1
Николай Александрович нервничал все больше и больше. В полиции на все его расспросы отвечали одно — работа ведётся, успокойтесь, и прочее… Но как можно было оставаться спокойным, не зная, что происходит с его детьми, то, живы ли они? А эти олухи не нашли даже человека, передавшего вчерашнее письмо! Накануне оба Дорошенко добрую половину дня провели в полицейском участке, привезенный ими туда мальчишка, как сумел, описал гонца, но в результате под его описание подходила добрая половина мужского населения Нежинского уезда. Средних лет, крепкого телосложения, высокий, русые волосы и борода… С такими «уликами» хватай любого — не ошибёшься… Николай разочарованно вздохнул, отпуская незадачливого «почтальона», попавшегося под горячую руку их управляющего. Ещё его немного начинал беспокоить неожиданный отъезд Лидии — она уезжала из его дома не в лучшем эмоциональном состоянии, и их разговор перед ее отъездом сложно было позабыть… Вряд ли она поехала в Шеферовку сидеть сложа руки, тем более в письме что-то упоминалось о жестоком обращении Шеффер с крестьянами и о мести. Но, если это так, то след, ведущий к пану Савицкому — ложный, сколь бы ни был неприятен ему этот тип, зато Лидии вполне себе может грозить опасность, как только она возьмётся проводить собственное расследование… Первой мыслью Николая было бросить все и спешить в Шеферовку — что-то там было неладно, он чувствовал это сердцем. Но, поразмыслив, решил все же вначале узнать новости в полиции — жандармы уже вторую ночь подряд выезжали на поиски детей, возможно, поиски, производившиеся этой ночью, дали какой-то результат? Николай уже оделся и собирался выходить из дому, но у самых дверей столкнулся с Марианной, в противовес его тяжёлым думам, в своем ярко-жёлтом платье выглядевшей свежей и жизнерадостной, как наступившее летнее утро. — Николай Александрович, с добрым утром, как же я рада Вас видеть! — защебетала она, и ее нежные руки будто сами по себе легли на его плечи. — Марианна, ты сошла с ума! — Дорошенко невольно отстранился, ощутив небольшую досаду к столь открытому проявлению чувств. — Нас могут здесь увидеть! — Ну и пускай! — ее голос был как никогда беспечен. — Мне совершенно не стыдно сказать перед всеми, что я люблю Вас… — ее руки смело заскользили по лацканам его сюртука. — Нет, Марианна, так не пойдет, нам давно нужно было поговорить, — Николай решительно убрал с плеч ее руки, отступив на несколько шагов назад. — Ты чудесная и милая девушка, настоящая красавица, и вся твоя жизнь впереди, тебя ещё будут любить, как ты того заслуживаешь. Я знаю, что очень виновен перед тобой, мой поступок низок и не имеет оправдания, но я готов ответить за него. Я постараюсь выкупить для тебя и твоей семьи ваше бывшее имение и сделаю все, чтобы помочь тебе устроить твою судьбу. Николай умолк под взглядом Марианны — куда только подевалась в ней яркая беспечность летнего утра? Теперь в ее огромных серых глазах застыли слезы, лицо исказила гримаса боли. — Что ещё я могу для тебя сделать, милая Марианна? Я понимаю, что прощения я не заслужу никогда. — Жениться на мне, — просто ответила девушка. Николай покачал головой. — Пойми, у меня есть семья, Лидия и Викки — весь смысл моей жизни. К тому же, совсем скоро я снова стану отцом, мы с Лидией ждём малыша… Марианна закрыла лицо руками. — Нееет… Значит, все-таки правду говорят в этом доме! — она как будто обращалась к себе самой. — Так не будет, Вы не можете принадлежать никому, только мне!!! Не помня себя, она бросилась прочь из дома, не разбирая дороги. Николай кинулся было вдогонку, но беглянка оказалась шустрее и быстро скрылась за воротами. Николай махнул рукой и направился на конюшню — сказать, чтобы запрягали для него повозку.***
Марианну душили злые слезы, выскочив за ворота, она быстро припустилась по Нежинской улице, не осознавая, что идёт прямо по проезжей части и не вникая, куда и зачем она направляется — ее просто гнала все дальше и дальше вперед плохо контролируемая злость… — Нет, он не будет с Шефферчихой, ни с кем другим не будет, он только мой! — хотелось ей кричать так громко, чтобы весь мир узнал об этом. — Я на все способна, чтобы своего добиться! — Панночка, не подскажете, где тут дом Дорошенко? — услышала она над самым ухом голос. Подняв голову, увидела, что прямо возле нее остановился всадник в простой крестьянской свитке на взмыленной лошади. Видно было, что он довольно долго гнал откуда-то бедное животное в большой спешке. — Да вот же он, Вы уже доехали, — Марианна было обернулась, указывая рукой на возвышавшийся за ее спиной особняк Дорошенко, от которого она так и не успела толком отойти, но тут же решилась спросить: — А Вы откуда так спешили и к кому из Дорошенко? Я сама из этого дома… — Из Шеферовки, управляющий Захар Кузьмич меня послал с письмом к пану Николаю Александровичу. Наша пани, Лидия Ивановна, совсем плоха, до вечера может и не дожить… У Марианны от услышанного округлились глаза, слезы в них мгновенно высохли. Неужели так бывает и Господь услышал ее молитвы? — Так уехал Николай Александрович, в полицию, и боюсь, надолго. Представьте себе — у него детей похитили, он там теперь и весь день может провести, — она с удовлетворением наблюдала, как вытянулось простодушное лицо крестьянина. — Что же мне делать? Захар Кузьмич с меня шкуру спустит, он на расправу сильно скорый, коли не доложу, что письмо передал, важное оно очень, говорит… — А знаете что, давайте я сама отдам письмо Николаю Александровичу, враз, как только увижу его?.. Видя на лице почтальона сомнения, девушка протянула руку. — Не бойтесь, я гувернантка у детей Дорошенко и прямо сейчас к отправляюсь к старшему сыну Николая Александровича -Владимиру. — Что ж, Вы мне очень этим поможете, — крестьянин протянул ей запечатанный конверт и облегчённо вздохнул. — Теперь дам лошади немного передохнуть, да обратно в Шеферовку отправлюсь… Марианна проводила взглядом нежданного вестника. Сердце ее восторженно трепетало. Увы, едва глянув на конверт, ей пришлось подавить вздох разочарования: он был запечатан шефферовским сургучом, и прочитать написанное, не сломав печати, не было ни малейшей возможности. — Ну что ж, Николай Александрович, конечно, получит это письмо, но, даст Бог, будет уже поздно, и никакая Шеферчиха к тому времени не сможет помешать нам быть с ним вместе, ибо будет там, откуда не возвращаются. А он поймет, что любит только меня, — и, тщательно спрятав важную бумагу в корсаж платья, Марианна неслышной тенью проскользнула обратно в дом Дорошенко, стремясь не попасться на глаза как раз выезжающему в повозке за ворота Николаю.***
Викки проснулась от шороха над самым ухом и громко взвизгнула — прямо возле ее лица на соломе сидела большая жирная крыса, с любопытством разглядывавшая девочку черными бусинками глаз. Пронзительный крик ребенка не слишком испугал грызуна — животное лишь отбежало от кучи соломы всего на несколько шагов и остановилось у стены, настороженно принюхиваясь. — Пошла, пошла вон! — Викки вся дрожала — ей никогда не доводилось видеть этих существ так близко, и ком отвращения подступил к ее горлу. — Тише, успокойся, Викки, — маленький Николя с трудом заставил себя подняться — после первой бессонной ночи в сыром подвале усталость взяла своё, и теперь даже куча соломы казалась ему немногим хуже мягкой постели дома. — Некоторые люди намного опаснее крыс. Не показывай, что боишься ее. Знаешь, мы с Володей в имении даже приручали таких зверей, подкармливая их с кухни. На самом деле, они очень умные и потешные, смотри, какие у нее лапки с пальчиками, как у человека. Маленькая Шеффер умолкла, теперь с любопытством поглядывая на зверушку. — Хвост только голый и противный, — страха в голосе ее поубавилось. — Даже жаль, что мы съели весь хлеб на ужин, — улыбнулся