What if?

Weve already been over this A million times Wait, though I told you I would be There when you needed me © Ghostly Kisses — The City Holds My Heart

— Поверить не могу, ты здесь! То есть, чёрт, мы думали, что ты не вернёшься. Я сидела за крошечным столиком у окна, а напротив Сэм. Он смотрел на меня так, будто я была восьмым чудом света. Дин стоял напротив, скрестив руки, и не проронил ни слова. Он смотрел на меня, словно я была видением или призраком. Да, скорее уместно сравнение с призраком, потому что во взгляде его скользил неподдельный страх. И меня сбивало это с толку. — Как ты выбралась? — наконец, глухо спросил Дин. Я понимала, почему этот вопрос стал единственным, что он произнёс за всё то время, что я тут. Нам приходилось нелегко в чистилище. Более чем. Мы убивали, проливали кровь. Постепенно мы становились подобно существам оттуда — дикими животными, которые готовы грызть глотки за выживание. Из чистилища было нереально выбраться. — Не знаю, — коротко отвечаю я, глядя на охотника в ответ. — В один миг я бегу от левиафанов, а через мгновение уже посреди трассы, и мимо проносится машина. Я совершенно ничего не помню, Дин. Он едва заметно вздрагивает, когда я называю его по имени. Его взгляд казался каким-то затравленным, и непонятно, почему так. Мне сложно разглядеть в этом человеке тепло и мягкость, которая часто была адресована по отношению ко мне. Только непонятное мне затравленное ощущение. Неужели это из-за меня? Что ж, во всяком случае, единственное, что осталось прежним — он сам. Как и ранее, я забывала о том, что мы не одни, когда начинали с Винчестером-старшим смотреть друг на друга. Одно его присутствие заполняло пространство вокруг меня, несмотря на то, что тут мог быть кто-то ещё. Я чувствовала нарастающую неловкость в комнате, и возникло внезапное желание уйти или резко сместить вектор внимания с моего появления на что-то другое. Но у меня не было навыков ловкого и грамотного общения в трудных ситуациях. Бегло осмотрела себя: на мне была та же одежда, что и перед исчезновением. Только вот время, проведённое в чистилище, превратило её в грязные лохмотья. Провожу рассеянно рукой по волосам, и вспоминаю, что и они в неопрятном виде, с точки зрения людей. Что ж, а вот и причина сменить тему или уйти от неловкой тишины в прямом смысле этого слова. Встаю со стула, немного одёргивая рукава обносок, что когда-то были плащом. — Что ж, пожалуй, мне стоит привести себя в порядок. Я грязна. Уголки губ Дина дрогнули в какой-то призрачной ухмылке, которая больше походила на вымученную гримасу. — Ожидала радугу и пони от чистилища, юмористка? Эти слова звучали, как шутка, но я слышала фальшь и натянутость. Про себя отметила: несмотря на браваду и бойкость, охотник усиленно притворялся. И снова меня одолевало непонимание, что именно он скрывал за этим деланным видом? Почему он смотрит на меня с неприкрытым ужасом? Поспешно скрываюсь за дверьми ванной, хотя в этом не было необходимости. Знала, что достаточно небольшого усилия, чтобы волосы стали блестящими и аккуратными, брючный костюм обрёл свой прежний лоск на ряду с начищенными туфлями. И всё же, я выбрала вариант спрятаться от братьев за дверью. Вообще, если быть более точной и искренней, я хотела спрятаться от старшего. Мне хотелось укрыться от прожигающего взгляда, который действовал на меня как низкий удар тока. Делаю глубокий вдох и бегло умываюсь, чтобы унять пылающие щёки. Наконец, убедившись, что в моём отражении я вижу безупречную внешне женщину, выхожу обратно к парням. До меня доносились обрывки их взволнованного разговора, но намеренно глушила — мне не хотелось знать, о чём они перешептывались. — Так лучше? — произнесла я, выйдя к ним в комнату. — Разумеется. Дин натянуто ухмыляется и тут же отводит глаза в сторону, заинтересовано глядя на ботинки Сэма. Больше мы не разговаривали. Человеческая природа слишком непосильна. Многие из иных созданий подобны им, людям, но в полной мере никто другой не может быть на них схожим. Всё дело в их спектре восприятия мира и всего окружающего. Когда кто-то, вроде меня постепенно вникает в суть их природы… что ж, человеком