1
После выпитого отвара состояние Лидии немного улучшилось, по крайней мере, голова перестала быть для нее источником постоянного беспокойства. В привычной деловой обстановке гостиной ничто, казалось, не напоминало о прошедшей бурной ночи, и сама Лидия в итоге решила по возможности постараться об этом не думать, благо, других тем для размышления у неё было более, чем достаточно. Сейчас она разговавивала со стоявшим в нескольких шагах от нее Захаром, пока не решаясь поднять на него взгляд и встретиться с ним глазами. — Детей тогда похитили по поручению очень серьезного и влиятельного человека, распоряжавшегося всем из Киева. Он требовал от Николая оформления подложных бумаг, а от меня — передачи ему прав на мануфактуру Шеффер. Вряд ли у дознавателей получится что-то доказать в отношении него, и пока у меня есть все основания его опасаться. Не думаю, что он так легко отступит, не добившись желаемого. — Здесь Вы и маленькая пани Виктория в полной безопасности, по крайней мере, я сделаю всё, что смогу… — веско возразил ей Захар. — Похитить вас отсюда у него вряд ли получится. — Я верю тебе, но не могу верить всем, ведь уже были Коноваловы, а они отнюдь не единственные в Шеферовке не желают мне добра. К тому же не думаю, что егоза Викки будет безвылазно сидеть в доме, да и мне не обойтись без деловых выездов. — Значит, я буду в любое время рядом с Вами, или, в крайнем случае, поручать сопровождать Вас надёжному человеку. Лидия ещё ниже опустила голову, смутившись от этих слов о «любом времени рядом», понимая, насколько двусмысленно они прозвучали в свете событий этой ночи. На минуту умолк и Захар, вытаскивая из-за пазухи два запечатанных конверта. — Пани Лидия, я тут подумал, что этим письмам не место среди деловых бумаг у всех на виду, поэтому отдаю их лично Вам. В первом конверте Лидия без труда узнала своё же прощальное письмо, написанное ею в тот день, когда она замыслила было свести счёты с жизнью. — Вообще то я его адресовала лично тебе, но вижу, что ты его не читал. — В тот день произошло очень много событий, а потом я считал себя не вправе… Лидия одним движением разорвала конверт. — И слава Богу. В любом случае — это письмо давно потеряло свою актуальность, и самое правильное сейчас — просто покончить с ним. Но при взгляде на второй конверт ее сердце неожиданно ухнуло в пропасть. Немного потрёпаны уголки, множество иностранных марок… Неужели это то самое письмо, которое она уже потеряла всякую надежду получить?.. Возможно ли это, чтобы она наконец дождалась вестей от… Григория Червинского?.. В глазах резко потемнело, и она с трудом разобрала обратный адрес: «Париж, Франция»… Дрожащими руками вскрыла конверт и выдохнула одновременно с облегчением и разочарованием — письмо было от Ольги Платоновны Хейфец… «Милая Лидди… Из-за обострившейся болезни Юрия Абрамовича врачи рекомендовали ему более теплый, чем в Петербурге, климат… Было решено купить небольшой домик в пригороде Парижа, где мы будем проводить отпуск. Мы обосновалась здесь вместе с детьми… дела парфюмерной мануфактуры… Буду безмерно рада видеть Вас с Николаем Александровичем и с Викки в гости, вспомним о старых временах… Обнимаю дорогую подругу и всю твою семью, Ольга. 30 мая 1862 года»… Когда рациональность взяла верх над эмоциями, со всей ясностью проступила мысль — а ведь на сегодняшний момент для нее это самый наилучший вариант, таким образом она сможет обеспечить безопасность себе и дочери и… на некоторое уйти от двусмысленной ситуации со своим управляющим Захаром. Все эмоции от пережитого когда-то в этом городе давно потускнели и сейчас уже казались чем-то совершенно незначительным по сравнению с имеющейся в ее нынешней жизни ситуацией. Кроме всего прочего — она ещё и сможет отвести от себя всякие подозрения, если во время ее отсутствия в России что-то вдруг случится с уважаемым господином Смирновым… А уж об этом стоит позаботиться прямо сейчас, сыграв на опережение. И, кажется, она знает, кто ей в этом поможет… — Как считаешь, Захар, такие поступки, как похищение детей и смерть пана Николая, не должны оставаться безнаказанными? — нарочито спокойным голосом спросила она, но хорошо знавший ее мужчина прекрасно чувствовал, сколько эмоций кроется за этим показным спокойствием. — Прикажете как-то этому посодействовать? — усмешка Захара красноречивее любых слов говорила о готовности действовать. Конечно, это было бы слишком просто, если бы господина Смирнова можно было так легко убить. Увы, речь здесь идёт далеко не об обычном человеке, и того же Захара схватят гораздо раньше, чем он сможет выполнить подобный замысел. — Нет, здесь все гораздо сложнее, — задумчиво ответила Лидия, но было видно, что она по достоинству оценила эту решимость. — Как раз по этому поводу мне придется сегодня навестить человека, имеющего свой интерес в этом деле. — Я Вас отвезу, куда скажете, пани Лидия, — слегка склонил голову Захар. Традиционная готовность управляющего выполнить любую ее волю одновременно трогала и раздражала Шеффер. Она и сама сейчас больше всего хотела бы, чтобы в их отношениях все стало, как прежде, но при этом, хорошо понимала, что как прежде уже не будет. Может быть, только со временем, когда из памяти надёжно сотрутся ненужные воспоминания… В любом случае, она не может себе позволить разбрасываться верными и преданными людьми — у неё и так уже практически не осталось тех, кому она могла бы безоговорочно доверять.***
Лидия спешила. Теперь ей не терпелось поскорее завершить здесь все задуманное и уехать в Париж к Хейфецам, но, увы, подобная спешка могла плохо повлиять на результат предпринимаемых ею усилий, да и самих дел, которые следовало решить до отъезда, накопилось слишком много. Первоочередным для реализации плана мести был все же визит к одной особе, без которого, собственно, дальнейшие действия по нему теряли смысл. Но она собиралась сделать ей такое предложение, от которого будет крайне трудно, если вообще возможно, отказаться. — Поехали в бывшее имение Косачей, — Лидия придерживалась в разговоре с Захаром привычного властного тона, но удавалось ей это только до тех пор, пока она не почувствовала прикосновение его сильных рук к своим в тот момент, когда он помогал ей усесться в повозку. Казалось бы, такой обыденный ритуал, к которому за много лет они оба давно привыкли, сегодня заставлял ее дрожать осиновым листом от ощущений, в которых она стыдилась бы признаться даже самой себе, но от которых закипала кровь в жилах… и, похоже, не только у нее. Хотя по внешне кажущемуся непроницаемым лицу Захара трудно было что-то понять — с виду он был так же вежлив и спокоен, как обычно, но Лидия женским чутьем улавливала непривычный блеск в его глазах и видела, что и ему делается не по себе от ее близости. Всю дорогу она видела перед собой только его широкую спину, мысленно пытаясь сосредоточиться на предстоящем важном разговоре. От подруги Натали она знала, что Косачи после продажи имения живут на его территории во флигеле, предназначавшиеся ранее для прислуги, но она никак не ожидала, что это сооружение окажется настолько тесным и неказистым. В какой-то момент ей стало жаль свою бестолковую соседку, так бездарно растратившую все имевшиеся у нее неплохие возможности. «Что ж, тем больше шансов, что они без лишних уговоров согласятся буквально на всё, » — подумалось женщине. Однако, выйдя из повозки, Захар категорично встал чуть позади хозяйки. — Раз уж Вы мне поручили отвечать за Вашу безопасность, пани, я должен убедиться, что за люди будут там, куда Вы идёте. Лидия покорно вздохнула, соглашаясь. Приветливым лицо вышедшей им навстречу Марианны Косач можно было назвать с огромным трудом — при виде стоящей на пороге флигеля пани Шеффер и ее управляющего лицо девушки исказила весьма выразительная гримаса. — Что Вам нужно? — любезности в ее голосе не было и близко. — Добрый день, Марианна, — Лидия старалась держать себя в рамках приличия. — Нам нужно поговорить, и поверь, этот разговор полностью соответствует и твоим интересам тоже. Может, впустишь меня, или будем разговаривать прямо здесь??? Девушка посторонилась, пропуская нежданную гостью в комнату. Захар, повинуясь кивку пани, остался снаружи. Лидия огляделась по сторонам, не особо стараясь скрывать охватившую ее брезгливость к просто кричащей из каждого угла бедности во внутреннем убранстве крошечной комнатушки, которую и гостиной-то назвать можно было разве что условно. Узкая девичья кровать в углу, старенький резной шкафчик и диван со столиком, взятые из имения и явно знавшие лучшие времена — больше здесь бы точно ничего бы не поместилось. Марианну она застала за уборкой — её покрасневшие от холодной воды руки лучше любых слов говорили о том, каково живётся этой обнищавшей дворянской семье, не имевшей теперь денег даже на то, чтобы нанять прислугу для грязной работы. — А где же… Софья Станиславовна? — ненароком спросила пани Шеффер. — Если Вы к ней, Вам придется подождать — она отправилась по делам в Косачевку, — Марианна нарочно не стала уточнять, о какие именно дела вынудили бывшую хозяйку ехать на поклон к ещё недавно своим крепостным, однако, судя по их нелёгкому быту, это могли быть какие-то хозяйственные вопросы. — Нет, поговорить я хотела именно с тобой, возможно, наедине этот разговор нам будет провести даже лучше. — Что Вы хотите от меня? — в глазах юной Марианны блестнули колючие слёзы. — Вам мало того, что Вы отняли у меня единственную любовь, что Вы погубили Николая Александровича, лишив меня всякой надежды хотя бы когда-нибудь вернуться к нормальной жизни! — Я не буду перед тобой оправдываться, — холодно возразила Шеффер, в тоне ее послышалось презрение. — Для меня не имеет никакого значения, что ты там себе напридумывала, и даже было ли у вас что-то с моим бывшим мужем. — Это потому, что Вы его никогда не любили, и ещё — Николай Александрович не был Вашим мужем, — парировала Марианна. — Наш сегодняшний разговор будет не об этом, — холодно перебила ее Лидия.