1
Для Марианны Косач сегодняшний день был особенным — она танцевала свой первый бал на светском приеме в Киеве… Господи, как же ей пришлось перенервничать, сколько времени ушло на бесконечную подготовку, примерки платья, укладку причёски! Её мать, Софья Станиславовна, в первую же неделю вслед за Марианной переехавшая в арендованный в Киеве дом из флигеля в их бывшем имении, теперь, не веря своему счастью, возбужденно носилась по дому, командуя нанятыми слугами. Она наконец снова чувствовала себя настоящей хозяйкой, устав от нищеты, и сейчас от всей души наслаждалась вернувшейся в её жизнь роскошью и возможностью отдавать распоряжения, и не было более строгой пани, чем та, что только вчера сама была вынуждена жить в бедности и унижаться перед теми, от кого каким-то образом зависела. — Ах, как же ты хороша, душечка, — чуть ли не пела она собиравшейся на бал дочери, глядя, как служанка заканчивает помогать той с укладкой прически. — Сегодня у твоих прекрасных ножек, без сомнения, будут все самые знатные и состоятельные поклонники Киевской губернии! Но Марианну, неодобрительно глядевшую на счастливое лицо матери, не оставляла в покое мысль, что за все эту внезапно вернувшуюся в их жизнь роскошь вскоре придется платить ей, и плата эта будет немалой. — Не забывай, мама, что по условиям сделки я должна буду привлечь внимание только одного поклонника — пана Смирнова, и вряд ли наше с ним общение будет для меня приятным. — Ну, это ведь только пока, милая! Как только ты выполнишь условия этой стервы Шеффер, ты вполне сможешь ещё раз повнимательнее осмотреться кругом и выбрать самую подходящую для себя партию. Нельзя не использовать такой шанс, дорогая! Девушка только рассеянно кивнула в ответ на набившие уже оскомину слова матери. Соглашаясь выполнить непростое поручение Лидии, Марианна рассчитывала в первую очередь обрести свободу, перестать наконец чувствовать непрерывное давление под видом становящейся уже назойливой опеки со стороны пусть и самого близкого, но донельзя измучившего её человека. Но, увы, похоже, это самое давление прекратится только с прекращением существования одной из них… или с её переездом куда-нибудь, где Софья Станиславовна не сможет до нее дотянуться. Пусть бы только ей поскорее разобраться с этим господином Смирновым, и она сама постарается уехать как можно дальше! …На балу Марианна буквально спиной чувствовала завистливые взгляды и неодобрительные шепотки местных кумушек. Да, для них она — всего лишь конкурентка в нелегкой борьбе за место под солнцем, и конкурентка красивая, а потому опасная в плане возможностей привлечь внимание статусного кавалера. Смешавшись с толпой разношёрстных девиц своего возраста, Марианна незаметно, но внимательно прислушивалась и приглядывались по всему происходящему вокруг. Тот момент, когда хозяева представляли остальным участникам приёма особо высокопоставленных гостей, заставил ее всю обратиться в слух и зрение — кажется, именно сейчас она должна увидеть того, благодаря, или, скорее, из-за которого она здесь находится. — Господин Смирнов Роман Иванович, — перед всеми предстал плотный пожилой мужчина немногим старше пятидесяти лет. Примерно таким и представляла Марианна своего будущего визави — в безукоризненно сшитом дорогом камзоле, холеным и суровым. Сначала он стоял к ней вполоборота, но вот буквально на секунду повернулся в ее сторону. Девушка невольно вздрогнула, почти физически ощутив, каким холодом повеяло от его льдисто-серого взгляда. Почему-то только от одного этого ей захотелось немедленно бежать отсюда и держаться от этого человека как можно дальше, весь его вид словно кричал об исходившей от него опасности. Только усилием воли Марианна смогла взять себя в руки. Весь вечер она держалась поближе к той части зала, где находился этот важный господин. Как она и предполагала, охоты танцевать из-за не слишком большой подвижности он не проявлял, все свое время проводя в углу в компании солидных мужчин примерно своего возраста и статуса, и обсуждавшиеся ими вопросы явно были далеки от бала, танцев и в принципе от лёгкости бытия. Марианна поняла, что с приглашением пана Смирнова на танец у нее вряд ли что-нибудь выгорит, общих знакомых из этого круга, которые могли бы её предоставить Роману Ивановичу, у них точно не было, и решила действовать по другому. Приблизившись будто случайно к этой солидной компании, девушка лёгким движением взяла у официанта с подноса бокал шампанского и, будто бы случайно споткнувшись, в попытке удержать равновесие, схватилась за «первую попавшуюся» ей опору, которой оказалась… рука господина Смирнова. Она с трудом заставила себя поднять голову и пролепетать извинения. В его взгляде ей чудились одновременно холодная расчётливость и маслянистый блеск, а может быть, какая-то догадка? От сжимавшего ее сердце страха девушке действительно стало плохо, она вновь пошатнулась. Её рука, державшая бокал, при этом дрогнула, выплеснув содержимое… на дорогой камзол мужчины. Но, видимо, испуганный донельзя вид Марианны и её огромные распахнутые серые глаза сыграли свою роль — суровый мужчина выдавил из себя улыбку. — Покорнейше прошу меня простить, — еле слышно прошептала помертвевшими губами Марианна. — Успокойтесь, мадмуазель… — несмотря на участие, звучавшее в его голосе, страх не проходил. — Косач, мадмуазель Марианна Косач, — представилась она. — Рад знакомству, милая Марианна, ради него стоило испортить мой костюм. Но все же Вам сейчас лучше выйти на воздух — здесь слишком душно, — пан Смирнов был сама галантность. — Вы позволите проводить Вас? Девушка согласно кивнула. Как ни странно, познакомиться с этим загадочным человеком оказалось легче, чем она думала. Но сердце ее по прежнему бешено колотилось — несмотря на всю его внешнюю вежливость и обходительность, рядом с ним она продолжала чувствовать себя кроликом перед удавом. Впрочем, теперь её первый бальный вечер можно было считать вполне успешным. По крайней мере, ей будет что написать в отчёте управляющему Шеффер, от которого пока напрямую зависит дальнейшее безбедное существование всего семейства Косач…2
— Неужели вы думали, что я не соглашусь, если есть хоть какая-то возможность помочь моей дочери? — в голосе Лидии звенело возмущение. Она, Ольга и доктор Перье сидели в гостиной после проведения последним очередного осмотра Викки. — Но поймите, никто и никогда не пробовал лечить таким образом воспаления! Это немалый риск! — пытался возражать ей доктор Перье. — Оставляя все как есть, мы рискуем точно не меньше. Девочке явно стало хуже, четвертый день не отступает жар, она начинает задыхаться при кашле. Ожидая реакции защитных сил её организма, мы можем только дождаться ещё большего ухудшения, — Ольга была не менее категорична, чем её подруга, и однозначная позиция обеих дам постепенно убеждала доктора в том, что попробовать новый метод лечения ему все-таки придется. — Хорошо, сhères mesdames, я сдаюсь, /уважаемые дамы — фр., прим.