1
Обратное путешествие в третьем классе предсказуемо оказалось далеко не таким комфортным и приятным, как дорога сюда, когда он ехал первым классом. Сначала Григория огорошил тот факт, что в погоне за прибылью в их и без того маленькой внутренней каюте без иллюминаторов, расположенной ниже ватерлинии, были установлены специальные перегородки, и на двухярусных койках размещалось целых восемь человек, что невольно напомнило Червинскому время, проведённое им когда-то в Варшавском остроге. Разумеется, в этом помещении было, что называется, «не продохнуть», и люди искали спасения от тесноты и духоты снаружи, стремясь на свежий воздух, спускаясь в каюту только для отдыха и сна. Но и здесь их ожидало разочарование — дальше кормовой палубы пассажиров третьего класса не пускали, да и вообще отношение обслуживающего персонала к этой категории путешественников резко отличалось от откровенного заискивания перед «элитой», с комфортом расположившейся в первом классе, в расчете на щедрые чаевые. И, как бы Червинскому не хотелось привычно бросить тому же официанту в лицо горсть монет, наслаждаясь моментом, когда на лице последнего снобизм уступит место бесконечному удивлению, в его нынешней ситуации точно было не до чаевых — жизнь волей-неволей приучила его к жёсткой экономии. Пока погода благоприятствовала путешествию, всё было ещё терпимо, но, когда их корабль умудрился попасть в шторм, Григорию пришлось испытать на себе все «прелести» его нынешнего положения — при качке пол в каюте то и дело сильно накренялся, вещи швыряло во все стороны и койки не падали только благодаря надёжному креплению к стенам. Червинского, ещё не совсем отошедшего от перенесенной им жёлтой лихорадки, от этой тряски немилосердно мутило — и без того скудное питание, состоявшее здесь в основном из галет и сушеного мяса, совсем не лезло ему в горло, он редко выбирался на палубу, всё чаще предпочитая отлёживаться на своей койке. При всей общительности его натуры, подобная обстановка явно не располагала к новым знакомствам, несмотря на невольные тесные контакты в той же каюте. Даже привычные развлечения наподобие игры в карты, или в кости, не слишком привлекали Грига. Проиграв несколько монет в карты своему соседу по каюте — плутоватому малому по имени то ли Генри, то ли Гарри, явно игравшему не совсем честно, он и вовсе потерял интерес к игре, несмотря на настойчивые уговоры последнего. Гораздо важнее для него сейчас было обдумать, что он будет делать по прибытии во Францию. Оттуда до его родного дома ещё больше двух тысяч миль, денег на эту дорогу у него было в обрез, и не факт, что в родовом имении Червинских его ждут с распростёртыми объятиями с его «правом пожизненного проживания», как было написано отцом в завещании. Все его наполеоновские планы разбогатеть на концессионных землях за океаном лопнули, как мыльный пузырь, он возвращался оттуда ещё более бедным, чем ехал туда, чудом не потеряв вместе с долей отцовского наследства и саму жизнь. Но, несмотря ни на что, надежды на лучшее он не терял — теперь ему казалось, что дома ему помогут и сами стены… Пожалуй, в этот момент Григ, как никогда, жалел, что его отца уже нет в живых — при всей суровости нрава Петра Ивановича, который, несомненно, задал бы непутевому отпрыску хорошую взбучку, разговор между Червинским-старшим и его повзрослевшим сыном, только в последние годы почувствовавшим на себе, что значит быть настоящим хозяином своей земли и самому нести за всё ответственность, получился бы очень содержательным. Как же Григу не хватало той мудрости и опыта, которых у Петра Ивановича было не отнять! Что до его молодой вдовы Ольги Платоновны — с ней Червинский надеялся договориться по принципу «худой мир лучше доброй ссоры». Шторм успокоился почти через две недели, но существенно продлил время их плавания, успев сбить корабль с курса и отнести течением на приличное расстояние в сторону. И здесь всех пассажиров третьего класса поджидала новая неприятность — выяснилось, что из-за введённого для них командой режима экономии у них стала острым дефицитом обычная питьевая вода. Пришлось сократить расход воды на гигиенические процедуры — простое принятие ванны уже стало непозволительной роскошью. Отсутствие элементарных бытовых условий спровоцировало вспышку кишечной инфекции в местах большого скопления людей, которую Григорий, к своему счастью, сам перенес достаточно легко — видимо, высшие силы посчитали, что он уже исчерпал лимит своих неприятностей, связанных со здоровьем. Впрочем, смотреть на страдания соседей по каюте тоже было сомнительным удовольствием. С учётом того, что, вместо запланированных трех — четырех недель их путешествие затянулось на добрых полтора месяца, под конец этой мучительной дороги Червинскому уже не верилось в то, что она когда-нибудь всё-таки закончится. Поэтому тот день, когда в далёкой туманной дымке наконец показались берега французской Нормандии, стал для Григория, да и для всех пассажиров «Виктории» настоящим праздником, сравнимым разве что с Рождеством Христовым, которое им пришлось провести в море из-за непредвиденной задержки в пути. Люди искренне радовались и тяжёлым осенним тучам, и даже промозглому холодному ветру, такому характерному для этих краев зимой, от которого все отвыкли в субтропической Луизиане. От всеобщего ликования и радостных криков на их палубе закладывало уши. Но для Григория прибытие во французский порт Гавр означало смену одних забот на другие, в первую очередь связанные с возвращением в родную Россию, путь до которой предстоял не близкий…***
Григорий Червинский никак не мог предполагать, что его ожидает, стоит только ему сойти на твердую землю. Впрочем, не только он один не обладал даром предвидения…2
Ещё с палубы было видно, что в порту царит традиционная сутолока, состоявшая как из самих пассажиров — кроме их парохода, в порту стояло ещё немало кораблей, так и многочисленных встречающих, провожающих, носильщиков и просто зевак. Теперь в это людское море предстояло влиться и пассажирам «Виктории», едва спустившись по шатким сходням на причал. — Всего доброго, месье Червинский, — его шапочный знакомый и сосед по каюте, тот самый Гарри-Генри, нечестно обыгравший Григория в карты, фамильярно потянулся к нему и совсем уж по панибратски пару раз хлопнул по спине, заставив того досадливо поморщиться. Григорий не в первый раз сталкивался с подобным обычаем во время своего проживания в Луизиане и относился к этому терпимо, но привыкнуть так и не смог. Но в этот раз его настрожило другое. Во время длительного путешествия ему пришлось приобрести привычку не расставаться со всеми имеющимися деньгами — изрядно похудевший, но все ещё прилично весивший мешочек с монетами он прятал под сюртуком, привязывая к поясу у внутреннего кармана, что позволяло ему постоянно ощущать приятную тяжесть своих наличных. К сожалению, в тесной каюте подобные манипуляции сложно было производить незаметно и, похоже, именно это сыграло свою роль — сразу после того, как этот неприятный знакомый отстранился от него, Григ почувствовал непривычную лёгкость там, где должны были находиться деньги. Схватившаяся за потайной карман сюртука рука нащупала только ловко отрезанные концы веревки… Он на мгновение похолодел от ужаса — в мешочке были все его деньги, не считая нескольких мелких монет в кошельке на поясе. — Аrrête le voleur! /Держите вора! — фр., прим. авт./ — что было сил закричал он по- французски, устремляясь вдогонку за мошенником, уже успевшим нырнуть за спины стоявших рядом людей. Но расчёт этого самого Гарри-Генри оказался более чем верным — в плотной людской толчее ничего не стоило моментально затеряться. Вот мелькнула его спина в неприметной темной одежде, и спустя буквально пару секунд его оттуда уже, что называется, и след простыл. Тем не менее, не теряя надежды, Григорий бросился следом, как сумасшедший, лавируя между людьми и не всегда удачно разминаясь с ними, тем самым вызывая тут и там возмущенные возгласы за своей спиной. Впрочем, ему уже было не до аккуратности и точно не до извинений. Вот его бывший сосед по каюте замешкался на секунду, пробегая мимо дамы в богатом наряде с маленькой девочкой. Григорий уже был близок к тому, чтобы схватить воришку за руку, но в этот самый момент тот нарочно изо всех сил толкнул малышку наземь и, пользуясь возникшей суматохой, благополучно растворился в толпе. Не ожидавший ничего подобного, Григорий совершенно растерялся, и его недолгой заминки оказалось достаточно для злоумышленника, теперь исчезнувшего из его поля зрения окончательно вместе со всеми деньгами. Девочка ничком упала на просмоленные деревянные доски причала, и находившихся ближе всех к ней Григорий просто не мог не протянуть ей руку. — Êtes-vous blessé, mademoiselle? — галантно спросил он. — As-tu besoin d'aide? /Вы не ушиблись, мадмуазель? Вам не нужна помощь? — фр., прим.