— Впрочем, если тебя устраивает твоё нынешнее положение и всё, чем ты сейчас занимаешься…- она выразительно посмотрела сверху вниз на Марианну, задержавшись взглядом на ее покрасневших руках, все ещё сжимавших мокрую тряпку. — Нет, меня это не устраивает, — стушевалась девушка, опустив глаза в пол. — Тогда скажи откровенно, что обещал тебе Николай Александрович? Выкупить назад ваше бывшее имение? Платить тебе содержание? — Имение, — голос Марианны был едва слышен, плечи её совсем поникли. — Я могу тебе помочь, тебе и всей вашей семье, как много раз помогала раньше. Не думаю, что вы об этом забыли, — теперь уже Лидия чувствовала себя здесь хозяйкой положения. Только сейчас я попрошу об ответной услуге. Согласишься — будешь вести прежний образ жизни, блистать на балах и навсегда забудешь вот об этом… — она бросила уничтожительный взгляд все на ту же злополучную тряпку. Я позабочусь о том, чтобы ты и твоя семья ни в чем не нуждалась. При этих словах Марианна напряглась: — И что же я должна буду для этого сделать? — О, этот долг будет для тебя не тяжелым, ты ведь сама заинтересована в том, чтобы отомстить за своего любимого человека? — Но… Как? — красивые серые глаза девушки расширились, казалось, на пол-лица. — Есть один высокопоставленный господин, в отличие от Николя, ныне благополучно живущий и здравствующий в Киеве. Именно он шантажировал Николая по службе, угрожая ему детьми, что в конечном итоге привело к гибели господина Дорошенко. К нему не так просто подступиться, но ты должна будешь войти к нему в доверие и сблизиться с ним, насколько посчитаешь возможным… надеюсь, ты понимаешь, о чем я говорю, — Марианна кивнула, заливаясь краской. Поверь, с твоей внешностью покорить пожилого сластолюбца будет не сложно. Его семья много лет живёт за границей и вряд ли собирается возвращаться. — всю эту информацию о Смирнове Лидия знала ещё от Николая, некоторое время работавшего под его руководством, и теперь она неожиданно пригодилась. — Твоя цель — регулярно подсыпать ему специальный порошок, который тебе продадут в одной аптеке — найдешь ее в Киеве по написанному адресу — и в один из дней с этим уважаемым паном просто случится сердечный приступ. — Лидия говорила это безапелляционным, жёстким тоном. — Впрочем, ты, конечно, можешь выбрать другой путь к этому господину — например, устроиться к нему горничной, я вижу, у тебя неплохо получается, — не преминула вставить шпильку Лидия. Только тебя вряд ли возьмут в его дом без рекомендаций, да и плясать на дорогих приемах, уверена, тебе нравится гораздо больше… — Вы предлагаете мне… убить человека? — прошептала Марианна побледневшими губами. — Но на его совести — смерть Николая Александровича, неужели это для тебя ничего не значит? В течение трёх, нет, пусть шести месяцев регулярно ты будешь предоставлять моему управляющему Захару отчёт и получать от него денежную сумму, более чем достаточную для безбедного существования тебе и твоей семье — ведь, думаю, тебе не надо объяснять, что твой образ должен соответствовать высшему свету? Так что, приведешь себя в порядок, накупишь новых платьев… Более того — как только ты передашь Захару напечатанный в газете некролог на этого господина, или любое другое доказательство того, что наш план сработал — мой поверенный оформит на тебя все права на ваше бывшее имение. Каким образом оно будет приобретено, тебя не должно интересовать — у самого пана Савицкого, либо с аукциона, если суд примет решение о конфискации. Но, даже если с этим имением ничего не получится — ты получишь денежную сумму, которой тебе хватит на то, чтобы купить не худшее имение в другом месте. Сзади послышался шорох, и обе собеседницы обернулись к двери. На пороге стояла Софья Станиславовна. Она явно услышала последние слова, судя по тому, как сильно дрожали ее руки, норовя вот-вот выронить на пол тяжелую даже на вид корзинку, содержимое которой было прикрыто куском простой грубой ткани. — Добрый день, Софья Станиславовна, — сдержанно улыбнулась пани Шеффер. — Здравствуйте, милая Лидия Ивановна, — наконец поставив на пол мешавшую ей корзинку, опомнилась старшая Косач. — как же давно Вас здесь не было! — Вон как Вы заговорили! Согласитесь, нашу последнюю встречу трудно назвать такой, после которой хочется продолжать общение. Вы предпочли показать себя благородной по отношению не к тому человеку… Но сегодня я приехала поговорить не об этом. Думаю, Ваша дочь сама расскажет Вам о моем предложении, которое даст Вашей семье возможность вылезти из той ямы, куда ее завело это… благородство. А теперь извините, я тороплюсь. Марианна, когда Вы примете какое-то решение, прошу передать мне в Шеферовку записку, тогда в следующую встречу мы с Вами оговорим все детали. Лидия, посчитав свою миссию оконченной, изящной походкой направилась к дверям, весь ее роскошный вид контрастировал со скромностью окружающей обстановки. — Разумеется, я рассчитываю на Ваше благоразумное молчание об этом разговоре и не прощаюсь надолго, — была последняя фраза Лидии, услышанная обеими Косач.2
— Вот гадина ядовитая! — в сердцах воскликнула Софья Станиславовна, — опускаясь на потёртый диван. — Сколько же в ней высокомерия! Разве она смела так с нами разговаривать, пока был жив Алешенька! — при упоминании о сыне на глаза женщины навернулись невольные слёзы. — С одного ее перстня наша семья могла бы жить полгода, — глаза Марианны были наполнены завистью. — Но постой, она как раз говорила о каком-то предложении, я, кажется, слышала что-то про имение… — Да, она предложила мне продать себя и сделаться наемной убийцей, а в обмен выкупить для нас наше же имение… — в голосе молодой девушки бурлила злость. — Наше имение? Теперь, когда после смерти Николая Александровича на такой исход уже потеряна всякая надежда? — заинтересовалась ее мать. — Да, мне придётся для этого всего-навсего войти в высший свет Киева, влюбить в себя и отравить пожилого высокопоставленного чиновника — как тебе такой вариант? Естественно, все расходы пани Шеффер берет на себя. — Ну, зато там ты уж точно сможешь подыскать себе достойную партию. Деньги, имение… — похоже, Софья Станиславовна из сказанного дочерью выделила для себя только два этих слова. — Представь себе, мы наконец вернём себе достойное положение в обществе! Ты перестанешь сама заниматься домом, а мне не нужно будет ходить по крестьянским домам, чтобы купить продукты, — с этими словами женщина грохнула на столик корзинку, сорвав с нее ткань и едва не разбив находившиеся в ней яйца. — Но мама, мне же придется с этим… Отнюдь не молодым человеком… Ты понимаешь? Марианна никак не могла заставить себя произнести то, что казалось ей самым неприятным. — Можно подумать, оставаясь здесь, ты легко и непринужденно найдешь себе молодого богатого красивого мужа, что-то не вижу очереди из таких за порогом — скептически усмехнулась мать. — Того и гляди, после ареста пана Савицкого снова пойдет с молотка имение, и новые хозяева нас отсюда вежливо попросят. Ты могла бы хотя бы остаться работать у Дорошенко, он тебе всё же хоть что-то платил, так нет же — гордости у нас, как у благородных… — Мама, ну как же ты не понимаешь, я не могла там больше оставаться… На меня все так смотрели из-за Николя… — Ну и потерпела бы, в нашем то положении переборчивой быть не приходится. Я не знаю, что ещё мы сможем продать, чтобы купить вдоволь еды и завтра, и послезавтра… Хорошо, хотя бы за Васю в училище с этого года не будут брать плату, и там он одет и накормлен. Николая Александровича больше нет и на пана Савицкого