авт./ — шутливо поднял вверх руки Перье. — С сегодняшнего дня я попробую давать Виктории наше с месье Хейфецем лекарство… С этого дня Викки строго по часам трижды в день давали пить принесенные доктором Перье порошки. Впрочем, девочке, кажется, было уже всё равно — она безропотно глотала лекарства и большую часть времени лежала, безучастная ко всем и ко всему, порой даже было не сразу понятно — в сознании она, или в беспамятстве. Эти дни были для Лидии одними из самых тяжёлых и, пожалуй, пережить их помогла только дружеская поддержка Ольги. Та регулярно сменяла ее у постели Викки, давая подруге возможность хоть немного передохнуть, разговорами отвлекала её от грустных мыслей. — Я ведь хотела здесь поездить по местным парфюмериям, поучиться, как тогда, много лет назад, в мой первый приезд в Париж, — вздыхала мадам Хейфец, — Да вот только видишь, вместо этого сижу дома, как привязанная. Нет, безусловно, можно оставить детей на нянь и гувернанток, но каково им будет? Отец далеко, мать занимается своими делами. А мне так хочется самой наблюдать, как растут мои дети, учить их чему-то новому. — Ничего, вернётся Юрий Абрамович, будешь и сама учиться, — в свою очередь, обнадёживала ее Лидия. — А как только поправится Викки — мы уж точно найдем, куда съездить всем вместе. Ольга верила подруге, а ещё больше — верила в своего мужа, она понимала, что тот никогда не дал бы разрешение на подобные эксперименты с лечением Викки, не будучи хоть сколько-нибудь уверенным в его результате. И результат, хоть и понемногу, но начал появляться — в течение нескольких дней после начала приема лекарства у Викки постепенно стал спадать жар. Все ещё оставаясь очень слабой, она уже по несколько минут могла сидеть на кровати. В тот день, когда дочка впервые за время болезни смогла встать с постели и даже, хоть и шатаясь от слабости, прошла несколько шагов, стал для Лидии настоящим праздником. Это был только первый намёк на будущее выздоровление девочки, но, после череды беспросветных дней сильно радовал и он. Потом Ольга наконец разрешила своим детям приходить играть к Викки, и вскоре они почти все время проводили вместе, сбившись в тесную кучку на широкой кровати больной. И, удивительное дело — постоянное общение со сверстниками возвращало у выздровливающей Виктории утерянный было интерес к жизни — теперь то и дело из спальни слышался весёлый смех малышей. Лидия от счастья готова была расцеловались и свою преданную подругу, и даже доктора Перье, который все больше светлел лицом, прослушивая свою маленькую пациентку. — Видите, Перье, теперь Вами не уйти от репутации первого медика, изобревшего новое эффективное лекарство от воспаления, — подначивала его Ольга, — эта слава будет всегда и везде бежать за Вами по пятам… — Инициатива, вообще-то, принадлежала Вашему уважаемому супругу, мадам Хейфец, — скромно улыбнулся он. — Я всего лишь скромный статист, который скрупулёзно ведёт записи по историю болезни юной Виктории. Впрочем, невооружённым глазом было видно, насколько приятна ему эта похвала, он буквально расцветал от подобных слов. — Вот вернётся месье Хейфец — мы вместе подадим документы на патент нового препарата — только представьте, скольким людям это сможет помочь!.. — добавлял он. Так, за их милыми совместными беседами за чаем, всем становилось очевидно, что выздоровление Викки уже — только вопрос времени. Спустя две недели доктор посчитал возможным и вовсе отменить прием лекарства. Его пациентка к этому времени уже шустро бегала по всему дому в сопровождении шумной компании младших Хейфецев. Кашель все ещё беспокоил малышку, но уже и близко не был таким сильным, как в первую неделю. Для полного выздоровления ей теперь требовалось только время, и ещё доктор Перье настоятельно рекомендовал спустя пару недель свозить девочку к морю, говоря об огромной пользе морского воздуха. — Я так тебе благодарна, милая Ольга, — не уставала повторять Лидия. — Ты самая настоящая крестная мать для Викки, можно сказать, ты второй раз подарила ей жизнь. — Ну, моё участие здесь самое минимальное, да и разве я могла поступить иначе с моей дорогой родственницей, маленькой сестрёнкой моего любимого мужа? — засмеялась в ответ Ольга Платоновна. — По твоим глазам вижу, что ты прекрасно знаешь подробности этой истории, — Лидия опустила взгляд. — Честно говоря — да, Юрий Абрамович рассказал мне, что на самом деле его отец никогда не был твоим мужем и отцом Викки. — Виктория носит фамилию Шеффер, — упрямая складка чётче обозначилась между черных бровей Лидии. — Прости, я меньше всего хотела делать тебе больно, но всё же — почему за столько лет она не стала Дорошенко? Я знаю, что Николай Александрович относился к ней, как к родной дочери. — Я могла бы сейчас рассказать тебе о его пятилетнем запрете на вступление в новый брак после развода с Еленой Кореневой. Но вместо этого я скажу, или, вернее, покажу только тебе истинную причину. С этими словами Лидия открыла верхний ящик комода и, вытащив оттуда случайно доставшуюся ей в дороге газету, бросила ее на стол. Взглянув на фотографию на первой полосе, Ольга ошарашенно округлила глаза: — Григорий Петрович? Ты хочешь сказать, что Виктория на самом деле… Червинская?.. Теперь ей становилась понятной такая заметная когда-то со стороны странность в отношениях ее подруги и Григория, эта их явно нелогичная взаимная неприязнь и демонстративное избегание всякого общения друг с другом на людях… Но чтобы у них настолько далеко все зашло?! — Он знает о Викки? Он ведь приезжал в Шеферовку, когда… — по глазам подруги Ольга вдруг поняла, что знает ответ на этот вопрос и, наверное, не только на него, но и на другие, которые сейчас лучше оставить незаданными. — Виктория — Шеффер, и останется ею, пока сама не захочет поменять фамилию, — знакомый металл в голосе Лидии только подтвердил верность догадки. — Что ж, это твой выбор, и только время покажет, насколько он был верен, — пожала плечами Ольга. — Так или иначе, каждый сам решает для себя свою судьбу, — она пробежала глазами коротенькую заметку под снимками. — Дай Бог, чтобы Григорий Петрович нашел себя в этой… Луизиане, за океаном. Страшно представить — это же на другом конце света! — На другом конце света… — тихим эхом повторила за ней Лидия.***
Прошел без малого месяц с приезда Шефферов в Париж, прежде чем Ольга с Лидией решились — таки выбраться со всеми детьми в город. Извозчик долго возил всю их честную компанию в сопровождении двух гувернанток по самому сердцу Парижа — Елисейским полям, дети были в полном восторге от жирафы в Парижском «Саду растений» — подарка от египетского паши французскому королю, хотя попасть туда оказалось не так уж легко: экзотическое копытное плотно вошло в местную моду, посетители только и говорили, что об оригинальном «цвете жирафьего брюха», «цвете жирафы в изгнании», и даже о последнем писке — способе завязывать мужские галстуки на манер жирафы. Подруги только посмеивались над новыми веяниями капризной французской моды, но счастливые улыбки и восхищённые взгляды беззаботно гоняющихся друг за дружкой по саду детей сами за себя говорили о том, что все хлопоты взрослых по организации их досуга были не напрасны. Веселая прогулка продолжалась, пока подувший с набережной Сены холодный ветер не напомнил всем, что на дворе уже, вообще-то, стоит месяц ноябрь… Не рискуя заново простудить кого-то из детей, они всей компанией вновь сели на повозку к первому попавшемуся извозчику и поехали в какую-то, известную только Ольге, кондитерскую на Монтмартре, по ее словам, славившуюся своей вкуснейшей свежей выпечкой. Саша и Викки соскочили с повозки первыми и, пока гувернантки помогали сойти на землю младшим, уже бежали по мостовой, на несколько десятков саженей опередив остальных и направляясь к той самой кондитерской, что издалека привлекала народ красивой красной вывеской. По пути мальчик и девочка то и дело засовывали свои любопытные носы в мольберты рисовавших здесь в любую погоду художников. — Ничему тебя твоё же поведение не учит! — в сердцах вскричала Лидия, когда, путаясь в длинных юбках, с трудом догнала старших детей, вертевшихся возле этих сомнительных творческих натур. Ей разом вспомнилось, как не так давно в Нежине Викки и маленький Николя Дорошенко были похищены, сбежав буквально из-под носа у их непутёвой гувернантки Марианны Косач… Она схватила дочку за руку и уже готова была рывком дёрнуть за неё, чтобы увести не в меру любопытную девчонку от очередной семейной пары художников, в которой муж рисовал, а жена смешивала и подавала краски, когда услышала голос… Голос, показавшийся ей таким знакомым, хотя в последний раз слышанный ею много лет назад. — La fille a les yeux bleus de la reine du nord. J'ai peint une fois ces yeux… У девочки голубые глаза северной королевы. Я когда-то давно рисовал эти глаза… /фр. — прим. авт./ Лидия испуганно вздрогнула, разом вспомнив ту часть своего прошлого, откуда, казалось, и звучал этот голос, и только сейчас толком взглянув на его обладателя, примостившегося за мольбертом. Всклокоченные темные волосы с тонкими ниточками седины, не слишком аккуратно подстриженная борода, лицо в ранних морщинках… Но те же ярко-синие глаза, глядевшие на нее, казалось, прямо из той парижской весны, когда она впервые узнала вкус страстного желания и горького предательства. — Андре?.. — все ещё не верила своим глазам женщина, будучи не в силах отвести взгляд от того, кто, казалось, давно уже остался только тенью в ее прошлом. — Оn se connaît, madame? Мы знакомы, мадам? /фр., прим. авт./— мужчина поднял голову и, встретившись глазами с Лидией, осекся, мгновенно узнавая её. — La reine du nord, Lydia? Северная королева Лидия? / фр. — прим.