Другая. Право на счастье.

1

      Пароход «Виктория» отправлялся из луизианского порта Салфер к берегам французской Нормандии в середине ноября 1862 года.       Григорию Червинскому пришлось приложить максимум усилий, чтобы попасть в число пассажиров этого судна, и в этот раз его билет был отнюдь не в отдельную каюту первого класса на верхней палубе, как когда-то четыре года назад, когда он ехал сюда, в Новый Свет, преисполненный самых радужных надежд. Теперь и место в общей каюте третьего класса казалось ему верхом счастья, лишь бы поскорее покинуть эти «благословенные» земли, реальность которых оказалась гораздо сложнее и жёстче любых, самых мрачных его предположений. Даже внешне сейчас он нисколько не напоминал того беззаботно улыбающегося франтоватого господина в модном фраке «с иголочки», каким был тогда — исхудавший, оборванный, не помнивший толком, когда ему в последний раз удавалось по настоящему выспаться и помыться. Все его нынешние помыслы были направлены только на одно — как можно быстрее унести ноги подальше от этих негостеприимных мест.

***

      Он хорошо помнил, с какой помпезностью причаливал белоснежный трансатлантический пароход «Атлантика» к местным зелёным берегам, сколько зевак собралось тогда в порту, как атаковали спускавшихся по сходням к причалу людей репортёры из местных газет, стараясь перекричать гул толпы своими нелепыми вопросами.       Настроение Григория по прибытию в Луизиану было солнечным, как и стоявшая в то время в этих краях погода — он покидал старушку Европу в начале осени, здесь же было ощущение вечного лета, судя по буйству зелени, в изобилии росшей по берегам. После почти полутора месяцев болтания по воде, сопровождаемого штормами под нависшим мрачным небом его радовало и тепло, и солнце, и главное — возможность наконец оказаться на твердой земле. Ведь о важности некоторых совсем простых вещей он, как и многие другие, начинал задумываться, только лишившись их…       Но романтику первооткрывателя «земли неизведанной» быстро развеяли бюрократические препоны, которые предстояло пройти будущему концессионеру в многочисленных инстанциях столицы штата — города Новый Орлеан. Оформление документов на землю заняло у него едва ли не неделю — такой безалайберности, как у местных чиновников всех мастей и уровней, пан Червинский не встречал даже в родной России. Затем ему предстояло ещё ехать на место своих будущих владений — участки, выделяемые в порядке концессии, распределялись чуть ли не по принципу лотереи, и оценить по достоинству своё приобретение можно было только по прибытию туда. Долгая поездка верхом по диким прериям совсем измотала и без того уставшего от дороги Григория. Романтика дикого запада оказалась на поверку ему не слишком по душе — где уж тут было о чем-то мечтать, когда каждую минуту тебя могли просто подстрелить из-за куста, как дикого кролика! Ко всем прочим заботам, у Грига с собой была немалые деньги в золотых монетах — после внесения задатка в конторе за концессионные земли, сумма все ещё оставалась довольно приличной, и у него хватило соображения не производить полного расчета до того, пока он собственными глазами не увидит свои будущие земли. Но теперь золото давало ему лишний повод беспокоиться о собственной безопасности.        Нанятой для его сопровождения охране из трёх притёршихся к местной жизни французов и пары здоровенных негров доверять особо не приходилось. Люди с настолько черной кожей до этого Григорию раньше никогда не встречались — в темноте казалось, что на тебя из пустоты смотрят одни только глаза, и от этого становилось ещё более жутко находиться рядом с ними.       До места их разномастная компания добралась на лошадях за несколько дней. Даже останавливаться на ночлег казалось безопаснее в чистом поле, хотя избалованному комфортом пану Червинскому приходилось нелегко, но по дороге им попадались исключительно таверны совсем уж низкого пошиба, и останавливаться в них было себе дороже — можно было запросто лишиться не только всех имеющихся в наличии денег, но и самой жизни.       К вечеру третьего дня на горизонте показались довольно высокие стены, ограждающие окультуренную часть теперь уже его земель. Как отличался стоявший на них неказистый домик, сделанный буквально из подручных материалов, от живо представлявшегося Григорию роскошного имения в колониальном стиле, которое он нарисовал в своем воображении по пути сюда! Словно в насмешку, над ведущиими во внутренний двор воротами красовалась витиеватая вывеска с надписью на французском языке — Ranch «Douce vie» /ранчо — «Сладкая жизнь» — фр., прим. авт/, видимо, намекавшая на выращиваемый здесь повсеместно сахарный тростник.       «Ничего, со временем затею здесь грандиозную стройку», — тешил себя надеждой Червинский, не желая так легко расставаться с приятной мечтой.       Справедливости ради, стоило сказать, что земля здесь была действительно плодородной, недаром Луизиану называли «сахарным штатом» — возможности для успешного ведения сельского хозяйства здесь были просто громадными.       Но, при этом, новоиспеченному плантатору на американских землях пану Червинскому неизбежно предстояло узнать много не самой приятной информации.       Большая часть этих прекрасных земель до этого времени оставалась не освоенной — как выяснил гораздо позже Григорий, одной из наиболее острых проблем здесь была постоянная нехватка рабочих рук.       Основным отличием приобретаемых здесь рабов от привычных для Григория Червинского крепостных крестьян, в первую очередь, был цвет кожи — первые из них были привезены сюда из самой что ни на есть черной Африки, хотя среди них встречались всякие: от золотисто-смуглых мулатов до угольно-черных ниггеров, как презрительно называли их местные белые. Но, увы, только этим разница между невольниками и русскими крепостными не ограничивалась — в отличие от коренных жителей той же Червинки, у рабов напрочь отсутствовала какая бы то ни было заинтересованность в результатах своего труда, их содержание никак от этого не зависело, своих земельных наделов они не имели и жили на полном хозяйском иждивении. Вообще, как заметил позже долгое время наблюдавший за этим людьми Григ, с гораздо большим удовольствием они устраивали пляски и по полночи били в какие-то особые барабаны, похоже, привезя сюда эти традиции со своей исторической родины.       Но ладно бы только отсутствие трудолюбия! Не меньшей бедой, с которой сталкивались новоиспечённые приобретатели живой силы, была склонность к побегам — для поимки беглецов местный шериф регулярно выделял людей, представлявших здесь местные органы правопорядка, и они прочесывалм окрестности, но, хоть за побеги и сурово наказывали, убегавших от этого меньше не становилось. Прятавшиеся в местных непроходимых лесах после побега, беглые рабы могли становиться агрессивными, в первую очередь в отношении своих бывших хозяев, набеги на ранчо которых и становились основным промыслом беглецов, пока их вновь не ловили для последующего возврата собственникам. Здесь ситуация не слишком отличалась от крепостной России, но лишь до того момента, пока Григорий не узнал, что могут сделать местные беглые рабы со своими хозяевами.       В отличие от крепостных крестьян, этим людям было совсем уж нечего терять, кроме своих собственных цепей, отъезд на родину в Африку для них был не возможен, быть возвращенным владельцу нередко означало мучительную смерть, и их расправы со своими бывшими собственниками и прочими обидчиками порой бывали такими, что кровь невольно стыла в жилах. Поэтому обеспечение хотя бы какой-то условной безопасности своего проживания в этих краях было отнюдь не пустым звуком.       Как удалось узнать Григорию Петровичу уже в первый же день после приезда сюда, прежний хозяин полученной им в концессию усадьбы по каким-то непонятным причинам пару месяцев назад распродал все свое живое «имущество» и в спешном порядке навсегда покинул эти края. Что вынудило его так поступить? Об этом оставалось пока только догадываться, но догадки эти на фоне полученной им информации почему-то были не весёлыми, а пока одним из важнейших мероприятий для него стала покупка тех же рабов — как ни крути, а без них о ведении какого бы то ни было хозяйства не стоило даже и думать, и это не говоря об уйме работы по самому дому, которая на его родине выполнялась крепостными слугами.       В первые недели пребывания на новом месте основной задачей Червинского было освоиться и по возможности вникнуть в сложившуюся здесь обстановку.       Вот когда он едва ли не впервые сильно пожалел, что в свое время не прислушивался к отцу — Петру Ивановичу Червинскому, который долго и безуспешно в свое время пытался обучить непутёвого сына премудростям ведения хозяйства на земле.       И хотя действие происходило на другом конце света, а вместо привычных зерновых здесь выращивали в первую очередь сахарный тростник и кукурузу, по существу это мало что меняло. Сейчас волей-неволей Григу приходилось постигать все самому.       Ситуацию мог бы исправить подбор подходящего человека на должность управляющего, желательно толкового и хотя бы относительно честного, ведь сам он пока совсем не ориентировался в местных реалиях, но такого ещё предстояло поискать.       Мало того, при ближайшем рассмотрении состояния своего нового жилища оказалось, что из-за сильно прохудившейся крыши откладывать его ремонт на долгий срок тоже не получится, если, конечно, он не желает передвигаться вплавь по комнатам после первого же ливня, которые в сезон дождей здесь были впечатляющими. Вопрос, опять же, упирался в рабочие руки…       Решение всех этих проблем вряд ли стало бы возможным для новоприбывшего хозяина без знакомства со своими соседями — такими же плантаторами, как и он, но жившими здесь не первый год и уже хорошо знавшими местные порядки.       Первое такое знакомство состоялось уже через несколько дней, когда Григорий был волей-неволей вынужден отправиться в ближайший небольшой городок Паттерсон, в котором постоянно проходили ярмарки рабов. Когда-то в прошлом ему приходилось покупать вместе с отцом крепостных крестьян, тут, по сути, ситуация была схожей, только состояние продавашихся людей, который торговцы гордо именовали «черной слоновой костью», было гораздо более удручающим. Здесь никого не удивляли тяжелые цепи на невольниках, раздельная продажа матерей и их малолетних детей, сильная истощенность и жуткие шрамы на темных потных телах мужчин и даже женщин. При любом раскладе, обхождение с крепостными в России было гораздо более гуманным даже у самых суровых помещиков.