надежды теперь никакой…- Софья изливала душу, но у Марианны, уже давно привыкшей к подобным высказываниям, не осталось сил злиться на неё. Девушка давно не питала иллюзий о том, что является для матери просто выгодным вложением и теперь, по вступлении дочери в брачный возраст, Софья Станиславовна спит и видит, как поскорее совершить эту заветную сделку на самых выгодных для себя условиях. Сделку, в которой она, Марианна, будет просто товаром, вроде бессловесной скотины. Уже одно то, что, согласившись на это предложение пани Шеффер, она раз и навсегда надеялась положить конец подобным намерениям матери, само по себе было весомым аргументом. Она многое хотела и могла бы ответить сейчас — хотя бы то, что будь мать хоть немного поосмотрительнее в своих расходах — полученной Марианной у Дорошенко при расчете денежной суммы хватило бы на гораздо больший срок. Но нет же, Софья Станиславовна не привыкла отказывать себе в приятностях, и уж тем более — экономить. Впрочем, мать все равно не услышит ее доводы, сколько ни говори, что горохом о стенку. Сейчас Марианну гораздо больше интересовал другой вопрос. — Но ведь я сама могу сесть в тюрьму за убийство этого пана! Хотя Лидия Ивановна говорит, что все будет очень похоже на сердечный приступ. — Думаю, она знает, о чем говорит. Да, не хотелось бы мне когда-либо перейти дорогу этой даме. — Этот пан, так или иначе, стал причиной гибели Николая Александровича. Но вообще, ты права, я бы предпочла больше никогда не видеть никого из их семьи, — согласилась с матерью Марианна. — Но, если эта встреча даёт нам такой шанс — почему бы им не воспользоваться? — вернулась к своей теме Софья. — Ну, хорошо, мама, я обещаю тебе подумать, — немного резковато ответила девушка, направляясь к двери. — Пойду пройдусь, а то что-то мне уже становится дурно от наших разговоров…***
Марианна Косач прислала свой ответ Лидии через три дня, выразив в нем полное согласие с предложенными условиями…3
Наступила последняя ночь Лидии в имении Шеффер — на следующее утро Захар должен был отвезти ее с Викторией в Киев, а уже оттуда обе они собирались отправляться в Париж. По дороге они договорились захватить с собой Марианну Косач, которой управляющему предстояло помочь устроиться в Киеве уже без участия своей хозяйки. Встреча Марианны и пани Лидии в дороге будет последней перед отъездом Шеффер — в Киеве их никто не должен был видеть вместе, поэтому им предстояло ещё раз обсудить все детали задуманного. Кроме того, Захара нужно было ввести в курс дел по алкогольной мануфактуре Шеффер, ведь на время отсутствия Лидии все вопросы киевскому управляющему мануфактуры придется решать с ним, отписываясь хозяйке лишь в случаях крайнего затруднения. Маленькая Викки, узнав о запланированной поездке, крайне взбунтовалась — ей совсем не хотелось уезжать так далеко и надолго, кроме того, она сильно переживала о смерти отца и разлуке со своим закадычным другом — младшим Николя Дорошенко. Увлекательные рассказы матери об особой красоте парижских улиц, о старинном соборе Нотр-Дам-де-Пари не слишком заинтересовали девочку, ей гораздо ближе был их дом в Киеве, в котором она выросла, и это самое имение в Шеферовке. Дом находился в собственности Николая Дорошенко, после смерти которого перешёл по наследству их семейству и теперь его предстояло освободить для новых хозяев — Лидия принципиально не желала оставаться должной родственникам Николая в чем бы то ни было. Сложнее всего было объяснить дочке, почему ее родной дом, в котором она жила чуть ли не с рождения и знала каждую мелочь, так напоминавший ей об отце и их счастливой семейной жизни — теперь больше не их, и они никогда больше не будут там жить, а приедут туда лишь для того, чтобы забрать свои вещи. Немало забот предстояло ещё разрешить до своего отъезда Шеффер, ещё больше их было у остававшегося на месте Захара. Узнав о её скором отъезде и резко возросшем в связи с этим количестве его обязанностей, он лишь пожал могучими плечами, традиционно ничем не выдавая своих эмоций — мол, как посчитаете нужным, пани. На следующее утро Захар чуть свет должен был закладывать повозку. Поздно вечером Лидия просто валилась с ног от усталости — целый день они вместе с управляющим объезжали поместье, просматривали отчёты… — Странно складывается в последнее время — я не могу подолгу задерживаться в своем же доме — постоянно что-то мешает, не даёт не то, чтобы почувствовать себя довольной жизнью, но хотя ты просто успокоиться. А ведь когда-то здесь для меня был сосредоточен весь мир… Может, я просто выдумываю сама для себя эти страхи? С большим трудом уговорив малышку Викки остаться на ночь в детской комнате, пани Лидия укладывалась спать. За окном давно хозяйничала прохладная сентябрьская ночь, все вещи были собраны и, казалось, ничто уже не сможет нарушить долгожданный покой. Но в тот самый момент, когда сон все-таки начал одолевать, закрывая её усталые веки, в комнате раздался сильнейший грохот, на пол и кровать посыпались осколки разбитого стекла. Лидия дико взвизгнула, разом почувствовав, что один из них резко вонзился ей в руку, из раны тут же брызнула кровь. В разбитое окно влетело что-то невозможно тяжёлое, грохнувшись почти у самого изголовья ее кровати. Не помня себя от охватившего ее ужаса, Лидия с криком бросилась на шею вломившемуся на шум в ее комнату Захару. Ее всю трясло так, что она не могла произнести не единого слова. В этот момент, пожалуй, ей было совершено безразлично, как это выглядит со стороны. — Пани Лидия, что случи… — Захар запнулся, увидев, что тонкая, мало что скрывающая ночная сорочка молодой женщины спереди вся пропитана кровью, до сих пор не перестающей литься из раны, и оставляющей теперь алый след и на его, Захара, рубашке, а из её руки ее торчит острый осколок стекла. Кругом валялись крупные и мелкие осколки того же битого стекла, в разбитое окно нещадно врывался сквозняк, а возле самой кровати хозяйки валялся увесистый булыжник размером с её голову. — Кто мог такое замыслить…? — было ясно, что этот вопрос Захара так и останется риторическим — человека, бросившего камень в окно, давно и след простыл. Но спустя короткое время холодный рассудок управляющего смог взять верх над эмоциями. — Идёмте в гостиную, пани Лидия, — он решительно приобнял ее за плечи и аккуратно повел по коридору. — Сейчас я распоряжусь, чтобы обшарили все углы вокруг дома в поисках чёртова негодяя, и потом сразу попробую помочь Вам избавиться от этого украшения, — он кивнул на ее руку. Его всегда рассудительный голос и сейчас подействовал успокаивающе, даже не самая удачная попытка пошутить не вызвала у неё раздражения. Лидии показалось, что прошла целая вечность, пока она дождалась в гостиной возвращения Захара, хотя его не было там всего несколько минут. Вернувшись, он присел на полу у ее ног, но даже так его голова была вровень с головой сидевшей на диване женщины. — Увы, возле дома уже никого не нашли, только клумбы местами затоптаны. Кто-то хорошо знал, какое именно окно ведёт в Вашу спальню, это могли быть только свои. Не дай Господь, напугали бы пани Викторию… Лидия кивнула, соглашаясь — ведь она сама приложила столько сил, чтобы дочка сегодня спала в детской. Если бы девочка настояла на своём и осталась с матерью — ей бы тоже пришлось несладко. — Взгляните, что было в Вашей спальне — он протянул изрядно помятый лист бумаги, — это забросили вместе с камнем. На нем были коряво выведена одна-единственная строчка: «О Вас не забыли, пани Шеффер». Пробежав глазами написанное, женщина невольно вздрогнула. — Обещаю — я не успокоюсь, пока не выведу их на чистую воду, — твердо пообещал Захар, но, видя, что Лидия все также молчит, не реагируя на его слова, он протянул к ней ладони: — Покажите ещё раз Вашу рану… Та покорно протянула пострадавшую руку. — Минуту, а там шеферовка ещё осталась? — и увидев ее недоуменный взгляд, слегка улыбнулся: — Рану промыть, хотя Вам бы сейчас не помешало и во внутрь, стресс снять. Он достал из шкафчика бутылку водки, откупорил её и вернулся к Лидии. — Сейчас будет немного больно, — его грубые крупные пальцы с удивительной ловкостью вытащили осколок, обильно промыв при этом рану и перевязав руку найденным тут же куском чистой ткани. Пани Шеффер молча терпела, но по накрепко закушенной губе можно было догадаться, чего ей это стоило. — Все, похоже, помощь доктора не понадобится, — облегчённо выдохнул он, теперь для Вас главное — придти в себя и попытаться хоть немного поспать, помните — завтра нам в дорогу. — Я знала, что здесь не безопасно оставаться, — наконец произнесла она в тот момент, когда он уже не рассчитывал услышать ответ. Она крепко схватила его руку обеими своими и притянула к своему лицу, еле слышно шепча. — Нигде… Вообще нигде