авт./ — Коленка болит, — неожиданно на чистом русском языке со слезами в голосе ответила ему малышка. — Спасибо, но я не все слова понимаю по-французски, месье. В следующее мгновение она подняла свою темноволосую головку с тщательно уложенными густыми кудряшками, и Григорий потерял дар речи, едва встретившись со взглядом её светлых голубых глаз. Такие глаза были только у одной женщины, которую он знал и любил. «У нее холодные голубые глаза, как северная река, и горячее сердце, " — неожиданно услышал он, словно живой, голос умирающей на его руках Кларис. — Пропустите меня, это мой ребенок, — послышалось из толпы. Её мать, оттесненная людьми, теперь изо всех сил пробиралась к своей дочке. Но, ещё до того, как услышал этот голос, Григорий уже знал, с кем подарила ему встречу неожиданно расщедрившаяся судьба. Это могла быть только она, и это была ОНА. Его Лидия, его пани Шеффер. А эта красивая девочка с такими же, как у матери, глазами, по возрасту могла быть только его дочкой, той самой Викторией Шеффер, которую он в последний раз видел четыре года назад ещё совсем малышкой. «Бог с ними, с потерянными деньгами!» — пронеслась в голове мысль. За такую встречу Григорий готов был добровольно отдать не только те деньги, которых он только что лишился, но и гораздо большие, если бы только, конечно, они у него были. У мужчины перехватило дыхание и, не секунды больше не раздумывая, он подхватил пострадавшую девочку на руки. Он ожидал от неё какой угодно реакции — плача и криков, но та неожиданно притихла, доверчиво обхватив его за плечи. — Qu'est-ce que tu fais? libère ma fille immédiatement! /Что Вы делаете? Отпустите немедленно мою дочь! — фр., прим.авт./- такой знакомый голос наконец-то пробравшейся к ним сквозь толпу женщины почти срывался на крик. Впрочем, понять её состояние вполне было можно — сначала её дочь толкает какой-то негодяй, потом её саму оттесняет толпа и другой незнакомец в изрядно потрепанном сюртуке бесцеремонно берет Викки на руки… Но весь гнев пани Шеффер продолжался ровно до того момента, пока она сама не приблизилась к мужчине, державшему ее дочку на руках. Лишь оказавшись от него совсем близко, Лидия смогла глянуть на него внимательнее. Явно не местный загар, нездоровый желтоватый оттенок кожи, сильная худоба, выступающие на лице скулы могли ввести в заблуждение кого угодно, но привычно-насмешливый взгляд бедовых карих глаз с плясавшими в них чертенятами не оставлял шансов с кем-то перепутать того, кто много лет продолжал сниться ей по ночам. Сколько раз она представляла себе, как его увидит, и вот эта встреча неожиданно состоялась, принеся за собой — растеряннность? Боль? Страх? Обиду? Злость? Пожалуй, Лидия сама не смогла бы описать всю гамму охвативших её в эту минуту чувств. Глаза всё ещё отказывались верить в увиденное, а ноги сами по себе подкосились… Как ни странно, Григорий пришел в себя первым и со свойственной одному ему смелостью свободной рукой взял ее под руку: — Пойдёмте отсюда, Лидия Ивановна, иначе я не смогу удержать вас обеих, а малышку срочно нужно показать доктору — она сильно ушиблась. Видя, сколько людей сейчас с любопытством таращится на богатую красивую даму и его — явно не равного ей по статусу, потрепанного жизнью мужчину, Григорий поспешил увести Лидию подальше от толпы. В какой то момент в нем шевельнулось было некое подобие стыда за свой не слишком презентабельный вид, но его быстро сменила бравурная самоуверенность в том, что он должен, просто обязан вести себя так, будто он, как и прежде, скачет на белом коне при полном параде, и никак иначе, ведь только таким образом он сможет остаться самим собой, в том числе перед пани Шеффер. Впрочем, это скорее походило на браваду человека, которому было уже совершенно нечего терять. В этом был весь Григорий — подобное в отношении Лидии мало кто мог себе позволить. По его поведению вполне можно было подумать, что они расстались только вчера, и у неё не было всех этих долгих лет мучительного ожидания, бессонных ночей и многочисленных проблем, которые приходилось решать ей самой, прибегая лишь к помощи самых близких людей. Близких, среди которых не было ЕГО. В первый момент Лидия просто задохнулась от возмущения — слишком многое она хотела и могла бы сказать сейчас человеку, которого считала для себя навсегда потерянным, и который появился, когда она уже почти перестала верить в это. Хотя бы о том, что сейчас они с Викки шли садиться на отплывающий буквально через час пароход, следующий в Петербург, с тем, чтобы ехать на нем до Кёнигсберга, а оттуда добираться по суше до родного имения, что ее подруга Ольга Платоновна Хейфец с детьми уже ждала их на этом самом пароходе, а они задержались только из-за Виктории, которая ни за что не хотела уезжать, пока не увидит вблизи огромный, едва причаливший к пристани трансатлантический пароход, носивший её имя. И о том негодяе, у которого хватило подлости толкнуть её ребенка как раз в тот момент, когда Викки отпустила руку матери. И ещё очень много о чём… Но, при одном взгляде на Григория и удобно устроившуюся на его руках дочку с нешуточно распухшей коленкой все гневные слова почему-то выскочили из головы Лидии, а к горлу ее подступил спазм, не давая выговорить ни слова. И, сама этого от себя не ожидая, она молча подчинилась, безропотно позволяя увести себя с портового причала.3
Но Григорий совершенно напрасно надеялся, что подобное бахвальство запросто сойдёт ему с рук, во всяком случае, не в отношении этой женщины. Едва только они выбрались из толпы и вышли с пристани, Лидия резко обернулась к нему. — Интересно, по какому праву Вы вдруг решили здесь распоряжаться? Вас не было столько времени, и вдруг Вы появляетесь, когда этого меньше всего ожидаешь, и ведёте себя, мягко говоря, неподобающе! Впрочем, это для Вас вполне обычное явление, — с каждым словом язвительности в её голосе становилось все больше, в глазах уже засверкали молнии, и было понятно, что ничем хорошим для Григория это точно не закончится. — Я хочу помочь Виктории — ведь она пострадала в том числе из-за меня — мерзавца, который её толкнул, преследовал я, — начал он серьёзным тоном. — Он украл у меня кошелёк со всеми деньгами, — при этих словах вся серьёзность мужчины разом куда-то улетучилась, и он внезапно расхохотался. Лидия непонимающе уставилась на него — настолько этот смех был неожиданным и не к месту. — Надеюсь, это одна из Ваших глупых шуток? — Увы, нет. Теперь перед Вами не только бывший нежинский помещик, бывший сосед, бывший американский концессионер, но и бывший богач без гроша в кармане. Я ведь так и не представился милой мадмуазель Викки — Григорий Петрович Червинский, к Вашим услугам, к тому же являющийся… — Ну, хватит, — довольно резко оборвала его Лидия, поняв, что может сейчас наговорить по-прежнему непредсказуемый Григорий непривычно молчаливой Виктории, по прежнему сидевшей на его руках и смотревшей на него широко раскрытыми от удивления и боли глазами. — Этот разговор вполне может подождать, а пока давайте найдем извозчика, который сможет отвезти нас в ближайшую больницу. Если бы женщина присмотрелась к своему собеседнику повнимательнее, то увидела бы, что тот при ее словах едва заметно самодовольно улыбнулся — при всей необычности его методов, он добивался именно этого — Лидия более-менее успокоилась и вполне адекватно воспринимала его присутствие, все объяснения удалось отложить на неопределенный срок, а помощь малышке Викки действительно нужна была срочно. Они вместе направилась было к площади, где постоянно дежурили извозчики, но далеко отойти не успели…***