***

      Результатом этого похода на ярмарку для Григория стала выплата аванса и договоренность с местным торговцем о доставке приобретенных им нескольких десятков несчастных чернокожих в «Сладкую жизнь» уже нынешним вечером.       Но дальше ноги едва ли не помимо его воли сами понесли Грига, насмотревшегося разных, не слишком приятных вещей, в местную таверну.       Царившему здесь для стороннего наблюдателя многоголосому бедламу он уже потихоньку научился не удивляться — народ вел разговоры как минимум на трёх языках, жутко перемешивая их, помимо французских, часто можно было услышать испанские и английские слова. При этом посетители каким-то непостижимым образом умудрялись понимать друг друга, активно используя вдобавок эмоциональные выкрики и язык жестов.       Не найдя свободного места, Григ обратился по французски к колоритному мужчине лет пятидесяти, крепкому и коренастому, в одиночестве занимавшему столик у окна, спрашивая разрешения присесть с ним рядом.       Ответом ему была дружеская улыбка незнакомца.       — Вы, наверное, и есть новый хозяин «Сладкой жизни», недавно приехавший из Европы, не так ли? — похоже, Григ не ошибся, и его новый собеседник был именно французом.       — Да, вот уж не думал, что новости распространяются в этих краях так быстро, — произнес Червинский, вызвав в ответ на свои слова новую улыбку.       — В таком случае, будем знакомы, я Ваш новый сосед с ранчо «Жизель», Анри Дюран, живу в этой дыре с семьёй уже больше десяти лет.       Мужчины обменялись крепким рукопожатием.       — Григорий Петрович Червинский, я из России и только пытаюсь здесь прижиться, но, Бог мой, неужели это так заметно?       — Честно говоря — Вы даже не представляете, насколько, — подмигнул ему новый знакомый. — При покупке невольников Вы переплатили этому проходимцу Мигелю как минимум вдвое, от некоторых из них он был просто счастлив избавиться — они уже успели заработать здесь себе дурную славу. И сейчас говор и поведение выдают в Вас чужака.       — В таком случае, мне Вас послал сам Господь Бог, уважаемый Анри… Мне действительно сейчас нужнее всего помощь со стороны знающих людей, а я в долгу не останусь.       В тот день Григорий впервые после приезда в эти края перебрал лишнего, с привычной для себя щедростью угощая своего нового знакомого, с которым у него оказалось более чем достаточно общих интересов, невзирая на разницу в возрасте. В первую очередь они, конечно, были связаны с делами, которые здесь за Грига решать было некому.       Анри гостеприимно пригласил его на воскресный обед на своё ранчо «Жизель», которое, как выяснилось, находилось всего в сорока верстах от его «Сладкой жизни», обещая познакомить его со своей семьёй — супругой и двумя дочерьми.       До того, как наведываться в гости, пан Червинский планировал разрешить хотя бы свои первостепенные бытовые вопросы по обустройству новоприбывших, закупке продуктов и ремонту крыши, впрочем, без особого успеха: едва он успевал разбираться с одними проблемами, как тут же на него горохом сыпались новые. Сказывалось то, что раньше Григорий никогда самостоятельно не занимался хозяйством, лишь время от времени, ни шатко ни валко, помогая отцу.

2

      Так или иначе, но в следующее воскресенье Григорий Петрович в щеголеватом парадном фраке подъезжал к владениям семейства Дюран. В отличие от его «Сладкой жизни», их дом снаружи и внутри выглядел добротным и ухоженным, видно было, что это благосостояние и уют создавались не один год, в нем чувствовалось душевное тепло и тонкий вкус хозяев.       Сам хозяин вышел навстречу Григорию, провёл его в гостиную, где расположилась вся семья Дюран — его жена, миловидная улыбчивая женщина, слегка располневшая, но от этого ничуть не потерявшая свое истинно французское обаяние. Старшая дочь Анри, Кларис, была худощавой кареглазой брюнеткой с чопорным лицом, на удивление не похожей ни на мать, ни на отца. Она сдержанно поприветствовала гостя, внешне никак не выражая своего интереса к продолжению знакомства с ним. Гораздо более сильное впечатление на Григория произвела младшая Дюран — девушка не старше двадцати пяти лет, своей почти детской хрупкостью и трогательной беззащитностью неуловимо напоминавшая его старую знакомую — Катерину Вербицкую. Только вот волосы ее были каштановыми, а глаза — темными, черешневыми, под аккуратными дугами черных бровей. И порой в этих глазах проскакивали что-то такое, что никак не вязалось с ее нежным и хрупким внешним обликом.       — Мадмуазель Мари, — певуче произнесла она, от ее голоса словно рядом зазвенел серебристый колокольчик.       — Рад познакомиться, прекрасная мадмуазель, — что-что, а галантность была у Червинского в крови, природное обаяние точно никогда не подводило его.       Обед прошел в тихой, семейной атмосфере, девушки сыграли для гостя в четыре руки на рояле, Григ от души шутил с ними и их матерью, несколько раз вызвав улыбку даже у сдержанной Кларис, которая совершенно преображала её холодное лицо, превращая почти в красавицу.       Червинский старался «держать марку» даже в сложных для себя жизненных условиях — ведь, честно говоря, поводов для радости у него было не много. По рассказам Анри, бывший хозяин «Сладкой жизни», его соотечественник Луи, действительно вынужден был уехать отсюда, потеряв терпение после очередного рабского бунта — бунтари уничтожили чуть ли не весь урожай сахарного тростника, и по дешёвке распродав проблемное живое «имущество».       — А Вы, мой друг, умудрились купить добрую половину из этих зачинщиков бунта, которых даже хорошая плётка и кандалы не смогла сделать покорными и заставить нормально работать, — усмехулся в усы Анри.       — Может, стоило все же получше к ним относиться, создать приемлемые условия для жизни? — предположил Григ, разом вспоминая, как ему однажды удалось подавить похожим образом крестьянский бунт в родной Червинке.       — Э, нет, при таком раскладе Вы просто разоритесь в два счёта, продаваемое Вами сырьё просто не окупит затрат на этих чёртовых ниггеров. У нас во Франции крепостного права нет уже давно, и в результате труд по найму и, главное, необходимость его оплаты привели к полному разорению моей семьи там. Только здесь я кое-как сумел восстановить правильное положение вещей… — Анри с удовольствием затянулся гаванской сигарой. — Впрочем, поговаривают, что проклятые северяне планируют отменить здесь рабство, как они уже сделали в своих штатах. Для нас с Вами это будет означать крах всей системы. Так что, друг мой, держите ваших черномазых вот так, — Анри стиснул пальцы в кулак, — а уж я, чем смогу, помогу вам по-соседски.       — А Вы тоже считаете кандалы самым надёжным способом обеспечить послушание? — желая немного разрядить ставшую напряжённой обстановку, спросил Григорий у девушек, внимательно прислушивавшихся к их разговору.       — Да, безусловно, — ответ Кларис был для него неожиданным, между ее темных бровей чётко обозначилась морщинка, — Эти твари понимают только язык грубой силы.       — Всем своим видом девушка показывала, что она абсолютно уверена в правоте своих слов. На мгновение прикрыв глаза, Григорий вздрогнул от этих знакомого до боли тона, с которым они были сказаны. Когда-то именно так говорила Лидия, его милая пани, одновременно жёстко-холодная с крепостными и жаркая наедине с ним… Впрочем, на этом высказывании сходство Кларис Дюран с пани Шеффер закончилось.       — Но как же так, papa, ведь они живые люди, им нужны хоть какие-то элементарные удобства и хорошая еда! — вдруг подала голос Мари.       Как видно, сестры были абсолютно разными не только внешне.       — Кто тебя научил давать непрошенные советы? — вспылил Анри, тем самым положив конец возникающему спору.— Слыханное ли дело для воспитанных девиц — лезть, куда не следует? Задача женщины — вести дом и хозяйство!       Впрочем, насколько Григ успел узнать Анри — тот остывал также быстро, как и загорался. Вообще, новое знакомство несло для Червинского множество плюсов — не считая получения массы полезной информации, сосед предложил, не медля, направить несколько рабов из своего имения, что-то смыслящих в ремонтных работах, и порекомендовал кандидатуру толкового управляющего. Понятное дело, что Григ не питал особых иллюзий в том, что все это делается Дюраном по доброте душевной, или чтобы только иметь возможность скрасить его обществом одолевавшую француза скуку. И попытка Анри представить в выгодном свете своих дочерей, разрушенная случайно возникшим спором, только подтверждала его догадки. Действительно, в этих глухих местах подобрать хорошую партию для девушек, тем более уже достаточно давно вступивших в брачный возраст, было совсем не просто. При этом, старшая Кларис не обладала сколько-нибудь привлекательной внешностью, что ещё больше затрудняло реализацию отцовских замыслов. Безусловно, милое личико Мари не могло не привлечь Григория, но от мыслей о браке сейчас он точно был бесконечно далек.       Другой вопрос — возможность мимоходом обнять или ущипнуть грудастую рабыню - мулатку, которая в последние дни смотрела за его домом в «Сладкой жизни» и готовила хозяину еду. По её поведению нетрудно было догадаться, что она без особого сопротивления согласится и на большее, если проявить немного настойчивости и приказать придти к нему нынешней же ночью, и новоиспеченного хозяина такая ситуация для удовлетворения некоторых потребностей более чем устраивала.       Так, жизнь Григория в далёких краях постепенно налаживалась…       Дни проходили в хозяйственных заботах, казавшихся бесконечыми деловых поездках в тот же Паттерсон по вопросам многочисленных необходимых покупок.       Благодаря Анри и под его поручительство ему удалось получить кредит под залог будущего урожая в местном отделении банка — расходы на всё день ото дня только возрастали, и имевшейся наличности Грише остро не хватало.       Часть забот взял на себя таки-нанятый по рекомендации Дюрана управляющий Томас — невысокий мексиканец, известный в кругу местных плантаторов своим мастерским владением кнутом, что, как подчеркнул Анри, было одним из самых важных качеств для того, кому по долгу службы приходилось иметь дело с «мерзкими ниггерами».       Григу пока было неясно, действительно ли это настолько ценное качество, для него было важнее, что с появлением Томаса он сам избавился от доброй части рутинных забот и получил возможность немного расслабиться, проводя вечера не в бегах, а на террасе с ароматной сигарой и, наконец-то, почувствовав себя здесь настоящим хозяином. То, что из сараев, куда были заселены негры, теперь все чаще слышались крики и отчаянные стоны избиваемых, его до поры до времени не волновало. По его мнению, жизнь здесь потихоньку налаживалась и, если была ещё не сладкой, то, уж во всяком случае, не настолько переполненной лишений, как сразу после его приезда в Луизиану.

***

      Вполне ожидаемо, что он стал регулярным гостем в соседнем ранчо «Жизель», регулярно проводя выходные дни за стаканчиком виски и неспешными беседами с Анри, иногда развлекаясь с ним же символической игрой в карты.       Волей-неволей он всё ближе сходился и с обеими дочерьми Дюран — его улыбка, правда, далеко не сразу, но всё же смогла растопить даже вечный лёд во взгляде Кларис. Мари же чуть ли не с первых дней знакомства искренне радовалась его приходу и заразительно смеялась над его шутками. Впрочем, Григ никак не рассчитывал на то, что их отношения со временем станут чем-то большим, чем просто общение к обоюдному удовольствию, и вполне умышленно сохранял между ними некоторую дистанцию, стремясь остаться в их глазах просто приятным знакомцем.       Именно поэтому он старался в основном проводить время с обеими сестрами сразу, избегая необходимости подолгу оставаться наедине с любой из них.       Обе девушки оказались неплохими наездницами, с детства умевшими хорошо держаться в седле, и нередко они вместе с Григорием, которому тоже пришлось в скором времени обзавестись здесь лошадьми, так как другого транспорта в этих местах просто не существовало, выезжали на прогулки по прериям.       Но, если Григорий не рисковал сильно удаляться от ранчо, будучи наслышанным о случаях нападения на одиноких всадников, то Кларис было все нипочём — вооружившись отцовским обрезом, которым, как оказалось, она мастерски владела, девушка скакала галопом на своей каурой лошади, одним своим видом будто бросая вызов опасности. В брючном костюме, плотно облегавшем ее ладную фигуру, старшая Дюран действительно походила на амазонку с развевающимися на ветру волосами. Однажды во время прогулки Кларис на деле доказала, что она отнюдь не из робкого десятка, метким выстрелом снеся голову совсем не маленькой ядовитой змее, попавшейся им по дороге, на которую едва не наступил конь Грига. Григорий искренне восхищался мужеством Кларис, но откровенно побаивался её крутого нрава, ему комфортнее было общаться с нежной мягкосердечной Мари.

