вообще не удивляется, когда натыкается на Бэррона с его другом. Уокер вздыхает, а после пихает Мэтта ногой под столом и выдает: —Давай поменяемся, —Стивенсон сначала не понимает в чем прикол и чем они собрались меняться, но Марк, вздохнув, поясняет специально для одаренных, —местами, Стивенсон, поменяемся. —Зачем? —тупо спрашивает младший, чем только сильнее раздражает. —Хочу смотреть на твое лицо под другим углом, —Мэтта аж передергивает, —шучу, просто поменяемся, тебе сложно? —Ну нет, —пожимает тот плечами, начиная вставать из-за стола. —Ну вот и умница, —хмыкает Уокер, а когда местами они все же меняются, подмигивает Мэтту, —хороший мальчик. —Нахер иди, —Мэтт пуляет в Марка мелко нарезанную морковку, но достанется ему за это как-нибудь потом. Сейчас у Марка немного другая миссия. Лукашенко аж всего подбрасывает, когда Марк под столом с силой пихает его ногу и смотрит так грозно, словно он сейчас убьет его. У Коли мозги расплываются, потому что там Бэррон, с которым что-то не так, а тут Марк, на которого посмотришь и поседеешь раньше времени. Уокер хмыкает, одними губами произнося: «не пались», а Коля делает вид, что не понимает про что он. Хотя конечно Коля все понимает. Коля блять лучший ученик на потоке и встречается с самым лучшим в мире парнем, конечно Коля все понимает. Вот то, что, кажется, это понимает еще и Марк—хотя Коля до сих пор отказывается в это верить—напрягает не то, чтобы сильно, а пиздец как. Белорус утыкается в полупустую тарелку и дает своему мозгу установку на то, чтобы голову он не поднимал, пока они не закончат есть. Установка дает сбой, потому что ну чисто физически невозможно не посмотреть в сторону Бэррона, когда он проходит мимо. Он ведь такой весь из себя светящийся, самый милый и вообще. Лукашенко вздыхает, провожает парня взглядом и кое-как доедает оставшуюся еду, игнорируя и Никиту с его тик токами, и Мэтта с какими-то шутками, и даже Марка, который сдался и перестал смотреть на друга как на врага народа. Доедает Коля, погруженный в свои мысли и приходит к тому, что после занятий он напишет Бэррону и выяснит в чем дело. И сделает он этого до того, как организм окончательно отключится от недосыпа. Пары проходят одна за другой, причем у обоих. Кабинеты сменяют друг друга, меняются преподаватели, меняется сама тема предмета и рассказывающий тон, остается неизменным лишь одно—место и мысли. Коля все так же сидит рядом с Марком, усердно делает конспекты, но иногда все же отвлекается, а все потому, что Коля и правда беспокоится за Бэррона. Он сразу заметил в нем изменения, но ему казалось, что это все на нервной почве и это должно пройти. Возможно так и есть, но сомнения грызут глотку и не дают спокойно распрощаться с этими мыслями. Бэррон все так же сидит рядом с Гленом и так же старательно пытается вынести из класса хоть маломальскую частичку знаний. Получается плохо, потому что помимо того, что организм слабнет не по дням, а по часам, у Бэррона в голове каша из мыслей. Ему дурно даже просто от мысли, что Коля поймет, что с ним что-то не так. Все с ним так, просто кое-что вышло из-под контроля, ничего больше. Трамп вздыхает, хватается за голову и слышит противный писк где-то в затылке. Раздражает. Как же это все раздражает. Марк замечает, что Коля витает где-то в облаках, но пишет все равно на автомате, впрочем, как и Глен то, что у Бэррона руки беспричинно трясутся, оба спрашивают все ли с парнями нормально, но Макларен добавляет, мол, не стоит ли Бэррону уйти раньше, а то он боится, что еще пару минут и друг прямо тут откинется. Лукашенко вопрос игнорирует, как, впрочем, и Бэррон, но Трамп хотя бы просто хмыкает, подавая признаки жизни. Занятия у третьего курса заканчиваются чуть раньше, поэтому как только их отпускают, Коля оповещает парней о том, что он собирается пойти спать. Мэтт опять-таки тупит, но Никита довольно понятно объясняет, что Коля с перелета нормально не спал, и даже не добавляет, что Стивенсон дебил. Марк ничего на это не отвечает, смотрит на Колю и хмурится. Белорус прощается с друзьями, которые договариваются пойти куда-нибудь все втроем, а Мэтт любезно напоминает Марку о том, что за все платит сегодня он. Уокер страдальчески стонет, называя себе жертвой с доброй душой, а дальше Коля не слушает. Не слышит, если быть точным, потому что выходит за пределы этажа и спускается вниз. Народу мало и, если честно, это даже к лучшему. Хоккеист на ходу вытаскивает телефон из кармана, с удивлением обнаруживая непрочитанные сообщения от того же Бэррона. Правда, когда он их открывает, не может сдержать смешка. Бэррон такой Бэррон. Kolya: у меня закончились пары Kolya: у тебя еще нет? Ответ не приходит некоторое время, Коля уже хочет убрать телефон, но Бэррон заходит в сеть и тут же принимается печатать.