мальчик, — честно, я бы с ней поделился. — Не похоже, чтобы она была голодной — вон шерсть так и лоснится, — не согласилась с ним Викки. — Хотя, может быть, в благодарность она бы показала нам выход отсюда. — Такое бывает только в сказках, — вздохнул с сожалением Николя. Их жизнь здесь в последние два дня точно нельзя было назвать сказочной, ну, или если только вести речь о страшной сказке. Дважды в день охранявшие детей неизвестные люди в крестьянских одеждах и надвинутых по самые глаза шапках приносили им еду — по куску грубого крестьянского хлеба и кружке воды. Жажда и голод заставили маленьких дворян на время позабыть о привычных разносолах, и немудреная пища съедалась ими подчистую… Один раз, когда Викки сильно расплакалась, их на несколько минут вывели на воздух… Тут их ожидало разочарование — кругом, куда ни глянь, был только непроходимый сильно заболоченный лес. Как оказалось, их держали в погребе покосившейся бревенчатой сторожки, бывшей, похоже, единственным человеческим пристанищем в округе. Увы, надежда Николя узнать это место не увенчалась успехом. С другой стороны, выпустив его и Викторию ненадолго, ежесекундно за ними не следили, давая им возможность справить свои дела и довольно справедливо полагая, что малолетние панские дети не смогут сколько-нибудь далеко уйти в глухом лесу. Впрочем, этот шанс вполне можно было использовать… — А знаешь, Викки, мне кажется, эта крыса нам все же поможет. Скажи мне, ты не боишься ходить по лесу? — Боюсь…но здесь оставаться боюсь ещё больше, — серьезно ответила девочка, глядя на него огромными голубыми глазами. — У меня есть одна идея, думаю, стоит ее использовать, но не раньше, чем наступит утро — ночью мы запросто утонем в болоте… — он наклонился к самому уху подружки и тихонько ей что-то зашептал. По мере того, как Виктория слушала своего друга, на лице ее все чётче обозначалась озорная улыбка…***
Когда именно наступит утро — сидящим в потёмках детям определить было достаточно затруднительно. Но, как только прямо над их головами послышались шаги и невнятный бубнеж голосов, означавший, по видимому, что их охранники сейчас сменяются и новая смена собирается приступать к своим обязанностям, Николя подал Виктории условный знак. Девочка схватилась руками за лицо и дико закричала. Ее голос звучал так пронзительно, что у самого Николя едва не лопнули барабанные перепонки в ушах. Наверху их, похоже, тоже услышали — шаги стали отчётливее, сторожа явно приблизились, затем распахнулась дверь перед решеткой, пропустив в подвал немного света, показавшегося сидевшим там юным узникам неимоверно ярким, так, что обоим пришлось зажмуриться. — Что там у вас стряслось? — в образовавшуюся щель просунулась недовольная физиономия в традиционной шапке на самые глаза, и в подвал вошли двое охранявших детей крепко сложенных мужиков, явно из крестьян, казавшихся на одно лицо, только один из них был выше своего напарника ростом. — Чего орёшь? — грубый голос мог напугать кого угодно. — Я сам ничего не могу понять… — растерянно ответил за Викки Николя. — Вроде как укусил ее кто… Девочка вопила не переставая и не отнимала рук от лица. Когда вошедший верзила попытался убрать ее руки и посмотреть, что с ней, у него ничего не вышло, только крики её стали ещё громче. Среди них можно было разобрать только одно слово — крыса. — Что крыса? — высокий все ещё пытался силой оторвать ладошки Виктории и заглянуть ей в лицо. — Аккуратнее, ты же ей все руки переломаешь, бугай! Что хозяин скажет? — гаркнул на него тот, что был пониже. — Похоже, ее сильно укусила за лицо крыса, — нарочито дрожащим голосом пояснил мальчик. — Я видел ночью — здесь такие громадные шныряли… Викки, ведь так? — обратился он к девчушке. Та кивнула в ответ и ещё сильнее ударилась в слёзы. Говорить она уже не могла, лицо от крика приобрело нездоровый багровый оттенок, сама она задыхалась. Царивший здесь полумрак и густая копна растрепавшихся кудряшек Виктории категорически не позволяли толком разглядеть ее лицо. — Чёрт побери, да ей же совсем плохо! — голос Николя сорвался. — Хоть на воздух ее пустите, изверги!!! Охранники переглянулись. — Ежели с девчонкой что серьезное — головы нам не сносить, — глухо произнес один из них. — Надо хозяину сообщить — пусть доктора зовёт, или решает что, а то мы виноватыми останемся… — Мелкий дело говорит — давай на воздух вынесем ее, пусть продышится, авось легче станет. Высокий подхватил обмякшую малышку под мышки и спросил своего напарника, указывая на Николя: — А с этим что делать? Второй махнул рукой: — Да куда он денется. По ветру пускай сходит — всё оба на глазах будут. Вставай, малец! Николя не заставил себя долго упрашивать и почти бегом припустился вверх по ступенькам вслед за охранниками, один из которых нёс на руках Викки. Вопреки ожиданиям детей, было уже далеко не раннее утро. Стоявшее в зените солнце ударило в глаза, после затхлой сырости подвала голова кружилась от свежего воздуха. Теперь они были у самого домика, со всех сторон окружённого лесом. Викки упала в траву ничком, катаясь по земле и все так же крепко закрывая ладонями лицо, только громкие крики ее сменились жалобными стонами. — Эх, смена наша уже уехала, так бы с ними сообщили обо всем хозяину. Теперь придется кому-то из нас к нему ехать… — похоже, открывшаяся перспектива обоих надзирателей не слишком радовала. — А если ей будет хуже? Может, сразу за доктором поехать? — Да, и привезти пана доктора прямо в это место… Ты бы уже сразу в имение к купчихе приехал все рассказать. Совсем ты, похоже, дурень, меньшой. Ну не съел же ее обыкновенный пацук, в конце концов! Похоже, высокий был здесь старшим, и второй терпеливо ждал его решения. — А ежели лицо ей попортил? Представь только, что нам за это будет? — Я сейчас же выезжаю к хозяину, может, догоню сменщиков в пути — конь у меня добрый, а ежели нет — до имения и назад, за пару-тройку часов обернусь, неужели ты один малолеток не укараулишь? — Справлюсь, только ты уж, братка, поспешай, не по себе мне как-то… Чует мое сердце, несдобровать нам, не все так просто… — Успокойся, все будет хорошо, — высокий охранник исчез из поля зрения, и вскоре дети услышали удаляющийся стук копыт. Его напарник присел возле лежавшей на траве Викки. — Что там с тобой, дай глянуть твою рану, — он протянул к ней свои руки, но девочка вздрогнула и отодвинулась как можно дальше, глядя на него исподлобья. — Не бойся, я помочь хотел… — злости в его голосе не было, и Викки решилась: — Я пить хочу… — Потерпишь! — резковато ответил крестьянин. — Назад в подвал отведу — напьешься! Виктория снова возмущённо закричала, казалось, используя максимальную мощность своего голоса. Ее собеседник невольно закрыл уши. — Ладно, сейчас принесу вам воды, не ори только! Охранник вздохнул и, нехотя поднявшись с земли, направился в дом. Как только он скрылся за покосившейся дверью, дети мгновенно вскочили на ноги. Слёз у Викки как ни бывало — теперь было не до них, слишком многое зависело от быстроты реакции как той, так и другой стороны. Николя схватил подружку за руку и они, толком не разбирая дороги, стремглав бросились от этого страшного места в ту сторону, куда до этого уехал высокий охранник.2