3

      Однако, спокойному времяпровождению Григория не суждено было продлиться слишком долго.       Спустя уже почти год после знакомства со своими соседями, приехав однажды в Жизель, он столкнулся во дворе с симпатичной молоденькой мулаткой — рабыней семьи Дюран, бежавшей по хозяйскому двору в коротком платье, которая, со смущенной улыбкой пробормотав ему что-то извиняющееся, тут же отскочила в сторону и помчалась своей дорогой. Григ совершенно не придал этому эпизоду значения и напрочь позабыл бы о нем, если бы, не зайдя в дом, сквозь приоткрытую дверь не стал свидетелем весьма неприглядной картины: Кларис, ухватив ту самую темнокожую девчушку за куцые косички, изо всех сил молотила несчастную головой обо что придется, выкрикивая при этом:       — Я все видела, и я тебе покажу, как демонстрировать месье свои прелести, бесстыдная тварь! Я тебя научу разувать глаза и обходить его десятой дорогой! Я отдам тебя на потеху рабочим на тростнике, и саму отошлю туда работать вместо дома, перед ними будешь оголяться!       Девчушка вначале что-то пыталась отвечать, но все её оправдания в итоге слились в жалобный нечленораздельный вой.       Сжалившись над несчастной, Григорий постучался в дверь, давая Кларис понять о своем присутствии.       — О, месье Червинский, — девушка совершенно преобразилась, на лице ее заиграла улыбка.       — Пошла вон! — эти слова относились к негритянке, буквально выпихнутой за двери, после голос Кларис вновь стал нежным:       — Честно, не ждала сегодня Вас так рано, — она сама шагнула навстречу Григорию, протягивая ему для поцелуя руку.       — А Вы можете быть суровой, мадмуазель Кларис, — улыбнулся Григ. — Чем провинилась перед Вами эта бедняжка?       Девушка на мгновение запнулась, опустив голову, и только вспыхнувший на щеках румянец выдал ее смущение.       — Мне было неприятно, что она себе позволяла развратничать на глазах у Вас… Хотите правду, месье Григ? Когда я впервые Вас увидела, то поняла, что Вы затронули мое сердце… как никто до этого не затрагивал. Вы можете относиться ко мне как угодно, можете осудить и презирать, потому, что я… Я полюбила Вас всем сердцем, и ничего не могу с этим поделать.       С этими словами Кларис приблизилась к Григорию вплотную, положив ему на плечи руки.       — Мадмуазель Кларис, поверьте, я не стою Ваших чувств, — Григорий вконец растерялся от такого напора неожиданно горячо прильнувшей к нему девушки. Он не успел толком опомниться, как почувствовал на своих губах поцелуй…       — Нас могут здесь увидеть, — слегка отодвинувшись, использовал он последний аргумент.       — Родители уехали в Патерссон, а Мари где-то в саду. Никто не должен… Ах, ты, маленькая дрянь! — неожиданно совсем другим голосом вскрикнула она, рванувшись в сторону двери. Григ успел заметить только мелькнувшую и тут же скрывшуюся в коридоре тень, судя по всему, ту самую темнокожую девчонку, ревность к которой заставила Кларис признаться ему в своих чувствах.

***

      После случившегося Григория одолевали противоречивые эмоции.       Как ему самому теперь быть в сложившейся ситуации? Все его чувства к Кларис заключались лишь в дружеской симпатии, он восхищался внутренней силой девушки, но, увы, последняя совершенно не привлекала его внешне. При этом, хотя резкие проявления жёсткости нрава старшей Дюран напоминали Григорию его милую Лидию Шеффер, почему-то у Кларис это качество скорее отталкивало его. Признаться, рядом с ней Червинский всегда чувствовал себя настороженно и, как показал сегодняшний день — его опасения были совершенно не напрасны. . По этим же причинам о каком-либо совместном будущем рядом с Кларис для Грига не могло быть и речи и, если уж на то пошло, он предпочел бы связать свою жизнь с младшей дочерью Дюрана — Мари, которая по складу характера чем-то была похожа на его бывшую жену Натали Дорошенко, по крайней мере, от нее логично было бы ожидать спокойствия и покорности. Но, по хорошему, Григ вообще предпочел бы оставить взаимоотношения с обеими девушками как есть — ему вполне хватало по ночам жарких объятий темнокожей Арис, интимное общение с которой не создавало для него никаких проблем и, тем более, не вынуждало строить матримониальные планы.       Вместе с тем, Григ понимал, что, в случае приезда соседа с предложением о браке с Кларис, объяснить свою позицию, не обидев Анри, будет крайне сложно, и поэтому реально опасался подобного развития событий.        Разумеется, после этого случая совместные прогулки с сестрами Дюран ему пришлось прекратить, а визиты на ранчо «Жизель» сократить до минимума, оставив лишь необходимые деловые встречи с Анри, к некоторому недоумению последнего.       Домашние заботы, хоть и уменьшились в количестве, но также требовали внимания хозяина. Кое-как на ранчо был убран первый серьёзный урожай сахарного тростника, и теперь Григорию предстояло как можно выгоднее его продать — подходили сроки внесения платежей по банковскому кредиту, и вопрос денег стоял как никогда остро. Продавать сырьё небольшими партиями было выгоднее напрямую сахарным мануфактурам, но требовало больших временных затрат, и поездки в Патерсон, а то и в другие городки, включая достаточно удаленные от их местности, становились для Грига все более регулярными.       Кроме того, в последнее время участились побеги рабов, причём как из «Сладкой жизни» Червинского, так и из «Жизели» Дюранов. Григорий не слишком стремился анализировать причины происходившего, но, если бы он внимательнее наблюдал за событиями на своем ранчо, то мог бы заметить, что его управляющий Томас, и ранее не отличавшийся человеколюбием, за прошедшие месяцы, что называется, «вошёл в раж», и его обращение с подчинёнными ему рабами стало уж совсем невыносимым для последних. Впрочем, на соседской «Жизели» обращение с невольниками было не лучшим — кнута для них и у Дюранов никогда не жалели. Люди терпели, сколько могли, но, отчаявшись хоть как-то изменить ситуацию, бежали с ранчо небольшими группами по два -три человека, или вовсе поодиночке. Григорий с Анри наведывались к шерифу в Паттерсон, оттуда регулярно высылались поисковые группы и кого-то время от времени возвращали хозяевам, но были и беглецы, поймать которых так и не удавалось, несмотря на предпринимаемые усилия.       Отдельные из этих неуловимых были как раз из числа тех рабов, которых Григорий приобрел сразу после своего приезда сюда. Если верить сплетням, ходившим по округе, беглые организовали свой лагерь в лесных чащобах, которым, может быть, было и далеко до южноамериканских джунглей, но их площади и непроходимости оказалось вполне достаточно, чтобы укрыть у себя относительно небольшую группу людей. До поры до времени это соседство беглых и их бывших хозяев никак себя не проявляло и потому не внушало Григорию и Анри особого беспокойства.        Сосед действительно вскоре приехал к нему в «Сладкую жизнь», но совсем по другому поводу.       — Смотрите, что у нас происходит! — он со злостью швырнул на стол газету. — Эти проклятые республиканцы черт знает что о себе возомнили! — ноздри Анри раздувались, он с трудом сдеживал свой гнев. — Три тура выборов — в итоге этот мерзкий евреишко Авраам Линкольн выигрывает федеральные выборы! Он ведь совсем из нищих, и как только сумел выбиться на самый верх? Уверен, демократы не допустят такой вопиющей несправедливости, наверняка имели место фальсификации!       — Подождите, объясните мне толком — какая разница, кто будет говорящей головой? — озабоченный своими проблемами и никогда особо не интересовавшийся политикой, Червинский не понимал, что так вывело из себя его эмоционального приятеля.       — Ну, как же Вы не понимаете — этот идиот выступает за всеобщее равенство и за полную отмену рабства! Я скажу больше — в некоторых штатах на севере уже приняты соответствующие законы! Представьте, друг мой, что будет, если подобное докатится до нас? И где в итоге окажемся мы с Вами и тысячи таких же концессионеров?       — Погодите, Анри, не думаю, что власти нашего штата допустят подобный беспредел, — Григорий взял в руки газету и пробежал глазами статью, заставившую так нервничать соседа. — Вот смотрите — «представители южного округа демократической партии вынуждены начать переговоры о выходе Луизианы из состава федерации»…       То ли рассудительность и уверенность Григория так хорошо влияли на собеседника, то ли он, в силу особенностей темперамента, «выпустив пар», тем самым успокоился, но, спустя несколько минут его состояние в самом деле можно было назвать более-менее нормальным.       — Да, похоже, Вы правы, дорогой Григ. Предлагаю спокойно все обсудить у меня дома, за стаканчиком хорошего виски, завтра же. И имейте в виду, что отказов я не принимаю, мои дамы и так уже замучили меня вопросом о том, где пропадает месье Червинский, и чем Вы их так покорили? Кларис даже с лица осунулась — не о Вас ли заскучавшись? — подмигнул повеселевший Анри, не замечая, как невольно при этих словах отвёл глаза сосед.       — Но Вы же видите, Дюран, что творится сейчас в делах — все как будто с ума посходили! Разумеется, я не могу не приехать к Вам уже ради удовольствия общения с Вашими дамами… — волей-неволей улыбнулся Червинский.        На самом деле, предстоящий визит в «Жизель» беспокоил его гораздо сильнее, чем все выборы и президенты, вместе взятые. Он ощущал себя непривычно в новом для себя положении, когда ему приходилось избегать общения с женщиной, искавшей встреч с ним. Ранее ему, напротив, много раз доводилось бывать в роли настойчивого кавалера, теперь же судьба распорядилась для него почувствовать себя условно «по другую сторону баррикад». И интуиция чётко говорила Червинскому, что этот обед у соседа будет сильно отличаться от всех, имевших место ранее.