Barron: завидую Barron: мне еще полчаса сидеть((( Barron: ты к себе пойдешь?

Kolya: ага Kolya: наверное упаду часа на три Kolya: спать жутко хочется

Barron: не дразнись Barron: я тоже устал Barron: может ты заберешь меня? Barron: пойдем спать вместе, м?~

Коля практически врезается в какую-то девушку, извиняется и идет дальше. Kolya: на меня это не действует

Barron: что именно Barron: сон или сон со мной в перспективе?

Хоккеист практически давится. Этот мелкий… Kolya: уловки твои на меня не действуют Kolya: я хочу просто СПАТЬ

Barron: а я тебе про что говорю? Barron: про сон Barron: ты о чем там вообще думаешь? Barron: ты медик, думай о чем-нибудь медицинском

Коля проходит мимо здания и заходит в свой корпус, здороваясь с вахтершей. На лестнице все еще пусто, поэтому хоккеисту не составляет особого труда громко усмехнуться. Kolya: медицинском, да?

Barron: да

Kolya: могу я чисто из медицинских мыслей спросить, почему ты сегодня ничего не съел в столовой?

Barron: простите, доктор, на такие вопросы отвечаю исключительно в заботливых целях, а не в медицинских^^

Kolya: Бэррон, я серьезно

Barron: я тоже Barron: ладно, у меня пара Barron: я напишу, когда приду в комнату Barron: ответишь мне, если не будешь спать?

Kolya: скорее всего, вырублюсь в ближайшие минуты

Barron: хах Barron: ну ладно Barron: спокойно ночи, доктор~

На сообщение Коля не отвечает, тяжело вздыхает и качает головой. Было глупо надеяться на то, что Бэррон все ему так расскажет, он ведь тоже не обо всем ему рассказывает, хоть и о многом. Лукашенко поднимается к себе на этаж, открывает дверь и уже собирается бросить сумку с учебниками и свалиться спать, как вовремя вспоминает о том, что конкретно у него в ней находится. Коля вытаскивает пистолет и, подумав где-то с минуту, засовывает его под матрас. Туда Уокер точно не залезет по причине того, что покушается он лишь на те чужие вещи, до которых может спокойно достать. Найдя более-менее нормальное место, Коля вздыхает и практически со спокойной душой в наглую приватизирует кровать Марка. Та ниже и ближе и это значительный плюс для него. Перед тем как окончательно провалиться в сон, хоккеист думает о том, что проспит несколько часов, а потом займется домашкой. Думает, но вот организм с ним не соглашается, и белорус засыпает крепким сном, как только голова касается подушки.