авт./ — Надо же, Вы запомнили мое имя, как королевы, а я просто была одной из многих дурочек, — женщина не смогла скрыть сарказма, прорывавшегося в ее голосе. — И ещё я могу Вам напомнить, какая сумма денег у меня тогда пропала вместе с Вашим исчезновением из моей жизни, я уже не говорю о том, в каком положении тогда оказалась из-за Вас, — теперь она с трудом сдерживала рвущийся наружу гнев и готова была уже ударить художника, но тут взгляд её случайно упал на кресло, на котором тот сидел. Обычное кресло на колёсиках, в каких возят людей, неспособных передвигаться самостоятельно. И чуть ниже коленей — культи вместо ног. Похоже, человек, причинивший когда-то ей столько боли, уже получил своё сполна от собственной судьбы. Она все ещё не могла придти в себя от шока, когда сзади послышалось удивлённое: — Погодите, мадам, Вы точно говорите о моём муже? — Если это Ваш муж, мадам, то я Вам не завидую, — машинально вырвалось у Лидии. Как ни странно, но голос женщины, говорившей по-французски с сильным акцентом, показался ей не менее знакомым, чем голос Андре. К коляске художника подошла жена, помогавшая ему в работе — невысокого роста худощавая молодая женщина с небрежно заколотой толстой косой из вьющихся русых волос. Во внешности ее больше не было ничего особенного — тонкие хрупкие руки, лишь на бледном невзрачном лице выделялись большие, но выглядевшие заплаканными серо-зеленые глаза… В своём прошлом Лидия видела её много раз, но совершенно в другом месте и в другой обстановке. И всё же это была та, которой судьба просто предначертала постоянно переходить дорогу Шеффер, порой беспощадно уничтожая всё на своём пути, та, из-за которой помещица когда-то едва не погибла в огне собственного имения. Стоило ей проехать две с половиной тысячи верст, чтобы встретить здесь последнего человека, которого ей хотелось бы видеть! То ли её бывшая крепостная, то ли единокровная сестра, то ли злейший враг. Так или иначе, но перед Лидией стояла собственной персоной Екатерина Вербицкая. — Пани Лидия Ивановна? — изумление Катерины точно был не меньшим. — Да, Katarina, видно, и в Париже мне от тебя никуда не деться, — Лидия не пыталась скрыть раздражение. — Не могу сказать, чтобы я рада была тебя видеть, но, похоже, поговорить нам будет о чём. Для начала не хочешь рассказать, как ты здесь оказалась? — Наверное, раньше я бы вообще отказалась от любых разговоров с Вами, тем более я давно не Ваша крепостная, но, чувствую, нам действительно есть что сказать друг другу. — Тогда я сейчас вернусь, — Лидия одной рукой обняла Викки, а вторую подала Саше Червинскому, которым вовсе не стоило слушать их далеко не детские разговоры. Она быстрыми шагами подвела детей к Ольге, в недоумении стоявшей неподалеку с малышами и гувернантками. — Прости, мне очень нужно остаться здесь не надолго, я найду вас в кондитерской. — Все-таки портрет? — попыталась пошутить Ольга, но, не увидев ответной улыбки на лице подруги, продолжила уже серьезно. — Мне кажется, я знаю эту женщину. Конечно, прошло достаточно времени, но Андрей Андреевич Жадан — не тот человек, о котором легко забыть. А Катерина была его невестой, и это смертельное ранение Андрея на их свадьбе… — Да, Ольга, это она. И для меня очень важно поговорить с ней сейчас, — Шеффер поцеловала дочку. — Думаю, это не займет много времени, и вы меня скоро дождетесь. Проводив взглядом Ольгу с детьми, Лидия вернулась к чете художников. Как всегда, когда нервничала, она достала из модного ридикюля мундштук с сигаретами и, не задумываясь, протянула одну из них своей извечной сопернице. К немалому удивлению Шеффер, Китти не отказалась от предложенной сигареты — взяв ее двумя пальцами, жадно затянулась и заговорила первой. — Просто, чтобы Вы не могли упрекнуть меня в неблагодарности — помощь, переданная Вами с Григорием Петровичем, пришлась мне в то время очень кстати. И ещё то, что он привез тогда меня в Париж, — Катерина с облегчением перешла с Лидией на русский язык — видно было, что французская речь ещё и сейчас давалась ей с немалым трудом. — Возможно, без этого всего моя жизнь была бы совсем иной, — бывшая крепостная выглядела смущённой, их отношения с пани Шеффер явно никогда не располагали к выражению благодарностей. — Да, он говорил мне о твоих… затруднениях, я рада, что эти деньги действительно смогли пойти тебе впрок. — Увы, этого нельзя сказать об Андре — Катерина кивнула на своего мужа, который со стороны казался увлечённым написанием картины и словно бы не слышал, о чем говорили на чужом для него языке стоявшие поблизости женщины. — Получив однажды большую сумму денег от своих клиентов, он выпил слишком много коньяка и просто уснул на трамвайных рельсах. Сами видите, к каким последствиям это привело — он остался без ног, отчаялся, поначалу сильно пил и вовсе не хотел жить… Именно тогда мы и встретились с ним. Помогая тому, кто оказался в ещё более тяжёлой ситуации, чем я сама, я почувствовала какой-то смысл в своей жизни. Когда я жила у Анны Львовны, меня немного учили рисовать, но куда мне до таланта Андре! В своем деле он Бог! — ее светлые глаза с таким искренним восхищением смотрели на своего мужа, что Лидии оставалось только удивиться. Конечно, она прекрасно помнила, как рисует Андре, его работы были великолепны ещё тогда, а с годами его талант явно развивался и совершенствовался, но до такого немого обожания она не доходила в своем отношении ни к одному мужчине. — К тому же он похож на одного дорогого мне человека… которого я когда-то трагически потеряла. И это Лидия тоже знала слишком хорошо — в своё время она сама засмотрелась в синие глаза Андре исключительно потому, что он слишком живо напомнил ей её благородного спасителя — Андрея Жадана. — С тех пор я помогаю Андре в его работе, с продажи его картин мы живём, на самое необходимое хватает, — Китти опустила взгляд. — Подожди, ты говорила, что тебя привез в Париж Григорий Червинский — как давно это было? Когда ты видела его в последний раз? — Тогда же, почти четыре года назад, он забрал меня из… Варшавы, помог здесь найти жильё на первых порах. Сначала я игрой на рояле в заведениях на жизнь зарабатывала, но, видно, не моё это призвание. Я нашла себя в помощи Андре, и теперь счастлива делить с ним жизнь и быть нужной ему. Видимо, это и есть моя судьба… «Судьба порой действительно жестоко издевается над нами, по другому не скажешь… Можно себе представить эмоции самого Андре — талантливого художника, красавца, дамского угодника, привыкшего жить на широкую ногу за чужой счет, — усмехнулась про себя Лидия, — Понятно, что при обычных обстоятельствах он и близко не посмотрел бы в сторону далеко не красавицы Катерины, к тому же бедной, как церковная мышь», — вслух она произносить этого, разумеется, не собиралась, но, видимо, что-то такое промелькнуло в её лице, и не осталось незамеченным ее собеседницей. — Не подумайте, пани Лидия, я догадываюсь о поведении Андре до того, как с ним случилось несчастье, но, сами понимаете, теперь все это для него точно в прошлом. — Возможно, он много кого из женщин… сильно обидел, но, как видите, жизнь всех раньше или позже заставляет платить по счетам. — Тогда я ничего не буду говорить, пусть его прошлое останется с ним, а всё, что Андре посчитает нужным, он и сам тебе расскажет. В каком-то смысле я даже рада за него и за тебя. — Я вижу, у Вас тоже появилась семья — достаточно взглянуть на эту милую девочку, чтобы понять, что она Ваша дочь. А мальчик очень похож на… — Ты верно заметила, — не дала ей досказать Лидия, — это брат Григория Петровича Червинского — сын Петра Ивановича от второго брака Александр, которого воспитывает его бывшая жена