Захар чуть ли не до полудня находился в напряжённом ожидании. Вернувшийся из Нежина гонец, ездивший туда с письмом для пана Дорошенко-младшего, божился, что письмо вручено им, как и было сказано, пусть и не самому пану Николаю лично. Поэтому управляющий имением Шеффер изначально рассчитывал на скорое появление здесь молодого пана, возможно, в сопровождении полиции, и собирался ехать выручать детей вместе с ним. Но время шло, а пан Дорошенко все не давал о себе знать… Крестьянке, принесшей утром новости о возможном месте нахождения панских детей, было строго приказано — о приезде мужа сразу же сообщить в имение лично управляющему любым способом, но и ее Петро, видимо, тоже не очень спешил домой. Захар в который уже раз за сегодняшний день зашёл к Лидии, взглянул на ее бледное, чуть ли не сливающееся по цвету с простынями лицо с такими знакомыми точёными чертами. — Все так же, в беспамятстве, — тихо ответила служанка на его немой вопрос и неслышно вышла, повинуясь нетерпеливому жесту Захара. — Не могу больше ждать, приедет молодой пан Дорошенко, не приедет… — в сердцах произнес он, понимая умом, что пани его все равно не слышит, но чувствуя сильную потребность выговориться. — Сердце мне подсказывает, что нельзя больше с этим тянуть, на выручку спешить надо. Поеду туда один, и я буду не я, если и девчонку твою, и пацана панского не привезу… — он впервые вслух говорил ей «ты», что ранее позволял себе лишь в своих мыслях. — Благословишь, пани Лидия? — не удержавшись, мужчина с осторожностью взял ее изящную руку с просвечивающими сквозь тонкую кожу голубоватыми жилками и горячо прижался к ней губами. Захар и сам потом не мог бы сказать — показалось ли ему, или нежная рука в его ладонях слегка дрогнула, словно отвечая на его порыв?.. Мгновение помолчав, он шёпотом произнес то, что так и рвалось с языка и, казалось, из самой его души: — Только живи, хорошая моя! Эх, пани Лидия, милая хозяйка его сердца… Из-за нее он годами не хотел видеть рядом с собой ни одной женщины, никто из них не мог сравниться с нею ни в чем, и дело было отнюдь не в дорогих нарядах и даже не в безупречной внешности Лидии… Ему были невероятно близки ее расчётливый ум и жёсткий характер, так напоминавшие его собственные. Когда-то много лет назад он думал, что эта красавица подарила ему свободу, но по факту оказалось, что без нее эта самая свобода не имеет никакого смысла. Разумеется, Захар не отказывал себе в развлечениях с крестьянками, но шли годы, а постоянной спутницы жизни у него так и не появилось — все остальные представительницы женского рода неимоверно раздражали его своей глупостью и болтливостью, и он держался с ними нарочито холодно и сурово. Она одна могла растопить его казавшееся всем очерствевшим сердце, была для него образцом, его единственным идеалом. Захар понимал, что сам выбрал для себя такую участь, позволяя себе лишь смотреть на дорогую его сердцу пани издалека, как люди смотрят на звёзды… …Наказав служанкам при любом подозрении на ухудшение состояния Лидии Ивановны немедленно посылать за доктором и слушаться его во всем, а к пани никого не допускать, кроме самого доктора да ещё младшего пана Дорошенко, ежели тот все же надумает приехать, Захар повесил на плечо дробовик, полагаясь, впрочем, больше не на него, а на собственную физическую силу — ещё с юности ему не составляло особого труда согнуть в руках подкову, сел на коня и поспешил в бывшие лесные угодья Косачей.***
Николай возвращался из полиции домой не в лучшем расположении духа. Полдня в полицейском участке не принесли никакой новой информации о месте нахождения детей. По его настоянию полицейскими был опрошен и тут же отпущен с извинениями пан Лев Брониславович Савицкий — ввиду отсутствия в отношении него каких бы то ни было улик. Увы, подозрения и антипатии Николая в основу обвинения заложить было сложно, а предъявить ему больше было нечего. Перечитывая привезённое в участок письмо местному полицейскому начальнику, Николай до хрипоты убеждал последнего в необходимости срочно направить в Шеферовку жандармов для безотлагательного разговора с самой пани Лидией Ивановной и ее управляющим, а в последующем, возможно, и с крестьянами, если удастся установить их причастность к этому делу. В конце концов, блюститель порядка пообещал ему решить этот вопрос сегодня после обеда, выделив людей для поездки, и Николай собирался ехать вместе с ними. Единственное, в чем упрекал себя мужчина — что не успел поговорить об этом с Лидией сразу, пока та была ещё здесь, в Нежине. Что-то было не так в ее поспешном отъезде… Поэтому за обедом он сильно торопился, лишь вкратце рассказав присутствующим о своих планах. — Ты уверен, что тебе самому следует туда ехать? — задал ему единственный вопрос отец. — Ты же знаешь, я сделаю все, что от меня зависит, чтобы поскорее вернуть детей… Тем более это же имение Лидии, что мне может там грозить? Теперь, когда он увидел в глазах своих близких загоревшийся огонёк надежды, такой же, какой поселился и в его душе — он уже не мог их подвести, оставаясь в стороне, для него любой риск был предпочтительнее невыносимого бездеятельного ожидания. — Я еду с тобой, — поднялась с места Елена. Не забывай, там и мой ребенок тоже, я за эти дни чуть с ума не сошла, не могу больше просто сидеть и ждать! — И я тоже, — неожиданная твердость прозвучала в голосе его всегда такой робкой сестрёнки Натали. У Николая не осталось сил спорить, да и, судя по решительному настрою обеих женщин, это особо не имело смысла. — Я выезжаю буквально через пятнадцать минут, — предупредил он всех домашних уже на выходе из столовой.***
Впрочем, уехать быстро ему помешала встреча с ещё одной обитательницей этого дома, общение с которой с некоторых пор доставляло ему невероятное удовольствие и одновременно вгоняло в стыд… Марианна. Как вырваться из плена этих серых глаз, противостоять сильнейшему притяжению самой юности в лице этой прелестной наяды, всегда смотревшей на него с немым восторгом и обожанием?.. Впрочем, сейчас он видел в глазах девушки непонятную для него внутреннюю борьбу — она как будто хотела, но не решалась сказать ему что-то важное. — Что случилось, Марианна? — Николай тихонько проскользнул следом за ней из столовой в коридор. — Я вижу, что… — У меня все хорошо, Николай Александрович, — скромно потупила голову девица. — Я слышала, Вы едете в Шеферовку? — Да, это связано с расследованием, — Николай не хотелось сейчас углубляться в рассуждения — и без того много времени было потеряно впустую. — Я только хотела Вам сказать, что в Ваше отсутствие приезжал гонец оттуда, просил передать Вам вот это, — Марианна протянула ему письмо. — Давно? — от услышанного Николай переменился в лице, даже образ стоявшей перед ним красавицы как-то сразу померк. — Почти сразу, как Вы уехали, с самого утра, — мстительно ответила Марианна. — Я пообещала передать письмо, как только Вы вернётесь. Девушка развернулась к выходу, ожидая, что Дорошенко-младший задержит ее, но тому было уже не до нее — дрожащими руками он вскрывал конверт. Уже то, что корявый почерк на нём явно не принадлежал Лидии, было дурным знаком…***
От первых же строчек написанного у Николая потемнело в глазах. Его милая Лидия пыталась сделать с собой страшное, хотела сама, добровольно уйти из жизни. Конечно, похищение дочки не могло не выбить её из колеи, но он, Николай, в это тяжёлое время должен был быть рядом, поддержать ее, а вместо этого… Давно ему не было так гадостно на душе от собственных поступков. Теперь жизнь его любимой и их малыша под угрозой, а ведь он ещё толком не успел поверить в то, что это счастье происходит с ним. Кажется, он находится на грани того, что бы потерять в этой жизни вообще все, что придавало ей хоть какой-то смысл. Дальнейшее Николай читал бегло, почти не вникая в содержание. Управляющий имения Шеффер Захар Кузьмич писал о бывших шеферовских крепостных крестьянах, которые по поручению их нового соседа пана Савицкого в последнее время почему-то сидят с оружием в лесу, когда-то принадлежавшем Косачам. «Все это мы потом обсудим на месте, непосредственно с самим Захаром, — решил для себя Дорошенко. — Сейчас точно нельзя терять время». Он бы и не заметил, что последнюю фразу произнес вслух, если бы не вопросительный взгляд подошедшей к нему совсем близко Марианны. — Прости, сейчас не время для бесед, я должен немедленно