***

Оставшееся время от учебы Бэррон еле как высидел. Хотелось спать, голова в висках будто сжималась, чем раздражала и приносила лишь ненужные проблемы, а еще у Бэррона сердце не на месте. Кончились и хи-хи и ха-ха, если Коля заметил, а как выяснилось, он все-таки заметил, то разговора точно не избежать. А Бэррон не хочет. Потому что не знает, что ему говорить. Что он практически не ел, пока Коля где-то там с документами мотался, а теперь это переросло в какую-то проблему? Совсем небольшую, даже крохотную. Трамп вздыхает, закрывает лицо руками и страдальчески стонет. Он так не любит переводить темы, но именно этим сейчас и занимается. Коля волнуется, это понятно, но Бэррон…Бэррон не хочет этого волнения, он уверен, что у парня помимо него есть еще куча проблем, те же долги по учебе за три дня отсутствия. Проблемы Бэррона вообще должны быть на последнем месте, потому что у Бэррона нет проблем. Пара заканчивается и на предложение Глена сходить с ним в кафетерий Трамп соглашается лишь потому, что, кажется, тошнота наконец отошла на второй план и он сможет нормально поесть. Ну или хотя бы попытается. В кафетерии народу не очень много, в основном тут только что освободившийся первый курс. Пока Глен набирает себе всяких шоколадок и булочек с маком, Бэррон, на свой страх и риск, берет три пиццы. Пахнут они вкусно, на вкус, Трамп уверен, они точно такие же, вот только горло почему-то сжимается. Не к добру это. Вместе с Гленом Бэррон все-таки уплетает две пиццы, одну оставляет для того, чтобы доесть у себя. Они расходятся, когда Глен смотрит на время и говорит, что ему еще нужно заскочить в библиотеку. Бэррон угукает, провожает друга до выхода и плетется в сторону кампусов, планируя свалиться спать. Сон приходится отложить, у Бэррона начинает кружится голова, и, хотя это продлилось всего секунду, ложиться спать сразу после головокружения идея плохая. Трамп валяется на кровати, чувствуя себя как-то некомфортно, словно те две пиццы до сих пор не усвоялись в организме и тот находится в шоке, не понимая, что это такое. Он берет телефон в руки и уже было собирается писать Коле, как вспоминает, что тот также собирался спать. Будить Лукашенко не хочется, поэтому Бэррон с секунду раздумывает, а потом решает набрать маму. Ну так, ни с того, ни с сего. Бэррон ужасно по ней соскучился. Гудки тянутся, как кажется Бэррону, бесконечно, но это стоит того. Прождав где-то минуты две и чуть ли не уснув, Бэррон слышит в динамике ровный, но от этого не менее радостный голос мамы. —Мам, привет, —начинает разговор Бэррон, —можешь разговаривать? —Мелания видимо отсылает кого-то забрать какие-то документы, а когда дверь хлопает, выдыхает. —Привет, солнце, —Бэррон чувствует, как у него бегут мурашки от этого прозвища, —ты чего звонишь? —Просто так, —пожимает плечами Бэррон, хотя понимает, что мама вряд ли это видит, —мы давно не виделись, —Мелания на том конце грустно угукает, —я соскучился, —все же сознается парень, чем немного смешит маму. —Я тоже, —отвечает она, а Бэррон так и видит, как она коротко, но не менее тепло улыбается, —ну как ты там? —Ну, —Бэррон устраивается поудобнее, думая с чего бы начать. С того, что он влюбился как какая-то девчонка или с чего полегче. Долго Бэррон не думал, у мамы и так, наверное, времени нет, —я сегодня был на хоккейной тренировке, —на секунду на том конце повисает молчание. —Ты был где? —изумленно переспрашивает Мелания, поскольку знает, что ее сын и спорт понятия как минимум несовместимые. —На хоккейной тренировке, —гордо повторяет Трамп, чуть привставая с места и пододвигая к себе брошенную рядом с кроватью сумку. Бэррон вытаскивает оттуда альбом, замечает уже чуть теплую пиццу и с секунду решается, —я не играл, мам, —смеется Трамп, все же доставая пиццу. Вроде как организм не против ее, а Бэррон любит что-то делать или есть во время разговоров. Так они длятся гораздо меньше, но не с мамой. С мамой они в принципе редкие, их пора в красную книгу заносить, кажется. На том конце Мелания с облегчением вздохнула. —И что ты там делал, если не играл? —спрашивает мама, а на том конце слышится звук замка, видимо она либо