и никогда мне не будет покоя. Ее лицо было мертвенно бледным, только казавшиеся черными из-за расширившихся зрачков глаза сверкали на нем нездоровым блеском, а сжимаемая в изящных руках ладонь Захара казалась особенно огромной. — Нет, пани Лидия, похоже, так дело не пойдет… В Вашей спальне разбито окно, но, если считаете, что и во всём поместье для Вас будет не безопасно, мне кажется, я знаю, что могу Вам предложить. — А как же… Викки? — хрипловато задала она всего один вопрос. — Я оставлю возле ее комнаты надёжных людей. Ее явно не стоит сейчас будить и пугать. Он вышел из гостиной в коридор и почти сразу же вернулся, держа в руках свой плащ. Не говоря ни слова, Захар накинул его на ее хрупкие плечи и, видя, что Лидия почти полностью в нем утонула, завернул ее в него, как заворачивают совсем маленьких детей. — Только не бойся, хорошая моя, верь мне и ничего не бойся со мной, — почему-то перходя на «ты», шепнул он ей перед тем, как бережно подхватить ее на руки и унести прочь из дома. Спустя несколько минут Лидия поняла, что уже сидит в седле вместе со своим управляющим, крепко прижатая к нему и все так же плотно завернутая в его огромный плащ. Стук конских копыт отдавался в ее ушах, страх постепенно начинал уходить и, хотя она не имела ни малейшего представления, куда они сейчас направляются, чувство защищённости словно окутало ее вместе с этим плащом, приятной негой разливаясь по всему телу и погружая в лёгкую дремоту…4
Смолистый запах свежего дерева защекотал ноздри и, открыв глаза, Лидия увидела, что стоит, как была — босая и в том же плаще, на высоком крыльце нового дома, пусть далеко не такого богатого, как ее имение, но добротного и просторного, только, по её ощущениям, пока нежилого — как будто кто-то тщательно подготовил в нем каждую мелочь и теперь с нетерпением ожидал приезда хозяев. — Не думал никогда, что придется когда-то тебя сюда пригласить, пани Лидия, — Захар стоял рядом. — Но я рад видеть тебя в моём доме, здесь тебе точно ничего не грозит. Не побрезгуй тем, что идёт от всей души… — С этими словами он церемонно подал женщине руку, приглашая ее войти внутрь. Лидия знала, что ее управляющий строил себе дом, выкупив у нее небольшой участок земли на границе ее владений с Червинскими, но после совершения этой сделки не интересовалась этим и уж тем более — никогда не бывала здесь. Теперь же перед ней предстало затейливое украшение стен и отнюдь не дешёвая, пусть и не слишком вычурная мебель. — Вот здесь спальня, располагайся отдыхать, а чтобы тебе не было страшно — я буду за дверью. Он указал на широченную, даже с учётом его немалых габаритов, кровать. Но, уже уходя, он услышал за своей спиной совсем тихое: — Нет, пожалуйста. Обернувшись, он увидел, что Лидия все также стоит, не двигаясь с места. Ее нынешняя трогательная беззащитность нравилась Захару куда больше привычной холодной жёсткости. — Хорошо, я устроюсь в этой комнате в кресле. — Не надо так далеко, — его безразмерный плащ наконец соскользнул к ногам Лидии. — Иди сюда, ближе… к моему сердцу.***
Эта ночь совсем не походила на их совместно проведённую предыдущую — сегодняшняя болезненная страсть была скорее вызвана желанием забыться от ужасных событий, невольными участниками которых они оба оказались. Загоняемая в последние дни в дальние уголки сознания, теперь она выплёскивалась с новой силой, помогая прогнать прочь все страхи… Захару больше всего хотелось дать пани Лидии наконец почувствовать себя защищённой и, положа руку на сердце, он готов был бы прятать её в своем доме хоть всю оставшуюся жизнь; впрочем, для него было бы наивно не понимать, что всё его недолгое счастье закончится вместе с уходом этой бессонной ночи.***
Подъем для них был ранним, а пробуждение не лёгким — словно прошедшая ночь не успела забрать с собой все свои заботы, а едва наступающий день уже принес немало новых. Захар мысленно прощался с той, мечту о которой лелеял годами. Волею случая в какой-то момент мечта оказалась близка от него, как сейчас — протяни только руку и коснешься её роскошных черных волос и так контрастирующей с ними нежной белой кожи… Но, увы, она также внезапно должна была сейчас исчезнуть из его жизни, чтобы возвратиться через неопределенное время уже совсем чужим для него человеком. «Дай Бог, чтобы вообще вернулась живой и здоровой», — вспомнив, что ей накануне угрожало, думал про себя Захар, глядя на распостёртое на кровати гибкое тело самой лучшей для него женщины. Понятное дело — где он, а где пани Шеффер… Со всей нежностью, на которую он только оказался способен, он касался губами ее раненой руки, с которой за ночь слетела наложенная им повязка. О попавшем в нее осколке теперь напоминала только небольшая красноватая царапина на шелковистой белой коже. Он, Захар, кажется, голыми руками сейчас задушил бы того негодяя, который посмел так напугать его пани, он готов был сделать для нее гораздо больше, но понимал, никогда не сможет дать ей то, что ей нужно, просто из-за того, что его угораздило родиться не в благородной семье. И та страстность, которую они дарили друг другу в эти две ночи, может обернуться для обоих немалой болью. Уж лучше пусть все, что было между ним и хозяйкой его сердца, останется прекрасным воспоминанием. Если вышло так, что эта хрупкая райская птица оказалась в его руках, получилось помочь ей придти в себя после пережитых страхов — дальше не было никакого смысла удерживать ее возле себя ни уговорами, ни, тем более, насильно. Пусть летит в свои дальние дали и будет там счастлива! …Первой проблемой для едва проснувшейся Лидии было вернуться к себе в имение незамеченной, пока ее там не хватится проснувшаяся Викки и служанки. С учётом того минимума одежды, в котором она сюда явилась, это оказалось весьма затруднительным, тем более, что в доме Захара женской одежды отродясь не водилось. После некоторых экспериментов ей пришлось удовольствоваться принесенным хозяином дома простым мужским нарядом: широкими холщовыми штанами и длинной рубахой, в которые она завернулась чуть ли не вдвое и, подпоясавшись кушаком, получила некоторый шанс не растерять свое одеяние по дороге. Она с трудом запихнула кое-как заколотые пышные волосы под потертый картуз, и теперь не вблизи ее можно было принять за симпатичного чернобрового парубка из местных крестьян, впрочем, немало удивившего бы последних гибкостью фигуры и грациозностью движений. Захар аккуратно подсадил в седло своей лошади босоногого молодого «крестьянина» и, сам усевшись позади, повёз его на задний двор имения. Мысли о том, какие слухи о его необычных пристрастиях могут пойти сейчас по Шеферовке, заставили его невесело усмехнуться. Уже когда его переодетая спутница ловко спрыгивала из седла на землю, он решился задать ей вопрос, ответ на который давно хотел услышать: — Скажи мне только одно, пани Лидия — ты уверена, что там, в чужой стране, куда ты собралась ехать, вам с дочкой будет лучше? По одному твоему слову вы обе можете остаться здесь, в безопасности, сколько понадобится. — Если бы я была в чём-то уверена, я бы давно переехала туда жить навсегда, — просто ответила ему женщина. — Конечно, я очень благодарна тебе за предложение, Захар, — она на минуту умолкла, — но, боюсь, это создаст дополнительные проблемы… для всех. Я уже вполне могу отправляться в дорогу, буквально через час. — Тогда я буду ждать, пани Лидия… — даже в эти слова он помимо воли вложил двойной смысл. В его возрасте было смешно верить в сказку, но свою мечту он действительно готов был ждать, сколько понадобится.***
Киевские дела задержали Шеффер в губернской столице ещё чуть ли не на целую неделю. Лидия с Викки поселились в гостинице, но целые дни проводили в бывшем своем доме, либо на мануфактуре, куда тоже волей-неволей приходилось брать малышку — после пережитого страха Лидия категорически не хотела выпускать дочку из поля зрения. Как ни удивительно, но с Захаром при этом они пересекались мало, отчасти потому, что он сам всячески старался свести их общение к минимуму, сначала занимаясь поиском арендного дома для семьи Косачей, потом, раз за разом, как бы случайно разминаясь с Лидией между домом Дорошенко и мануфактурой Шеффер. Марианна Косач оказалась хваткой девицей и в точности следовала указаниям пани Лидии согласно разработанному той плану. Дом, выбранный девушкой, явно претендовал на отношение к тому самому «высшему обществу», куда так стремилась попасть Косач, родившаяся дворянкой, но жившая теперь чуть ли не в нищете из-за вопиющего неумения ее родительницы вести хозяйство в полученном в наследство имении. Немалую плату за дом за полгода вперед девушка передала хозяину дома сама — у того, напротив, должно было отложиться о ней мнение как о богатой, но не слишком умной наследнице, явившейся в Киев на бальный зимний сезон в поисках выгодной брачной партии. Заниматься заказом нарядов ей предстояло уже самой, а со следующей недели планировалось начинать посещение первых приемов… Захар договорился с нею, что через месяц ждёт от нее первого отчёта по деньгам и, собственно, по плану. «Все же Лидия Ивановна подобрала подходящую кандидатуру, похоже, толк здесь будет, » — был сделан им предварительный вывод. Потом больше всего времени у него отнимала мануфактура — в кабинете с её управляющим приходилось засиживаться чуть ли не каждый день по несколько часов, но некоторая схожесть работы с его собственными обязанностями по поместью и острый природный ум помогли ему довольно быстро разобраться в специфике производства, не раз заслужив одобрительные взгляды мануфактурщика. Захар уезжал назад в Шеферовку вместе с большим фургоном вещей из бывшего дома Николая Дорошенко на день раньше, чем сами Шефферы должны были отправляться в Париж. С пани Лидией перед отъездом он так и не попрощался…5