ехать в Шеферовку, — мужчина опустил голову. — А если нет, если уже поздно?! — со злостью почти выкрикнула она ему прямо в лицо. — Если это и так, — разом помрачнел Николай, — я все равно не смогу быть с тобой, сердце моё навсегда останется с ней, пойми и прими это наконец! — он чувствовал, что терпения и спокойствия, чтобы мягко и тактично все объяснить девушке, у него уже не осталось, лишь только безразличие ко всему, включая ее реакцию. Увы, эта реакция не замедлила проявиться во всей красе. Из глаз Марианны неудержимым потоком хлынули слёзы, она в отчаянии выкрикнула: — Как же Вы не поймёте, слепец, что никакой любви у нее к Вам нет! И Вы не будете с ней вместе, это я обещаю! Проклинаю вас обоих, самым страшным проклятием проклинаю! — глядя на него невидящим взглядом, она рванулась в сторону и выскочила за дверь, не обращая никакого внимания на стоявших там уже собравшихся в дорогу Натали и Елену. — Что такого ты ей сказал? — его сестрёнке, как всегда, было жалко всех и вся. — Прости, Натали, но тебе не кажется, что сейчас его лучше не трогать? — спокойный голос Елены словно отрезвил Николая. Он с благодарностью посмотрел на свою бывшую жену. — Планы изменились, я не могу ждать полицейских и поеду в Шеферовку сейчас же, — он показал письмо. — Лидди очень плохо, подробностей пока немного… — Я все равно с тобой! — встрепенулась его сестра. — Она моя подруга. — Елена, может, тебе стоит поехать с жандармами? В любом случае Лидия пока не сможет сама заниматься поиском детей. — Наверное, ты прав, я поеду в участок с Александром Васильевичем, а оттуда к Шеффер, — покладисто согласилась женщина, снова удивив его мудростью мыслей. — Лидии Ивановне сейчас точно не до лишних гостей.***
Уже в повозке Николай никак не мог избавиться от звучавшего до сих пор в его ушах отчаянного крика Марианны: «А если уже поздно?!»… Снова и снова он видел перед собой перекошенное лицо своей молоденькой любовницы, слышал ее пугающие слова: «Страшным проклятием вас обоих проклинаю!!!» Эти слова возвращались к нему снова и снова, как он ни старался их от себя прогнать. И то, что он раз за разом всё сильнее погоняет лошадей, вынуждая их постоянно увеличивать скорость, уже ничего не решает. Он, только он один виноват во всем произошедшем, он довел до нервного срыва сначала Лидию, а теперь и Марианну. Нет и не будет ему прощения. Но самой ужасной мыслью среди прочих было то, что уже и в самом деле может быть безнадежно поздно…***
Лидии чудится, что она бежит, продираясь сквозь лесную чащу, слышит крики о помощи своей маленькой дочурки, но добежать до неё не может — голос малышки все время удаляется, а она ничего не может с этим поделать… Она спотыкается, падает, но упрямо поднимается и снова бежит, не обращая никакого внимания на то, что руки и ноги у нее давно все в ссадинах и в крови… «Мамочка, мама…» — слышит она почему-то два детских голоса — такому знакомому голосу Викки вторит ещё один, более тонкий и чистый, никогда ею не слышанный, но кажущийся ей не менее родным. Самих детей нигде не видно, только маленькая птичка пытается сесть на ее плечо, но женщина раздражённо смахивает ее оттуда, и пичужка, испугавшись её жеста, вспархивает и быстро улетает прочь. Лидия делает один неверный шаг по узкой лесной тропке и одним махом проваливается в черную трясину, увязая в ней все глубже и глубже. Она понимает, что шансов выбраться у нее практически нет, темная липкая масса обволакивает ее со всех сторон и быстро поднимается, достигая ее талии… груди… плеч… шеи… Зловещий, чуть ли не демонический хохот раздаётся над самым ухом, эхом отдаваясь все глубже в каждой клеточке ее тела. Смех Григория Червинского? Из последних сил Лидия рвется наверх, делает судорожный вдох… И видит вместо Григория — лицо Николая. В тот самый момент, когда темная жижа, казалось, уже вот-вот сомкнётся над ее головой, какая-то непонятная сила выталкивает ее наружу. Она видит подбегающую к ней Викки, счастливо обнимает ее, но девочка чем-то расстроена, в ее голосе звенят слёзы. — Papa, papa! /Папа — фр. — прим.авт./— удаётся разобрать Лидии сквозь рыдания дочки, и потом вдруг невпопад: — Он сказал, что ты не любишь его, и остался с papa! Женщина успевает увидеть только мелькнувшую и сразу исчезнувшую полупрозрачную тень, и ещё, прямо перед своим лицом — умиротворённую улыбку Николая…3
Пробуждение Лидии было тяжелым. Едва уловимый шепот голосов словно пробился сквозь мутную пелену, очерчивая грань между сном и явью. — Она приходит в себя, наконец-то! — послышался до боли знакомый женский голос, только вот чей? — С утра в беспамятстве. Как упала здесь же, ранним утром, убилась, говорят, крепко. Захар Кузьмич сразу же за доктором отправил, да так и не дождался, чтобы пани в себя пришла, сам уехал, — Лидия узнает голос своей служанки. — Слава Богу, сейчас ей, похоже, лучше. Лидия пытается повернуть голову в сторону ещё одного участника этой беседы, и видит сидящего возле себя… Николая Дорошенко. — Ну вот, я же говорил, — на лице его такая знакомая улыбка, какую она совсем недавно видела во сне. Какое же это счастье — понимать, что это не бред, что все происходит с ней наяву! Смотреть на родные стены, быть рядом со своими близкими и видеть, что они беспокоятся за тебя, и вообще — просто жить, чувствовать, верить… Любить. — Лидди, милая, как же ты нас всех напугала! — рядом с братом, оказывается, сидит взволнованная Натали. — Мы так спешили сюда! Но Николай делает ей знак рукой, и её подруга умолкает. — Не утомляй ее, сейчас ей больше всего нужен отдых. — Как можно? — пытается возразить Лидия, но ее слабого голоса почти не слышно. — Мне не до отдыха, я не смогу жить спокойно, не зная, что с Викки… — Скорее всего, Захар не дождался нас и сам поехал на поиски детей, — попытался успокоить ее Николай. — Он написал мне в письме, что узнал место, где, скорее всего, их держат. Через несколько часов там будет вся Нежинская полиция. — Я должна ехать туда сама, и немедленно, — Лидия старалась говорить привычным для себя и других, не терпящим возражений тоном, но в ее состоянии это выходило у нее из рук вон плохо. Не обращая внимания на головокружение, она решительно откинула с себя одеяло, кое-как смогла подняться на ноги и даже сделала несколько шагов в сторону двери. И только тогда увидела у себя кровь. Пятна крови алели на ее одежде, на простынях, даже по полу за ней тянулся кровавый след. Головокружение подступило к ней с новой силой вместе с тошнотой, низ живота резануло острой болью… Несчастная, без сомнения, упала бы прямо на пол, если бы ее не успел поддержать за плечи Николай. Она почувствовала, что сознание постепенно вновь уплывает от нее, но одна мысль не давала ей окончательно погрузиться в забытье… мысль о ее ребёнке. Выходит, она не смогла уберечь обоих своих детей? А кровь на ней — чужих крестьянских детей, которых она обрекала на гибель, или ее собственного малыша?.. Теперь Лидии становились понятными последние слова, сказанные Викторией во сне — ее братишке не судьба была появиться на этот свет. Ну почему Всевышний раз за разом посылает ей такие испытания? — Нет, нет же!!! — отчаянно воскликнула она, вырываясь из рук крепко державшего ее Николая. — Это неправда, я бы любила своего ребенка!.. — Я знаю, милая, ты ни в чем не виновата, не терзай себя, — слышит она его успокаивающий шепот. — Я сейчас же выезжаю на поиски Викки и обещаю, что совсем скоро мы привезём ее сюда. Пока с тобой побудет Натали. Но, если ее сон был правдивым, и их малыш остался за чертой со своим отцом, тогда выходит, что… — Нет, Николя, тебе нельзя туда ехать! — Лидия в полуобморочном состоянии хватает мужчину за руки, не желая отпускать его от себя. — Там ты найдешь свою погибель! — Помоги мне ее уложить, Натали, — Николай повернулся к сестре. — Похоже, у нее начинается бред, она вся горит. И скажи служанкам, чтобы поскорее послали за доктором!***