Ольга. Сам Пётр Иванович умер более трёх лет назад, а недавно погиб и мой супруг Николай Александрович Дорошенко… — Никогда бы не подумала, что скажу Вам такие слова, пани Лидия Ивановна, но сейчас я Вам искренне соболезную. Николай Александрович был замечательным человеком. Катерина на минуту замолчала, глядя на потухшую сигарету, затем все же продолжила. — Я многое передумала… тогда. Оказывается, в сложной жизненной ситуации можно получить помощь от того, на кого меньше всего рассчитываешь, в то время, как все остальные отвернутся от тебя. Мир не делится на чёрное и белое, а люди — только на плохих и хороших. Понимаю, что для нас обеих эта встреча — как свидание с прошлым, далеко не всегда приятным, но его нужно уметь отпустить. И сейчас я просто желаю Вам найти свое счастье, ведь каждый человек имеет на это право, независимо, пан он, или бывший крепостной, главное — верно определить, кто, или что для Вас составит это счастье. Будьте счастливы, пани Лидия, — голос Катерины звучал как никогда искренне, и это не могло не тронуть Шеффер. — Я могу только поблагодарить тебя за эти слова и предложить свою помощь — если вдруг тебе, или твоему супругу что-нибудь понадобится, пока что ты сможешь меня найти вот по этому адресу — вытащив деловую книгу для записей все из того же ридикюля, Лидия быстро черкнула на ней парижский адрес Ольги Хейфец. Обе знали, что Катерина никогда туда не придет, но каждая из них словно постепенно освобождалась от копившегося годами нелегкого груза ненависти. Пожалуй, впервые за много лет эти две женщины расставались не врагами — на этот раз мудрость и пережитый опыт взяли верх над эмоциями. Ни о какой взаимной симпатии между ними речи точно не шло, и каждой из них по прежнему было комфортнее всего находиться максимально подальше друг от друга, но в их отношениях появилось что-то новое — чувство уважения, сделавшее в принципе возможным этот диалог между бывшей крепостной и ее хозяйкой. И, как ни странно, у Лидии впервые после разговора с Вербицкой стало легче на душе. «А ведь она в чём-то права, — невольно подумалось Шеффер. — Если оставить весь этот бред про всеобщее равенство, то счастье и впрямь не даётся в руки, пока ты не сможешь преодолеть проблемы из прошлого. И понять, что такое для тебя счастье, на самом деле не так уж и просто. Всегда считала эту девицу не способной любить — и вдруг такое неожиданно искреннее самопожертвование ради любимого человека. Это ведь так естественно — все отдавать тому, кого по настоящему любишь, не важно — встретив его на белом коне, или в инвалидном кресле. Хоть в чём-то Андре крупно повезло, но в остальном своей участи он вполне заслужил. Впрочем, у каждого свой путь, и важно пройти его достойно…» Вернувшись в шумную компанию к Ольге и детям, перепробовавшим, кажется, уже все сладости в кондитерской, Лидия долго ещё сидела с ними с отстранённым видом, полностью погруженная в свои мысли…3
— Иди-ка сюда, дочка! — услышала Марианна из коридора требовательный голос матери. В последнее время они почти не общались, девушка старалась ограничиваться односложными ответами на вопросы Софьи Станиславовны, чтобы не вступать с ней лишний раз в полемику и не слушать ее бесконечные рассуждения о том, как им сказочно повезло, и как Марианна должна сейчас приложить максимум усилий, чтобы как можно скорее удачно выйти замуж, тем самым избавившись от «долга этой стерве Шеффер», хотя зависимость от матери мучила сейчас Марианну точно не меньше, но разве той можно было это объяснить? Но сейчас, судя по довольному голосу Софьи Станиславовны, та чему-то сильно обрадовалась, и нравоучений вроде бы не предвиделось. Действительно, Марианна застала мать у двери с корзиной свежих белых лилий, которую, похоже, только что передал ей посыльный. Увы, девушка догадывалась, кто направил ей этот шикарный букет — подобные подарки в последнее время были не редкостью, но это ее совсем не радовало. — Смотри, милая, похоже, эта красота снова для тебя. Только представь, сколько стоит такой букет в конце ноября! — ахала мать. — Неужели кто-то способен постоянно тратить такие деньги, чтобы высказать свои чувства к тебе?.. — А для тебя значение имеют все же чувства, или деньги того, кто их испытывает? — не удержалась от шпильки Марианна. Но мать это, казалось, ничуть не смутило: — Для меня имеет значение — как и на что будет жить моя дочь, если ее угораздит выбрать себе в мужья нищего! — тут же парировала она. — Но здесь явно не тот случай, давай-ка лучше поскорее узнаем, тот ли, о ком я думаю, вновь посылает сюда эту роскошь… — и, прежде чем дочь успела опомниться, мать уже протягивала ей будто бы случайно выпавшую из букета записку. — Читай скорее, я сгораю от любопытства… «Прелестной барышне Марианне Федоровне, которая, я надеюсь, украсит собой мой сегодняшний вечер. С Вашего позволения, заеду за Вами в восемь. Роман Иванович Смирнов». «Если бы я только могла отказаться!» — горько вздохнула девушка. — Я не понимаю — чем ты недовольна? — не увидев на ее лице столь ожидаемой радости, накинулась на нее старшая Косач. — Такой человек оказывает тебе знаки внимания, посылает цветы, возит на приёмы, в театры, а ты ещё нос воротишь, подумаешь, дворянка! — Мама, ну как же ты не поймёшь, что он едва ли не старше моего покойного папА, он скорее тебе в мужья годится! И ещё, по слухам, у него семья за границей! — в отчаянии выкрикнула девушка, особо не надеясь быть услышанной. — Именно что — пока ты молода — ты можешь быть интересна для таких мужчин, а с возрастом такой возможности у тебя не останется, уж поверь… А что говорят — мало ли, не всему стоит верить. Давай-ка лучше подумаем, в чем ты отправишься сегодня на свидание… Общение Марианны с господином Смирновым началось с того самого памятного для нее бала — небольшая доля кокетства со стороны молодой девушки была воспринята им весьма благосклонно. С одной стороны, Марианне это было на руку, так как сильно облегчало задачу, поставленную ей Лидией Ивановной, но с другой — неприятие ситуации становилось все сильнее. Мать вообще без устали твердила дочери, чтобы та как можно скорее рассказала господину Смирнову всё о злом умысле «этой гадюки Шеффер — и пусть он сам с ней разбирается, а у вас с ним, может, после этого что и сладится, ведь этот человек так серьезно тобой увлечен…» Не то, чтобы Марианне был противен сам Роман Иванович — но, чем больше на нее давили, тем сильнее хотелось сбежать от всех и вся, и в первую очередь — от его проницательного умного взгляда. Порой ей казалось, что мужчина давно все понял и теперь просто играет с ней в свою игру, как кот с глупой мышью, будучи твердо уверенным в том, что все равно в итоге она никуда от него не денется. Против нее работало и время — уже пролетело половина из отпущенного ей Шеффер для выполнения задуманного времени и, если за оставшиеся месяцы ничего не получится — ей придется вернуться к прежней жизни и считать каждую копейку, хотя, сама девушка уже не раз думала, что, возможно, это было бы не самым худшим для нее вариантом. Так или иначе, сегодня она едет с ним ужинать. Роман Иванович никогда не экономил на заведениях, все места, куда он возил Марианну, можно было смело назвать фешенебельными и рассчитанными исключительно на горожан с очень толстыми кошельками. Девушка с плохо скрываемым удивлением наблюдала, что на один такой их совместный ужин с лёгкостью уходит сумма, примерно равная ее месячному заработку гувернантки у Дорошенко, при том, что Александр Васильевич был отнюдь не жадным нанимателем. Роман Иванович оказался интересным собеседником, он живо интересовался самой Марианной и ее семьёй, и она вынуждена была отвечать по возможности уклончиво, говоря о наследстве, доставшемся ей после смерти отца — нежинского помещика, и о младшем брате Василии, обучающемся сейчас в офицерском училище в Киеве. Со стороны их общение выглядело достаточно милым, если бы Марианну не отпугивал то и дело проскальзывающий холодный блеск в глазах господина Смирнова — почему-то она отчётливо понимала, что тому ничего не стоило отдать приказ о физическом уничтожении любого, кто имел несчастье перейти ему дорогу, как в своё время это наверняка произошло с Николаем Дорошенко. Ещё больше ее пугала перспектива физической близости с этим человеком — хотя пока Роман Иванович был с ней тактичен и ни на чём не настаивал, но девушка интуитивно чувствовала, что этот сложный для неё момент отнюдь не за горами, а интуиция редко обманывала её.***