— Лидди! Куда же вы запропастились, пароход скоро отправится! Вздрогнув, Лидия обернулась на знакомый голос — к ним со всех ног бежала со стороны пристани вконец запыхавшаяся Ольга Платоновна. — Я спрашиваю у тебя, что случилось? Мне пришлось оставить детей с няней и бежать искать вас… Тут Ольга вначале увидела распухшую ногу Викки, затем перевела взгляд на державшего её худощавого мужчину в видавшем виды сюртуке, с трудом узнавая в нем Григория Червинского, и только в этот момент до неё начала доходить вся абсурдность ситуации. — Григорий Петрович, Вы?.. — Весьма рад встрече с Вами, уважаемая Ольга Платоновна, — немного дурашливо поклонился ей Григ. — Но, похоже, сейчас не лучшее время для приветствий, — тут же посерьёзнел он, — Вы в самом деле можете так опоздать на пароход. — Ольга, милая, прости, — наконец проговорила Лидия. — Викки сильно ударилась, ей срочно нужен доктор… — Но на пароходе он обязательно будет… — вырвалось у Ольги. — Лидия Ивановна и Викки не поедут на этом пароходе, — в голосе Червинского вдруг послышалась безапелляционная твёрдость, вместо шута горохового перед ними теперь стоял уверенный в себе мужчина. Ольга на минуту запнулась, поражённая ни на чём не основанной самонадеянностью человека, в котором никогда не подозревала наличия хоть какого-то здравого смысла. С ним ей было все понятно давно, но чтобы так вела себя её всегда такая серьёзная и ответственная подруга?.. Но тут ей разом вспомнилась вся история Шеффер, сложные взаимоотношения, связывавшие этих двоих, наконец, признание в том, что именно он является отцом её ребенка. Естественно, Ольга, как и перед этим Лидия, недоумевала, как Григ мог оказаться здесь, во Франции, хотя, по последней известной им информации, он давно переехал жить за океан. Их встреча здесь, на краю земли — невероятное совпадение? Чудо? А может, их с Лидией просто раз за разом сводит судьба, как бы они оба этому не противились, как в своё время случилось у неё самой и Юрия Абрамовича? «Наверное, все идёт так, как должно быть», — наконец решила для себя молодая женщина, но все же не могла не спросить у подруги: — Скажи, милая, это действительно так? На лице Шеффер на мгновение мелькнула и тут же исчезла тень сомнения — она кивнула головой. — Мы поедем следующим пароходом, как только у Викки будет в порядке нога. Как ни странно, но после этих слов у самой Лидии будто камень с души упал — ведь именно в этот момент она наконец приняла сложное, но крайне важное не только для себя решение. Ольга не могла не заметить, как прояснилось при этом лицо Григория. После такого ответа ей оставалось лишь вздохнуть: — Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, — тихо произнесла она, обращаясь к подруге. Поцеловав на прощание свою маленькую крестницу Викки и пожелав ей скорейшего выздоровления, Ольга заторопилась назад — до отплытия парохода оставалось совсем немного времени, но на этот раз Лидия сама окликнула ее и, шагнув поближе, крепко обняла её со словами: — Хорошая моя, спасибо тебе за всё. — Береги себя и Викки… — только и могла ответить ей Ольга. — Помнишь, как ты мне сама говорила когда-то — главное, чтобы ты была счастлива.4
Пожилой благообразный доктор поморщился, осматривая ногу девочки. — Не слишком удачное падение, мадмуазель. Повреждены связки. Вы ведь сами не становились на ногу после травмы? — Нет, она не становилась — я всё время нёс её на руках, — поспешно ответил за Викки Григорий. — В таком случае, ей очень повезло с таким заботливым отцом. Если бы она попыталась идти сама, могло произойти смещение в суставе, и для девочки был риск остаться хромой на всю жизнь… Лидия вздрогнула — впервые с момента их встречи ее взгляд, обращённый к Григорию, заметно потеплел. Тот кивнул и незаметно успокаивающе взял её руку в свои. Женщина не отняла её — казалось, она просто не заметила этого, как мало что вообще сейчас замечала вокруг себя, но именно в этот момент в их отношениях проглянула та самая настоящая искренность, тщательно скрываемая ими обоими друг от друга за шелухой то показного безразличия, то иронии и сарказма. — Придется наложить на ногу тугую повязку, и некоторое время становиться на больную ногу мадмуазель категорически не рекомендуется. — Но… Доктор, скажите, это точно обойдется без подобных последствий? — было видно, что Лидия испугана не на шутку. — Конечно, всё в руках Господних, но лично я не вижу причин, по которым могут произойти осложнения. Пока что ей нужен только покой, а через пару дней хорошо бы придти сюда для контроля и смены повязки. — То есть выезжать с девочкой в ближайшее время куда либо не рекомендуется? — на всякий случай уточнила Лидия. — Мы должны были сегодня уплыть на пароходе в Кёнигсберг. — У маленькой мадмуазель ещё все впереди, и разные города, и пароходы, но сейчас ей точно не стоит рисковать — разве там можно создать необходимые ей условия?.. Григорий внутренне содрогнулся, вспомнив об условиях на пароходе, на котором он переплывал Атлантику. Разумеется, от класса каюты зависело многое, но далеко не все. — Видите, я оказался прав, вам действительно лучше на некоторое время остаться в Гавре, — обратился он к Лидии, когда они вышли из больницы. Виктория по прежнему была у него на руках, после сделанного укола боль в ноге у неё утихла, но, похоже, у него было ещё и снотворное действие, и теперь глаза у девочки слипались. — Я очень благодарна Вам, Григорий Петрович, — видно было, что Лидия изо всех сил старается сдерживать переполнявшие её эмоции. — Если сейчас нужна моя помощь — Вы можете на меня рассчитывать, я дам Вам денег, чтобы могли нормально доехать до Нежина, как и Вы собирались… — А кто Вам сказал, что я вообще туда собирался? — в темных глазах Грига появились знакомые искорки, которые, впрочем, могли означать все, что угодно. — Червинка ждала меня без малого пять лет, подождёт ещё немного. Вообще, в последнее время я слишком устал от путешествий, поэтому с удовольствием сделаю перерыв и останусь на некоторое время в Гавре, — взгляд его при этом сделался на редкость безмятежным.— Говорят, для здоровья полезно немного пожить поближе к морю. Что до Ваших денег — лучше отдайте их тем, кто действительно нуждается… Неизвестно, чего пытался добиться Григ этими словами, но тонкая ниточка доверия, протянувшаяся было между ними, резко оборвалась. — Что-то Ваши планы удивительным образом совпадают с рекомендациями, данными доктором для Виктории — она к тому же не так давно серьезно переболела, — слегка поморщилась Лидия. — Но, при любом раскладе, мы не смеем Вас задерживать. — Ещё скажите, что Вы сами здесь справитесь в одиночку, пока дочь не поправится окончательно? — в голосе Григория слышалась привычная насмешка. — Во всяком случае, я не собиралась просить Вас о помощи, до этого же как то справлялась, — с вызовом ответила женщина. — А я готов оказать её без просьбы, если вижу, что в ней действительно нуждаются, — парировал Григ, которого, кажется, было ничем не пронять. — Или Вы предпочитаете сейчас из-за собственной гордыни рисковать здоровьем ребенка, заставив её идти самостоятельно? Так вот, знайте — я Вам этого не позволю! Лидии оставалось только ошеломлённо наблюдать за метаморфозами, происходившими с этим человеком, которого она, как ей казалось, прекрасно знала. При всей его несерьёзности и безбашенности той твердости, что звучала сейчас в его голосе, можно было только позавидовать. И она поняла — Григорий не отступится от своих слов ни на йоту, что бы она сейчас не делала. И, положа руку на сердце, Лидия чувствовала, что решить неожиданно свалившиеся на неё в чужом городе проблемы вдвоём с Григорием ей будет проще и легче, нежели в одиночестве. Об их личных отношениях сейчас думать точно не время, но уже то, что он осознавал в этой ситуации свою ответственность за Викки, внушало к нему немалое уважение. Это был новый, незнакомый для нее Григорий Червинский — похоже, годы, проведенных же им вдали от родных мест, сильно изменили его, и эти изменения явно нравились Лидии. Поэтому она сама взяла его под руку, всем своим видом показывая, что уступает его словам и во всём полагается на него. По пути они заехали в местную полицию, чтобы подать заявление на того самого Гарри-Генри, обокравшего Грига и толкнувшего Викки. — Признаюсь, я не слишком верю в то, что они когда-нибудь смогут его поймать, — с сомнением усмехнулся Григ. — Этот ушлый малый приплыл со мной из самого Нового Света, и я не удивлюсь, если там он натворил дел и скрылся от местного правосудия, зато у местных законников сейчас работы прибавится… Мужчина словно в воду глядел — этот поход закончился для них лишь составлением портрета преступника для объявления его в розыск. Дежурный пообещал связаться с ними, как только о похитителе что-то станет известно. Разумеется, выйдя из отдела полиции, в гостиницу они тоже отправились вместе.***