я не становлюсь, но по подобию их эмоций, начинают формироваться мои собственные. Впрочем, возможно, я слишком усугубляю, и, вполне возможно, если бы люди появлялись на свет сразу достигнутыми полового, психического и физического зрения, все они вели бы себя, как те потерянные создания, которые неуклюже только пробуют их особенности. Вели бы себя, как я. Я сопровождала охотников, когда они отвозили пророка Трена и его мать в безопасное место. На обратном пути в дороге нас застала ночь, поэтому Дин вёл машину не так лихо, как при дневном свете. Охотники о чём-то приглушенно разговаривали, но я слушала их голоса отдалённо. Сама же съёжилась на заднем сидении, нервно перебирая в руках складки своего плаща. Липкие воспоминания о чистилище саднили разум, а ко всему прочему меня угнетал эмоциональный фон в автомобиле, который был настолько напряженный, что хоть ножом режь. Вдруг машина резко остановилась, и меня с силой дёрнуло. Интуитивно я с опаской оглянулась вокруг, морально настраиваясь на внезапную атаку. Но на нас никто не нападал. — Кас, выйдем, на пару слов, — вдруг произнёс Дин. Моё тело приросло к сидению. Охотник заглушил двигатель и вышел из авто, громко хлопнув дверьми. На миг я встретилась с вопросительным взглядом Сэма в верхнем зеркале салона. Но мне нечего было сказать на этот жест — у меня самой не было никакого представления, о чём со мной хотели поговорить. Подавив тяжелый вздох, я всё же вышла наружу. В этот момент тактичность Сэма, которая вызывала у меня глубокое уважение, показалась ужасно неуместной, и я была бы не против, если бы кто-то вклинился в грядущий разговор. На улице скользил холодный ветер, который противно задувал за шиворот. Винчестер-старший стоял позади, опираясь на багажник машины. Воздух вокруг него казался наэлектризованным, иначе как объяснить, что рядом с этим человеком моё тело пробивает на дрожь? — Что-то случилось? — осторожно спрашиваю я. Когда Дин резко оборачивается ко мне, делая шумный вдох, я непроизвольно вздрагиваю. — Случилось? Не знаю, Кас, это у тебя нужно спрашивать, что случилось в том хреновом чистилище! Я несколько раз моргнула, будто хотела сбросить это непонятное для меня оцепенение. Глядя сейчас на охотника, я как никогда осознала тонкость человеческого выражения «глаза мечут молнии». И мне на миг стало страшно, что эти молнии меня испепелят. — Ну и? Так что случилось, м? Мы были там вместе, сражались, и я помню, что обещал тебя спасти. Только вот, ты вдруг сдалась тогда, а теперь стоишь здесь, как ни в чём ни бывало! Меня сбивала с ног его ярость, которую Дин выплёскивал на меня безудержной волной. Я видела кулаки, которые он судорожно сжимал и разжимал, и мне было искренне непонятно, что сейчас происходит передо мной. Я не могла идентифицировать те эмоции, что излучал охотник, потому что там было столько много всего — и как понять, злиться он, сердиться или просто исходит ненавистью? Чистилище было тяжким испытанием для нас обоих. Но, если для Винчестера это стало тестом на выдержку и прочность, то для меня… для меня это был шанс искупить грехи. Остаться там, чтобы в полной мере вернуть долг за те ошибки, что я делала. В частности, за одну огромную и непростительную — предательство Дина. Так значит, он всё ещё помнит. Он всё ещё не простил, и теперь его душить злость за то, что я тут. Вот в чём причина его эмоционального всплеска, верно? — Ты, — я запнулась, боясь продолжать свою мысль вслух, — ты злишься, что я почему-то вернулась? Выговорить это оказалось сложнее, чем представлялось. Слова застряли в горле, отказываясь вылетать наружу. Дин резко отшатнулся, словно от пощёчины. Он не сводит с меня глаз, и я почти готова умолять его посмотреть на что угодно, только не в мою сторону, так как это ощущалось мучительно. Его внимание ощущалось мучительным. Растерянное выражение лица быстро прошло, словно никогда и не искажало его черт. Изумление мгновенно испарилось, и теперь он снова в необъяснимом мне гневе сжимал челюсть, от чего было видно, как движутся желваки. — Ты даже не надеялась спастись, — угрожающе произносит. Дин говорил так, будто уличил меня во лжи и теперь