…Господин Смирнов заехал за девушкой ровно в восемь, учтиво поздоровался с Софьей Станиславовной, приложившись к её ручке и, тем самым, окончательно расположив её к своей персоне. Марианна вышла к нему в платье из дорогого кремового муслина, полностью открывавшем плечи и почти всю спину. Она упорно не хотела одевать этот наряд — глупо было не задуматься, какое впечатление он произведет на мужчину, но мать сумела настоять на своём, и девушка в конце концов смирилась, не желая спорить. — Вы великолепны, мадмуазель, — галантно произнес немолодой мужчина, заставив ее невольно ёжиться под его откровенным взглядом. Некоторое облегчение для неё принесла лишь возможность поплотнее закупаться в теплую меховую накидку — на улице уже прилично подмораживало. Похоже, сегодняшний вечер обещал быть точно не спокойным… — Куда мы едем? — спросила она, когда они с паном Смирновым уже сидели в карете. — Вам там понравится, милая Марианна, во всяком случае, я надеюсь, — загадочно улыбнулся в ответ Роман Иванович, но в его улыбке было что-то такое, что заставило ее волноваться ещё больше. Вопреки обыкновению, карета остановилась не у очередной помпезной ресторации, а возле неприметного дома, стоявшего в переулке, располагавшемся невдалеке от центральных улиц. Судя по тому, как расшаркался перед господином Смирновым попавшийся им навстречу лакей, ее спутника здесь хорошо знали. Он уверенно молча прошагал по богато изукрашенному коридору, распахнул настежь дверь в самом дальнем его конце. Нет, это точно была не ресторация, хотя посреди открывшейся их взгляду небольшой комнаты с шикарной мебелью стоял накрытый для двоих столик. Французское шампанское, свежий виноград и персики в вазочке, горящие свечи… Похоже, господин Смирнов не собирался изменять своей привычке к роскоши даже в мелочах. — Вам нравится, любезная Марианна? — его голос эхом отозвался от высоких потолков в пустой комнате. Не дождавшись ответа от растерянной девушки, он отодвинул одно кресло, приглашая ее присесть. Чувство напряжённости не оставляло её — хотя к подобной обстановке, соответствующей высокому статусу своего кавалера, она успела привыкнуть, но все же до сегодняшнего дня их общение происходило в многолюдных залах приемов, рестораций, театральных ложах. Здесь же, похоже, они были совсем одни, и Марианну вновь охватило нехорошее предчувствие, что эта их встреча не будет похожа ни на какую другую. Но вот они выпили по бокалу шампанского, и ударивший в голову хмель понемногу начал прогонять непонятное напряжение. Ещё легче стало Марианне, когда её высокопоставленный кавалер ненадолго отлучился из комнаты. Борясь со страхом, она дрожащими руками отстегнула застёжку на своём вычурном корсаже, вытащив оттуда крошечный пакетик с тем самым порошком. Невольно прозвучали в голове слова Лидии Шеффер: «Будешь подсыпать ему порошок, постепенно, понемножку… Со временем с ним должен случиться сердечный приступ». Порошок был куплен в первые дни пребывания Косачей в Киеве в указанной пани аптеке за немалые деньги, и Марианне уже дважды удавалось незаметно подсыпать его в бокал Романа Ивановича во время их совместных ужинов. Однако, сегодня удача явно изменила девушке — та ещё не успела убрать руку с пустой бумажкой от бокала с игристым напитком, как на ее пальцы накрыла тяжёлая ладонь господина Смирнова. — Что это? — его голос просто оглушил сжавшуюся от ужаса Марианну.4
— Ты что, в самом деле думала, что я не понимаю, для чего тебе понадобился? Я прожил слишком долгую жизнь, и дураком никогда не был, — Роман Иванович говорил все громче и страшнее. — Я всё узнал про твою семью, у вас действительно в свое время водились деньги, но это давно в прошлом, ваше имение вот уже пару лет, как пошло с молотка! Откуда у тебя деньги, чтобы изображать из себя богатую наследницу, не скажешь? И откуда такой открытый интерес к человеку, который годится тебе в отцы? — Я… — горло Марианны сдавил спазм, она не только ничего не могла ответить, но, казалось, даже потеряла способность дышать. — Можешь не продолжать — ты должна была убить меня, и за это все это время получала деньги, которые были, скажем так, компенсацией за неизбежное использование мной твоего юного тела, — он говорил вкрадчиво и при этом склонялся все ниже над сидящей в кресле девушкой. Наконец, он достал из вазы спелый персик, провел его бархатистой поверхностью по её белой шее, коснулся обнаженного женского плеча. — Этого прекрасного тела, такой нежной кожи… — в его голосе послышались бархатные нотки. — Но ты пыталась играть со мной, не зная, с кем связываешься… А я привык всегда получать желаемое, — неожиданно он перешёл с шёпота на крик, и, мгновенно перевоплотился из учтивого господина в яростного зверя. Грубо схватив ее за плечо, он рванул Марианну лицом к себе. — А сейчас ты сама выпьешь этот бокал с предназначавшейся мне отравой и без утайки расскажешь всё о моем заказчике… — Нет, — бедняжка пыталась отвернуться от ткнувшегося в ее губы хрустального бокала, но жёсткая рука схватила ее сзади за волосы. — Пей, я сказал… Бокал в его руке наклонился, закрывая ей нос и рот, шампанское полилось ей на шею и грудь, тонкими струйками стекая по коже. — Ах ты, дрянь! — он наотмашь хлестнул ее по щеке. — Как же мне хотелось проделать это раньше, когда я только заметил твои подозрительные манипуляции! Разумеется, я не пил то, куда ты мне подмешивала всякую дрянь, но решил набраться терпения и схватить тебя за руку, чтобы ты не смогла отвертеться. Марианна почувствовала, что ей насильно приоткрывают рот и заливают в него остатки шампанского из бокала. Напиток от растворившегося в нем порошка приобрел горьковатый вкус. Звякнул об пол разбивающийся в осколки бокал. — Вы не так все поняли, я…- еле смогла прихрипеть она, но договорить ей не дали. — Зато сегодня ты все обо мне узнаешь, каким я могу быть, если пытаться меня обмануть. И сразу советую тебе говорить мне только правду — возможно, это поможет тебе избежать некоторых… не слишком приятных моментов. Марианна взвизгнула, увидев в руках мужчины острый нож, взятый им со стола. Сардонически усмехаясь, он слегка ткнул остриём под подбородок девушки, приподнимая ей голову: — Посмотри мне в глаза… я хочу видеть глаза той, которая только что хладнокровно пыталась меня убить. — Я буду кричать! — в отчаянии воскликнула девушка, чувствуя, что сейчас она не в состоянии даже подняться — ее ноги словно приросли к полу. — Это сколько угодно — поверь, народ здесь вышколенный и ко всему привычный. А мне это может даже понравиться… Рука с ножом опустилась пониже и, словно играючи, разрезала тесемки, затягивавшие корсаж, оголяя небольшую девичью грудь. — Да-да, ты правильно меня поняла — сейчас я собираюсь испробовать то, что приготовил для меня мой пока что неведомый заказчик, чтобы я смог вдоволь насладиться этим в обмен на собственную жизнь. Он гомерически захохотал, закатывая глаза и отбрасывая подальше нож, потом резко схватил ее за разрезанное на груди платье и с силой рванул на ней жалобно затрещавшую ткань. — Он сумасшедший, — мелькнула у нее догадка. Дальнейшее для Марианны происходило как в самом страшном сне. За шлейф платья ее насильно вытащили из-за стола и, протянув несколько саженей по полу, швырнули на широкую кровать, так, что она сильно ударилась головой о витую металлическую спинку. Она будто со стороны наблюдала, как покрытые возрастными пигментными пятнами руки разрывают на ней остатки платья, сдирают с неё нижнее бельё, шарят по ее обнажённому телу, больно сдавливая грудь, выкручивают соски… Она пытается подняться, готовая рассказать все не только про Шеффер и ее управляющего, но и про все, что она когда-то совершала, или только думала совершить плохого, только чтобы