Уложив в просторном гостиничном номере в постель крепко уснувшую ещё в повозке извозчика Викки, Григорий обернулся к стоявшей рядом Лидии. — Ну вот, теперь я наконец-то могу Вас обрадовать своим уходом. Впрочем, не надолго — утром я снова приду к Виктории, и так — пока она не сможет сама ходить. А Вам настоятельно советую тоже прилечь отдохнуть — день выдался не из лёгких. — А Вы сами? — все-таки решилась спросить Лидия. — С чего бы это Вас интересует, где и как я проведу эту ночь, Лидия Ивановна? — в голосе мужчины вновь отчётливо послышался такой знакомый сарказм. — Я всего лишь говорю о том, что кому-то из нас желательно находиться неподалеку от Викки, если вдруг ночью ей что-то понадобится, — Лидия спрятала улыбку. — А я действительно падаю с ног и, боюсь, могу не услышать, как она проснется. — В номере две спальни, и кто-то из нас мог бы отдохнуть прямо здесь, на диване, как раз на такой случай… — Не могу на этот раз не уступить Вашему здравому смыслу, — Григорию, оставшемуся практически совсем без денег, идти было действительно некуда, но не говорить же об этом Лидии! Другой вопрос — остаться здесь по её просьбе, да ещё и помогая ей с дочкой. — При условии, что возле Викки останусь я, — тут же добавил он. — В таком случае, спокойной ночи, Григорий Петрович, — Лидия все же не смогла не улыбнуться, прикрывая за собой дверь в спальню — как, оказывается, несложно оказалось настоять на своем, не затрагивая гордости Грига и не тратя время на пустые препирательства…5
Ночью Григорию не спалось. Даже комфорт от горячей ванны и мягкого дивана в люксе, о котором Червинский уже успел позабыть, проводя ночь за ночью на койке в корабельной каюте, не помогал уснуть. Он долго ворочался с боку на бок и, в конце концов, отчаявшись, поднялся и присел на краешек кресла у постели Викки, невольно залюбовавшись ее точёными чертами лица, так похожими на материнские. Прислушиваясь к сонному дыханию малышки, Григорий незаметно для себя погрузился в не самые простые размышления. «Вот и не верь после этого индейским духам Кларис», — думалось ему. — Едва ступив на твердую землю, сразу же встретиться с теми, кто, по всей логике, должен был сейчас находиться за пару тысяч миль от этих берегов! Его женщина, его продолжение, его судьба. Теперь, пожалуй, никакая сила не смогла бы заставить его оставить этих двоих, даже если бы Лидия откровенно гнала его от себя. А ведь она не гнала, скорее, наоборот. Он словил себя на мысли о том, что ничегошеньки не знает о том, что происходило в последнее время с Шеффер, как она жила все эти годы. Почему они с дочерью вообще оказались здесь, во Франции, да ещё в компании Ольги Платоновны, а не, предположим, Николая Александровича Дорошенко? Снова вспомнились вещие слова Кларис: «Она сейчас не одна, но она ждёт тебя»… Хотя, судя по её реакции на его появление, не очень-то его ждали. Или… она просто боится показать свои чувства, потому, что снова не верит ему? Бедная Лидди, сколько же ей довелось натерпеться от разных людей, что теперь её пугает сама мысль о каком бы то ни было доверии к мужчине? К сожалению, в числе этих людей был и он сам. И как ему теперь заново завоевать это доверие, её и дочки? Он вспомнил теплые маленькие ладошки девочки, обнимавшие его за шею, в тот момент, как он нес её с пристани, и на душе сразу потеплело. Это чувство необъяснимой нежности было совершенно новым для него — вот уж никогда бы не подумал, что ему будут так приятны обычные прикосновения детских рук! Только, похоже, знакомиться с Викки ему придётся заново, с чистого листа — ведь она до этого дня ни разу его не видела в сознательном возрасте, а в этот день ей точно было не до общения — боль, эмоции, страх, сонливость… Хорошо уже то, что малышка не шарахалась от него, но до её полного доверия ещё предстоит пройти нелегкий путь. Только вот — что он, Григорий Червинский, сможет рассказать ей о себе, чем её впечатлит? Она наверняка считает своим отцом Николая Дорошенко, вырастившего её с пелёнок, а кто такой он, Григорий, рядом с тем же Николаем? Ничтожество, неудачник без гроша в кармане, к любому положительному эпитету в отношении которого можно смело добавлять слово «бывший». Что он может предложить сейчас близким для себя людям, как представляет себе свою дальнейшую жизнь? Впрочем, сколько раз он уже пытался доказать свое превосходство всем и вся, даже побывал ради этого на противоположной стороне света, и что в итоге? Получилось, что он просто бегал кругами, пытаясь схватить за хвост свою ускользающую птицу счастья, а она все это время была совсем не там, куда он стремился… А вместо этого просто нужно было бороться за своё счастье, постараться стать самым лучшим для кого-то одного, незаменимым для тех, кто тебе по настоящему близок и дорог. Может быть, теперь у него появился шанс всё исправить?.. Неожиданно едва уловимый шорох за его спиной заставил его обернуться. Всего в полушаге от него стояла Лидия, его мечта, мысли о которой ему не помогли прогнать от себя ни время, ни расстояние. Бледная, с распущенными темными волосами, в белой ночной сорочке, она вошла в комнату практически бесшумно, и теперь, не решаясь тревожить Григория, изваянием застыла за его спиной, глядя на него и на Викки. Она сама не могла понять до конца, что заставило её глубокой ночью подняться из кровати и придти в комнату дочери, но это точно было не только и не столько беспокойство о состоянии последней, как бы женщина не убеждала себя в обратном. Присутствие Червинского в этой комнате точно волновало ее не меньше. Пожалуй, впервые в жизни она была совершенно растеряна, не зная, как реагировать на этого человека. Впрочем, когда она увидела его сидящим у изголовья кровати Викки, то сердцем поняла лишь одно — теперь для неё именно здесь был сосредоточен весь её мир, и большего ей уже не нужно… Когда Григорий поднял на неё взгляд, казалось, все слова между ними были лишними — они просто молча, не отрываясь, смотрели друг на друга, как будто не виделись целую вечность. Эти взгляды более чем красноречиво говорили обо всем пережитом за последние годы: бесконечном ожидании, тревогах и томлениях, наконец, о надежде, которая помогла им обоим дождаться этой встречи. И для Григория совершенно перестало иметь значение то, одна ли сейчас Лидия, или с Николаем, или с кем-то ещё — свою женщину он готов был забрать хоть у самого чёрта. В эту минуту она была рядом с ним и существовала только для него одного… И в тот момент, когда Григ почти поверил в то, что им ещё не поздно всё вернуть, что они могут, нет, просто должны снова быть вместе, с губ его сам собой сорвался неожиданный вопрос: — Ты веришь в судьбу, Лидия? Это были явно не те слова, которые женщина хотела сейчас услышать от него, и от её ответа Григория как будто окатило ледяной водой: — Если Вы сейчас говорите о той судьбе, которая была уготовлена мне только из-за того, что нас когда-то угораздило встретиться, то лучше бы ничего этого вообще не было в моей жизни. В который уже раз Червинскому приходилось наблюдать, как вместо настоящей Лидии с её искренними чувствами, только что безошибочно читавшимися в её красноречивом взгляде, перед ним была лишь холодная, равнодушная ко всему пани Шеффер. Даже голос ее был чужим — жестким и непреклонным. — Но… почему, Лидия? — непонимающе переспросил Григ. — Да, жизнь подкидывала нам множество проблем, но ведь были же и радости! Разве нам не было хорошо вместе, в конце концов, неужели нам не стоило встретиться уже ради самого появления на свет Виктории? Он поднялся с кресла и подошёл вплотную к Лидии, попытавшись положить ей руки на плечи, но она резко отстранилась от него. — Что Вы знаете о проблемах, Григорий Петрович? Что Вас вообще когда-нибудь волновало, кроме собственных удовольствий? Вам предрекали полный позор в местном обществе из-за внебрачного ребенка? Вам угрожали, Ваших близких пытались убить? А может, у Вас похищали самое дорогое, шантажировали? Вам лишь однажды пришлось посидеть у постели больного ребенка, а знаете ли Вы, как можно чувствовать себя, когда подолгу видишь её мучения и ничем не можешь помочь? Или, ещё того хуже, ночами ждёшь страшных вестей о её смерти? Когда остаешься один на один со своими проблемами, рассчитывая только на себя и порой — на чужих для себя людей, потому что близкий человек неизвестно где находится и не понятно, появится ли вообще когда-нибудь снова? А Вы опять возникли на горизонте, когда только-только все успокоилось и стало налаживаться, и объявляете себя судьбой — не много ли на себя берёте? — теперь глаза ее потемнели от гнева, она с трудом контролировала себя, чтобы не броситься на мужчину с кулаками. — Да, представьте себе, о позоре я знаю не понаслышке, хоть и признаю, что сам этому в немалой степени способствовал, — поняв, что иначе сквозь её эмоции не пробиться, в тон собеседнице ответил Григ. — Но, если Вы твердо убеждены в том, что человек в принципе не может совершить ошибку и по-настоящему раскаяться в ней, что он ни в каком виде не заслуживает прощения — тогда не смею больше досаждать Вам своим присутствием. Он развернулся и пошёл к дверям, на ходу забирая в охапку свою верхнюю одежду, впрочем, больше подходящую для тёплого климата Луизианы, чем для зимы в Верхней Нормандии. Уже у порога он обернулся и четко произнес: — Скажете Викки, что утром я все равно буду у неё. В отличие от Вас, ей я пока нужен.***