Сентябрь уже перевалил за середину, когда Лидия и Викки наконец выехали из Киева в Париж… В предстоявшей им долгой дороге у Лидии было более чем достаточно времени, чтобы привести в порядок свои мысли. Сколько лет прошло с тех пор, как она когда-то сломя голову бежала прочь из французской столицы, чувствуя себя навеки опозоренной? Десять, двенадцать? Теперь ей казалось, что это было в другой жизни и совсем с другим человеком — юной и наивной девушкой из российской провинции, приехавшей сюда с мыслями об учебе, стремившейся поскорее овладеть навыками, которые должны были помочь ей успешно справляться с делами имения… Только вот мысли эти почему-то быстро были вытеснены другими — о бездонных синих глазах ее творческого приятеля Андре, оказавшего в итоге банальным альфонсом. Теперь от этих воспоминаний остался только жгучий стыд за собственную доверчивость, сердце её давно перестало откликаться на них, получив бесценный опыт. Вот уж чего Лидия точно не могла предположить — так это своего возвращения в вечный город столько времени спустя, и вновь, как и тогда, она бежит сюда от кого-то… Почему ее душе нигде не найти покоя? Ехать предстояло по территории трёх огромных империй — Российской, Германской и Французской, последняя, правда, уже дважды меняла свой статус на республику и возвращалась обратно к монархии. Окружавшие её поначалу страхи постепенно исчезали по мере удаления от границ родины… «Мы о Вас не забыли, пани Шеффер», — она всякий раз невольно вздрагивала, когда перед глазами у нее возникали навсегда врезавшиеся в память корявые буквы на записке, брошенной вместе с камнем в её окно той самой ночью перед отъездом из Шеферовки. Теперь ей было очевидно, что целью нападавших было лишь сильно ее испугать и, надо признать, эта цель была достигнута ими в полном мере. Она точно теперь нескоро это забудет. И отомстит издалека, пусть и не сразу, но жестоко. Хоть исполнителем явно был кто-то из местных, но в её Шеферовке мало кто умел читать и писать — занятым тяжелым крестьянским трудом людям это не особо требовалось. Да и нарочитая корявость почерка наводила на мысли о попытке заставить её подозревать тех, кто редко брал в руки письменные принадлежности. Со временем не в меру смелого исполнителя почти наверняка сможет вычислить Захар — в этом она не сомневалась. Было очевидно, что похищение детей и эта акция устрашения ее лично — звенья одной цепи. И это гнало Лидию все дальше от родных, но ставших такими опасными для неё и ее семьи краев. Польша одновременно имела сходство и отличалась от её родины — чувствовалось, что ещё чуть более полувека назад это была мощная держава — Речь Посполитая, простиравшаяся от моря до моря, волею политиков разделенная между соседями. «Всё, как между людьми: если ты слабее — тебя просто вот так разорвут на части те, кто в глаза всегда приветливо улыбался…», — почему-то пришло в голову Лидии очень точное сравнение. Поэтому ее нынешняя задача — никому не дать почувствовать себя слабой. Мануфактура находится в надежных руках Захара, ни господин Смирнов, ни кто-то другой ни за что её не получат. При воспоминании о своем управляющем на сердце было легко и, вместе с тем, тревожно, стоило лишь подумать, как в эти тяжёлые для нее времена он постоянно пытался ей помочь и как трогательно о ней заботился. Но, все же, она совершенно правильно сделала, что уехала от него — Лидия четко понимала, что из их неожиданно далеко зашедших отношений ничего не получится, и сама спешила разорвать их, уехав подальше… пока это можно было сделать относительно безболезненно. Теперь и Захар, и всё, что между ними было, остались очень далеко… Маленькая Викки не слишком хорошо переносила длинную дорогу, комфорт на встречавшимся им постоялых дворах был весьма условным. Лидия специально не хотелось, чтобы с ними ехала прислуга — пусть их повозка со сменявшимися на каждом постоялом дворе лошадьми и ямщиком привлекает меньше внимания, и отследить их маршрут будет гораздо сложнее. Также по причине безопасности она постаралась исключить ночные переезды — все же ночи для нее и дочки было гораздо лучше проводить хоть в какой-то, но кровати. Впрочем, как раз уровень комфортности в них по мере движения дальше на запад вызывал все меньше нареканий. После пересечения границы с Россией Лидия наконец почувствовала себя в относительной безопасности. Теперь деньги приходилось менять на местные рейсхмарки, но одно правило она отлично усвоила ещё с первой поездки — наибольшим спросом всегда пользовались золотые российские рубли. Бумажные деньги Российской империи брали с гораздо меньшей охотой, и пани Шеффер приходилось вспоминать все свои, к стыду своему, далеко не обширные, несмотря на её немецкое происхождение, да ещё и позабытые со времён гимназии, знания немецкого языка. Впрочем, язык цифр был универсальным у всех народов, и имея достаточное количество денег — не пропадешь нигде, это правило было незыблемым в любой стране. Германия была уже совсем другой — исчезли ветхие крестьянские лачуги, все дома были добротными и в основном каменными, окружёнными зелёными садами. Здесь во всем чувствовалась немецкая аккуратность и педантичность. В этой тихой жизни в симпатичном домике с красной крышей среди зелени деревьев наверняка была своя прелесть… Лидия видела улыбчивых местных фермеров в светлых красивых одеждах, и помимо воли спрашивала себя — может, в этом спокойствии и есть настоящее счастье бытия? Ведь так когда-то жили в этих краях и ее предки — Шефферы, пока непонятная нужда не погнала их в далёкую Россию. И теперь ее беспокойная душа все время рвется в неизведанные дали, только вот зачем? Что она может найти там такого, чего никак не находит в родных стенах, и найдет ли вообще когда-нибудь? Может быть, много лет спустя и она будет радоваться такой спокойной жизни в кругу большой семьи? Увы, пока только в мечтах. Но вот позади остались без малого три недели пути и тысячи верст казавшейся уже бесконечной дороги. Французские провинции чем-то напоминали немецкие, но здесь было гораздо больше виноградников, на которых как раз дозревали тяжелые разноцветные грозди ягод. Сразу бросалось в глаза, насколько в почете у местных жителей виноделие. Казавшиеся игрушечными белые домики под черепичными крышами рассыпались по зелёным холмам в окружении гор… Впрочем, скопившаяся под конец пути усталость заставляла теперь больше думать о предстоящем отдыхе, чем любоваться все новыми открывающимися взору картинами.***