Николай снова оказался перед нелёгким выбором — с одной стороны, он чувствовал себя обязанным немедленно ехать на поиски детей, с другой — не мог оставить в таком состоянии Лидию. Но ожидание доктора казалось ему вечностью. Он не мог смотреть на страдания мечущейся в горячке женщины, и лишь все сильнее в бессилии сжимал руками виски, чувствуя нарастающий гул в голове. В конце концов, сестрёнка Натали категорично выставила его за дверь комнаты, оставив служанок суетиться вокруг своей хозяйки. — Боюсь, что не смогу больше ждать, Натали, — с тревогой произнес Дорошенко-младший. — Надеюсь, ты сможешь о ней позаботиться. — Но куда ты едешь, у тебя есть какие-то конкретные подозрения, где дети? — недоумевала сестра. — Захар написал мне, что детей, вероятнее всего, прячут в заброшенной сторожке в косачевском лесу… бывшем косачевском, — поправился Николай. — Я помню эти места, мы там с Алешкой Косачем мальчишками все излазили. Естественно, все это происходит не без ведома нынешнего хозяина, пана Савицкого, если не по его прямому поручению. Скорее всего, сам Захар уже там, и я тоже должен ехать туда как можно быстрее. — Но ты же слышал, что говорила об этом Лидия? Это рискованно для тебя, детей наверняка охраняют с оружием. Я очень боюсь за тебя. — Лидия сейчас бредит, ты не можешь этого не понимать. Она говорит и о каком-то письме, оставленном Захару, о сожжённых крестьянских детях. — А если это не бред? Если она права, Николя? — сестра смотрела на брата тревожными глазами, в которых уже блестели слёзы. — Даже если так… Скажешь Лидии, что я всегда любил только ее одну, — и, не обращая больше внимания на всхлипывания сестры, Дорошенко-младший быстро направился к выходу из дома, и уже на пороге до него донеслись ее последние слова: — Пообещай мне, по крайней мере, быть осторожным! Увы, Натали ничего больше не оставалось, кроме как наблюдать из окна, как ее брат садится в повозку и уезжает из имения.***
Маленький Николя и Викки брели по лесной чаще, казалось, из последних сил. Сначала они бежали, почти не разбирая дороги, движимые одной-единственной мыслью — как можно быстрее оказаться подальше от этого жуткого места и от своих надсмотрщиков. Оба хорошо понимали, что погони не избежать, и старались максимально использовать выигранное время, пусть даже это было всего несколько минут. Понятное дело, что, как только их незадачливый охранник выскочит из сторожки — их пропажа сразу же будет обнаружена, и он отправится на поиски, скорее всего, верхом. Поэтому, отбежав от дороги, дети искали самые неприметные тропинки, преследуя цель — забрести как можно глубже в лесную чащу, подальше от тракта, где физически нельзя проехать верхом. Минуты постепенно превращались в часы, а страх гнал беглецов все дальше и дальше вперед. — Хорошо, что с ними не было охотничьих собак, — вздохнул Николя. — Иначе нас обнаружили бы практически сразу. Маленькая Викки, впрочем, не разделяла его оптимизма. Длительной поход по лесным чащобам был явно не под силу юной панночке — ее нежные руки и ноги были все исцарапаны о заросли кустарников, колючки, казалось, так и норовили вцепиться в её растрёпанные длинные волосы, а ветки — побольнее хлестнуть ее по лицу. В конце концов, малышка без сил опустилась на попавшийся им на пути толстый ствол поваленного дерева. — Давай отдохнём, Николя, ну пожалуйста, — жалобно попросила она. — Хотя бы на минутку — я не могу идти дальше. Николя со вздохом облегчения присел рядом с девочкой — дорога вымотала его не меньше, но разве мог он в этом признаться Виктории? — Ты молодец, вон сколько прошла и не ныла совсем, — подмигнул он своей спутнице. — Интересно, где мы сейчас? И как далеко успели уйти? — увы, на её вопросы у мальчика не было ответов. — Я и сам бы не отказался это знать… Мы старались идти в направлении дороги, по которой уехал охранник, но на саму дорогу выходить нам ни в коем случае нельзя. А сейчас я, уже, наверное, и не скажу, где та дорога… — Ты думаешь, мы заблудились? — тревога в голосе Викки становилась все очевиднее. — Даже если и так, нас все равно будут искать родители. — Они не знают, где мы, за два дня, что мы пробыли в лесу, никто, кроме охранников, там не появлялся, — с сомнением потянула девочка. — Смотри, чтобы скорее нас не искали эти… Она сидела, вытянув свои испещренные свежими царапинами ноги в некогда белых кожаных башмачках, от нарядности которых теперь остались одни воспоминания. Единственное, за что стоило бы поблагодарить сшившего их сапожника — все же вычурная обувка была на редкость добротной, что помогло Викки не стереть ноги в кровь и тем самым избежать дополнительных проблем. Николя смотрел на свою подружку — в рваном платье, исцарапанную, измученную, с вконец растрепавшейся шапкой буйных каштановых кудряшек, и невольно задумался — много ли панночек, даже более старшего возраста, так стойко держались бы в подобной ситуации? Как бы ни было сложно, он не видел на ее лице ни слезинки, а в поведении — никакого намека на истерику, и это придавало ей всё больше симпатичности в его глазах. — Володя учил меня ориентироваться в лесу, — чтобы хоть как-то отвлечь ее, начал рассказывать Николя. — Муравейник под деревом всегда будет находиться с южной стороны, а мох на стволах растёт с северной. «Да, это очень поможет, особенно когда совсем не представляешь, в какой стороне твой дом», — горько добавил он про себя, но вслух сказал совершенно другое: - — А ночью можно ориентироваться по звёздам. — Ты хочешь сказать, что нам придется заночевать в лесу? — в голосе малышки явно пробивался страх. — Не думаю, мы выберемся скорее, — с напускной уверенностью заявил он. — Хотя, наверное, я скорее соглашусь ночевать в лесу, чем вернуться туда, — с этим утверждением Викки трудно было спорить. — Жаль только, что у нас с собой нет воды. — Надо было подождать, пока тебе ее принесут, — с горечью пошутил мальчик. — Нет, спасибо, я потерплю, — не оценила его шутку подружка. — Давай поищем какой-нибудь ручеёк, может быть, здесь есть подземные ключи? — предложил он. Увы, поиск воды оказался безрезультатным, и уставшим от дороги детям только ещё больше захотелось пить. — Ощущение, что мы кружим на одном месте, смотри — возле этого раскидистого дуба с дуплом наверху мы уже проходили. — Может быть, давай помечать пройденный путь сухими ветками, или камушками, чтобы ориентироваться, что здесь мы уже были, и куда отсюда направились? — предложила Викки. — Идея хорошая, только вот нашим преследователям она тоже здорово поможет сориентироваться, — вздохнул мальчик.