окончательно закрыла дверь, либо вышла куда-то. Бэррон откусывает мягкое тесто и думает. Наверное рано рассказывать маме о том, что у него парень—сногсшибательный хоккеист и вообще первый парень на деревне. Трампа чуть трясет от смеха с собственного сравнения, а Мелания терпеливо ждет. —Я просто проснулся пораньше, —Мелания молчит, слушает дальше, —и мне было нечего делать, а у меня…—Бэррон запинается, чувствуя, как горло сдавливает то самое слово, которым Бэррон Колю называет только в своей голове, —у меня друг есть в хоккейной команде, —мама заинтересованно мычит: «вот как», —да, я спросил не могу ли я посмотреть, он спросил у тренера и мне разрешили, —Бэррон кивает, скорее сам себе, подтверждая тем самым свои слова, хотя сомневаться в них никто и не стал бы. —Ты просто смотрел на тренировку? —Бэррон усмехается, про себя думая, что смотрел он вовсе не на тренировку, хотя и на ту тоже. —Я рисовал, —отвечает Трамп, а Мелания, почему-то, рвано вздыхает. —Бэррон, —почему-то тихо зовет она, —ты снова рисуешь? —Бэррон не понимает, что такого в этом вопросе и почему мама произносит его таким тоном, словно это что-то невероятное. —Ну да, —Бэррон немного сомневается с ответом, ибо мамино поведение выбило его из колеи, —а что? —А ты когда последний раз рисовал? —вопрос ставит в тупик. —В детстве? —почему-то вопрошает Бэррон. Повисает молчание. Кажется, Мелания вообще жалеет, что спросила это у Бэррона, а сам Трамп хмурится и никак понять не может в чем дело. Не может, пока в голову не врезаются те самые слова, после которых Бэррон прекратил делать хоть какие-то успехи в своем любимом деле. «Пустая трата времени», —вертится в подсознании, насмехаясь над маленьким Трампом, — «к этому нужно иметь особый талант» —Бэррон сглатывает, потому что фраза явно незакончена. «А у тебя его нет» —Бэррон самостоятельно дополняет фразу, чувствуя, как сердце пронзают тысячи острых осколков. Теперь он вспомнил когда в последний раз рисовал и почему именно это был его последний рисунок. Потому что у Бэррона нет ни таланта, ни способностей. Потому что Бэррон—это всего лишь ребенок, которому по счастливой случайности повезло родиться под фамилией «Трамп». Потому что в Бэрроне нет ничего выдающегося. —Бэррон? —зовет его мама, когда молчание затягивается, —все хорошо? —взволнованно спрашивает она, а Бэррон прикладывает ладонь к груди и чувствует, как начинает задыхаться. Дыхание сбивается, становится хриплым и слабым. Бэррон пугается, потому что такое с ним впервые, а после понимает, что у него есть секунды до того, как его организм вывернет только что съеденную пиццу. —Я перезвоню, мам, извини, —звонок сбрасывается, даже не дослушав мамино чересчур обеспокоенное «Бэррон!». Трамп подрывается с места и уже через секунду оказывается у так горячо любимого фаянсового друга. Горло дерет, а рвота не прекращается ни на секунду. Слезы все-таки капают с глаз, но теперь Бэррону все равно. Все равно, потому что он ужасный. Он заставил еще одного человека волноваться за себя, и если Коля хотя бы рядом и Бэррон может видеть его и как-то успокаивать, что с ним все в порядке, то мама в Вашингтоне и увидятся они еще очень и очень нескоро. Бэррон плачет, потому что он плохой парень и ужасный сын, пока голова не начинает пульсировать, отдавая во все тело, а руки, что держатся за ободок унитаза, не слабеют. Из Бэррона выходит только что съеденная пицца и, кажется, даже немного та, что он съел до этого. Парень прислоняется спиной к холодному кафелю и шумно дышит, вытирая лицо какими-то найденными салфетками. Может быть не стоило вообще есть, если даже какие-то маленькие три пиццы не усваиваются у него. Бэррон смеется, но так отчаянно, что даже самому страшно становится. Кое-как поднявшись на ноги, опираясь рукой о стену, Бэррон достигает своей кровати и падает туда. Голова болит, горло болит, все болит. Бэррон чувствует себя маленькой собачкой, что постоянно дрожит. Он такой слабый, даже сил нормально дышать нет. Завернувшись в теплое одеяло, Бэррон быстро вырубается, так и не узнав, что мама звонила ему после этого еще два раза, пытаясь убедиться, что с сыном все хотя бы нормально.