раскрывал мне же мои мысли: — каждый раз ты твердила что-то о том, что в этом нет смысла. Твердила и упиралась… ты не доверяла мне? Так? — Дин, я… — Я на всё был готов, лишь бы тебя спасти, на всё! Моя уверенность в понимании настроения Винчестера таяла. Я ощущала, как постепенно затихает его ярость и гнев, под которыми чётко ощущалось отчаянье и… чувство вины? Он ни на секунду не опустил глаз, не оборвал зрительного контакта, словно хотел, чтобы я что-то поняла. Хотел меня в чём-то убедить и перестать из-за этого мучится. — Я тебя не бросал, Кас. Слышишь? Я не бросал тебя. Внутри всё затрепетало. Я была так глупа. Порой тот факт, что во мне таится необъятное понимание и знание всех вещей, делает меня абсолютно слепой к чему-то простому и столь очевидному. Я выстраивала целые теории о том, что Дин всё ещё ненавидит меня, не простил и ищет путь, чтобы избавиться от моей помощи. Так зациклилась на его ненависти ко мне, что совершенно не заметила иного — горечи. Охотник винил себя, он был окутан чувством вины с ног до головы. — Ты думаешь, что это твоя ответственность, — ошарашено прошептала я; больше утверждала, нежели спрашивала. И снова во взгляде Винчестера я увидела уязвимость. Он уже не кричал, не свирепствовал, а лишь замер напротив меня. Столь отчаянное молчание было лучшим подтверждением моих слов. Хорошо это или нет, но в ту секунду с моих плеч сошел тяжкий груз. То есть, я никогда не забываю о своих проступках перед другими. Но стало проще, когда я поняла, что ошиблась — он не ненавидит меня. Во всяком случае, уже нет. — Ты не обязан быть в ответе за всё. И уж точно ты не обязан был вытаскивать меня из чистилища, — мягко проговорила я. Я не могла позволить ему дальше терзать себя мысленно за то, в чём он абсолютно не виновен. — Но ты осталась там, и чья в этом вина? — зло рыкнул он, словно дикий зверь, которого загнали в угол, а тот до последнего скалит зубы. — Тут важнее не вина, а воля, — вздохнула я. Нахмурившись, добавляю: — Разве ты не помнишь, Дин? Он молчит. Его обострённая необходимость быть ответственным за всё, что только можно, была выжжена в мозгу. Этот человек паталогически всё держал под контролем, всё и всегда. Делаю шаг ближе к нему настолько, что теперь мы могли ощущать дыхание друг друга на коже. Он не отходит, но смотрит насторожено, словно боится. Чего? Что я в лицо скажу ему: в его копилке грехов прибавилось? Мы с ним всегда были похожи больше, чем иногда кажется. Поджав губы, медленно протягиваю руку к его лицу. Вижу в его глазах желание отстраниться, но он замирает на месте и лишь закрывает глаза, когда я прикладываю ладонь к его щеке. На кончиках пальцев ощущается покалывание, когда касаюсь его тёплой кожи. Делаю крошечное усилие внутренней силы, чтобы поделиться своими воспоминанием. Чувствую, как он обрывисто вдыхает, словно ему не хватает кислорода. Сосредотачиваюсь, чтобы он чётко видел саму суть картины — там у обрыва он меня не бросал. Не бросал, а до последнего удерживал за руку и тащил за собой. Мне важно было, чтобы он увидел ясно — я сама отбросила его помощь и толкнула самого в портал. Я сделала всё, чтобы он увидел и осознал — меня нельзя было спасти, потому что я этого и не хотела. На миг я задалась вопросом, наблюдает ли за нами украдкой Сэм в зеркало заднего вида, перебьет ли наш разговор в любой момент? И тут же сама себя одёрнула. Как я уже говорила, младший Винчестер был чрезвычайно чутким и тактичным. И смышлёным. Его веки затрепетали, а после он открыл глаза. Меня накрыло исходящей от него волной неподдельного удивления, непонимания, негодования. Я не убираю руки, чтобы задержать подольше ощущения тепла его тела. — Ты запомнил лишь то, что хотел запомнить, Дин, — еле слышно говорю я; мне кажется, что слишком громкие слова могут нарушить что-то неосязаемое, но такое чуткое и важное. — Нельзя спасти того, кто не хочет этого. — Не понимаю, — нахмурившись произносит он, на миг отведя взгляд; это позволяет вздохнуть с облегчением, прежде, чем зрительный контакт снова восстановится. И он восстанавливается: — но почему? Почему ты передумала? Он смотрит с таким возмущением, это заставляет