— Давай-ка лучше я попробую влезть на этот дуб и посмотрю сверху на лес — может, оттуда быстрее что-то увижу? Николя довольно ловко вскарабкался на толстый ствол дерева — недаром в умении лазить чуть ли не на самые верхушки яблонь в имении с ним мало кто мог сравниться, даже из крестьянских ребят, с которыми он совсем не считал зазорным дружить. Вытянув шею, мальчишка напряжённо вглядывался вдаль. — Ну, что там? — нетерпеливо крикнула снизу Викки. — Тшшш, — её друг неожиданно спрыгнул на нижнюю ветку, протягивая к ней руки. — Хватайся за меня и сейчас же полезай ко мне наверх, только тихо!!! Викки, напрягая все силы, покорно полезла следом. В какой то момент ей показалось, что она вот-вот сорвётся вниз, и девочка чуть не закричала, но, перехватив предостерегающий взгляд своего старшего товарища, вовремя прикусила язык. Посмотрев в ту сторону, куда указывал ей Николя, она в ужасе прижалась поплотнее к стволу дерева, стремясь слиться с ним совсем. Оказывается, кружа по лесу, дети умудрились вновь выйти почти к самой дороге. И сейчас по ней ехали двое переговаривавшихся между собой всадников, в которых без труда узнавались их обманутые охранники. Дети замерли, усиленно вслушиваясь в их разговор. — Да нет, не могли мелкие так далеко пехом от сторожки уйти — уж, почитай, семь верст мы с тобой едем. Ближе прочесывать лес надо, по кругу! — Да, тем более дальше — только косачевское болото кругом, мимо него им никак не пройти, ежели до имения добираться, широкая гать далече — пешему и за день вовек не дойти, а ближний путь по кладкам через него не каждый местный знает. Гиблое место… — Ох, и влетит же нам с тобой… Как ты их упустил-то? — Да, развели нас обоих малолетки, как щенков, срамно даже. Только ты уехал, Шеферчиха мелкая как заорёт — воды ей, мол, немедля принеси, командовать известно у кого научилась. — А я не застал пана дома — в Нежин, грят, в полицейский участок по вызову поехал, ох, чую, раскрыла это дело полиция, а ответ держать нам. — И не говори, вспоминать, и то неохота, не то, что рассказать кому. А доложить пану Савицкому теперь придется, коли сей же час не отыщем паничей. — Да шел бы он, этот пан Савицкий, с его деньгами! — неожиданно сорвался старшой. — Не хотел тебе говорить, что от людей узнал, пока к нему ездил, да, видимо, придётся… Знаешь, что в селе нашем этой ночью деялось?.. Шеферчиха старшая совсем взъярилась, народ собрала и приказала с каждой семьи по ребенку взять да закрыть на ночь в холодной, чтобы, значит, кому про пропавших малолетних паничей что известно — ей немедля донесли. А уж нрав купчихи — не великая тайна в этих краях, кто знает, что она к утру собиралась с детками нашими сделать? Так вот, братка, я решил так — коли не найдем мы панских малолеток, к чертям собачьим все там поджечь и по домам, пускай пан Савицкий сам свои вопросы с другими панами решает. У нас с тобой — свой счёт к старшим Шефферам, но детям их я зло чинить больше не хочу, у самого их трое. Под что я свою семью подвёл?.. — И не говори, брат Петро. Поехали шибче, а то скоро уже темнеть начнет, — голоса становились все тише — всадники постепенно удалялись, и вот уже только ветер шумел в кроне давшего детям временное пристанище старого дуба.4
— Нам вон в ту сторону, — Николя ловко спрыгнул с дерева, подавая руку аккуратно спускающейся следом за ним Виктории. — Пойдем, а то, действительно, темнота нас здесь застанет. — Подожди, пусть эти уйдут подальше, — девочка все ещё дрожала от страха. — Хорошо, но нам надо спешить — помнишь, что они говорили про болото? В темноте дорогу через него будет найти сложнее. Ребята снова отправились в путь, не обращая внимания на голод, жажду и усталость… Теперь они уже не так опасались держаться поближе к дороге, но на саму ее выходить все же не рисковали — вдруг их преследователи надумают вернуться пораньше? Но время сейчас играло против малолетних беглецов — казалось, ещё совсем недавно летний закат заливал ярким красноватым светом землю и медные стволы сосен — и вот на лес уже быстро опустилась темнота, как будто кто-то разом набросил на него тёмное покрывало. Как назло, даже луна на небе сегодня пряталась за тучами. Тропинка, по которой теперь шли Николя и Викки, петляла и все чаще терялась в зарослях, а почва под их ногами становилась более топкой. Они уже еле плелись и почти не переговаривались, лишь Николя время от времени оборачивался, чтобы подать руку то и дело отстававшей от него Виктории, издалека заметной по белевшему в темноте платью. Наконец мальчик устало вытер пот со лба. — Давай все же выходить на дорогу. Здесь действительно становится опасно, не видно совсем ничего, того и гляди, провалишься. — Может, лучше остановиться где-нибудь поблизости, в чаще? Утром будет светло, и пойдем дальше, — робко предложила уже падавшая с ног от бессилия девочка. — В любом случае не прямо здесь, нам надо выйти на сухое место. Ночи сейчас теплые. — А если волки? Мне страшно… — Не бойся, они больше зимой стаями шастают, летом у них другие дела. Мы с тобой залезем на дерево, — как мог, успокоил он подружку. Но как раз высокие деревья совершенно перестали попадаться им на пути — на заболоченной почве все больше росли кустарники и низенький молодой ельник. — Дорога там, пошли, — мальчик указал Викки направо, где лес казался реже. — Нет, там! — неожиданно заспорила девочка, показывая в противоположную сторону. — Ну как же? Дорога все время оставалась от нас справа, — недоумевал Николя. — Ну ладно, твоя взяла, пошли туда, все равно придётся сейчас искать место для ночлега. Утром разберемся, где дорога — далеко мы от нее уйти все равно не могли. Идя в направлении, указанном Викки, дети вышли к болоту, но, отнюдь не к широкой гати через него, по которой проходила дорога и где можно было даже проехать на повозке, или верхом — здесь по куче сваленных в беспорядке веток едва угадывалась небольшая кладка. — Может, всё-таки вернёмся и поищем большую дорогу? — с сомнением спросила девочка. — Нет сил, да и не найдем мы ничего в темноте, — засомневался Николя. — Ведь мы правильно идём — за болотом будет имение, помнишь, наши охранники так говорили? — с этими словами он решительно двинулся вперед. Но, стоило только детям ступить на кладку, как передвигаться стало ещё труднее — ветки опасно хрустели под ногами при каждом их шаге, а под ними угадывалась непролазная топь. Увы, одного неверного шага маленькой девчоночьей ножки в когда-то белом башмачке оказалось достаточно для того, чтобы ненадежная опора из тонких веток их подвела. Викки почувствовала, что оступилась, нога ее как будто сама по себе поехала в сторону… — Николяяя! — испуганно закричала что было мочи малышка, понимая, что уже обе ее ноги медленно, но верно погружаются в трясину. — Викки!!! — он обернулся и увидел, что девочка стоит буквально в полусажени от их тропы, пока что ещё по колено в трясине, но все её попытки вырвать из тины хотя бы одну ногу приводят лишь к тому, что с каждой минутой она погружается все глубже. Он рванулся было к девочке, но, при первом же шаге в её сторону от кладки почувствовал уже под своей ногой топь. «Нет, так нельзя!» — мальчик огляделся в поисках хоть какой то опоры и увидел растущую совсем близко молоденькую берёзку. — Подожди, Викки! — он не помнил, шептал он, или кричал, просто в какой то момент спасение своей маленькой подружки показалось для него важнее всего остального, даже собственной безопасности. Теперь уже ему кажется совершенно не важным, услышит ли кто-нибудь его крики, не сыграют ли они на руку их недавним преследователям. Он потянулся к трепетавшим на ночном ветерке веткам тонкого деревца. Далеко, не достать… «Ну почему я не выше ростом, и руки у меня не такие длинные, как у papa?! Он бы сразу дотянулся. Нет, если оставаться на месте — мне никогда до них не достать. Нужно сделать один шаг в сторону, всего лишь один»… Снова хруст тонких веток и топь под ногой, но мальчик успевает сделать прыжок вверх, и вот его пальцы уже крепко держатся за ветки. Цепляясь за них, как утопающий цеплялся бы за соломинку, он медленно подтягивает тонкий березовый ствол к кладке, и сам пододвигается туда же. Болотная топь очень неохотно отпускает из своих объятий ногу мальчика, но никакая сила сейчас не заставила бы его выпустить из рук свою спасительную опору. Теперь он должен наклонить деревце так, чтобы Викки могла дотянуться руками до его кроны. Обернувшись, он видит, что его подружка уже чуть ли не по пояс провалилась в трясину. — Держи, Викки! — не помня себя, кричит мальчик. Но ствол оказывается слишком коротким, длины его не хватает — до девочки останется ещё чуть ли не аршин. Он наклоняет деревце все сильнее, с удовлетворением глядя, как сокращается расстояние между её пальцами и самыми тонкими ветками на вершине берёзки. — Подтянись, Викки, миленькая, я тебя прошу! — едва не плачет он, и наконец их совместные усилия вознаграждаются — девочка намертво вцепливается онемевшими пальцами в протянутые к ней ветки. — Теперь постепенно перебирайся ближе к стволу, — с откуда-то взявшейся уверенностью командует мальчик. — Не спеши, сначала отдышись хорошенько. Так, пядь за пядью, малышка постепенно продвигается все ближе к кладке. И в тот самый момент, когда одна ее уже босая нога находит свою опору на куче сваленных веток, Викки подтягивает за ней вторую и отпускает из рук деревце. При этом ствол его резко распрямляется, отбрасывая лёгкого мальчишку сразу на несколько саженей от безопасного места в болотную темень…5