Именно усталость вынудила их сделать очередную остановку на постоялом дворе, хотя тем вечером они находились уже всего в паре десятков вёрст от французской столицы. Конечно, был большой соблазн завершить это затянувшееся путешествие уже сегодня, но перспектива неизвестно сколько разъезжать по малознакомому ночному городу в поисках нужного адреса не слишком радовала. «За почти три полных недели в дороге одной ночью на постоялом дворе больше, одной меньше — уже не имеет никакого значения», — думала про себя Лидия, приказав кучеру поворачивать на встретившийся на их пути постоялый двор. Если она просто чувствовала себя разбитой, то на Викки уже жалко было смотреть. В начале пути девочка, живая и шустрая, не отрываясь, смотрела в окошко кареты и засыпала мать самыми разными вопросами, интересуясь буквально всем на свете, а уже под конец дороги совсем измучилась и больше дремала в материнских объятиях, апатичная и не желавшая ни игр, которыми по мере сил старалась развлекать её Лидия, ни разговоров, разом потеряв интерес ко всему происходящему вокруг. Разумеется, мать не могло это не беспокоить, но она надеялась, что к отдохнувшей за ночь малышке вернётся бодрость и обычное веселое расположение духа. Зайдя на местный постоялый двор с едва переставлявшей от слабости ноги Викторией, Лидия хотела заказать комнату и сразу же отправиться туда. Хозяина они застали за стойкой расположенного здесь же на первом этаже гостиницы кафе — приветливый пожилой француз сделал какую-то запись в своей книге, взял деньги, выдал ключи и благодушно предложил матери и дочери перекусить с дороги. Вежливо поблагодарив хозяина, Лидия попросила принести ужин в их комнату, не желая лишнее время задерживаться в шумном зале заведения. Они уже выходили оттуда, когда внимание Лидии привлек стоявший за дальней стойкой мужчина, который, активно жестикулируя руками с зажатой в них газетой, громко рассказывал что-то собравшейся вокруг него довольно многочисленной толпе слушателей. По виду он напоминал не слишком удачливого дельца, изрядно потрепанного жизнью. Возле него на стойке стояла бутылка дешёвого вина, к которой он периодически прикладывался, и по мере ее опустения речь его становилась все более эмоциональной. — Рaradis sur terre… terre fertile… /Рай на земле… плодородная почва -. фр., прим. авт./ — разобрала она обрывки французских слов и невольно вслушалась — обсуждаемая тема для нее, как для владелицы немаленького поместья, была очень близка. — Сoncession de rachat /концессия с правом выкупа — фр., прим. авт./, peu d'argent /небольшие деньги — фр., прим. авт./, — говорил между тем мужчина, привлекая внимание все большего количества людей. Лидия из любопытства тоже подошла поближе. — Вот фотографии счастливчиков, уехавших всего более трёх лет назад на первоклассном пароходе Атлантика из французского Гавра через океан к благословенным берегам Луизианны, в Соединенных штатах Америки! Они уже наверняка являются полноценными хозяевами больших плантаций и продают в наш Старый свет огромное количество сахарного тростника и кофе! Смотрите же все, таким может стать каждый из вас!.. — продолжал распинаться агитатор. Лидия хотела уже было идти своей дорогой, потеряв интерес к уговорщику «не медля ни минуты, отправиться в далёкие края за лёгкой жизнью», но снимки на демонстрируемом им печатном издании неожиданно привлекли её внимание. На одной из фотографий был общий вид большого океанского парохода и встречающая его толпа на берегу. Второй снимок выхватил из стоящих у трапа пассажиров несколько лиц на первом плане. И, хотя качество изображения оставляло желать гораздо лучшего, одного из этих мужчин Лидия Шеффер узнала бы где угодно. С фотографии на нее со свойственной ему одному улыбкой глядел… Григорий Петрович Червинский. На какое-то мгновение это заставило ее позабыть и о тяготах её долгого путешествия, и об усталости, и даже о стоявшей рядом с ней Викки. — Une minute monsieur, — обратилась она к оратору. — Êtes-vous sûr que ces gens sont partis pour la Louisiane? /Одну минуту, месье, Вы уверены что именно эти люди уехали в Луизиану? — фр., — прим. авт./ — Oui madame, — польщенный вниманием, которое обратила на него красивая молодая женщина, француз расплылся в улыбке. — Сes photographies ont été prises en Louisiane en 1858. /Да, мадам. Эти фотографии сделаны в Луизиане в 1858 году — фр., прим. авт./ — Puis-je vous acheter ce journal? /Я могу купить у Вас эту газету? — фр., прим. авт./ Ее собеседник не успел ей ответить — сквозь толпу к нему пробирался сильно нетрезвый смуглый громила с не самой приветливой физиономией. — Опять ты, проклятый Жан, мутишь народ своими лживыми байками о сладкой жизни за океаном? Если бы тебя самого посадить в такое корыто и пустить на пару месяцев болтаться по этой мерзкой луже, чтобы затем привезти в самое пекло… Бунты черномазых, война между Севером и Югом… Кровь, море крови!. Если бы тебя линчевали те, кого ты перед этим считал выгодным приобретением… Я тебе сейчас многое расскажу и пожалуй, даже покажу, чтобы раз и навсегда отучить от дурной привычки зарабатывать деньги на обмане наивных людей!!! Жалобно зазвенело разбитая обо что-то бутылка, тот, кого назвали Жаном, поспешил ретироваться с места происшествия, но был схвачен буквально за шиворот своим здоровенным соперником. Послышались крики, принзительный женский визг… В какой то момент все смешалось… Когда Лидия опомнилась, она увидела, что, к счастью, толпа оттеснила их с Викки от места драки, все события сейчас происходили в другом конце зала, куда переместились любопытные зеваки и, похоже, этому самому Жану сейчас приходится несладко, судя по его жалобным воплям. Испуганная Викки жмется к ней, а неподалеку валяется та самая брошенная в панике хозяином, слегка примятая газета. Схватив ее одной рукой и другой крепко прижимая к себе дочку, женщина поскорее ретировалась в свою комнату. Вот, оказывается, для чего Григорию Червинскому так понадобилась разом вся сумма отцовского наследства!. И ведь, действительно, деньги Ольга Платоновна переводила ему в один из парижских банков. Значит, отсюда он отправился в порт Гавр и — ни много, ни мало — через океан в поисках лучшей жизни, явно купившись на подобные уговоры. Только вот что нашел там её Григ? Этот громила, напавший на Жана, явно тоже побывал в этих краях, и благодарности к отправившим его туда людям точно не испытывал. Он говорил о действительно ужасных вещах — бунтах рабов, войне, суде линча… О первых Лидии приходилось знать не понаслышке на примере ее некогда крепостных крестьян, едва не убивших ее в её же поместье. Григ, в какие события тебя занесло из-за твоего неуёмного авантюризма, желания доказать всему миру, что ты — самый лучший?.. Уже уложив спать дочку, Лидия сама долго ворочалась в постели без сна, несмотря на всю скопившуюся усталость последних дней, и время от времени смотрела на фотографию в случайно доставшейся ей газете почти четырехлетней давности, словно пыталась получить от нее ответы на все свои вопросы…6
Октябрьский Париж приветствовал свою давнюю знакомую проливным дождём и промозглым ветром, словно был не рад этой встрече после двенадцати лет разлуки. Золотое великолепие листвы скрашивало мрачность окружающих пейзажей, но низко нависающее серое небо не оставляло особого желания ими любоваться — измученным путешественницам хотелось уже как можно скорее добраться до места своего назначения. К тому же Лидию все больше беспокоило самочувствие Викки — ночной отдых, к сожалению, никак не отразился на ее состоянии. Похоже, девочка все-таки умудрилась простыть в этой долгой дороге: время от времени ее ощутимо начинало знобить и, к тому же, стал беспокоить надоедливый кашель. Не знавший толком оказавшегося фешенебельным пригорода с труднопроизносимым названием Нёйи-сюр-Сен, расположенного на границе с Булонским лесом, где, судя по обратному адресу на конверте, должен был располагаться дом Хейфецев, кучер долго возил их по местным запутанным улочкам. Мимо проплывали солидные кованые ворота и дома, скорее напоминавшие небольшие, но эффектные замки с милыми башенками, ни один из которых не походил на другой. Наконец остановились у одного из них, с немаленьким по местным меркам садом, сейчас утопавшем в золотой и багряной листве. Сам дом был относительно небольшим и очень гармонично вписывался в окружающую обстановку. Розоватые каменные стены, пряничные окна придавали ему очень уютный и милый вид, и в другое время Лидия с удовольствием полюбовались бы и им, и окрестностями, но сейчас все мысли ее занимали отдых и дочь. Открывший ворота слуга-француз подтвердил, что мадам Хейфец действительно проживает здесь и прямо сейчас спустится к гостям, помог провести по садовой дорожке к дому совсем ослабевшую Викки и постепенно перенес туда же их многочисленные чемоданы. Живой голос своей подруги, беспощадно перемешивавшей в разговоре русские и французские слова, Лидия узнала ещё издалека в коридоре. — Лидди, Боже мой, как же я тебе рада! — едва завидев свою гостью, Ольга Платоновна кинулась к ней с приветственными поцелуями и объятиями. — Мадам Хейфец, как же солидно звучит! — в тон отвечала ей Лидия, радуясь встрече ничуть не меньше. Подруга выглядела вполне довольной жизнью — все та же стройная, хоть и слегка по-женски округлившаяся после двух родов фигура, на щеках играл задорный румянец, сияющие глаза и разметавшиеся огненно-рыжие волосы… — И где же твой Юрий Абрамович? — спросила Лидия, понимая, кто именно стоит за счастливым лицом подруги. — Уехал больше двух недель назад в Петербург. Ему прислали из канцелярии депешу по телеграфу — да-да, представь себе, теперь, когда телеграфный кабель протянули из Парижа до Санкт-Петербурга, важные новости стали доходить сюда всего за пару дней. Там что-то случилось — в какой то губернии был убит председатель местной патентной комиссии по алкоголю, вроде как даже в связи с исполнением своих служебных обязанностей, представляешь? — Ольга сделала большие круглые глаза. — Юрия