Он уже не видел застывшие в её глазах злые слёзы, не мог наблюдать, как, в бессилии ломая руки, ещё минуту назад казавшаяся такой строгой и непреклонной, а теперь разом поникшая, Лидия без сил опустилась в то самое кресло, где недавно сидел Григ, еле слышно шепча полные горечи и злости слова: — Катитесь отсюда к чёрту…6
Григорий остановился у входа в гостиницу, поплотнее запахивая на себе осенний сюртук… О том, куда ему теперь идти, он не имел ни малейшего представления, между тем, стоять на холодном ветру тоже было не слишком приятно, а имеющейся у него денежной наличности не хватило бы даже на самый скромный гостиничный номер. После недолгих размышлений он решил скоротать остаток ночи в маленьком портовом кабачке за стаканчиком какой-нибудь простой выпивки, хотя гораздо больше он сейчас желал бы напиться вдрызг и, ещё раз вернувшись к Шеффер, устроить там грандиозный скандал, даже если после этого все полетит в тар-тарары. Так или иначе, но скоре он уже потягивал за обшарпанным столиком самый дешёвый коньяк в сомнительном заведении, гудящем разными голосами отдыхающих здесь моряков и прочего портового люда. Сам уровень заведения и подававшихся здесь напитков был, что называется, ниже некуда, но по его сегодняшним средствам выбирать особо не приходилось. Крепкое спиртное обжигало горло, согревая изнутри тело, но, увы, его влияние на мозг было далеко не таким благотворным. Григ и сам не заметил, как вскоре возле него уже пристроилась парочка подозрительных типов, предложивших угостить его коньяком, потом вроде как угощал их уже сам. Слово за слово, вначале между ними завязалась непринужденная беседа «ни о чём», но вскоре Червинский уже «изливал душу» незнакомцам, путая русские и французские слова, жалуясь на дрянную жизнь и на то, что её таковой делает — на женский род в целом и одну его конкретную представительницу — в частности. — Она редкостная стерва… — пьяно бормотал он, свесив буйную голову на плечо своему новоявленному приятелю. — Истинная правда, mon amie /мой друг — фр., прим. авт./, — подтвердил сидевший рядом с Григорием потрепанного вида чернявый малый, и по- панибратски положил Червинскому на плечо руку. Второй, здоровенный детина без двух передних зубов, подсел к нему с другой стороны и, казалось, увлеченно слушал весь разговор. Но, несмотря на кажущуюся расслабленность их обоих, по периодически бросаемым ими друг на друга и на Григория внимательным взглядам было видно, что они находятся в постоянном напряжении и безотрывно следят за каждым движением своего расслабившегося нового знакомого. Впрочем, последнего сейчас точно нельзя было назвать внимательным. — Она меня выгнала, — продолжал он свою грустную исповедь нежданным слушателям. — Правильно, она — богатая купчиха, владелица имения в России и мануфактуры vodka russe /русской водки — пер. фр., прим. авт./, — он совершенно не обратил внимание на то, как оба его собеседника при этих словах, что называется, навострили уши. — Разве ей нужен такой нищий и бездомный, как я? Я все потерял, и её тоже потерял навсегда, — Григ размазывал по лицу пьяные слёзы. — Но ведь она же моя, она все равно моя, и дочь тоже моя! — неожиданно он что было сил стукнул кулаком по столу, не обращая никакого внимания на разлетевшиеся во все стороны стеклянные осколки от разбитого стакана. И уже гораздо тише добавил сокровенное. — Я люблю ее, по настоящему, жить без неё не смогу… Один из собутыльников, на самом деле пивший очень мало и лишь на публику притворявшийся изрядно захмелевшим, похлопал Червинского по плечу. — Послушай, будь настоящим мужчиной. Ты мне нравишься, приятель, и поэтому я дам тебе совет — ты должен пойти к ней, вот прямо сейчас, и показать ей, кто ты есть на самом деле. Скажи ей всё, и заставь ее почувствовать то, что ты — настоящий хозяин жизни, в конце концов, сделай с ней то, чего они все так хотят! — Думаешь? — остатки разума все же решили о себе напомнить, и в голосе Григория впервые зазвучало сомнение. — Кажется, она и так не слишком горит желанием меня видеть, а после такого… — Поверь, они все только и мечтают о хорошем l'amаnt /любовнике — фр., прим. авт./. Не сомнейся, главное — показать свою мужскую силу! — загоготал беззубый, — а чтобы тебе было легче действовать — мы тебя к ней проводим, mon amie, — он заговочески подмигнул сообщнику, тихонько показывая на свой пояс, откуда торчала рукоятка кинжала. — Да, давай-давай, отведи нас к этой богатой русской garce /стерве — фр., прим. авт./, посмотрим, как она будет визжать, когда её малость пощекочут по чувствительным местам, — недобро ухмыльнулся второй и, быстро взглянув на Грига, поспешно поправился. — Я имел в виду визжать в восторге от мужских качеств нашего друга. Поверь, это ее точно не разочарует! Когда над портом уже занимался рассвет, их шумная компания вывалилась из забегаловки, действительно со стороны производя впечатление подвыпивших приятелей, двое из которых вели под руки третьего — Григория Червинского. На самом деле он был среди них единственным по-настоящему пьяным, и остальные держали его под руки так крепко, что, даже если бы он и смог опомниться — вырваться от сообщников ему вряд ли удалось бы. При этом они направлялись прямиком к гостинице, где в номере уже должны были досматривать ночные сны ничего не подозревавшие Лидия и маленькая Викки.7
Лидия так и не смогла уснуть после ухода Грига. Из головы не шел их разговор, в который раз она снова и снова обдумывала сказанные ими друг другу в запале слова. Ведь, если бы она не вспылила — у них всё могло быть по-другому, на самом деле она совсем не так хотела с ним поговорить, когда увидела его сидевшим у постели их дочки. Но, оказалось достаточно малейшей искры, чтобы зажечь в ней тлеющее внутри глухое раздражение, и она буквально потеряла рассудок. А ведь она до сих пор чувствовала, как предательски вздрагивает все тело от одного только прикосновения его рук. Господи, ну почему у них всё настолько сложно? Где Григ может быть сейчас и в самом ли деле он появится здесь утром? Ее размышления были прерваны громким стуком в дверь. В такую рань это мог быть только он, её Григ! Не помня себя, Лидия, как была — в тонкой ночной сорочке, бросилась открывать. Эмоции заставили ее напрочь позабыть об осторожности, и совершенно напрасно! Первым в открытую дверь прямо на неё в самом деле просто вывалился Григ, но в каком он был виде! И без того видавший виды сюртук был весь испачкан в грязи, а от исходивших от него алкогольных паров ее сразу замутило. — Дорогая, я… — пьяно икнул Григорий и, не удержавшись на ногах, тут же пластом растянулся на полу, едва не свалив с ног и Лидию. В ту же самую секунду её схватили под руки вошедшие вместе с ним двое — шустрый чернявый малый с хищным взглядом темных глаз и громила с явно выбитыми в драке зубами, внушавший ужас одним своим видом. — Но-но, не надо падать, мадам, — осклабился первый. — Сейчас Вы просто передадите нам все деньги и драгоценности, и мы оставим Вас с Вашим приятелем выяснять отношения. — И обращаясь уже к своему сообщнику, скомандовал: — Обшарь здесь все, по быстрому! Тот со всех ног кинулся в комнату выполнять порученное. — Нет! — бросилась было следом за ним Лидия. — Там же Викки! Но грубые руки развернули ее в обратную сторону. — Не спеши, а то, чего доброго, успеешь! — неожиданно грабитель