меня непроизвольно улыбнутся уголками губ. Я нехотя опускаю руку, но Дин ловко перехватывает её. Я ощутила себя бабочкой пришпиленной к стене булавкой, когда он не отпускает меня. Его ладонь куда больше моей, а длинные пальцы сжимали руку до появления белых пятен. «Почему?» — повторяет его пристальный взгляд и слишком сильное сжимание запястья. — Я не передумала тогда, Дин. Я изначально не собиралась уходить, просто не знала, как тебе сказать об этом, — сдавленно заговорила я, шумно вдыхая воздух. Этот человек обладал невероятной энергетикой, заставляя вокруг становится всё наэлектризованным. А когда я нахожусь в такой непосредственной близости с ним, все мои чувства обостряются. Винчестер смотрит со смесью обиды и предательства, и медленно отпускает мою руку. Внутри всё холодеет, когда пропадает ощущение тепла его кожи. Появляется жгучее желание объясниться и дать понять свою точку зрения, так что мне приходиться добавить поспешно: — Мне не место в вашем мире после всех злодеяний, что я натворила. Это моё покаяние за все грехи. Порой молчание может быть оглушительным. Молчание, при котором на тебя смотрят с такой поглощающей болью, может быть убийственным. Казалось, этот человек втайне от меня знает о каких-то, скрытых от моего взора, ниточках, за которые стоит лишь потянуть — и внутри взрывается разнообразие чувств. Такой взрыв и происходит в момент, когда Винчестер рывком притягивает меня к себе. Он обхватывает моё лицо широкими ладонями и смотрит требовательно, будто сейчас вытрясет из меня последние крошки самообладания. — Единственный твой грех, Кас, это я, — процедил он сквозь зубы. Несмотря на то, что в нём пылала внезапно возникшая ярость, его руки касались меня с необычайной осторожностью, — это за меня ты ищешь искупления? Меня хочешь замолить и исправить? Слова резали слух. Он говорил с упрёком, я выглядела предательницей в его глазах. — Тебя мне никогда не искупить. Отвечаю резче, чем собиралась изначально. Фраза Дина меня зацепила. Сильно. Словно где-то между рёбер затягивалась рана, а охотник одной репликой содрал затянувшуюся корочку. Стало очень больно. Я считала его паранормальным явлением среди всего нормального. С момента, когда достала его душу из ада, уже тогда понимала, что всё перевернётся с ног на голову. Изначально между нами образовалась непостижимая мне связь, которая, к сожалению, лишь укреплялась. Это замечала не только я, но и Дин тоже. Однажды этот человек мне сказал, что после того, как я выпустила левиафанов и разрушила стены в мозгу Сэма… он просыпался с мыслью о том, что хочет ненавидеть меня. Но так и не смог. Неосознанно вздрагиваю, когда чувствую, что он уже не удерживает моё лицо, а лишь поглаживает скулы, едва касаясь. Бережно заправляет волосы за ухо, и беспокойно рассматривает моё лицо. — Я не злюсь, что ты вернулась, Кас, — слова еле слышны, но я понимаю всё слишком чётко, — я просто до конца не могу в это поверить. Словила себя на мысли, что я даже не дышала, пока он не договорил. И уж тем более я замерла как истукан, когда охотник поддался ближе, притягивая меня к себе в объятие. Ощущаю, что он поцеловал меня в висок, пока я расслабилась в его руках и вдыхала знакомый запах. Я не могла объяснить, почему столь критическая дистанция между нами заставляет меня буквально млеть от каждой секунды; почему запах его дешёвого одеколона и машинного масла вызывает ощущение чего-то близкого и родного. В тот вечер мы больше не разговаривали, но я больше не комкала плащ на заднем сидении, ощущая натянутую атмосферу. После излияние боли друг другу я даже смогла размеренно заснуть на заднем сидении Импалы до самого мотеля. Мне всегда было сложно и путанно. И страшно. Но вместе с тем я делала крошечные шаги навстречу к самопознанию. Я находила этот процесс прекрасным, ведь… ох, неужели есть что-то прекраснее, чем эта любовь к жизни, которая постепенно вырастает внутри? Думаю, у людей эта любовь проявляется по-другому: они влюбляются, развиваются в профессии, смакуют апельсиновый кофе и плачут от радости при бракосочетании. Для меня всё это объединялось в одну любовь — к существованию непосредственно.