4

      Воскресный день у Грига не задался прямо с утра — у Арис подгорело готовившееся ею на завтрак мясо, потом все валилось из рук уже у него самого во время сборов на званый обед. Сколько раз он подумывал направить вместо себя кого-то из прислуги с извиняющейся запиской, придумав мало-мальски уважительную причину своего отсутствия, но терять добрые отношения с соседом ему хотелось ещё меньше, чем ехать сейчас к нему. В конце концов, наплевав на интуицию, отправился сам запрягать лошадь, надеясь за этими немудреными заботами отвлечься от все сильнее точившей его тревоги.       …Гостеприимные Дюраны встретили его традиционно приветливо, на лицах обеих сестёр светились улыбки, завязавшаяся за общим столом милая беседа заставила Григория сначала усмехнуться над своими страхами, но это продолжалось ровно до тех пор, пока Анри под конец обеда не предложил ему проследовать за ним на террасу «для серьезного разговора». Они частенько беседовали там и раньше о политике, беглых рабах и прочих нелицеприятных вещах, не предназначенных для женских ушей, по твердому убеждению папаши Анри. Григорий, поняв, что глава семьи не хочет в присутствии своей жены и дочерей, сыпать отборными ругательствами, которых он не в силах был скрыть при обсуждении нынешней обстановки, без проблем последовал за своим приятелем.       Однако, как выяснилось на месте, разговор пошел вовсе не об этом.       — Как думаете, сосед, в нынешней обстановке нам стоит держаться вместе, единым фронтом? — в вопросе француза явно присутствовал какой то подвох.       — Безусловно, уважаемый Анри, Вы и Ваша семья всегда можете рассчитывать на мою поддержку, если я, конечно, буду в состоянии ее оказать, — начал было в ответ Григ, но собеседник жестом остановил его.       — Это понятно, месье Григ, но я как раз сейчас и говорю о семье. Нет более крепких уз, чем семейные, и я, признаться, совершенно не возражаю против того, чтобы увидеть Вас в числе членов своей семьи. Я давно наблюдал за Вашими отношениями с моими дочерьми, и, признаться, между Вами заметная явная симпатия…       Григ открыл рот, чтобы что-то сказать, но Анри не дал ему высказаться, тут же продолжив:       — Так вот, на днях я откровенно поговорил с Кларис — и она призналась мне в своих чувствах к Вам, месье Червинский. — Я знаю, что она — девушка с непростым характером, поверьте, с не самой простой судьбой. Если позволите, я расскажу Вам ее историю, хотя, может быть, Вы после этого посчитаете меня сумасшедшим.       Анри перевёл дух, затянувшись наконец сигарой, которую до этого нервно мял в пальцах. Григ понимал, что затронутая тема является для его приятеля отнюдь не простой, и не ошибся.       — То, что я сейчас расскажу Вам, известно только моей жене и дочке Мари… Да, Вы не ослышались — по крови Мари моя единственная дочь.       Когда мы приехали сюда из Франции в поисках лучшей жизни, ей было всего девять. В первый год, когда мы поселились на этих землях и уже вовсю шла стройка «Жизели», к нам пришла неизвестная пожилая женщина из местных индейских племен.        Она походила на умалишённую, была грязной и оборванной, но в ней чувствовалась какая-то внутренняя сила и гордость. Этого просто так не объяснить, но, по ощущениям, женщина была не из простых, она походила на колдунью, каких на моей родине в прошлом инквизиция жгла на кострах. С ней вместе пришла девочка — подросток, которая ей помогала. Женщина переговорила с моей женой, и та согласилась провести здесь непонятный ритуал, как она пояснила, чтобы спросить у духов этих земель, сможем ли мы здесь ужиться, примут ли они нас. Я был категорически против, но Вы же знаете женщин, Григ… Моя супруга очень впечатлилась ее словами, и по ее настоянию ритуал был проведён. По окончании нам было сказано, что духи принимают нас, и наша жизнь здесь будет прекрасна, если эта самая девочка найдет здесь свою судьбу. Наутро от шаманки и след простыл, а девчушка осталась у нас. Мы с женой назвали ее Кларис, потому что индейский вариант ее имени никто произнести так и не смог, и вырастили ее наравне с Мари, как родную дочь.       Теперь Григу стало понятно, почему Кларис так не похожа внешне на своих родителей, как и некоторые странности в ее поведении.       — Интересно, что по духу она оказалась мне едва ли не ближе, чем Мари, избалованная матерью, характер Кларис скорее мужской, а я всегда мечтал о сыне. Она была очень замкнутой первое время, и только наша любовь и забота помогли найти к ней подход. Но и сейчас я иногда ловлю себя на том, что она мыслями находится не с нами. Она не любит вспоминать о своём прошлом, которое было до появления у нас, сразу замыкается в себе, но за столько лет кое-что мне все-таки удалось узнать. В этой местности с давних пор жило могущественное индейское племя, но уже в наше время произошла какая-то трагедия, в результате которой все погибли, кроме нее и укрывшей ее бабушки-шаманки. Почему —то последняя была убеждена в том, что ее внучка найдет именно здесь свою судьбу, и вот сейчас… — Анри понизил голос. — В нашем разговоре пару дней назад Кларис призналась мне, что она твердо знает, что узнала свою судьбу. Узнала Вас, месье Григорий.       — Но… откуда у нее может быть такая уверенность, какова её судьба? — наконец произнес ошарашенный рассказом своего приятеля Григ, когда смог хоть что-то произнести.       — Вы можете мне не верить, друг Червинский, но интуиция Кларис ещё никогда на моей памяти её не подводила. Сколько раз приходилось сталкиваться с тем, что по-другому никак не объяснить! Я ведь тоже вначале шутил, но дела на «Жизели» резко пошли в гору именно после того, как она здесь появилась. У неё точно есть что-то от ее бабки-колдуньи.       В другое время Григорий, наверное, только рассмеялся бы на подобные слова, но сейчас ему точно было не до смеха.       — Или, быть может, Вам просто больше нравится Мари? Поверьте, Григ, я ничего не имел бы против Вашего счастья с ней, но… Дело в том, что эти же самые духи тогда напророчили страшную судьбу всем обитателям «Жизели» в том случае, если их посланница не обретёт здесь свое счастье.       — Вот уж никогда бы не подумал, Анри, что для Вас будут иметь определяющее значение разговоры о пророчествах деревянных божков, которым много лет назад поклонялись местные племена! — нервно улыбнулся Григ.       Но Анри, казалось, совсем не смутили эти слова.       — Конечно, для нас с Вами это выглядит дико, но иногда стоит верить в подобные вещи. А вообще Кларис хорошая девушка с открытым сердцем, для меня она такая же дочь, как и Мари, наследственные доли после моей смерти у них будут равными, да и за приданным дело не станет.       — Но, Анри, поверьте мне, дело не в этом, — я вообще не думал пока о женитьбе. Я ведь как-то рассказывал Вам о своем не слишком удачном опыте, и мне не хотелось бы, чтобы кто-то вновь был несчастен из-за меня.       — А знаете, Григ, у меня появилась идея — может быть, вам стоит пока объявить о своей помолвке, пообщаться, узнать друг друга получше, а спустя какое-то время жизнь сама подскажет правильный ответ, общая у вас обоих судьба, или духи ошиблись…       Григ вынужден был согласиться, что это наиболее удобный вариант в его случае, ведь период помолвки мог быть достаточно длительным. Все эти рассказы про духов он считал бредом, но терять единственного союзника в этих местах было для него непозволительным, поэтому после некоторых размышлений он все же решил согласиться с предложением Анри, надеясь в дальнейшем поступить по обстоятельствам.       Когда мужчины вернулись за общий обеденный стол и глава семьи торжественно объявил о предстоящей помолвке Григория и Кларис, это объявление было встречено радостными возгласами и счастливыми улыбками. Только вот в глаза улыбающейся Мари от чего-то подозрительно блестели.       Хотя, может, Григорию это просто показалось…

***

      Празднование помолвки было скромным, соседские ранчо находились на приличном расстоянии от «Жизели», да и, честно говоря, обеим сторонам в это тревожное время не слишком хотелось пышных празднеств.       Кларис в простом светлом платье выглядела милой и, как никогда, смущённой, Григ пытался казаться довольным жизнью, насколько это вообще было для него возможным. Те мифические подробности, которые он узнал о своей теперь уже невесте, явно не добавили ей привлекательности в его глазах. У него и раньше было непростое отношение к резковатому характеру Кларис, теперь же, несмотря на его внешнюю браваду и скептический подход к «воле духов», в душу невольно закрадывался страх… Что он делает со своей жизнью? Куда впутывается на этот раз?

5

      Вновь потянулись монотонные однообразные будни. Формально для Червинского мало что изменилось — те же рутинные заботы и поездки в «Жизель» по выходным, где его ждали ставшие уже традиционными беседы с Анри и милое общение с его семьей.       Но, если старшие Дюраны и в самом деле стали воспринимать его почти как члена своей семьи, то из младших он общался теперь исключительно с Кларис — с того самого объявления о помолвки со старшей сестрой, Мари откровенно избегала его. Они теперь могли разве что случайно пересечься в гостиной, и тут же у девушки находились какие-то неотложные дела на кухне, или в любом другом месте, только бы подальше от гостя. Все чаще она вообще старалась остаться в своей комнате в те дни, когда он заранее говорил о своем приезде в «Жизель».       Казалось бы, это вполне должно было устраивать Грига, но где там! Напротив, его будто дёрнул черт — подобное поведение девушки пробуждало в нем почти охотничий азарт, и теперь Григорий умышленно искал встречи с младшей Дюран. Он ещё не знал, что скажет ей, даже как будет себя вести, но, чем больше она пыталась ускользнуть, тем больше раззадоривала его, заставляя искать с ней встречи.

***

      В тот день, как обычно, стоило Червинскому войти в гостиную «Жизели», как сидевшая за вышиванием и застигнутая врасплох Мари стремглав бросилась от него к дверям, но убежать в этот раз далеко не успела.       — Разве можно вот так разбрасывать иголки, дорогая родственница, ай-яй… — шутя, пожурил ее Григорий, приподнимая с дивана ее рукоделие, с которого действительно выпало несколько иголок.       — Нет-нет, пожалуйста, не надо… — сдавленно прошептала Мари, изо всех сил пытаясь ему помешать.       Но Григорий все же успел перевернуть ткань вышивкой кверху и потерял дар речи от неожиданности — на ткани красовался, почти законченный, его собственный портрет, искусно вышитый шелковой нитью.       — Это был подарок для Вас и моей сестры, — побелевшими губами прошептала она, — а теперь Вы…       — Нет, не я, а Вы! Это Вы что-то постоянно не договариваете, милая Мари. Вы избегаете меня ещё с самой нашей помолвки с Кларис и, признайтесь, Вы плакали, когда узнали о ней. Ваши слезы я ни с чем не мог перепутать.       Мари опустила голову и пыталась собрать рассыпавшиеся иголки, но рука ее дрогнула, и одна из иголок уколола палец. Они вместе наблюдали, как на вышитой ткани по лицу Григория на портрете расплывается небольшое кровавое пятно.       — Ну вот посмотрите, что же Вы наделали? Что Вы с собой наделали? — в тихом отчаянии повторила девушка, слёзы так и брызнули из её светлых глаз, когда она осмелилась наконец поднять взгляд на Грига.       — Это всё ничего не значит, дорогая Мари, не стоит так слепо верить в приметы, — мужчина взял её за руку, из указательного пальца на которой все ещё сочилась кровь. — Важнее, чтобы Вам сейчас не было больно, — он поднес к своим губам ее тонкие хрупкие пальцы и с нежностью поцеловал их.       — Это — мелочи в сравнении с тем, что творится в моей душе, — шепот Мари был еле слышен. — Я должна радоваться за свою сестру и за Вас, а вместо этого… — она закрыла глаза рукой.       — Поверьте, меньше всего мне хотелось быть причиной Ваших страданий.       — Как бы я хотела вырваться отсюда и уехать как можно дальше, пусть даже во Францию, только бы ничего этого не видеть! — с жаром проговорила девушка.       — Милая, во всем мире существует только один человек, от которого Вы не сможете сбежать — и это Вы сами.       С этими словами Григорий осторожно приподнял пальцами подбородок Мари, заглядывая в её заплаканные глаза. Не надо было быть провидцем, чтобы увидеть в них чувства к нему, царившие в её душе, прорывавшиееся сквозь смятение и нормы приличия. Эти глаза не лгали, говоря о любви красноречивее любых слов. Он сам не до конца понимал, что вытворяет, когда губы его будто сами по себе потянулись к ее губам. Но в тот момент, когда они почти что соприкоснулись, Мари резко отпрянула.       — Лучше помогите мне, пожалуйста, собрать иголки, Григорий Петрович, — нарочито громко попросила она, оглядываясь на дверь. — И прошу Вас, не ищите больше со мной встреч, — добавила она гораздо тише и потом — совсем тихо. — Это слишком больно…