освободиться от навалившегося на нее тяжёлого потного тела, но голос предательски подводит ее. Как рыба, вытащенная из воды, она может только хватать ртом воздух. Некоторое время слышится только пыхтение грузного мужчины, который, спустив штаны, пытается завершить начатое. Но, похоже, его собственное тело в эту минуту дает сбой, и это приводит его ещё в большую ярость. Он шарит руками по ее бёдрам, грубо проникая пальцами в самые интимные места, терзает, щиплет и нещадно избивает её, выкручивает ее тонкие руки, наслаждаясь беспомощностью своей жертвы и словно получая от ее жалобных криков новую силу для своих ослабевших чресел. Но, похоже, и это не слишком помогает ему справиться с физическим недугом. Истерзанной Марианне в какой-то момент становится уже все равно — она согласна на всё, лишь бы поскорее прекратились эти мучения. — Вы ведь и в самом деле могли приказать убить Николя Дорошенко… — обессиленно выдыхает она, когда после очередной неудачной попытки он наконец слезает с нее, тяжело сопя. Но эти слова, а может, собственное физическое бессилие почему то вызывают у господина Смирнова истерический хохот. — Так вот откуда, — его живот колышется в такт сбившемуся дыханию. — Нет, дорогая, тебя здорово ввели в заблуждение, его смерть была нелепой случайностью. Наши интересы с этим господином действительно были противоположными, и возможно, со временем мне пришлось бы принять в отношении его соответствующие меры, но не сейчас, точно не сейчас! Отдышавшись за время этой тирады, он вновь наваливается на неё всем телом, плотно придавливая ее к кровати и делая очередную попытку проникнуть в неё, на этот раз, судя по ощущениям Марианны, удачную. В это самое время его грубые руки смыкаются на ее шее, сдавливают ее все сильнее, перекрывая доступ воздуха в лёгкие, и девушка хрипит, чувствуя, что ещё совсем не много — и она выдержит такого давления, просто задохнувшись. — Кто… послал… тебя… ко мне? — слышит она его голос в перерывах между резкими движениями бедер. — Шшшеффер… — из последних сил выдавливает из себя Марианна, чувствуя, как мутится от отвращения у нее в голове и вот-вот грозит уплыть сознание. Впрочем, даже забвение сейчас было бы для нее спасением от происходящего ужаса. Но сильный удар по лицу вновь возвращает ее к реальности. — Ненавижу… Стерва… Ей удалось уйти, но… передай, что она… будет… здесь… следующей, — она вновь видит бешенство в его ледяных глазах, ритм его движений ускоряется, он опять начинает задыхаться, как загнанная лошадь. Девушка видит, как в одно мгновение становится багровым лицо пана Смирнова, синеют губы, срывающиеся с них слова становятся всё неразборчивее, переходя в хрип и неожиданно совсем обрываясь. Сама его навалившаяся на нее туша вдруг делается обмякшей, неимоверным грузом придавливая ее к кровати, но хватка цепких рук на шее ослабевает, давая несчастной возможность отдышаться.***
Ничего не соображающая, оцепеневшая от охватившей ее паники, Марианна не сразу поняла, что ее насильник уже не дышит. Превознемогая отвращение и подступившую к горлу тошноту, она прислонила голову к его заросшей седыми волосами груди и тут же отшатнулась, не услышав биения сердца. Только тогда она рискнула пошевелиться, с трудом выбираясь из-под него — его мощное тело так же кулем осталось распластавшимся на широкой кровати. Желудок Марианны скрутило спазмом и, согнувшись в три погибели, она не успела добежать до ванной комнаты — её вырвало там же, едва не выворачивая наизнанку. Возможно, это спало ей жизнь — ведь некоторое количество отравы все же попало в ее организм вместе с шампанским. «Умер, этот негодяй умер!» — сомнений в этом больше не оставалось. Но она — последняя, с кем его видели здесь живым, и первая — на кого подумают как на его убийцу. Подобное с рук ей точно легко не сойдёт, слишком уж важной шишкой был этот Смирнов. Нужно было срочно что-то предпринять, и первой мыслью её было бежать как можно дальше от этого страшного места. Девушка в отчаянии заметалась по комнате, пытаясь хоть что-нибудь на себя накинуть — ее разорванное платье уже точно никуда не годилось. Наконец в той же ванной комнате ей удалось найти мужской банный халат — укутавшись в него, а поверх — в свою теплую меховую накидку, Марианна тихонько выскользнула в коридор. Но далеко уйти ей не удалось — не пройдя и десятка шагов, она столкнулась с тем самым лакеем, который встречал их с господином Смирновым на входе. — Что случилось, пани? — ее растрёпанный вид не остался незамеченным. — Нужна помощь? — Там… Он… мертв, — сердце Марианны ухнуло вниз, голос сорвался, и она дрожащей рукой указала на комнату, из которой только что вышла. — В таком случае — вынужден задержать Вас здесь до приезда жандармов, пани — по его категоричному тону было очевидно, что просто так уйти отсюда у нее уже не получится. — Ваши показания будут им крайне интересны…5
Захар приехал в Киев по делам — предстояло заехать на алкогольную мануфактуру Шеффер к её управляющему за отчётом. С отъездом пани забот у него сильно прибавилось, но он считал это для себя плюсом — благодаря им меньше времени оставалось для невесёлых раздумий. Он понимал, что этот отъезд Лидии был во всех смыслах на благо, с учётом угрожавшей ей и маленькой панночке опасности, да ещё и расставлял все точки в их отношениях, не оставляя ему напрасных надежд. Примерно с тем же успехом можно было любить далёкую звезду, в какой то момент волею случая подарившую ему немного света… Эти мгновения навсегда останутся с ним, но тешить себя в дальнейшем какими-то мечтаниями означало только усугублять глубоко запрятанную боль. Нет уж, он — доверенное лицо Лидии Ивановны, добросовестно представляющее ее интересы, и им останется, ведь её доверие совсем нелегко было заслужить! А все свои эмоции придется оставить при себе. Несколько дней назад к нему привели из Шеферовки двоих подростков, которые со слезами на глазах признались, что три месяца назад написали ту самую записку и бросили её в окно хозяйки имения вместе со злополучным камнем. Один из мальчишек был родственником тех самых Коноваловых, так и не вернувшихся в свои семьи после случившегося — братьев задержали и увезли в Нежин, а затем и в Киев жандармы. Как и ожидалось, суд приговорил обоих Коноваловых к каторге, После слушания дела в Киеве, на котором Захару тоже пришлось поприсутствовать, бывших крепостных увезли по этапу. Так что эти мальчишки никак не могли быть подговорены Коноваловыми… Неизвестный солидно одетый мужчина, «как есть пан», по описанию подростков, прямо на улице Нежина, куда оба приезжали на ярмарку помогать старшим, передал им записку и чистый лист бумаги, наказав перенести написанное в записке на него, как смогут. Оба были неграмотными, но вдвоём общими усилиями старательно перерисовали непонятные значки на чистый лист, которые им было приказано забросить в хозяйское окно. За предстоящую работу незнакомец передал им целый рубль — неслыханные деньги для обоих… — Что это был за господин, как он выглядел? — сурово допытывался Захар, но слышал лишь в очередной раз «очень солидный, в летах, денег без счета, был в карете, каких и в Нежине-то не сыскать, не иначе как из самого Киева». Поняв, что большего от исполнителей чужой воли он не добьется, Захар приказал лишь не слишком усердно выпороть обоих подростков на конюшне. Ведь, в конечном итоге, если бы не они, пани Лидия никогда бы так и не появилась тогда в его доме, и не трепыхалась бы испуганной птицей в его объятиях, и той чудесной ночи у них точно бы не было… Чтобы отвлечься от тянущих за душу мыслей, Захар заставил себя вспомнить тот суд в Киеве. Коноваловы указывали в заседании только на пана Савицкого, но тот явно не выглядел сколько-нибудь солидным — небольшого росточка, плюгавый, недоразумение, а не пан. В суде он не произвел на Захара никакого впечатления, хотя брал всю вину на себя, каялся, говорил, что бес попутал с похищением детей Шеффер и Дорошенко. Захар прекрасно видел — юлит и недоговаривает, словно пытаясь выгородить кого-то гораздо более серьезного. И был немало удивлен решением суда — даже с учётом дворянского