Захар не знал точно, где именно в лесу находится та самая заброшенная сторожка. Естественно, и крестьянка, от которой он услышал про это тайное место, тоже ничего не могла сказать точно, а с её мужем Петром до своего отъезда управляющему поговорить не удалось — дома тот так и не появился. Направляясь в лес, он проехал опасный заболоченный участок ещё днём и долго блуждал по лесным опушкам. Опытным взглядом хозяина окидывал он лесные делянки, удивляясь, почему это вечно нуждавшиеся в деньгах Косачи, годами владевшие этим далеко не худшим участком леса, никак не использовали его по назначению — древесина, несмотря на огромное количество росших здесь зрелых деревьев, не заготавливалась и не вывозилась отсюда чуть не десятилетиями, даже крестьянами на дрова и на свои хозяйственные нужды. Чудно… Никаких следов сторожки мужчина найти долго не мог, теперь жалея, что не озаботился предварительно поиском проводника, хотя бы из бывших косачевских крепостных пацанов, за пару монет без проблем согласившихся бы показать ему эту злополучную сторожку. Впрочем, не факт, что из этой затеи что-нибудь бы вышло — из-за недоброй славы люди сторонятся этого места и, возможно, даже обычно бесбашенные мальчишки не так часто сюда заглядывают. Впрочем, что уж теперь говорить, все сильны «задним» умом… Но вот между вековыми деревьями мелькнуло затаившееся в лесной глуши невзрачное сооружение — похоже, наконец он увидел то, что так долго искал. Покосившемуся старенькому домику из тёсаных брёвен для сходства со сказочной избушкой не хватало, пожалуй, только курьих ножек. Захар спешился, решив для начала со всей осторожностью прокрасться к сторожке, чтобы по ходу определиться с дальнейшими действиями. Но, увы, здесь его поджидало разочарование. Готовый к любой борьбе с негодяями, удерживавшими в плену панских детей и твердо решивший, если понадобится, хоть голыми руками передушить их обидчиков, сгрести в охапку малолетних нарушителей покоя своей ненаглядной хозяйки Лидии Шеффер и вернуться к ней вместе с ними, по факту Захар никого не обнаружил ни в самом доме, ни во дворе, ни в погребе, куда не преминул спуститься. Здесь все выглядело так, будто хозяева только что покинули свой дом и вот-вот должны были вернуться обратно — на углу дома явно недавно были привязаны лошади — на стене висела часть конской сбруи, а на траве рядом ещё не высох навоз. Во дворе валялась большая деревянная кружка — как будто кто-то нёс ее и от неожиданности опрокинул. Тут внимание Захара привлекла лежавшая в траве вещица, которой, по всей логике, здесь не должно было быть. Наклонившись, он взял в руки изящный светлый цветок, сшитый из выкрашенной в разные цвета кожи, какие обычно пришивают на башмачки богатым маленьким модницам… таким, как Виктория Шеффер. Захар яростно скомкал в огромной ладони нежное украшение. Теперь сомнений у него не осталось — детей действительно держали здесь. К сожалению, или, скорее, к счастью для похитителей, управляющий Шеффер оказался тут в тот самый момент, когда они сами покинули сторожку, сбиваясь с ног в поисках сбежавших детей. Интуиция подсказывала Захару, что беглецы находятся где-то поблизости, надо было только хорошенько поискать их. Однако спустя некоторое время мужчина понял, что это не такая уж и лёгкая задача. «Да иголку в стогу сена наверняка легче будет найти!», — начинал потихоньку сердиться Захар, круг за кругом прочесывая лес и все больше удаляясь от сторожки. Никаких следов ни самих детей, ни тех негодяев, которые здесь их держали, ни пана Дорошенко, который, по логике Захара, если бы получил утром его письмо, давно должен был уже быть здесь вместе с жандармами, но увы. Солнце меж тем неумолимо клонилось к закату и, как бы ни было обидно от тщетности собственных усилий, Захар понимал, что ему надо возвращаться. «Что только я скажу пани Лидии? — в отчаянии думал он. — Что завтра чуть свет продолжу поиски, набрав с собой верных людей? Что ей до моих обещаний, каково сейчас ей и какое у неё будет завтра — одному Господу известно»… Уже совсем стемнело, когда он все же свернул с едва заметной лесной тропинки по направлению к тракту — найти кого-то в кромешно-темном лесу шансов почти не было. Теперь Захар медленно ехал по тракту в глубокой задумчивости, практически не глядя по сторонам. Как он покажется на глаза своей пани и скажет, что ничего не смог сделать, как выдержит ее полный невыносимой боли и отчаяния взгляд? Он помнил, в каком состоянии оставил ее в имении утром, и теперь боялся предположить, что за время его отсутствия могло случиться самое страшное. Но всё же словно какая то непреодолимая сила гнала и гнала его вперед. Спасением от тоскливых мыслей были разве что его собственные мечты… Вот он, Захар, в идеально сшитом фраке из дорогого английского сукна выходит из повозки, джентльменским жестом подаёт руку пани Лидии, помогая ей сойти, и тут же подхватывает её на руки и кружит, кружит, чувствуя, что сердце его замирает от счастья, как в детстве на сделанных для него отцом качелях. Ее тонкая фигурка-тростинка трепещет в его сильных руках, ветер развевает подол ее шелкового алого платья, нескромно открывая мужскому взору безукоризненно стройные ноги пани… Всегда категорически запрещавший себе думать о пани Лидии в подобном ключе и представлять между ними нечто большее, чем просто отношения хозяйки и верного слуги, Захар все же, ловя себя на подобных мыслях, в такие минуты чувствовал себя почти счастливым. Но он тут же жёстко одёрнул себя: «Нашел о чём мечтать, идиот! Где я — а где она?. Холопам, пусть и трижды бывшим, ещё никто не додумался шить фраки, да ещё моего размера. Срам, да и только. У самого ни кола, ни двора, а все туда же»… Хотя, про «ни кола, ни двора» мужчина сильно преувеличивал. За время службы у Шеффер он построил себе очень неплохой дом, выкупив небольшой участок земли возле самой ее усадьбы, но этот дом редко видел своего хозяина, все своё время посвящавшего делам в имении Шеффер. И, естественно, о том, чтобы когда-то ввести туда в роли хозяйки ту, о ком ему так сладко мечталось, Захар и не помышлял — слишком уж это было бы смело. «Ни-кола, ни-кола», — словно передразнил его ветер, шумевший в верхушках деревьев. «Надо же, и природа точно издевается надо мной», — горько усмехнулся про себя Захар, очнувшись от своих дум и невольно вслушиваясь. «Ни-ко-ла! Ни-ко-ла!» «Нет, это точно не может быть ветер, слишком отчётливо он повторяет… имя? Имя младшего панича Дорошенко?» Захар встрепенулся и поскорее спешился, вытаскивая из притороченной к седлу походной сумки большой факел. Лошадь он решил не привязывать, просто оставив ее свободно пастись у дороги — на это не было времени, ведь умное животное всегда можно будет подозвать к себе особым свистом. «Да какой, к черту, ветер, совсем, дурень, голову умудрился потерять!» Теперь он чётко расслышал, что кричала девочка, да так громко и отчаянно, словно от этого зависела чья-то жизнь. «Пани Виктория?! Маленькая Шеффер?» Без сомнения, это был крик о помощи… И помощь подоспела как нельзя вовремя. Захар мчался на этот крик, не разбирая дороги, уже издали разглядев светлое платье малышки, стоявшей на самом краю кладки и изо всех силёнок