***

      К проблемам в личной жизни Григория добавлялась политическая нестабильность, вносившая неопределенность в положение концессионеров и их дальнейшую судьбу в этой стране. После выборов правительства шести южных штатов, включая Луизиану, объявили о выходе из состава Соединённых Штатов Америки, и образовании собственного государства — Конфедеративных штатов Америки.       Все эти игры, происходившие пока лишь в политической плоскости, до поры до времени никак не отражались на повседневной жизни фермеров. Но так продолжалось недолго…       Покончив с делами, Григорий и Анри вместе заехали в ту самую забегаловку в Паттерсоне, встреча в которой пару лет назад положила начало их знакомству. В зале царил традиционный для этого места многоголосый гул, все застилали клубы табачного дыма, за одной из стоек уже собралась разномастная компания таких же концессионеров, как и они сами, среди которых Анри увидел нескольких своих знакомых и тут же направился к их компании, увлекая за собой Грига. Обоих буквально оглушили крики:       — Представьте, как наши бравые моряки надрали задницы этим трусливым северянам! Теперь янки надолго запомнят форт Самтер!       — Это ведь не так далеко от нас, в штате южная Каролина! Всего несколько сотен миль!       — Похоже, грядет хорошая заварушка!       — А что, собственно говоря, произошло? — на непонимающий вопрос Грига послышались добродушные смешки.       — Как видите, молодой человек, до нашей провинции дошли оглушительные новости. Войсками Конфедерации на днях был отбит у северян стратегический форт Самтер! Давайте же выпьем за это! Ура Конфедерации!!!       — Так это же чудесная новость, друг Червинский! — возбужденно поддержал остальных Анри, и его голос слился с общим гулом толпы. — Урааа!!!       Признаться, Григорий, успевший в своё время не понаслышке узнать, что такое война и каково на ней приходится ее непосредственным участникам, отнюдь не разделял всеобщего оптимизма, но благоразумно предпочёл оставить своё мнение при себе, прекрасно понимая, что может навлечь на себя гнев разгоряченных от эмоций и алкоголя людей. Но мысли, одолевавшие его на фоне всеобщего ликования, трудно было назвать весёлыми, а выпитый им виски казался на редкость горьким.

***

      Как ни странно, его тревоги о предстоящих военных событиях полностью разделяла Кларис, которую тоже совсем не обрадовало полученное известие.       — Я чувствую, что эта война принесёт за собой большие перемены для всех нас, — задумчиво проговорила она, глядя куда-то поверх головы на Григория странным отсутствующим взглядом.       — Надеюсь, для нас это будут перемены к лучшему, — попытался свести все к шутке Григорий.       — А ведь Вы, как никогда, правы, месье Григорий, — поддержал его Анри, которому стало немного не по себе от реакции дочери.— В конце концов, воюющую армию нужно кормить, а значит, правительство штата увеличит госудаственный заказ на закупку продовольствия, поднимутся закупочные цены, а для нас в этом сплошные плюсы. Главное, чтобы солдаты янки сюда не добрались, иначе без мародерства не обойдется.       — Они будут чужаками здесь, эта земля не примет их, — Кларис редко говорила загадками, но сейчас, похоже, был как раз такой случай.       Со стороны создавалось впечатление, будто ей заведомо что-то известно об этом самом будущем, но задавать подобные вопросы не имело ни малейшего смысла — ответов на них все равно не дождался бы.       — Как бы там ни было, мы сумеем защитить себя и свое добро, я не разучилась обращаться с оружием…       Насколько успел увидеть Григорий, в этом умении и в меткости его невеста точно превосходила его самого, а в ее смелости и мужестве и вовсе сомневаться не приходилось.       Вообще, Кларис была из тех редких женщин, что на людях всегда соглашалась с мнением своего будущего мужа и всячески поддерживала его. Даже когда он был заведомо не прав, она предпочитала не вступать в спор, а благоразумно промолчать и постепенно сгладить острые углы, сведя причину несогласия на нет. Именно из таких, как Кларис, получаются идеальные спутницы жизни, преданные своей семье и без раздумий готовые ради нее на всё. Подобные качества в женщинах всегда удивляли и восхищали Григория, но, увы, никак не могли вызвать в нем ответного чувства.       Умом он понимал, что ему крупно повезло с будущей женой и с ее родственниками, только вот сердце никак не желало принять этот прекрасный во всех смыслах выбор.

***

      К сожалению, слова Анри о скором приходе в их местность войск Федерации оказались пророческими: от фермеров, живших ближе к побережью залива, то и дело стали приходить тревожные новости о нападениях солдат северян с моря. Для мирного населения подобные визиты незваных гостей не сулили ничего хорошего: то один, то другой из тех владельцев ранчо, что ещё недавно беспечно радовались началу военных действий и верили в безоговорочную победу войск Конфедерации, сейчас оказывались вчистую ограбленными, а те, кто пытался сопротивляться — зверски убитыми «доблестными» воинами из северных штатов. Те не делали большой разницы между рабынями и их белокожим хозяйками, с одинаковым остервенением подвергая насилию и тех, и других. К сожалению, подобное происходило все чаще, так как все побережье оказалось в зоне стратегических интересов обоих противников.       К сожалению, несмотря на значимость этих территорий, организованность войск Конфедерации здесь оставляла желать лучшего, и имеющимися силами армия не могла защитить мирных граждан от внезапных нападок северян со стороны моря. Примерно пятьдесят миль, отделявших «Сладкую жизнь» Червинского от морского побережья, и сотня миль до ближайшего морского порта служили некоторой защитой от подобных вторжений, но было понятно, что такое положение сохраняется лишь до поры-до времени…       Становившаяся все более опасной ситуация вынудила Червинского и Дюранов перенести дату свадьбы Грига и Кларис на неопределённое время. Впрочем, оба они отнеслись к этому со спокойствием и пониманием — праздник в имеющейся обстановке действительно казался неуместным, становясь «пиром во время чумы». Это понимал даже приунывший от раз за разом поступавших к ним в последнее время безрадостных сообщений об очередных поражениях армии конфедератов Анри. Вот пал порт Пенсакола, а за ним — ещё несколько мелких портов в соседней Флориде — господство в заливе постепенно оставалось для южан в прошлом. Новый Орлеан ещё некоторое время держался, но его защитники были совершенно измотаны непрекращающимися морскими атаками, поэтому новость о падении столицы штата не заставила себя долго ждать.

6

      — Все, хватит! — настроение Анри в этот весенний день 1862 года было мрачнее тучи. Впрочем, у остальных членов семьи Дюран и у присутствующего здесь же Григория Червинского оно было не лучшим.       — Эти трусливые шакалы в столичном порту, с какого-то перепугу именующие себя солдатами, позволили себя прирезать, как кроликов! Я уже не говорю об их недоразвитом руководстве! Как можно было, имея столько мощнейших пушек, не обеспечить их в достаточном количестве снарядами… Эх!.. — вконец выходшись, он расстроенно горестно махнул рукой.       — Подождите, Анри, понятно, что конфедераты дали маху, но чем это теперь грозит конкретно нам? Северянам ведь сейчас ничто не помешает продвигаться вглубь территории Луизианы!       — Я вот тут о чём подумал… Я уже не в том возрасте, чтобы прыгать с континента на континент, здесь теперь для меня вся моя жизнь… Если сюда вздумают заявиться проклятые янки — у меня найдется, чем их встретить. Но это я, а женщинам не место на войне, здесь вам опасно оставаться. В общем, так — я принял решение в ближайшее время отправить тебя, Мари, и твою мать во Францию — там у нас остались дальние родственники, так что одни вы не будете, заработанных здесь денег вам будет на первое время более, чем достаточно. Что до тебя, Кларис — у тебя уже, считай, есть своя семья, и решение пусть принимает месье Григ.       — Я буду рядом с Вами, что бы Вы не решили, — тихо, но уверенно произнесла Кларис, преданно взглянув на своего жениха. — Скажете — уедем, нет — останемся здесь.       — Но я не советую вам с этим затягивать, — резковато отреагировал на её слова Анри, — если, конечно, вы не хотите дождаться момента, когда будет уже совсем поздно.       — Нет уж, если моя дочь решила разделить судьбу своего суженого, то как я смогу спокойно уехать отсюда? — неожиданно подала голос молчавшая до этого Аннет Дюран.       Она вообще не имела привычки без особых причин вмешиваться в разговоры мужа, но, когда это действительно стало необходимо, заявила о своей поддержке Анри весьма недвусмысленно.       — Вы понимаете, чем для вас грозит оставаться здесь? — вконец разбушевался не ожидавший такого отпора от своих домашних Анри. — Григ, ну хотя бы Вы подумайте хорошенько и помогите мне убедить этих упрямых ослиц!       Григорию пришлось дать обещание подумать, чтобы хоть как-то успокоить своего будущего родственника.       Сам он не слишком хотел возвращаться назад во Францию — как ему казалось, все связи со Старым Светом для него были разорваны навсегда, он только — только начал обживаться на новом месте, строить здесь новый дом и новую жизнь. Сколько-нибудь серьезных накоплений за время проживания здесь ему сделать не удалось — напротив, едва погасив свой первый кредит, он тут же взял в банке второй, на этот раз — для строительства дома. Ну не мог же он, в самом деле, привести молодую жену в эту хибару, будто в насмешку, гордо именуемую «Сладкой жизнью»?! Разумеется, перспектива нападения вражеских солдат пугала и его, но почему-то он до последнего верил в то, что эта беда его не коснётся…

***

      В ходе состоявшегося тут же разговора с Кларис выяснилось, что и она не слишком стремится плыть в неведомую для неё Францию.       — Я могу быть с Вами откровенной, Григ, тем более отец наверняка рассказал Вам мою историю. Здесь моя земля, моя родина, мои предки. Уехать — означало бы всё это бросить, оставить на произвол судьбы тех, кто стал для меня семьёй. Я смогла бы так поступить только в одном случае — если бы ехала следом за Вами. Ну, а если остаётесь Вы — с Вами я тем более никого и ничего не боюсь.       Ее уверенность невольно передалась и Григорию. Кто знает, может быть, если бы не эта ни на чём не основанная фаталистичная уверенность, он поступил бы тогда иначе, и все могло сложиться совсем по-другому? Впрочем, позже об этом можно было только гадать.       В тот же день они оба объявили отцу Кларис, что не собираются покидать Луизиану. Как только не убеждал их Анри, как ни ругался — и Григ с Кларис, и его супруга Аннет упорно стояли на своем.