***

Коля открывает глаза и понимает, что три часа, которые он планировал спать, превратились в какое-то круглое число. Марк, сидящий за столом, с кем-то переписывается в телефоне, а когда слышит непонятные звуки, похожие на русский мат, поворачивается, подпирает голову ладонью и хмыкает. —Доброе утро, Беларусь, —Коля кидает на Уокера уничтожающий взгляд, но получается плохо, ибо из-за лежания в одном положении все тело онемело и глаз слегка заплыл, —ну или вечер, —пожимает плечами сосед. —Сколько времени? —хрипло произносит Лукашенко, чувствуя, как горло пересохло и каждое слово дается непосильным трудом. Марк смотрит на время, поворачивается обратно. —Почти двенадцать, —шокированное «охуеть» в ответ, —и я собираюсь спать, так что будь добр освободи мне мою кровать, —Коля чисто на автомате поднимается с чужой койки и шлепает к потрепанному дивану, на который тут же опускается и вздыхает. Марк зевает во весь рот, зарывается в одеяло и некоторое время смотрит на друга, —твоему режиму пиздец, но можешь пока сделать свою домашку, —Коля кивает, мысленно благодаря Марка за подкинутую идею, —если что непонятно, мои конспекты там же, где и обычно, —прождав секунду и не получив ответ, Уокер отворачивается лицом к стене и тут же засыпает. Коля бы позавидовал Марку, если бы ему не было так хуево. Такое чувство, что пока он спал, его сварили, иначе по-другому не объяснить то, что Коля чувствует себя ебаным пюре. Поругав самого себя в голове некоторое время, Коля все же решает последовать совету Марка. Он садится за домашнюю работу, надеясь, что та утомит его сильнее и он ляжет спать обратно хотя бы не под утро. Лукашенко переписывает формулы и дописывает недостающие определения, параллельно думая о том, что Бэррон, наверное, сейчас все еще спит. За все те немногие разы, когда парням доводилось проводить вместе ночи и даже иногда встречать утро, Коля прекрасно уяснил для себя, что спать Бэррон любит и может хоть весь день, при этом если его разбудить он будет еще часа полтора валяться, пока не придет в себя более-менее. Эх, сонный Бэррон. Коля невольно усмехается, продолжая писать конспект, а Марк на нижней койке из-за чего-то хмурится во сне. Ночь продолжалась, мысли были все те же, о том же, о тех же. Коля заканчивает где-то часам к трем, разминает шею, хрустя ей, встает со стула и забирается к себе на второй этаж. Спать не очень хочется, хотя тело, кажется, не против, веки все же слипаются. Лукашенко снимает с себя футболку, кидая ту куда-то вниз, рукой нащупывает спрятанный пистолет, выдыхая, когда тот оказывается на месте, на всякий случай проверяет не вышел ли Бэррон в сеть и убедившись, что нет, кутается в одеяло и настраивает организм на то, что надо поспать. А еще надо бы прижать Бэррона и допросить того как следует. Не нравятся Коле те игры, в которые он играет, ой как не нравятся.