Абрамовича срочно отозвали из отпуска для урегулирования этого вопроса, а я пока осталась здесь одна с тремя детьми. — А сама ты ничуть не изменилась… — Кто бы говорил, мадмуазель Шеффер, — засмеялась в ответ Ольга. — Только по Викки и можно сказать, что прошло уже три года с нашей встречи! Иди сюда, моя выросшая красавица, боюсь, что с тобой нам придется знакомиться заново, и это не единственное знакомство, которое тебе в ближайшее время предстоит, — она притянула к себе засмущавшуюся крестницу. — А о тебе я когда уже я смогу сказать — мадам Дорошенко? — задорно улыбнулась она подруге. — Боюсь, что никогда, — печальная тень набежала на лицо Лидии. — Дело в том, что тот чиновник из патентной комиссии погиб в Киеве, и имя его было Николай Александрович Дорошенко… — Но… Как же так? — Не могла опомниться Ольга, не веря своим ушам. — Николая Александровича больше нет… Как такое могло случиться? — Это долгая история, Ольга, — Лидия смахнула набежавшую слезу. — Я обязательно расскажу тебе ее… позже. Мадам Хейфец ещё раз внимательно взглянула на свою подругу и вдруг опомнилась. — Господи, я тут вас забалтываю, а вы обе жутко уставшие с дороги, и Викки вон совсем бледная… А я только на днях получила ваше письмо о скором приезде. Всё-все, больше никакой болтовни до полноценного отдыха, — шутливо погрозила она им пальцем. Я сама отведу вас в комнату, а наговориться мы ещё точно успеем.***
Но спуститься к обеденному столу, накрытому у Хейфецев для гостей, и принять участие в планируемых посиделках у Лидии не получилось — у разомлевшей после тёплой ванны малышки Викки поднялась высокая температура. Девочка без сил лежала в кровати, совершенно растеряв такую привычную для себя подвижность и общительность. Бледное лицо её казалось восковым, грудь тяжело вздымалась, худенькое тельце все горело… Лидия раз за разом меняла дочке холодные компрессы, пытаясь хоть как то облегчить ее состояние, со страхом прислушиваясь к её хрипловатому дыханию. В конце концов, к ней в комнату заглянула встревоженная Ольга. — Лидди, там вас с Викки кое-кто уже совсем заждался… Но, увидев причину задержки подруги, она оборвала свою речь на полуслове и всплеснула руками. — Господи, Викки в таком состоянии и ты молчишь?! Я немедленно шлю за врачом! — Наверное, ты права, — Лидия выглядела совсем растерянной. — Она простыла в дороге и хандрила вот уже пару дней. Прости, но, похоже, ее знакомство с младшими членами семейства Хейфец придется отложить. — Безусловно. Давай так — пока не пришёл доктор, тебе принесут сюда обед и мы с тобой вдвоём посидим с Викки, мои дети прекрасно побудут с няней. У нас очень хороший семейный доктор, он просто чудеса творил с Юрием Абрамовичем — ты не представляешь, в каком состоянии был мой муж, когда мы приехали сюда в начале лета! Теперь же у него все относительно неплохо… Несмотря на аппетитные запахи изысканных блюд французской кухни, принесенных для неё в комнату, Лидии буквально не лез кусок в горло. Разговор с подругой тоже как-то не клеится, хотя рассказать друг другу им точно было о чём, но откровенничать о своём наболевшем у неё сейчас не было настроения. Поэтому, совсем как в старые добрые времена, Лидия больше слушала болтовню Ольги краем уха, в основном глядя на Викки и продолжая пребывать в своих не слишком весёлых мыслях. Оказывается, тогда, после перенесенной операции, связанной с ранением, когда он каким-то чудом добрался на перекладных до Петербурга, Юрий Абрамович меньше всего думал об отдыхе, с головой погрузившись в накопившиеся за время его долгого отсутствия служебные дела… К этому добавились ещё и более чем приятные личные хлопоты — приезд Ольги с маленьким Сашенькой, свадьба, на которую никак не хотели давать добро церковные власти, учитывая небольшой срок после смерти первого мужа Ольги Петра Ивановича Червинского, потом перевод Ольгиной парфюмерной мануфактуры из Киева в столицу… Все это требовало сильнейших физических, материальных и моральных затрат, и он держался, казалось, только на состоянии эйфории, принесённой в его жизнь вместе с появлением в ней настоящей семьи. Потом последовало рождение дочки Софийки, а следом за ней — сынишки Марка, и на некоторое время заботы о парфюмерной мануфактуре жены тоже полностью легли на его плечи. Эйфории хватило на три года, а зачем хроническое легочное заболевание и сырой питерский климат дали о себе знать в виде серьезных последствий для здоровья Юрия Абрамовича — он все чаще стал задыхаться, теряя сознание порой по несколько раз в день. Встревоженные Хейфецы бросились к столичным врачам, но вердикт их был неутешителен — прогрессирующий отек лёгких при развивающемся фиброзе оставляли немного шансов на благополучный исход. Единственным вариантом была радикальная смена климата на более благоприятный на максимально долгий срок и, посовещавшись, молодая семья Хейфец выбрала Францию. Жара ему тоже была противопоказана, поэтому южное побережье отпало само собой, а французская Нормандия на севере постоянно находится во власти пронзительных ветров — и какой смысл был уезжать туда из Петербурга? Так Хейфецы оказались в элитном пригороде Парижа, потратив на приобретение недвижимости здесь солидную часть отцовского наследства Юрия Абрамовича. На службе он с большим скрипом получил длительный отпуск по болезни, но с условием незамедлительной явки при появлении соответствующей необходимости. В летние месяцы их не тревожили, но вот в середине сентября пришла та самая телеграмма, после которой Юрий Абрамович на следующий же день спешно выехал в Петербург. — Он не мог не знать фамилии убитого, но специально не рассказал мне, видимо, не хотел меня расстраивать, — Ольга смахивала со щек слёзы, искренне сочувствуя подруге. Лидия едва сдерживалась, чтобы не разрыдаться вместе с ней, но, как и всегда, не могла позволить себе даже недолго побыть слабой — слишком многое сейчас зависело от её состояния, и слабость здесь точно была бы плохим помощником. В дверь спальни постучалась служанка: — Madame, le docteur est venu, -/Мадам, доктор уже пришёл — фр., прим. авт/… Обе женщины нетерпеливо подскочили. — Invitez-le Louise, /Пригласи его, Луиза — фр., прим. авт./ — не медля, распорядилась Ольга. Дверь за Луизой ещё не успела закрыться, как в неё просунулись сразу три детских головки — золотисто-рыжая шевелюра трехлетней непоседливой девочки с такими же веснушками, как у ее матери, темноволосый мальчик постарше, сильно похожий на Гришу Червинского в детстве, каким когда-то Лидия видела его на портрете в имении в Червинке, и едва научившийся потешно топать годовалый малыш, несмотря на возраст, уже чем-то неуловимо напоминавший Юрия Абрамовича Хейфеца. — Сашенька, София, Марк! — дети со всех сторон обступили мать, каждый пытался подойти к ней поближе и обнять ее первым. — Ваша будущая подружка Викки пока болеет и сможет с вами поиграть позже, а пока давайте впустим к ней дядю доктора, хорошо? Лидия в который раз подивилась умению подруги прекрасно ладить с детьми — те только что в рот ей не заглядывали и беспрекословно слушались, выходя вместе с ней из комнаты. На нее саму малыши едва обратили внимание, и женщина решила, что наверстает общение с ними позже, когда хоть немного улучшится состояние Викки.***
Молодой черноусый доктор долго осматривал и прослушивал Викторию специальной трубкой, постукивая ее большими мягкими руками по груди и спине, заставлял прокашливаться и неодобрительно качал при этом головой. — Очень сильные хрипы, — наконец задумчиво произнес он. — Боюсь, что могло успеть развиться воспаление. Сколько времени у нее уже жар? — Несколько часов, — голос Лидии дрожал, нужные французские слова от волнения так и норовили выскочить из головы, — мы с ней только с дороги, считай, две с половиной тысячи вёрст проехали в карете. — Скорее всего, процесс начался уже в пути. Пока могу посоветовать продолжать делать ей компрессы, потом давать вот эту микстуру от кашля и и растирать мазью, но ее можно, только когда жар спадет — он что-то быстро написал в своем блокноте и, вырвав из него лист, передал его Лидии. — Эти лекарства найдете у любого аптекаря. За два-три дня будет понятно, сможет ли её организм побороть болезнь. В больнице ей вряд ли будет лучше, чем здесь, у мадам Хейфец большой опыт ухода за больным, ей точно можно доверять. Я навещу девочку завтра, с Вашего позволения, — он галантно поцеловал руку молодой женщины на прощание. Лидия была немного удивлена, что доктор и Ольга ещё довольно долго разговаривали и даже, похоже, о чём-то спорили в гостиной, прежде, чем тот окончательно покинул дом Хейфецев. Впрочем, особо любопытной Лидия никогда не была, а сейчас, за своими заботами, чужие тайны ее интересовали меньше всего.***