***

      Из-за затянувшихся споров и не менее долгих сборов только спустя три недели Анри и Григорий выбрались проводить в дальнюю дорогу Мари, которую планировалось отвезти в ближайший к ним порт и посадить там на любой пароход, плывущий во Францию.       Девушка была единственной из Дюран, которую, казалось, ничуть не печалил предстоящий отъезд. Что было для нее определяющим — действительно ли её гнал отсюда страх, или это желание поскорее уехать было связано с её глубоко личными чувствами и переживаниями — об этом никому не дано было знать, кроме самой Мари. Но она тщательно прятала их за улыбкой и со стороны выглядела вполне довольной, собираясь в этот непростой путь.       Сотню миль при обычных обстоятельствах преодолели бы за пару дней, сейчас же с учётом военного положения их могли поджидать любые сюрпризы. Именно поэтому Анри категорически запретил даже думать об этой поездке своей жене и Кларис, и они простились с Мари ещё на ранчо. Мать, с трудом сдерживая слезы, перекрестила свою дочь.       — Мама, ты ещё можешь передумать и ехать со мной! — жалобно проговорила Мари, на минуту поддаваясь эмоциям, но женщина лишь покачала головой и отвернулась от всех, не в силах сдержать слёз.       В дороге Анри пытался рассказывать, в первую очередь дочери, что-то об их общих родственниках, к которым она сможет обратиться по прибытию на место, если вдруг возникнет такая необходимость.       Но увы, преодолев примерно половину пути в порт и подъезжая к постоялому двору, они ещё издалека увидели, что тот весь занят солдатами федерации. Более того — все дороги, ведущие к заливу, как в Салфер, так и в другие ближайшие порты, оказались перекрыты патрулями из наступающей армии северян. Фактически теперь их ранчо оказались отрезанными от вод Мексиканского залива. Оставались только мало кому известные тропинки в лесных чащобах, но, увы, этот вариант определенно не подходил для их компании, в особенности для хрупкой Мари, поэтому всем троим волей-неволей пришлось ни с чем возвращаться домой.

7

      Прошло всего две недели после неудавшегося отъезда Мари, когда новые события заставили напрочь позабыть об уже прошедших.       Поздно вечером Григорий, донельзя вымотанный от всевозможных дневных забот, которые, несмотря на проходившие не так далеко военные действия, никто не отменял, уже укладывался спать, когда в дверь его робко постучали.       — Кого там нелёгкая принесла? — чертыхаясь, Червинский подошёл к дверям и резким движением распахнул их.       На пороге стояла темнокожая полногрудая Арис, по прежнему бывавшая его частой ночной гостьей.       — Я не звал тебя сегодня… — удивлённо произнес Григ, обратив внимание на её взволнованный, даже перепуганный вид.        Хоть женщина и не сопротивлялась его домогательствам, но за всё время их отношений он точно не помнил такого, чтобы она приходила к нему сама, без соответствующего указания от него.       — Я не… — молодая рабыня совсем смутилась и наконец проговорила скороговоркой. — Впустить меня, пожалуйста, это очень важно…       — Заходи, конечно. Даже хорошо, что ты сегодня пришла, — без лишних предисловий, едва закрыв дверь, он потянулся руками к вороту ее белой рубашки, так соблазнительно контрастировавшей с её шоколадной кожей.       — Прошу Вас выслушать меня, хозяин… — девушка говорила на ломанном французском, но из-за нервного состояния постоянно сбивалась, и понять её было не так нелегко. — Вы были ласковый и добрый со мной… Я не хочу… Вы гибнуть.       При этих словах Григорий немного отстранился от Арис.       — Что ты такое несёшь? Говори толком! — он легонько встряхнул ее за плечи.       — Сегодня будет большой беда в Сладкая жизнь… Наши беглые узнать, что сюда хотят придти американский золдат… Что они хотят всем свободы. Белый, черный, всем одинаково. Они решили сами придти расправиться со своими хозяевами, от которых бежали. Сладкая жизнь, Жизель и другие. Всех убить. Если узнать, что я Вас предупредить, Арис тоже убить. Арис не хочет, чтобы хозяин умирать… — выпалив всю эту безсвязную тираду, девушка безудержно разрыдалась.       — Подожди, ты хочешь сказать, что сегодня ночью планируется нападение на Сладкую жизнь и на Жизель? — до Григория только сейчас начал доходить весь ужас ситуации. Сюда идут беглые рабы?       — Да, хозяин Григ, — девушка вся дрожала. — После полночь. Я предупредить, хозяин убегать.       Заглянув в её большие темные глаза, он отчего-то сразу поверил ей. Впрочем, излишняя недоверчивость в этой ситуации запросто могла стоить ему жизни.       — Спасибо, милая Арис, я даже не знаю, как смогу отблагодарить тебя…       — Хозяин Григ не злой, он не бить Арис плетьми. Управляющий Томас злой, люди злые на Томас и из-за него на хозяин…       Действительно, в последнее время Григорий, в основном пропадая на Жизели, или контролируя стройку дома, все текущие дела с удовольствием сбросил на своего управляющего, особо не вникая в те, методы, которые тот использует, чтобы добиться выполнения своих указаний. И, похоже, в этом он здорово ошибся.       — Иди, Арис, я не хочу, чтобы тебя здесь видели — чтобы тебе не было хуже. Я всегда буду помнить о тебе.       Короткий поцелуй на прощание и женщина неслышной тенью выскользнула из комнаты. Обстоятельства не позволяли предаваться долгим размышлениям о том, что побудило негритянку так поступить. Взглянув на часы, Григ ужаснулся — уже было начало двенадцатого.       Пожалуй, никогда в жизни его сборы в дорогу не были такими короткими. Рубашка, штаны, удобные для верховой езды, самый простой сюртук. Открыл небольшой сейф — количество денег в нем вызвало только усмешку — жалкие остатки от привезённого сюда отцовского наследства. Большая их часть была вложена в само хозяйство — в сахарный тростник, новый урожай которого ещё стоял на поле, в стройматериалы, доставленные сюда для строительства нового дома, и, разумеется, в имущество, оказавшееся самым проблемным — в чернокожих рабов, которые прямо сейчас собирались уничтожить и всё остальное добро, и самого хозяина. Недолго думая, Григорий сгреб все деньги и кучу и, положив их в карман, словно вор в собственном доме, тихо прокрался к выходу.       В конюшне, не зажигая огня, он кое-как смог оседлать своего самого выносливого коня и максимально бесшумно выехать на нем за ворота.       Его путь лежал на ранчо «Жизель». Как бы ни было Червинскому страшно в этот момент, но предупредить свою невесту и ее родственников он считал себя обязанным. Может быть, тем самым у него получится спасти им жизнь, как это сегодня неожиданно сделала для него малышка Арис, которую он воспринимал не иначе, как средство для удовлетворения некоторых потребностей — ведь с Кларис у него до сих пор ничего не было, несмотря на год, прошедший с момента их помолвки.       Разумеется, причиной было строгий нрав папаши Анри, но, положа руку на сердце, Григорий мог сказать, что даже темнокожая жаркая Арис привлекала его сильнее, нежели его невеста.        В любом случае, действовать вместе, объединив усилия с Дюранами, даже в критической ситуации будет легче. Он не знал, сможет ли он ещё вернуться назад в «Сладкую жизнь» и, тем более, не мог предположить, что будет с ним дальше, просто, не разбирая дороги, мчался сломя голову к соседнему ранчо, то и дело подгоняя бедного коня. Лишь однажды ему пришлось съехать с дороги в лесную чащу — когда он разглядел вдалеке целую толпу всадников и разумно предпочел разминуться с неизвестной компанией.