звания обвиняемого, фактически он и наказан-то толком не был, отделавшись лишением имущества и «посажением под арест на хлеб и воду» сроком на три месяца, что, по мнению Захара, лишний раз свидетельствовало о высокопоставленности его соучастника, который смог каким-то образом повлиять на губернских судей. Даже потеря имения, похоже, не слишком расстроила подсудимого — наверняка её ему уже заранее неплохо компенсировали. Не исключено, что неизвестный солидный господин в Нежине, встретившийся шеферовским подросткам, затем этот высокопоставленный покровитель Савицкого, и, наконец, господин Смирнов, о котором перед отъездом рассказывала пани Лидия — одно и то же лицо, только, увы, не во власти Захара было самому дотянуться до этого опасного типа… Впрочем, у пани и на него со временем найдется управа, недаром же у Захара в Киеве было ещё одно дело… На аукционе по продаже бывшего имения Косачей, конфискованного в доход государства и сразу за этим выставленного для покупателей, Захар не присутствовал — там участвовал киевский поверенный, нанятый Шеффер, именно он приобрел это имение за приемлемую цену… Впрочем, долго в собственности Лидии Ивановны оно вряд ли пробудет — вероятнее всего, в скором будущем его придется передать этой девице Марианне Косач, для чего, собственно, оно и приобреталось, но тут многое будет зависеть от поведения последней. Впрочем, судя по присылаемым ею отчётам, как раз у нее с этим самым Смирновым все шло как надо и благополучное завершение намеченного, и, соответственно, передача имения были лишь вопросом.уже не такого и долгого времени. Управляющий мануфактуры встретил Захара приветливо, поинтересовался, как тот устроился в Киеве, предложил угоститься с дороги, но Захар, как и раньше его пани Лидия Ивановна, предпочитал начинать с дел, ради которых приехал, не расслабляясь до тех пор, пока они не будут завершены. Впрочем, нельзя было сказать, что оказываемые ему почет и уважение были ему не приятны — в его статусе доверенного лица пани Шеффер было немало плюсов. Даже внешне он сейчас больше походил на пана, одеваясь сообразно своему новому положению. Дела были в порядке, за годы работы мануфактуры там все было отлажено на совесть, а обманывать или красть, зная характер хозяйки, управляющему явно было себе дороже — тем более заработком его точно не обижали. Постепенно разговор Захара с ним перешёл с мануфактурных дел на общие темы, затрагивая новости в губернской столице. — Можете себе представить, Захар Кузьмич, не так давно в очень специфическом заведении, о которых не принято говорить вслух, — управляющий масляно улыбнулся на понимающий взгляд Захара, — так вот, там был обнаружен труп одного высокопоставленного господина по фамилии Смирнов. В последнее время он, правда, отошёл от дел, но бывшими такие люди не бывают, это я точно Вам говорю. Подозревали убийство, даже задержали бывшую с ним девицу, неслыханное дело, оказавшуюся дворянкой. Но в итоге оказалось, что смерть пана наступила от сердечного приступа — перестарался, бедняга, — очередная усмешка управляющего была ещё более неприятной. — И что же та барышня? — Захару не нужно было притворяться — эта тема его действительно интересовала. — Да о ней весь Киев судачил — как, бишь, ее фамилия, Косова, что ли… Вот, Косач. Хороша, говорят, чертовка, недаром пан Смирнов на неё глаз положил. Отпустили её, конечно, — вины то за ней, как оказалось, никакой нет… Поговорив ещё немного с управляющим, Захар стал собираться в гостиницу. Визит в киевский дом Косачей он запланировал на завтрашнее утро.***
Софья Станиславовна встретила нежданного гостя не ласково. — Что Вам угодно? — льда в её голосе хватило бы, чтобы заморозить добрую половину Киева. — Поговорить с Марианной Федоровной, — в тон ей ответил Захар, заранее решив, что без нужды с этой не слишком приятной особой обсуждать ничего не будет. — Не в себе она. Наговорились уже, Вы и Ваша хозяйка Шеффер, — мрачно парировала старшая Косач, но всё же отступила на пару шагов, пропуская посетителя в дом. Внутри сразу бросался в глаза бедлам — по ощущениям, здесь спешно и не слишком аккуратно собирали вещи, не обращая внимания на то, что многие из них от подобного обращения оказывались в итоге сломанными, или разбитыми. — Да, мы собираемся отсюда уезжать, — поймав недоуменный взгляд Захара, злобно бросила Софья Станиславовна. — После случившегося теперь разве что ленивый не указывает пальцем на семейство Косач, как теперь здесь можно остаться жить? И все благодаря выполнению так называемого поручения проклятой Шеффер! — Я бы порекомендовал Вам быть посдержаннее в высказываниях о пани Лидии Ивановне, — нахмурился Захар. — Да пошли бы Вы вместе со своей ненаглядной хозяйкой! — вместо воспитанной дворянки перед ним неожиданно оказалась агрессивная хабалка, ругавшаяся почище базарной торговки. — Ваша дочь взрослый человек и соглашалась на все условия добровольно, зная, к чему это может привести, и получая за свои риски неплохую компенсацию. И мне бы хотелось обсудить условия о встречном выполнении нами обязательств с ней самой. — К сожалению, это вряд ли сейчас возможно, — картинно вздохнула Софья Станиславовна. — Моя дочь находится в больнице для умалишённых, куда я вынуждена была ее отвезти из-за сильнейшего нервного расстройства. Ее почти сутки держали в отделе полиции после того случая… Как только она выйдет оттуда, мы уедем. Но все финансовые вопросы Вы можете обсудить непосредственно со мной, я ведь ее мать, — с готовностью добавила она. — Нет уж, пожалуй, я постараюсь увидеться непосредственно с самой Марианной Федоровной. Буду благодарен, если дадите мне адрес больницы, — Захар был непреклонен. Пожалуй, впервые за время их беседы сожаление, зазвучавшее в ее голосе после его последних слов, можно было назвать искренним. — Но это так далеко, на самой окраине Киева… — замялась немолодая женщина. — К тому же Вас могут к ней не пустить, она не в лучшем состоянии. — Ничего, это уже будут мои проблемы, поверьте, я найду способ к ней попасть, — сомневаться в словах Захара не приходилось, и Софье Станиславовне волей-неволей пришлось продиктовать адрес. Захар покидал этот дом с видимым облегчением, не в силах отделаться от впечатления, что старшая Косач чего-то сильно не договаривает.***
Больницу он нашел быстро, но очень удивился, в каком захолустье она была расположена. Ветхое здание ютилось среди непролазной грязи на приличном расстоянии от городской черты. «Неужели даваемых их семье денег оказалось недостаточно, чтобы оплатить лечение единственной дочери в приличной больнице? — недоумевал Захар, пробираясь по узкой тропинке к крыльцу медицинского учреждения. Внутри здания все оказалось немногим лучше — сами стены и вся мебель просто кричали о крайней бедности… «Это бесплатная государственная больница для простолюдинов, » — догадался Захар, все ещё не в состоянии понять, как старшая Косач могла привезти именно сюда свою дочь. Мало того — о Марианне Федоровне Косач, как выяснилось, здесь никто не знал, но, когда Захар сказал, что речь идёт о девушке, приведенной сюда немолодой женщиной-дворянкой, быстро поняли, о ком он говорит. — Марианна Федоровна Лапина, служанка с нервным расстройством, ее привезла ее хозяйка, пани Косач, такая заботливая дама! — заглянув в записи в журнале, вспомнила пожилая сестра милосердия. — А Вы кем доводитесь больной? — Я её родственник, пани нам только сообщила… Солидный вид Захара произвел впечатление на разговорчивую женщину. — Да, повезло девушке с хозяйкой — мало какая пани будет так заботиться о прислуге! — c чувством произнесла она, пропуская его в палату. «Да, только вот с матерью ей не очень повезло», — сочувствительно подумал про себя Захар. Марианна была бледнее полотна, с закрытыми глазами она лежала на узкой больничной койке и казалась спящей. — Ей недавно укололи успокоительное, так что не заставляйте ее нервничать, — улыбнулась медсестра, оставляя их наедине. — Марианна, Вы меня слышите? — тихо обратился к девушке Захар. Та вздрогнула, слегка приоткрыв глаза — в них на мгновение мелькнул и пропал страх. — Это