оказался совсем близко к ней, лицом к лицу. — А ты та ещё краля, этот идиот не соврал, — он презрительно сплюнул прямо на лежавшего на полу в отключке Григория. — Он хлюпик, и точно не смог бы тебя ублажить как следует… — не закончив фразы, он прижал ее к стенке и грубо облапил, обдавая её запахом перегара и немытого тела. — Нееет! — Лидия хрипела, голос отказывался слушаться ее. Из спальни тем временем послышался пронзительный визг Викки, и громила высунулся из дверного приема, держа одной рукой перед собой насмерть перепуганную разбуженную девочку, а во второй сжимая угрожающего вида кинжал. — Что с малявкой делать? — его голос был под стать внешнему виду. — Нет, пустите ее! — к Лидии вернулся голос. — Я отдам все деньги, они в шкафу, только не трогайте девочку, прошу! — Вот это другое дело, garce. Уверен, что вдобавок ты не откажешься немного с нами развлечься, — волосатые руки рванули на ней сорочку, оголяя плечи и грудь, шершавые пальцы шарили по нежной коже, с неожиданной силой сдавливая темные соски. — Нет, не надо!.. — Лидия закричала снова, на этот раз — от дикой боли. — Не спеши так, garce. Или ты хочешь, чтобы вместо тебя оказалась девчонка? Эй, приятель, тащи-ка мелюзгу сюда! Сообщник действительно снова появился из спальни, к счастью, без Викки, на этот раз в руках его была шкатулка, в которой Лидия хранила существенную часть денег и все драгоценности. — Здесь барахла на очень кругленькую сумму, — довольно потер руки вошедший, и, увидев, чем занят его сообщник, гадко ухмыльнулся беззубым ртом. — О, кажется, сейчас здесь будет ещё интереснее… — Помоги мне, эта дрянь, кажется, вздумала сопротивляться, — с этими словами сильные руки с размаху швырнули ее прямо на потёртый гостиничный ковер здесь же, в коридоре, и тот, что был поменьше ростом, стал наваливаться на нее сверху. — Придержи-ка ей ноги, чтобы не брыкалась, — скомандовал меньший. Громила, явно бывший в этой паре подчинённым, вынужден был послушаться, оставив при этом не только её шкатулку, но и тот самый кинжал, которым он недавно угрожал Викки. Обе вещи он положил тут же, на пол коридора, видимо, не воспринимая всерьёз возможность какого-либо сопротивления — предприняв определенные усилия, вполне можно было дотянуться до кинжала. Женщина извивалась всем телом, полностью сосредоточившись только на том, чтобы незаметно достать до заветного оружия, и ради этого ослабив сопротивление, что позволило громиле, будто тисками, схватить ее за ноги, раздвигая их в стороны. Второй подельник в это время вновь навалился на неё сверху, придавив к полу так, что даже дышать стало трудно. Кажется, ей повезло — за непрерывной возней никто из преступников не обратил внимания на то, что до ножа ей осталось совсем чуть-чуть. Ещё немного потянуться… И вот в руке почувствовалась холодная сталь. В тот самый момент, когда главарю почти удалось проникнуть в неё — Лидия занесла руку с кинжалом сзади, над его спиной. Никогда прежде никого собственноручно не убивавшая, женщина не смогла глубоко вонзить нож в живое тело — острое лезвие только вскользь прошлось по плечам и спине насильника. Тот предсказуемо заорал, показалась кровь, но, похоже, столько нибудь серьезных повреждений преступнику удалось избежать. От криков и возни рядом с собой неожиданно зашевелился, приходя в себя, Григорий. Увиденное, мягко говоря, повергло его в шок, мгновенно выветривая хмель из головы — в комнате громко кричала запертая там Викки, один из его так называемых приятелей, пришедших вместе с ним из забегаловки, катался по полу коридора, истекая кровью и воя от боли, второй, беззубый, наотмашь бил по лицу лежавшую на полу в сильно разорванной рубашке Лидию. Его самого, похоже, уже никто не принимал в расчет, и этим стоило воспользоваться. Он оглянулся вокруг, ища что-нибудь поувесистее, и натолкнулся взглядом на тяжёлый стул с толстыми ножками… — Нет, мы так не договаривались, — неожиданно услышала Лидия такой знакомый голос. Червинский, кое-как приподнявшись, с размаху опустил прямо на голову избивавшего её громилы стул. Тот охнул и мешком грохнулся об пол, но в это самое время на Грига накинулся второй бандит. Лидии показалось, что выпавший из ее ослабевших рук кинжал теперь был в его правой руке. — Нееет! — она понимала, что ещё минута — и им с Григорием уже ничего не поможет, поэтому сама бросилась к дерущимся мужчинам, но тут же отлетела к стенке от сильного удара, приложившись к ней головой и чувствуя, как уплывает сознание.***
Григорий, увидев, как его противник ударом отшвырнул от себя бросившуюся было к ним Лидию, пришёл в полную ярость. Хотя подобные эмоции наверное, должны были направляться им в первую очередь на себя самого — ведь это он доверился и недальновидно притащил в дом случайных людей, оказавшихся бандитами… Теперь у него точно не осталось ни одного шанса наладить нормальные отношения с Лидией, она никогда не простит ему этого. Но раздумывать о подобных вещах было некогда — противник вплотную подступил к нему с кинжалом в руке. В другое время не отличавшийся особой смелостью Червинский спасовал бы — ведь сам он оставался безоружным, но обуревавшая его злость прибавила сил, и каким-то чудом ему удалось выбить из руки соперника опасный предмет, и тут же он неловко споткнулся от подставленной подножки и повалился на пол, увлекая противника за собой. Они покатились по ковру, постоянно меняясь местами — то один, то второй то и дело оказывался сверху. Соперник был меньше ростом и худощавее Григория, но при этом обладал невероятной ловкостью и буквально выворачивался скользким угрём, не давая использовать против него имеющееся преимущество в силе, к тому же ему удалось нанести чувствительный удар по когда-то раненой и прооперированной ноге Грига, и старая травма теперь причиняла невыносимую боль. Но сдаваться тот не собирался. Вот, перекатываясь клубком по полу, дерущиеся достигли края коридора, и в это время руки бандита плотно сомкнулись на шее Грига, пытаясь задушить его. Тот захрипел, отчаянно пытаясь ослабить хватку, но чувствуя, что надолго его сопротивления не хватит — недостаток воздуха сказывался с каждой секундой все сильнее. Собрав все силы, Червинский отчаянным рывком смог все же отшвырнуть от себя противника… Будто бы со стороны, он услышал глухой удар и вдруг руки, сжимавшие его горло, разжались, и, хотя в глазах уже плыли розовые круги, он смог увидеть, что бандит, падая, ударяется виском о валявшийся здесь же на полу непонятный предмет, который Григ сразу даже не заметил. Только теперь он разглядел, что это оказалась тяжёлая резная шкатулка, которая, похоже, чуть было не стала добычей грабителей. Эту дорогую вещицу он, кажется, когда-то раньше видел у Лидии — та хранила в ней свои украшения. Искусно вырезанная из зеленого камня, вроде малахита, она сама по себе представляла произведение искусства — и, похоже, ее твердость и острые резные грани сыграли здесь немалую роль — удар, полученный с размаху упавшим на неё бандитом, оказался роковым — головы тот поднять после этого не смог. Не веря своему счастью, Червинский вскочил на ноги и сильно прихрамывая, выскочил из номера — неизвестно, сколько может продлиться безсознательное состояние обоих преступников, но здесь явно требовалось срочное вмешательство полиции. Благо, полицейский участок находился неподалеку, и после сообщения о случившемся служащему гостиницы долго блюстителей закона дожидаться не пришлось.8