К вечеру жар у Виктории усилился, она металась и бредила, зовя к себе то мать, то отца, то своего маленького друга Николя Дорошенко… Лидия провела бессонную ночь у ее кровати, боясь лишний раз отойти, но и смотреть на страдания своего ребенка, не имея никакой возможности помочь, было выше ее сил. Утром температура немного спала, но бедняжка Викки оставалась вялой и безучастной ко всему происходящему. Болезнь никак не желала выпускать ее из своих цепких рук. Все жизненные интересы Лидии сейчас сузились до размеров спальни, в которой, свернувшись калачиком на широкой кровати, лежала её измученная малышка. Женщине было совершено неважно, находится она в Париже, или в Нежине, никаких эмоций у неё не вызывало ни неожиданно прояснившееся с утра небо, ни заигравший под солнечными лучами всеми оттенками золотой листвы осенний сад за окном… — Зачем я только повезла ее сюда, почему не согласилась на предложение того же Захара? — теперь женщине казалось, что, если бы она тогда приняла иное решение, укрывшись от всех опасностей в родных местах, то, возможно, тем самым смогла бы уберечь свою девочку, за новыми страхами отгоняя от себя мысли о том, что им не так давно грозило на родине. Алкогольная мануфактура, даже собственные чувства и репутация в уезде и близко не имели для неё такого значения, как жизнь и здоровье единственной дочери. Впрочем, жалеть о чем-то здесь и сейчас было уже точно поздно. «Кажется, боженька решил за что-то проучить меня, чтобы я в полной мере осознала, что значит терять, иначе почему у меня всю жизнь отбирают тех, кто мне близок и дорог? Алеша, Николай, наш маленький, о котором я едва успела узнать. Ведь у меня никого, кроме моей девочки, уже не осталось…» — Лидия украдкой смахивала слёзы, даже сейчас не желая, чтобы их кто-то увидел. Ольга, как могла, пыталась поддержать совсем сникшую подругу. — Подожди, мы ещё выберемся все вместе гулять на Елисейские поля и на Монтмартр, и лучшие художники Парижа будут бороться за право написать ваш с Викторией портрет, — попыталась пошутить она, но, увидев, что в глазах Лидии мелькнул явно недобрый огонёк, осеклась. — Я что-то не так сказала? — Нет, прости, это у меня все время что-то не так, — вздохнула ее собеседница, у которой упоминание о французских художниках действительно вызвало не самые лучшие эмоции. — Тебе только с нами забот не хватало, с твоей большой семьёй. Конечно, разве так мы с тобой когда-то мечтали проводить время в Париже?.. Ольга обняла вконец расстроенную Лидию. — А ты думаешь, я здесь не вылезаю со светских приемов? Даже в театре мы с Юрием Абрамовичем были всего лишь один раз, около месяца назад. Он же сюда чуть не половину своей питерской лаборатории перетащил, как только смог подняться с постели — только в ней и пропадал, или был с детьми. Сегодня я отправила телеграмму в Петербург, он уже должен быть там. — Ты рассказала ему о нас с Викторией? Вместо ответа Ольга лишь рассеянно кивнула, внезапно переключившись на что-то в своих мыслях. Только хмурая складка между её рыжеватых бровей красноречиво говорила о том, что мысли эти были далеко не лёгкими…***
Ольга Платоновна действительно размышляла, и пищу для этих размышлений ей дало ни что иное, как вчерашний разговор с доктором Перье, когда их и видела Лидия, к счастью, не слышавшая ни слова из того, о чем они говорили. Без лишних предисловий Ольга Платоновна буквально приперла едва спустившегося от больной медика к стенке прямым вопросом: — Доктор, это ведь pneumonia /пневмония, воспаление лёгких — лат., прим. авт./, я права? — волей-неволей, с учётом проблем со здоровьем у её мужа, о заболеваниях лёгких в последние годы ей пришлось узнать немало. — Вы просто не хотели говорить об этом, разве не так? — Увы, я вынужден признаться, Вам не откажешь в проницательности, мадам Хейфец, — опустил голову медик. — Но Вы даже не представляете, какова смертность от этой болезни только здесь, в Париже, особенно среди детей! Рneumonia не делает различий между беднотой и людьми Вашего круга, даже самого лучшего ухода для ее лечения недостаточно! Все решает только природный иммунитет, и как сможет справиться организм… — Неужели ничем нельзя помочь в этой ситуации? Доктор Перье, я ведь знаю, что Вы не просто так в последнее время часами экспериментировали над чем-то в лаборатории вместе с моим мужем! Он делился со мной, что вы вместе работаете с какими-то препаратами, способными снимать воспаления… — Ах, Вы про fingunt fungi /грибки плесени — лат., прим. авт./! Но, простите меня великодушно, мадам Хейфец, это было всего лишь предположение Вашего уважаемого мужа, что подобные вещества могут как-то влиять на воспалительные процессы, мы едва начали проводить эксперименты, пусть даже некоторые из них были удачными… Проблема совершенно не изучена, и я никак не могу рисковать здоровьем девочки, пытаясь проверить на ней их эффективность. За это меня могут лишить не только разрешения на занятие врачебной практикой, но, пожалуй, и головы… — Но ведь, если не попытаться ничего сделать, доктор Перье, риск умереть от воспаления лёгких у девочки точно будет не меньшим, разве не так? Разве Вы не хотите стать первым человеком, победившим эту напасть, и войти в историю медицины? Выбор, перед которым был поставлен доктор Перье, был для него нелегким. Он был по настоящему грамотным и умным специалистом в своем деле, и тщеславие было ему далеко не чуждо, но вот смелости явно не доставало. — Другой разговор, если бы рядом был Ваш супруг, месье Хейфец… — задумчиво протянул он, заведомо зная, что это невозможно, и, тем самым, пытаясь уйти от решения нелегкого для себя вопроса. Но именно при этих его словах Ольгу вдруг осенило: — Если Вам нужен ответ моего мужа — я Вам его предоставлю! И поверьте, это произойдет гораздо быстрее, чем Вы думаете! На следующее утро, не откладывая решение вопроса в долгий ящик, Ольга поехала прямо на местный телеграф… Ей пришлось взять с собой приличную сумму денег — услуги по доставке особо срочных сообщений были отнюдь не дешёвыми, а сложившая ситуация не позволяла ограничиться парой слов. Теперь, видя, что ее маленькой гостье уже вторые сутки не становится лучше — ни выписанные лекарства, ни компрессы не дают никакого эффекта, мадам Хейфец думала только об одном — чтобы Юрий Абрамович уже благополучно добрался до Петербурга и как можно скорее дал ответ на ее телеграмму. Но делиться с Лидией и заранее её обнадеживать она пока не хотела, боясь, чтобы эта надежда не оказалась потом напрасной.***
Телеграмму из Петербурга Ольга дождалась через два дня, когда положение Викки стало уже совсем отчаянным — жар совсем измучил девочку, лишая ее остатков сил, а надоедливый кашель не оставлял в покое ни днём, ни ночью. Она ничего не могла есть и только после долгих уговоров матери могла немного попить. И без того худенькая, сейчас малышка выглядела просто прозрачной, а на бледном личике её, казалось, остались одни огромные глаза с синеватыми кругами под ними. При одном взгляде на неё сердце сжималось от жалости. В телеграмме Юрия было всего несколько слов: «Доехал Спасать ребенка Согласие Шеффер Перье все знает». «Ну вот почему у меня никогда не получается все излагать так кратко и по существу!» — вздохнула Ольга, в который раз невольно восхищаясь мужем. Ведь при всей своей немногословности он был человеком действия, и этим был близок такой же деятельной натуре своей жены. Всё-таки не зря их в свое время свела судьба, и никакие испытания в итоге не помешали им быть вместе, лишь укрепив их в этом желании, вдвоём переживать и горести, и радости, и стать в итоге самой настоящей семьёй. Постепенно их отношения становились более зрелыми, пусть и без той первоначальной порывистости, которая порой толкала их на необдуманные поступки, но, как и раньше, они были друг для друга самыми лучшими и желанными. Рождение Софии и Марка ещё больше сблизило супругов Хейфец, хотя оба никогда не делали разницы между своими родными детьми и приемным сыном Ольги Сашей, пусть по бумагам так и оставшимся Червинским, который, став старшим в этой семье, неожиданно стал проявлять недюжинную для своих неполных шести лет ответственность, с удовольствием занимаясь с младшими. Жизнь их не отличалась сплошным позитивом, порой приходилось решать более чем серьезные проблемы, в том числе связанные со здоровьем Юрия Абрамовича, но взаимная поддержка лучше всего помогала преодолеть любые неприятности. И Ольге было искреннее жаль, что ее подруга волею злого рока оказалась этого лишена. Она помнила, как трепетно относился к Лидии Николай Александрович Дорошенко, и хорошо понимала, каково последней сейчас бороться с обрушившейся на нее бедой в одиночку. Хоть бы у Перье получилось помочь её Викки! Но для этого предстояло вначале серьезно поговорить с Лидией.