***

      Но, уже подъезжая к «Жизели», Григорий почуял неладное — похоже, со своим предупреждением он безнадежно опоздал. Знакомые ворота были вынесены, похоже, тараном — толстое бревно валялось тут же поблизости, а вокруг царила странная тишина, даже с учётом глубокой ночи.       Оставив загнанного вконец коня у разломанных ворот, Григорий с осторожностью направился к дому, но, не пройдя и нескольких шагов, наткнулся на труп негра, застреленного из огнестрельного оружия. Ещё страшнее было то, такими трупами оказался усеян весь двор.       Невозможно было не заметить следы учинённого здесь погрома — кругом валялась разбитая и разбросанная мебель, кучи сухой тростниковой соломы у самого входа в дом явно говорили о том, что его собирались поджечь, но, похоже, добротное каменное строение так просто не сдалось, как и его хозяева.       Предчувствуя самое ужасное, Григорий шагнул в распахнутые настежь двери бывшего для него таким гостеприимным все это время дома…       То, что он увидел за дверью, ещё долго возвращалось потом к нему в кошмарных снах. Изуродованные тела Анри и его супруги Аннет лежали распростёртыми у самого порога. Хозяин дома, даже мертвый, продолжал прижимать к себе разряженное и ненужное теперь ружьё, благодаря которому он, похоже, дорого продал свою жизнь и жизнь своих близких. Над его женой перед смертью жестоко надругались, судя по задранным юбкам и характерной позе. Самым жутким для Грига было это бессмысленное уродование тел уже мертвых людей — за что можно было так мстить всегда милым и приветливым Дюранам? Впрочем, у их рабов наверняка скопилось немало претензий к своим хозяевам.       — Григ… — хриплый шепот заставил его обернуться.       За импровизированной баррикадой из перевёрнутого навзничь дивана умирала его невеста Кларис. То, что она именно умирала, не подлежало сомнению, судя по немаленькой ране в ее груди, проделанной острым мачете, ручка которого торчала наружу. Сквозь эту рану, больше напоминавшую дыру, было видно, как внутри её тела пульсировало и дышало розовое лёгкое. Оно-то дышало, а вот Кларис дышать, похоже, уже не могла, и мучения её были невыносимы.       Рядом с ней валялось разряженное ружье, такое же, как у Анри, и, судя по всему, девушка пользовалась им не менее интенсивно — труп здоровенного негра, похоже, нанесшего ей этот роковой удар мачете, распостерся рядом со своей жертвой, и добрая половина его головы была снесена выстрелом в упор.        Мужчина подошёл к своей невесте, заботливо склонился над ней.       — Григ… Я… знала… что Вы… придёте… — видно было, с каким огромным трудом даётся ей каждое слово.       — Простите меня, что я не успел. Я случайно узнал о предстоящем нападении, ехал предупредить вас всех и не успел.       Мужественная девушка, собрав последние силы, кое-как смогла приподнять голову.       — Это Вы… меня… простите. Я виновата… перед всеми. Я пыталась обмануть духов… Вы не предназначены для меня… Ваша судьба далеко за океаном, она сейчас не одна, но она ждёт Вас… У нее голубые глаза, как холодная северная река, и горячее сердце. Я слишком сильно любила Вас… хотела обманом изменить Вашу судьбу и поплатилась за это… Только с ней Вы найдете своё…- увы, договорить до конца она не смогла, умолкнув на полуслове.       Ее голова безвольно откинулась назад, тяжелые чёрные волосы были мокрыми от крови, которая пачкала руки и одежду Грига.       — Кларис, нет! Не уходите от меня, прошу Вас! — пораженный ее словами, шептал Григ. — Мы уедем отсюда, мы обвенчаемся в первом же встреченном нами храме, мы будем счастливы с Вами, я все для этого сделаю, обещаю!       Но он уже видел, что слова его уходят в пустоту, и Кларис точно не сможет их услышать оттуда, куда только что отправилась ее душа.       Григорий не помнил, сколько просидел в оцепенении над бездыханным телом теперь уже бывшей невесты, шокированный увиденным и ещё больше — услышанным от нее перед смертью.       Мужество, с которым эта семья встретила свою судьбу, внушало огромное уважение — даже робкая Аннет не покинула своего супруга до самого конца. Для Кларис же её приемный отец всегда был примером для подражания, она во всем стремилась быть похожей на него. Увы, в том числе это касалось и его сурового обращения с рабами, которых ни Анри, ни Кларис не считали за людей. Сегодня им обоим пришлось жестоко поплатиться за это — беда настигла их не от солдат Конфедерации, о которой было столько разговоров, а от их же бывшего «имущества».       Впрочем, Григ и сам выбрался из этой переделки разве что благодаря разве что своему фантастическому везению… Впрочем, это везение было очень относительным — сегодня за короткий промежуток времени он утратил все, что имел, и речь шла не только об имуществе.       Червинский совершенно искренне плакал сейчас над телом женщины, которую не любил при жизни, даже не успевшей стать его любовницей, но откуда тогда у него было ощущение, что он потерял одного из самых близких для себя людей, преданного ему всем сердцем? И откуда Кларис, никогда не бывавшая дальше родной для нее Луизианы, могла знать о женщине, живущей на другом континенте, и с уверенностью утверждать, что именно она и есть настоящая судьба Григория? Ведь она говорила о его Лидии, милой пани, мысли о которой он годами долго и безуспешно гнал от себя прочь… При этом, он точно был уверен, что здесь никогда и никому не рассказывал о своей тайне, храня её глубоко в своем сердце. Тут невольно поверишь и в особую связь Кларис с духами, и в то, что Лидия где-то там, далеко, действительно его ждёт, на что Григ даже не надеялся.        И, раз духи предупреждали свою ведунью о суровой участи, уготованной всем обитателям «Жизели» — наверняка она могла бы избежать ее, но предпочла остаться со своими приемными родителями. Эта девушка с индейской кровью в самом деле была просто образцом преданности, так старалась во всем подражать Анри, которого действительно приняла в своё сердце как своего отца.       Вдруг истошный крик пронзительно разорвал стоявшую здесь тишину, разом выводя Грига из состояния глубокой задумчивости. Он в ужасе вскочил — у дверей стояла Мари. Но, по правде сказать, в этой женщине с всклокоченными, когда-то бывшими светлыми, волосами и диким взглядом трудно было узнать симпатичную младшую Дюран — она скорее походила на тень себя самой, в недоумении озираясь вокруг и словно не желая принять суровую окружающую действительность.       — Мари? Слава Богу, Вы живы! — поднялся было ей навстречу Григорий, но только истерически захохотала, протягивая к нему руки.       — Я всегда знала, что Кларис не будет с Вами, что бы она там не говорила про духов! — услышал он сквозь её смех.       — Успокойтесь, Мари! Главное — этих нелюдей уже нет здесь, Вам удалось уцелеть в этом аду, и мы с Вами обязательно найдем какой-нибудь выход из этой ситуации.       — Да, мы с Вами… Теперь-то уж точно мы будем вместе, никого не осталось из тех, кто мог бы против этого возразить, — она говорила с надрывом, крепко вцепившись обеими руками в сюртук Грига, не в силах отвести взгляд от трупов своих близких.       — Все, все они ушли, оставив меня здесь…       Неожиданно Мари отпустила мужчину и ничком кинулась на землю, хватая за руки своих родителей, словно пытаясь добудиться их от крепкого сна. Но, увидев, что у нее ничего не выходит, она с воем стала клубком кататься по земле, безжалостно вырывая у себя целые пряди волос. Григорий, не в силах наблюдать за ее мучениями, осторожно взял девушку за плечи и вывел на воздух, надеясь, что так ей станет немного полегче, хотя бы прояснится в голове, но она вряд ли заметила изменение места. Хотя, по крайней мере, ее леденящий душу вой прекратился.       — Говорите, милая Мари, поверьте, так Вам будет легче. Расскажите мне все, что угодно, только не молчите!       Повинуясь не столько его голосу, сколько повелительному тону, Мари, сделав над собой усилие, наконец произнесла:        — Вы вряд ли захотите иметь дело с такой, как я, зная, что со мной сделали эти нелюди.       Только теперь Григорий разглядел, что платье на ней сильно изорвано и перепачкано в грязи и в крови.       — Отец велел мне спрятаться в подполе и не высовываться, что бы не происходило снаружи, но несколько чернокожих ворвались и туда. Они держали меня и… — голос Мари вновь сорвался на рыдания.       — Все уже позади, Мари, все постепенно забудется, — он невольно обнял дрожавшую как осиновый лист девушку, пытаясь тем самым её успокоить, но слёзы душили её все сильнее и сильнее.       — Прошу Вас — не оставляйте меня здесь одну, пожалуйста, Григ, — жалобно попросила она, глядя на него красными от слёз глазами.

***

      Разумеется, Григорий не мог ее не послушаться — о том, чтобы после всего случившегося она осталась здесь совсем одна, не могло быть и речи.       Хотя успокоить Мари ему удалось далеко не сразу, и даже когда она, казалось, совсем пришла в себя, то все равно временами забывалась и не могла понять, где она находится и что с ней происходит. Но всё же присутствие Червинского влияло на неё положительно — постепенно девушка начала немного оживать, напоминая себя прежнюю.        Этой ночью Григу пришлось взять на себя множество не самых приятных забот. В первую очередь, он похоронил неподалеку от дома семейную чету Дюранов и Кларис, с трудом смог кое-как перетянуть несколько трупов беглых рабов за территорию ранчо, свалив их в общую яму и для приличия забросав сухими ветками, но их было слишком много, и завтра эту работу предстояло доделывать       Несмотря на леденящий страх, его все же тянуло вернуться на свою «Сладкую жизнь» — хотелось хоть одним глазом взглянуть на свои владения, узнать, какая участь их постигла этой страшной ночью. Он решил, что обязательно съездит туда на рассвете — соваться туда сейчас все же было бы крайне опрометчиво — там вполне могли находиться беглые рабы, уже побывавшие на «Жизели», и попасть им в руки означало бы проститься с жизнью. Когда, вконец обесиленный от нервного потрясения и непривычных физических усилий, Григорий просто рухнул на первую попавшуюся уцелевшую кровать в доме Дюранов, неожиданно рядом с ним снова возникла Мари — ни слова не говоря, она просто опустилась возле него на постель, доверчиво прижимаясь к нему всем телом. Как ни странно, этот жест вызывал в нем не естественное при обычных обстоятельствах вожделение, а лишь желание ее обогреть, защитить и успокоить, будто речь шла о маленьком ребенке. Сон тут же одолел их обоих, помогая восстановить растраченные силы.

***

      Утром, ещё затемно, чувствуя себя немного отдохнувшим, он тихо поднялся и, стараясь не разбудить забывшуюся во сне Мари, как и собирался, отправился к себе в «Сладкую жизнь». Странные ощущения преследовали его в дороге. Бывший концессионер ехал в свой бывший дом из дома своей бывшей невесты… Слово «бывший» намертво пристало к нему ярлыком, четко проводя по его судьбе линию между вчера и сегодня, навсегда изменяющую его судьбу. И, уже подъезжая к «Сладкой жизни», Григорий понял, что не ошибся в своих предположениях. Над его владениями поднималось зарево, но, увы, оно не имело никакого отношения к едва занимавшемуся рассвету. Его дом догорал… Даже не подъезжая совсем близко, было очевидно, что спасать там уже нечего. Сухие деревянные конструкции, в отличие от добротного каменного сооружения Дюранов, занялись огнём моментально и выгорели дотла вместе со всем, что находилось внутри.       «Надеюсь, Арис удалось спастись», — невольно подумалось вглядывавшемуся в пепелище Григорию.       Конечно, при желании можно было попытаться что-то восстановить на этом самом месте, но как раз такого желания Григорий не испытывал совершенно. Стройматериалы на новый дом сгорели вместе со старым сооружением, о новом кредите на строительство нечего было и думать до возврата прежнего, а убирать урожай сахарного тростника, который помог бы решить эти вопросы, стало совершенно некому — после произошедшего сбежали и все оставшиеся рабы. Кроме того, сохранялось военное положение, а значит, и угроза прихода сюда войск Федерации. Все это заставило Григория мысленно проститься с так и не ставшей для него родной «Сладкой жизнью» и развернуть коня назад к «Жизели».       «Домой, только домой, » — прочно засела в его голове мысль, — прочь от этих проклятых мест, от всего ужаса, что с ними для него теперь был прочно связан… Теперь и в самом деле его мало что удерживало здесь, в Луизиане. Пожалуй, именно в этот момент он решил, что вернётся туда, откуда он родом, туда, где похоронены его близкие, и где живёт его милая пани Лидия…       В «Жизели» его встретила встревоженная Мари.       — Григ, куда же Вы исчезли? Я уже невесть что подумала! — но её голос был гораздо спокойнее вчерашнего, да и выглядела она теперь вполне отдохнувшей и пришедшей в себя.       — Я ездил на «Сладкую жизнь», — Григорий утер пот со лба.       — Там… Тоже ничего не осталось? — дрогнувшим голосом спросила Мари.       — Увы, так, — Червинский спешился, — после сегодняшней поездки конь не выглядел таким загнанным, ведь ехал он гораздо медленнее вчерашнего.       — Ну и не надо, милый Григ, не надо «Сладкой жизни», — неожиданно потянулась к нему Мари, — нам будет вполне достаточно всего, что есть здесь, на «Жизели». — У нас с Вами все получится восстановить, и мы сможем жить здесь, как прежде, при родителях, — при упоминании последних она невольно всхлипнула, но вчерашней истерики за этим не последовало.- Я, конечно, далеко не такая сильная, как Кларис, но судьбе, или духам было угодно, чтобы выжила я, а не она. Теперь у меня есть шанс построить свою судьбу здесь, с Вами. Думаю, мои родители были бы рады видеть нас вместе.       Но реакция Григория на ее предложение была совсем не такой, как ожидала девушка.       — Поймите, Мари — я, конечно, помогу Вам здесь первое время управиться, но я не собираюсь оставаться здесь жить, — твердо ответил Григорий. — Более того — я, напротив, хотел Вам предпожить пробираться по лесным дорогам до порта, и вместе плыть в Европу. Там Вы сможете найти родственников, о которых говорил Вам отец.       Похоже, в этом его монологе Мари услышала лишь одно.       — То есть — Вы не хотите оставаться со мной?! — обида и гнев звенели в её голосе.       — Я не бросил бы Вас без поддержки, хотя бы в память о Ваших родителях, мадмуазель Дюран. Но вообще-то Вы и сами не так давно хотели уехать по Францию, разве не так? Да и потом, подумайте, как Вы справитесь здесь одна? Ведь все рабы разбежались! Сами пойдете на поле рубить тростник?       — В таком случае — убирайтесь отсюда, месье Червинский! — от застилавшей глаза обиды Мари уже, похоже, ничего не соображала. — Уезжайте в порт, да куда хотите, и пусть Вас не беспокоит, как я здесь справлюсь! Вот возьму и выйду замуж за солдата Федерации! — девушка почти кричала.       — Что ж, не смею Вам мешать, маленькая Мари, — нехорошо усмехнулся Червинский. — Советую Вам начать работу с уборки трупов — их здесь осталось ещё достаточно, и совсем скоро они начнут невыносимо вонять, — Григорий вновь направился к лошади, которую так и не успел расседлать.       Но, когда он был уже в седле, девушка снова бросилась к нему, слёзно умоляя о прощении.       Уступая ее настойчивой просьбе, он остался в «Жизели» ещё на некоторое время. Мари была внешне притихшей и покорной, только вот по ночам больше в его комнате не появлялась. Его заботой вновь стали все хозяйственные дела, которых, конечно, поубавилось в сравнении с первым днём, но все же хватало — от Мари в них толку было немного.       Неизвестно, на сколько могло бы затянуться его пребывание здесь, если бы однажды, не отправившись в лес за водой, он не свалился без сознания прямо у ручья. Вообще-то его самочувствие оставляло желать лучшего вот уже пару дней, но Григорий упрямо не обращал внимания на охватывающий его время от времени озноб и головокружения. Теперь же, похоже, приходилось за это расплачиваться.