Придя в себя, Лидия сперва не могла ничего понять — любая попытка пошевелиться отзывалась болью во всем теле. Она полусидела на полу в коридоре, прислонившись спиной к холодной стене, а сбоку к ней жалась перепуганная Викки с опухшими от слёз глазами. В номере царил настоящий бедлам: сразу бросились в глаза полицейские в синих мундирах, и их капитан, беседовавший с Червинским. Вот он передал последнему плотно набитый чем-то мешочек, и тут же двое подчинённых капитана вывели из комнаты и увели прочь из номера жуткого беззубого громилу со связанными руками, а следом унесли на руках второго сообщника — тот, похоже, был без сознания. Сам факт того, что этих отвратительных людей больше не было в их номере, вызвал у Лидии вздох облегчения. Постепенно всплыли в голове ужасные события сегодняшнего утра. Одно только воспоминание о том, что те пытались с ней сделать, заставило её внутренне содрогнуться. — Лидди, родная моя, не смотри туда, прошу, — увидев, что она пришла в себя, склонился над ней Григорий. Его вид был ещё более ужасным, чем когда он ввалился в номер утром — теперь на лице и шее добавились свежие ссадины и царапины, но почему то сейчас того омерзения в ней не вызывал. Ее мучило противоречивое чувство — с одной стороны, ему удалось спасти её от насилия и в одиночку справиться с вооруженным преступником, но не стоило забывать и то, что именно он привел к ней этих людей, из-за которых они с Викки могли потерять не только деньги и честное имя, но и лишиться жизни. Даже непонятно, чего в этот момент ей хотелось больше: то ли покрепче его обнять, то ли растоптать и уничтожить. Впрочем, в этом был весь Червинский… Лидия ещё раз огляделась и только сейчас обратила внимание, что она сидит у всех на виду в разорванной, залитой своей и чужой кровью ночной рубашке. Мало того, судя по отражению в большом зеркале напротив, ее лицо по числу ссадин мало чем сейчас отличалось от Григория — досталось ей точно не меньше. Картину довершали сильно растрёпанные черные волосы, торчавшие во все стороны. В таком виде не то, что говорить с близкими, или, тем более, чужими людьми, а разве что на шабаш ведьм отправляться… И она, глядя сквозь Григория, как будто вместо него было пустое место, без раздумий протянула руку притихшей Викки: — Успокойся, моя девочка, и пойдем в ванную — нам обеим надо привести себя в порядок…***
Разговор с полицией вымотал её без остатка — говорить о чудом не произошедшем с ней насилии с незнакомыми людьми, к тому же мужчинами, пусть и в полицейских мундирах, было крайне неприятно. Но ещё больше раздражало постоянное присутствие Грига, его виноватый взгляд и желание во всём ей угодить. Физическая боль и следы от ударов, которые не удалось скрыть даже с помощью искусно нанесенной косметики, напоминали о произошедшем как нельзя лучше, но они раньше или позже пройдут, а вот боль в душе при виде человека, которому она больше всего хотела доверять, мысли о котором не отпускали ее годами и порой давали смысл жизни, похоже, останется с ней в любом случае. Боль от разочарования в реальном Григории, от того, насколько он оказался далёким от того идеального образа в ее мечтах, не покидавшего её памяти все это время… Ее не смягчили ни проявляемая им забота, ни риск, на который шел Червинский, когда ему в одиночку удалось справиться с преступниками после того, как у нее в голове все помутилось от удара. Лидия с трудом сдерживала себя в присутствии посторонних, всеми силами стараясь делать вид, что не замечает Григория, не отвечая на его вопросы и не задавая ему своих. Она сосредоточила всё своё внимание и заботу на дочери, которая от полученного шока была сама на своя и вся дрожала от одного только упоминания о произошедшем. Впрочем, если вообще в этой ситуации уместно было говорить о везении, то девочке действительно повезло — один из грабителей просто швырнул Викки на кровать и запер одну в спальне, так, что она не могла видеть всё, что происходило в коридоре, и это помогло ей избежать серьезного потрясения. Если свои эмоции Лидия ещё могла как-то перебороть, то дикий страх, до сих пор плескавшийся в огромных голубых глазах малышки, действовал на неё сильнее собственных переживаний.***
Хотя бы одна хорошая новость ждала их у доктора, к которому они заехали втроём, чтобы проверить состояние ноги Виктории. Врач, внимательно осмотрев свою маленькую пациентку, заменил повязку на ноге на гораздо менее тугую, и порадовал всех новостью, что девочка уже может понемногу наступать на больную ногу, а совсем скоро необходимость в повязке и вовсе отпадёт. Теперь Викки уже не «ехала» на руках Червинского, а потихоньку шла сама, правда, довольно сильно хромая на больную ногу, но, по словам доктора, её хромота должна была скоро пройти без следа. Измученная стрессом за этот насыщенный событиями день, девочка уснула сразу же по возвращении в гостиничный номер, как только её голова, что называется, коснулась подушки — взрослые ещё даже не успели выйти из ее комнаты. — Ты так и будешь делать вид, что меня здесь нет? — в сердцах бросил Григорий, отчаявшись наладить хоть какой-то диалог с Лидией. С самого утра она ни разу не обратилась к нему напрямую, только через полицейских, доктора или используя посредничество Викки, а когда он сам обращался к ней, упорно делала вид, что совершенно его не слышит. Но теперь такой возможности больше не осталось — волей-неволей нужно было обращаться друг к другу самим. — Кстати, это твоё — некогда было раньше отдать, — Григ вытащил из-за пазухи мешочек, полученный им от полицейского и протянул ей, но, видя, что Лидия не предпринимает никаких попыток его забрать, со злостью кинул его на стол. — Что это? — после некоторой паузы все же спросила женщина, впрочем, особой заинтересованности в её голосе не было. — Твои деньги. Как я полагаю, те, что преступники пытались у тебя забрать. — Мои деньги? — похоже, слова Грига все же сумели её заинтриговать. Лидия развязала мешок — он и в самом деле был доверху наполнен монетами разного достоинства. — Но… это не моё, у меня не было столько французских монет, — в недоумении пожала она плечами. — Эти негодяи в самом деле пытались забрать у меня шкатулку с деньгами и драгоценностями, но в ней были в основном наши, русские деньги. Французскую наличность я там никогда не держала… Так что это точно не мое, — с этими словами она снова затянула завязки мешочка и отодвинула его от себя подальше. — Похоже, это принадлежит тем двоим мерзавцам, полицейские немного переусердствовали и передали нам их собственные деньги, — невесело усмехнулся Григорий. — Вот так сюрприз, никогда бы не подумал, что подобным образом смогу решить вопрос с моим отъездом. Тем более, Викки уже может ходить, и теперь я здесь не нужен. Григорий умолк на полуслове, пытаясь поймать взгляд Лидии, но та лишь низко опустила голову. Но, по крайней мере, ему удалось добиться того, что теперь она слушала его, не пытаясь снова игнорировать. Как бы там ни было, но он решил воспользоваться возможностью и высказать всё, что столько времени сдерживал в себе, даже если этот их разговор станет последним. Он подошёл к ней близко, так близко, насколько это вообще было возможным, и слегка коснувшись пальцами ее лица, приподнял ей голову, заглядывая прямо в глаза. — Я прекрасно понимаю, что после сегодняшнего дня шансов получить прощение у меня нет никаких, — его голос звучал как никогда проникновенно и грустно. — Наверное, ты права в том, что была бы гораздо счастливее, если бы мы никогда не встретились. И сейчас я постоянно становлюсь препятствием на пути к твоему счастью. У меня было столько возможностей больше никогда не вернуться в твою жизнь… Там, в Луизиане, меня могли убить солдаты федерации или беглые рабы, или задушить в дружеских объятиях жёлтый Джек. Я мог не доплыть до Европы или просто замёрзнуть здесь в подворотне без гроша в кармане. Мог настоять на том, чтобы вы уплыли вместе с Ольгой Платоновной, или банально быть зарезанным одним из недавних «друзей». Но, видимо, Господь зачем-то берег меня до поры до времени, видя в моем дальнейшем существовании какую-то цель… Наверное, я в самом деле был нужен, и в какой то момент мелькнула шальная мысль — а вдруг меня и правда ждут, вдруг я смогу сделать счастливыми тех, кого люблю, и в этом заключается смысл моего бренного существования? Теперь я вижу и понимаю, что, наоборот, все время только осложняю жизнь тем, кто мне дороже всего на свете, что без меня у вас все может сложиться иначе. Поэтому, я не прошу меня простить, я лишь говорю тебе и Викки, пока не успел натворить ещё больше бед — прощайте. Только пообещай мне, что будешь счастлива — с тем человеком, который сможет дать тебе это настоящее чувство, хорошо? Григорий нежно коснулся губами ссадины на щеке Лидии и, заставив себя резко отстраниться от неё, направился к выходу. Глядя на поникшую, ссутулившуюся фигуру мужчины, сложно было узнать в нем гордого, жизнелюбивого Григория Червинского — он как будто бы разом постарел на много лет, раздавленный неподъемным грузом собственной вины и отчаяния, и сам отрезавший себе все пути к отступлению.9