Вы? Зачем Вы здесь? Вам что, мало того, что со мной произошло? Только не говорите, что ничего не знаете, об этом уже, наверное, знает весь Киев… — Успокойтесь, Марианна, эмоций я уже достаточно выслушал от Вашей уважаемой матушки. Только не могу понять, почему она не определила Вас лечиться в более приличное заведение? — Она в кои-то веки решила поэкономить деньги и ещё — не хотела, чтобы об этом знали, поэтому для всех я здесь Марианна Федоровна Лапина, служанка, — девушка попыталась улыбнуться, но улыбка вышла горькой. — Впрочем, сильнее моя репутация пострадать уже не сможет: все худшее, что могло со мной случиться — уже произошло. — Не стоит отчаиваться, пани Марианна, — Захару вдруг стало искренне жаль эту юную девицу, явно не от хорошей жизни согласившуюся на предложение его хозяйки. «Как странно — у нее ничего нет, её кроме благородного происхождения, а у меня, казалось бы, только его и не хватает, но обоих нас трудно назвать довольными жизнью, » — невольно усмехулся про себя мужчина. — Я хотел сказать, что, раз Вы так или иначе выполнили свои условия, я должен в свою очередь выполнить свои. Ваше бывшее имение было на днях выкуплено на аукционе, и теперь я предлагаю вернуть его Вам, как прежней владелице. Марианна покачала головой: — Нет, спасибо, но я вряд ли смогу теперь там жить нормальной жизнью. Впрочем, если уж говорить о прежних владельцах — думаю, будет честно, если оно перейдет в нашей семье по мужской линии. Я прошу Вас — оформите его на моего брата, Василия Косача… Пусть живут там с матерью — ему раньше или позже нужно будет строить свою жизнь, заводить семью. Пусть это хоть немного компенсирует ему опороченную мною навсегда репутацию Косачей. — А Вы? — неожиданно спросил Захар. — Что будете делать Вы сами? — А что я могу теперь делать? Дорога в любой приличный дом для меня здесь навсегда закрыта. Моя судьба перечёркнута, — из глаз девушки покатились крупные слезы, ее всю затрясло мелкой дрожью. — Погодите… — Захару нравилось, что даже в такой ситуации девушка продолжала вести себя благородно в отношении своей семьи, хотя, по его мнению, её мать подобного отношения уж точно не заслуживала. — Если позволите совет — после выписки уезжайте отсюда. Лучше подальше, в большой город, где Вас никто не знает. Там Вы постепенно забудете о былых неприятностях и вернётесь к нормальной жизни. Деньги за последний месяц я отдам лично Вам, на них Вы сможете устроиться первое время. — А что скажет на это пани Шеффер? Ведь Вы уже оплачивали мне содержание за три месяца, — голос Марианны дрогнул. — Этот вопрос я сумею решить, пусть Вас это не беспокоит, — как ни странно, практически те же слова Захар совсем недавно говорил матери девушки, но в этот раз они были сказаны совсем с другим чувством.***
После его ухода Марианна долго размышляла. Пережитый стресс ещё сильно давал о себе знать, но, как ни странно, этот разговор с чужим для нее человеком успокоил ее гораздо больше, чем недавнее общение с собственной матерью. Положа руку на сердце, она давно мечтала уехать подальше, раз и навсегда избавившись от весьма противоречивого влияния Софьи Станиславовны, а в сложившейся ситуации это действительно казалось наилучшим выходом. Она уедет подальше отсюда, от своей семьи и ото всего, что хоть каким-то образом будет напоминать ей о пережитом здесь ужасе. И, может быть, в самом деле там у нее появится шанс на нормальную жизнь.***
Захар пообещал себе, что сегодня же, ещё до возвращения в имение напишет обо всем в Париж пани Лидии. Смерть господина Смирнова не может её не обрадовать, хотя это, наверное, не по христиански, но здесь — либо ты, либо тебя, иного варианта не дано. Пожалуй, впервые за долгое время своей службы управляющим он допустил самоуправство, заплатив Марианне Косач больше намеченного, но, в общем, зная, что для реализации своих замыслов его хозяйка обычно не считалась с расходами, Захар был почти уверен, что с их одобрением проблем не будет. Ну, а если вдруг… Что ж, он готов компенсировать эти расходы из своего жалованья. Гораздо важнее было то, что теперь у пани Лидии с малышкой Викки появилась возможность благополучно и безопасно вернуться на родину. Захар прекрасно понимал, что она приедет сюда совсем другим человеком, и ничто не будет напоминать о том, что когда-то случилось между ними, ему же, как и раньше, останется только смотреть на свою пани, будучи к ней не ближе, чем сейчас, когда он здесь, а она — во Франции. Ну и пусть, только бы она поскорее возвращалась…***
Лидия получила письмо Захара из Киева уже почти перед самым католическим Рождеством. Одновременно с ним пришел ещё один конверт из России, предназначавшийся для хозяйки дома Ольги Платоновны Хейфец. Но, если Лидия осталась крайне довольной полученными новостями о прекращении существования угрозы для неё в лице господина Смирнова, то Ольга после прочтения письма выглядела расстроенной. — Что-то не так с Юрием Абрамовичем? — встревоженно спросила Шеффер у подруги. — Да все с ним не так! — Ольга давно не была такой нервной. — Пишет, что до самого лета вырваться к нам у него уже не получится, высочайшим указом объявлено какое-то реформирование этой проклятой отрасли, он и в Питере теперь домой почти не приходит. Только здоровье начал восстанавливать, и вот — на тебе! — И что ты будешь с этим делать? Может, ему стоит уйти в отставку и открыть свою мануфактуру, хотя бы с лекарствами, или заниматься твоей парфюмерией? Или вообще пусть продолжает свои научные исследования, раз ему это так близко! — Сколько раз мы с ним об этом говорили! К тому же материально после получения отцовского наследства он вполне может себе это позволить, так нет же, упёрся! Для него, видишь ли, важно быть полезным на своем месте, не допускать гибели людей от некачественного алкоголя. Сколько он из-за этого страдал, и хоть кол на голове теши! — все это Ольга проговорила скороговоркой, и Лидия видела, что та сейчас находится под влиянием сильных эмоций, а на самом деле вполне разделяет точку зрения своего мужа, иначе они бы просто не ужились вместе. — И как думаешь теперь поступить? — задала резонный вопрос подруга. — Думаю, что в любом случае я должна быть рядом со своим мужем, и чем могу, помогать ему — если не в делах, то хотя бы помочь ему уберечь своё здоровье, — теперь Ольга успокоилась и говорила вполне искренне. — Только, боюсь, из Парижа до Петербурга мы с детьми будем добираться нереально долго… — Зачем тебе эта бесконечная дорога, зимой, да ещё с тремя детьми! Не забыла, чем она едва не закончилась для Викки? По морю вы доедете до Петербурга не в пример быстрее! — И правда, Лидди, я об этом не подумала. Из того же Гавра ведь идут регулярные пассажирские пароходы в Петербург и, если повезёт с погодой, мы будем там уже к нашему Рождеству… — Вот и устроите праздник своему Юрию Абрамовичу! — порадовалась за подругу Лидия. — Вообще-то, честно говоря, нам с Викторией тоже пора домой, в Нежин, в сегодняшнем письме я узнала хорошие новости — нам больше ничего не угрожает на родине. Я очень благодарна тебе за приют и за Викки, но за долгое время даже Париж начинает утомлять. — Что ты, милая, для этого ведь и существуют друзья, — улыбнулась Ольга. — А вообще, сам по себе Париж ещё никого не сделал счастливым. Для меня счастье — рядом с любимым человеком, и не важно, где именно… Думаю, ты это понимаешь, как никто другой, — она смахнула набежавшую слезинка и уже совсем другим, буднично-деловым тоном произнесла. — У меня появилась идея. Раз уж ты тоже не остаёшься здесь, давай отпразднуем местное Рождество Христово и вместе поедем в Гавр. Вы с Викки сможете плыть с нами до Кенигсберга, от которого по суше до Киева гораздо ближе, чем вы проехали по дороге сюда. Тем более ты давно собиралась отвезти девочку к морю, и доктор Перье рекомендовал… Долго уговаривать Лидию не пришлось, и спустя пару дней, вдоволь насмотревшись на то, как искренне все четверо детей радуются украсившей дом рождественской ёлке и многочисленным полученным подаркам, шумной компанией они уже держали путь из празднично украшенного Парижа в Верхнюю Нормандию.