***

      Григорий приходил в себя долго и мучительно. Как ему казалось, его собственное тело горело изнутри, да ещё выворачивало все внутренности наружу, а налитую, словно свинцом, голову, невозможно было оторвать от подушки. Сквозь туман в сознание проникали незнакомые слова на незнакомом языке. И снова все затянуло густым туманом…       В следующий раз один из голосов показался ему знакомым, но вот речь…       — Yellow Jack… He will die anyway, It's useless, / Жёлтый Джек. Он все равно умрёт, это бесполезно — англ., прим. авт./- монотонно бубнил грубый мужской голос, второй, судя по тону, категорически не соглашался, ему вторил женский, горячо что-то доказывавший. Мари Дюран?! Но с кем она разговаривает?       За время проживания в Луизиане Григорию не раз приходилось иметь дело с англичанами, особенно когда речь шла о продаже урожая, и отдельные слова из их языка он невольно запомнил, но здесь речь говоривших неуловимо отличалась от привычных, так что даже знакомые слова в гудевшей голове больного вспоминались в трудом.       Впрочем, о жёлтом Джеке он как раз таки быстро вспомнил. Страшная эпидемия жёлтой лихорадки пронеслась в этих местах за пару лет до его прибытия, и, по словам старины Анри, от нее умирало больше половины заболевших. Эта напасть не делала разницы между черными и белыми, и передавалась местными комарами, которых в этих местах всегда хватало.       Противомоскитные пологи в спальнях «Жизели», спасшие эту семью по время той эпидемии, были варварски выдраны нападавшими, и в последние дни Григу было не до их восстановления… Человек сгорал от этой тропической заразы в среднем за неделю-две, отличить заболевшего можно было по жёлтым белкам глаз и такой же коже. Получается, что сейчас жёлтая лихорадка настигла и его, и запросто могла завершить то, что по случайности не удалось беглым рабам. Ну уж нет, он так просто ей не сдастся!       Сделав над собой усилие, он попытался приподнять хотя бы голову, но волна забытья вновь подхватила его и понесла за собой.       Григорий сбился со счета, сколько попыток ему пришлось предпринять, чтобы наконец-то одна из них оказалась удачной. Первое, что ему удалось разглядеть — бледное лицо Мари, прикладывавшей к его лбу приятно прохладную влажную ткань.       — Григ, наконец-то! Я же говорила…       Сил на то, чтобы хоть что-то ей ответить, уже не осталось. В тот раз он успел только увидеть лицо незнакомого мужчины, к которому обращалась девушка, и вновь провалился в беспамятство. Однако, силы на борьбу с болезнью были потрачены им не впустую — неуёмная жажда жизни победила в ней и на этот раз, день за днём постепенно улучшая его состояние. Вместе с тем, его путь к выздоровлению был как никогда долгим, и в тот момент он находился только в самом его начале, с огромным трудом удержав равновесие на хрупком мостике, отделявшем жизнь от смерти.       Больше всего его потряс тот факт, что говорившие по-английски люди, бывшие в момент его пробуждения в «Жизели» вместе с Мари, оказались ни кем иным, как теми самыми солдатами американской Федеральной армии, прихода которых с таким ужасом ожидали обитатели здешних мест.       Но и это было не самым удивительным!       Как много позже узнал Червинский от Мари, в тот роковой день возле ручья его обнаружили двое армейских разведчиков, шедших впереди основного отряда. Второй огромной удачей для Григория было то, что эти двое, вопреки расхожему в Луизиане мнению о северянах в целом и их солдатах в частности, не смогли бросить умиравшего от жара Грига в лесу и доставили его в «Жизель», возле которой их отряд стал лагерем. И третьим везением для Григория стал энтузиазм молодого армейского лейтенанта-медика, с которым тот взялся лечить обнаруженного гражданского незнакомца, несмотря на заверения старшего офицера, побывавшего ранее в тропиках, о том, что шансов у такого больного практически нет. Как бы там ни было, но эта удивительная череда совпадений, а также молодой здоровый организм Григория и его желание жить сделали, казалось бы, невозможное — после почти двух недель в жару и беспамятстве зловещий «жёлтый Джек» отступил от намеченной было им жертвы.       Но, прошёл почти месяц, пока Червинский впервые сам смог подняться с постели и, шатаясь от слабости, пройти несколько шагов по комнате. Увиденное тогда в зеркале его точно не порадовало — отдутловато-желтушное лицо с ещё более желтыми белками глаз под сильно припухшими веками делало его похожим на местного божка индейских племён, деревянные статуэтки которых он когда-то видел на ярмарке в Паттерсоне.       Разумеется, Григорий был безумно благодарен своим спасителям, в который раз невольно размышляя о тех неожиданных фортелях, которые, будто играясь, выкидывает с ним судьба. Может быть, не напрасно, наверняка ему ещё есть, для чего жить. А значит, он должен продолжать двигаться той дорогой, которую для себя наметил, никуда с неё не сворачивая. Кто знает, может, тем самые духи Кларис были не так уж не правы, и он кому-то ещё нужен в этом бушующем мире?       При этом Григорий с не меньшим удивлением наблюдал теперь со стороны, как день за днём расцветает Мари под пристальным взглядом его спасителя офицера-медика, причем также было видно, что эта симпатия взаимна. Пожалуй, именно покровительство этого молодого, но успевшего уже заслужить авторитет в их отряде офицера счастливо помогло нынешней хозяйке «Жизели» Мари Дюран благополучно избежать участи других фермеров, чьи ранчо было жестоко разграблены наступавшими солдатами Федерации. И выходило так, что не только она участвовала в спасении Григория, будучи для него истинной сестрой милосердия, но и он косвенно помог ей уцелеть и оказаться под защитой этого офицера-янки, а дальнейшие совместные заботы о больном, похоже, ещё больше сблизили их.       Вспомнив, как Мари в сердцах кричала, что назло выйдет замуж за солдата американской армии, Григорий теперь мог только усмехаться — девушка оказалась не так уж далека от истины. По крайней мере, когда Червинский ещё пару месяцев спустя, кое-как восстановивший силы после перенесенной тяжёлой болезни, уезжал из «Жизели» в порт Салфер с твердым намерением все же плыть в Европу, он мог уже вполне спокойно оставить Мари на её нового знакомого — похоже, у этих двоих все складывалось как нельзя лучше, и дело и вправду шло к свадьбе. Григорий был искренне рад за Мари, понимая, что настрадавшаяся девушка, как никто, заслуживает своего счастья, и, если на ее пути встретился действительно неплохой человек — разве так уж важно, что ранее его считали врагом? Гораздо важнее было уметь признавать свои ошибки, и в данном случае расставаться со своей неправотой было приятно.       Григ тепло попрощался со своим спасителем офицером Джоном и с Мари Дюран, от всей души пожелав им обоим счастья.       Девушка, смущённо покраснев, передала ему тот самый вышитый ею портрет, который собиралась подарить на его свадьбу с Кларис. Мастерство её рук трудно было не оценить — от следов крови на вышивке ничего не осталось, и Григорий Червинский улыбался оттуда также привлекательно, как и вначале, правда, сильно отличаясь от своего нынешнего измученного болезнью оригинала.       Ещё она настойчиво вручила ему небольшой мешочек, наполненный монетами, который, честно говоря, пришелся очень кстати — оставшихся у Грига своих денег не хватило бы даже на билет до Франции.       — Несмотря на трагедию, произошедшую с семьёй Дюран, я всегда буду твердо убежден, что в Новом свете у меня осталась милая родственница. Я думаю, что Ваши родители сейчас радуются за Вас с небес. Спасибо за все! — он по дружески обнял Мари на прощание.       — Счастливого пути Вам, Григ, и обязательно напишите, как доберётесь до Франции! — обернувшись уже у самых больших ворот, он видел, что Мари задумчиво смотрит ему вслед. Именно такой осталась в его памяти младшая мадмуазель Дюран — её лёгкая, светлая полуулыбка, подсвеченный южным солнцем ореол золотистых волос и немного затуманенный взгляд…       Преодолев минутное желание заглянуть на то, что осталось от его бывшей «Сладкой жизни», о которой у него теперь остались только не совсем сладкие воспоминания, Григорий решил ехать прямо к заливу.       Теперь на его пути не должно было возникнуть препятствий — по настоянию Джона, какую-то часть пути от ранчо его сопровождали двое вооруженных солдат. Конечно, это не гарантировало полной безопасности путешественнику, но, по крайней мере, сильно уменьшало риск нападения со стороны тех же беглых рабов. Кроме того, федеральные дорожные патрули без лишних расспросов пропускали своих военных, и, соответственно, следовавшего с ними Червинского. Но вскоре солдатам предстояло вернуться к месту службы — поблагодарив их, как мог, немногими известными ему английскими словами и, разумеется, монетами, дальше Григорий отправился один.

***

      В порту Григ был уже через трое суток.       Но здесь его ждало очередное разочарование — из-за объявления военного положения пароходы теперь отправлялись от Луизианских берегов гораздо реже, чем раньше. Ближайший водный транспорт отчаливал из Салфера во Францию примерно через две недели, и купить на него билет оказалось не так-то просто — желающих уехать из неспокойной местности было гораздо больше, чем пассажирских мест. Григорию пришлось поселиться в сомнительной местной гостинице неподалеку от побережья, изыскивая любую возможность попасть в число счастливых пассажиров.       Увы, по закону подлости служащие порта ничем не могли помочь горе-концессионеру, и лишь волею случая у него получилось приобрести с рук столь желанный билет до Старого Света. При этом цена, заплаченная Григорием ушлому продавцу за каюту третьего класса, была даже выше цены его же билета за первый класс по дороге сюда. Впрочем, после перенесенных испытаний подобные мелочи уже не имели для Червинского никакого значения.       Наконец, дождавшись посадки, с чувством огромного облегчения Григорий ощутил под ногами шаткую палубу корабля и с удовлетворением наблюдал, как расширяется полоса водной глади между кормой парохода и постепенно удаляющимся зелёным и солнечным, несмотря на календарный ноябрь, таким обманчиво-прекрасным берегом Луизианы, как будто отрезая и оставляя «по ту сторону» значительную часть его жизни. Проведенное здесь время, может, и не было таким уж длительным, но точно оставило неизгладимый след в мятежной душе Григория, подарив ему бесценный жизненный опыт. Так или иначе — его четырехлетнее путешествие в Новый Свет относительно благополучно завершалось…