Мысли Лидии лихорадочно метались, она, не отрываясь, смотрела в спину уходившего от неё Григория, и чувствовала, что не может переступить через себя и отвести взгляд. Словно насмехаясь, память услужливо подсказывала ей, что очень похожий эпизод уже имел место в её и его жизни. Вот также четыре года назад она смотрела из окна своей спальни в имении в Шеферовке вслед уезжавшему оттуда верхом на белом коне Григорию. Тогда она сама его прогнала от себя, отказавшись продолжать казавшиеся ей бессмысленными тайные отношения с ним, которые могли причинить много боли как ей самой, так и её близким, в первую очередь, конечно же, Николя. Правильно ли она тогда поступила, по доброй воле отказавшись от Григория, каждая встреча с которым полностью переворачивала все её сознание, кружа голову и заставляя напрочь позабыть о приличиях, о долге, вообще обо всём, что так или иначе не было связано с ним самим. Тогда она, как ей казалось, сделала единственно верный выбор в пользу стабильности и собственного спокойствия. В какой момент запретная и потому особенно притягательная страсть к этому мужчине превратилась в нечто большее для неё? Григорий на долгие четыре года исчез из её жизни, но никуда не делся из её души, то и дело возвращаясь к ней, как в сладких снах, так и в горячечном бреду в наихудшие минуты, так или иначе, не оставляя ее в покое и постоянно напоминая о том, что она пожертвовала своим настоящим чувством… Но эта жертва оказалась напрасной — её семейная жизнь так и не заладилась, все шло наперекосяк… до тех пор, пока не произошла та самая встреча в порту, радикально все изменившая для них обоих… И вот он уходил сам, только теперь откуда-то в ней поселилась уверенность, что она больше никогда не увидит своего Грига. Какое страшно слово — НИКОГДА… Сейчас перед ней был уже совсем другой мужчина, многое понявший и осознавший в своей жизни, но все с тем же, таким знакомым сумасшедшим темпераментом Григория Червинского, время от времени проявлявшимся в этом новом для неё человеке и демонстрируя его с самой неожиданной стороны. И его сегодняшнее решение уйти точно было осознанным, хоть и причинявшем ему немало страданий, принятым вопреки его гордой, донельзя упрямой натуре. Не эмоциональный срыв неуравновешенного молодого человека, а решение по-настоящему зрелого мужчины, посчитавшего за лучшее, вопреки своему чувству, таким образом уберечь своих любимых людей от тех несчастий, которые, как ему казалось, он несёт одним своим присутствием в их судьбе. Ещё минута — и он уйдет навсегда, и только она одна, Лидия Шеффер, пока может что-то изменить…***
Григорий был уже у самой двери, когда услышал за своей спиной глуховатый голос Лидии: — Не получится… Сердце Червинского пропустило удар. Ещё не до конца понимая, что могут означать эти два коротких оброненных слова, а может быть, просто отказываясь в них верить, он немного замедлил шаг, не сразу решаясь спросить: — Почему ты так думаешь? Он скорее угадал лёгкие шаги Лидии, неслышно подошедшей к нему сзади. Нежный аромат духов, шелест шелкового платья… И проникающий в самую душу голос, произносивший те самые главные в его жизни слова, которые он уже в принципе не надеялся никогда услышать из уст любимой женщины: — Наверное, потому, что счастье для меня возможно только с одним человеком. И этот человек — ТЫ. Все ещё не веря в услышанное, он обернулся к ней, чувствуя дрожь во всем теле. Кажется, он даже дышать перестал, боясь нечаянно спугнуть это неожиданное выражение эмоций. Нежная рука Лидии опустилась на его плечо, и, накрывая ее своей ладонью, Червинский жарко зашептал слова, рвавшиеся у него из самого сердца: — Ты хочешь сказать, что ещё можешь мне поверить, Лидия? Казалось, от всегда скрывавшей свои эмоции под маской холода и сдержанности женщины меньше всего можно было ожидать того, что произошло дальше. Она вдруг совершенно по детски прижалась к заросшему щетиной лицу Григория, почему-то ставшему от этого мокрым. Грозная пани Шеффер плакала?.. И эти годами скрываемые и наконец прорвавшиеся наружу слёзы как нельзя лучше свидетельствовали о её настоящих чувствах к Червинскому, о готовности очень многое ему простить, о тоске, сидевшей глубоко в сердце, о безграничной усталости от необходимости постоянно быть сильной и о том, сколько времени было потеряно ими впустую, вдалеке друг от друга. Они бежали по её лицу, оставляя мокрые дорожки и унося за собой годы душевных мук и терзаний. Григорий обнимал свою любимую, ласково гладя по голове, и в его обращаемой к ней бессвязной речи угадывались только отдельные слова: — Никогда… Слышишь, больше никогда вас не подведу, тебя и Викки. По крайней мере, пока я жив. Теперь всё будет по другому, обещаю… Он говорил что-то ещё о духах, безошибочно указавших ему путь к той, без которой нет смысла жить, что подарила ему самое дорогое и навсегда предназначалась только для него. Лидии не нужно было вслушиваться в эти слова — она чувствовала их смысл сердцем, замиравшем от такого долгожданного ощущения счастья. Того самого, которого они оба заслужили и наконец дождались.***
Спустя всего несколько дней они все вместе поднимались на палубу корабля, державшего курс в Россию. По набережной вовсю гулял морозный колючий ветер, напоминая о том, что в разгаре уже второй месяц зимы, хотя снег в этих местах был большой редкостью. Сегодня они прощались с Гавром, доставившим им немало не слишком приятных минут и уж точно оставившем о себе неизгладимые впечатления, и с Францией в целом — тот самый пароход, на котором две недели назад уплыла в Петербург Ольга Платоновна с детьми, увозил теперь их в Кёнигсберг, а уже оттуда их путь лежал по суше в родной Нежинский уезд. Виктория, не в последнюю очередь благодаря заботе обоих родителей, уже смогла придти в себя после перенесенного потрясения и теперь от души радовалась предстоящему путешествию — ведь впереди их ждало столько всего интересного! Малышка уже шустро бегала, почти позабыв об ушибленной коленке — вчера доктор окончательно снял ей повязку, сказав, что она больше не понадобится. Григорий смотрел на дочь с улыбкой, порой узнавая в её шалостях себя в детстве. Теперь он готов был стать главным сообщником маленькой проказницы и восполнить всё, чего не смог дать ей в последние годы. И пусть пока что Викки не называла его отцом — для неё им оставался трагически погибший Николай Александрович Дорошенко, но все это — вопрос времени… Конечно, больше всего сейчас Григорию хотелось бы официально оформить их отношения с Лидией и выправить документы дочери на фамилию Червинская, с тем, чтобы они, наконец, стали настоящей семьёй. Но пока что он не спешил говорить о своих планах — не верилось, что Лидия легко согласится на этот брак, но уже то, что она сейчас была с ним рядом — значило гораздо больше, чем все церковные и светские брачные церемонии, вместе взятые. Ещё одним существенным для Червинского обстоятельством было поскорее встать на ноги финансово, помогая Лидии в делах имения и мануфактуры, или вообще поступив на государственную службу… Григорий в любом случае не собирался сидеть у кого-то на шее — это претило его гордой натуре. Больше всего сейчас ему хотелось стать достойным её, соратником в делах, настоящей опорой и поддержкой во всем. По прибытию в родные места им обоим предстояло решить огромное количество вопросов, и что их там будет ожидать — оставалось пока загадкой. Зная отнюдь не простые характеры каждого из них, было очевидно, что им ещё предстоит пройти нелегкий путь к пониманию друг друга, состоящий из множества взаимных уступок и компромиссов. Но почему-то оба были уверены, что вместе они теперь смогут преодолеть любые сложности. Может быть, эта самая убежденность была вызвана лёгкой улыбкой Лидии, когда она ловила на себе восхищённые взгляды Грига? Или той не по-зимнему жаркой ночью перед отъездом все в той же гостинице, которую слишком быстро сменило неприлично рано наступившее утро, застав их дарившими друг другу годами скопившуюся страсть? А может, счастливым смехом идущей сейчас с ними за руку и пританцовывающей от переполнявших её чувств маленькой Виктории? Или просто всепоглощающим ощущением счастья, состоящего в том, чтобы любить и быть любимым? Ни Лидия, ни Григорий, ни тем более Викки не задавались подобными вопросами. Они просто стояли втроём под освежающим морским бризом на палубе смело разрезающего носом водную гладь парохода, державшего путь к родным берегам, подставляли смеющиеся лица солёным морским брызгам и наслаждались началом пути в новую для них жизнь. Какой будет эта жизнь? Это было известно разве что судьбе да ещё, может, индейским духам, но не в их правилах было делиться подобной информацией…