тянущей руки в сторону болота. Подойдя ближе, он увидел, что в направлении, куда она показывает, из болотной трясины судорожно пытается вырваться мальчишка чуть старше ее самой, судя по всему, тот самый младший панич Николя Дорошенко. Узнав управляющего их имением, Викки со всех ног бросилась к нему и закричала ещё громче, настолько это вообще было возможным. — Сейчас, я вам помогу, только стой спокойно и не дёргайся, там слишком опасно! — в своей обычной грубоватой манере предупредил мужчина, на ходу выламывая под корень ближайшее дерево толщиной с его руку и бросая его в сторону барахтавшегося в трясине мальчишки. Спустя всего несколько минут все трое сидели прямо на кладке из веток — дети никак не могли отдышаться после пережитого стресса. Захар внимательно осмотрел обоих в неверном свете факела — измученные, босые, промокшие до нитки, грязные до неприличия, они сейчас точно никак не напоминали избалованных паничей, но, главное — были живы и даже вполне здоровы. Викки и Николя сидели, тесно прижимаясь друг к другу, словно ища один у одного защиты. — Как же вас ночью в болото-то занесло, панове? — даже сейчас Захар не мог с ними сюсюкаться — публичное проявление жалости, пусть и к детям, явно было не в его характере. Впрочем, похоже, в жалости они сейчас нуждались меньше всего, рассчитывая скорее на хорошую взбучку. — Спасибо, дядя Захар, — произнес мальчик, когда наконец смог хоть что-то сказать. — Мы сбежали от этих… — он сделал паузу, — шли домой и заблудились. — Мой брат Николя спас меня, а сам угодил в болото! — неожиданно выкрикнула маленькая Шеффер, решимостью защищать своего спутника до конца сильно напомнив Захару свою мать. — Он настоящий герой, правда! — Ладно, герои, костер жечь сейчас не будем, лишнее внимание нам ни к чему, — поднялся с места мужчина. — У дороги моя лошадь, через пару часов будем в имении Шеффер. Надеюсь, молодой пан не будет возражать против того, чтобы уехать оттуда утром в Нежин? Идти сами сможете? Дети, похоже, никак не могли поверить, что их мучения на сегодня закончены. Взглянув на маленькие босые ноги Викки, Захар, ни говоря ни слова, сгрёб её в охапку и посадил к себе на плечо, затем протянул руки к Николя. — Я сам пойду, — заупрямился было мальчик, но Захар словно не слышал его. — Ты сегодня уже находился, хватит. Из трясины выйдем — отпущу, — с этими словами он с лёгкостью подсадил ребенка на второе плечо, не особо напрягаясь от веса обоих ребят. Только когда Захар кое-как пристроил детей рядом с собой в седле пришедшего на его свист коня, и они все вместе тронулись в направлении к дому, малышку Викки прорвало неудержимым потоком слёз, тех самых, которые, казалось, он сдерживала на протяжении всех этих тяжёлых для неё дней. Сейчас они сами полились из ее глаз, не переставая, и принося с собой наконец долгожданное облегчение. Девочка доверчиво прижалась мокрой щекой к грубой щетине на лице их спасителя. — Ну, полно сырость разводить, — как мог, утешал ее мужчина, у которого как-то странно защемило сердце от такого проявления эмоций. Взглянув затуманившимися от слёз глазами на своего маленького товарища по несчастью, Виктория с удивлением отметила, что глаза Николя тоже подозрительно блестят. Как хорошо, что теперь уже можно было сделать вид, что она ничего не заметила. Теперь и для Викки, и для Николя все затмевала собой только одна мысль — она была сильнее слёз, сильнее жажды и усталости. «Домой, поскорее домой»…***
Ни Захар, ни дети не подозревали, что из-за задержки на болоте по роковому стечению обстоятельств они умудрились разминуться на дороге с целой толпой всадников — к той же лесной сторожке ехал пан Николай Александрович Дорошенко, по пути встретившийся со своей бывшей женой Еленой и сопровождавшим ее отрядом нежинских жандармов.***
Приехавший спустя несколько часов после отъезда Николая лекарь сокрушенно качал головой: — Что ж Вы на ноги-то так скоро поднялись, пани Лидия Ивановна? Зачем? Я же утром предупреждал Ваших людей, что Вам категорически положено было лежать, лежать и только лежать! Полный покой давал шанс сохранить ребёночка, а теперь, что уж… — он развел руками. — В больницу Вы, конечно же, лечь сейчас не хотите? — Но, если моего малыша уже нет — какой в этом смысл? — после сделанного укола жар у Лидии немного спал, по крайней мере, она больше не бредила и даже казалась почти успокоившейся. Но весь её осунувшийся вид с запавшими глазами, под которыми пролегли темные круги, просто кричал о том, что до нормального ее нынешнему состоянию ещё очень далеко. Старый доктор вскоре уехал, снабдив больную лекарствами и целым списком рекомендаций — в имении он больше ничего не мог сделать для Лидии. — Но тебе же больно, милая, — пыталась увещевать ее Натали, — неужели лучше будет терпеть и дальше, чем провести пару дней под наблюдением врачей?.. — Как ты считаешь, если всего несколько часов назад я вообще не хотела жить — разве сейчас для меня имеет значение какая-то физическая боль? Она ничто по сравнению с болью в душе… — Лидди, милая, как же я тебя понимаю, — Натали подошла поближе и попыталась обнять свою подругу, но почувствовала, что обнимает как будто замершую статую — та не откликнулась на ее порыв, оставшись сдержанно-холодной. — Теперь для меня важнее всего на свете дождаться возвращения моей дочери… и Николя, разумеется. Я обязательно должна быть здесь, дома, когда они вернутся. — Они непременно скоро приедут сюда, я тоже в этом убеждена, — поспешно согласилась с ней Натали. — Но, думаю, им обоим хотелось бы застать тебя в полном здравии. — Поверь, если так будет нужно — о моей боли никто ничего не узнает. Обещаю, что больше не создам никому проблем, — улыбнулась Лидия, но ее улыбка вышла немного натянутой. — И буду строго следовать всем предписаниям доктора. — Я верю, что вы с Николаем ещё скоро обрадуете нас всех появлением на свет вашего малыша, — Натали старалась говорить искренне, но в ее голосе помимо воли сквозила грусть. Лидия ничего не ответила — сил поддерживать беседу у нее не было. Больше всего на свете ей сейчас хотелось остаться одной и по давнишней привычке доверить свои страдания и слезы подушке, но она, как, впрочем, и почти всегда в присутствии других людей, пусть даже не чужих для себя, не могла позволить себе расслабиться. Для всех в глаза бросалась традиционно прямая спина и лёгкая полуулыбка сидевшей на постели пани Шеффер. Только её взгляд, смотревший в одну точку, красноречивее любых слов говорил о том, насколько мысленно она далека отсюда. …К ночи новостей все ещё не было. Уставшая Натали наконец отправилась готовиться ко сну, оставив Лидию наедине со своими мыслями. Последней с трудом удалось убедить подругу, что служанки в соседней комнате будет вполне достаточно, если ей что-то вдруг понадобится. Сон никак не шел к Лидии, несмотря на всю ее усталость, скопившуюся за прошедший день. Как будто целая жизнь промелькнула перед ней — и этот один-единственный день перемешал все, что казалось до этого таким устоявшимся и стабильным. Именно чувство спокойствия и защищённости годами удерживало её возле Николая — она знала, что в любой ситуации он не мог допустить, чтобы пострадала его семья. И сегодня он лишний раз подтвердил, уехав на поиски детей. Она должна быть сейчас там, с ним! Лидия почти ненавидела сама себя за проявленную физическую слабость, не позволившую ей ехать с ним. Что до греха Николая с юной Марианной Косач… Что ж, она, Лидия, тоже не так уж чиста перед ним — невольно подумалось ей, и она в который уже раз за сегодняшний день вернулась мысленно к тому, чьего одного слова, казалось, ей хватило бы, чтобы решиться все изменить в её жизни. О Григории Червинском. Но его нет возле неё и, похоже, уже не будет, так что пора выбросить из головы эти пустые мысли. Пусть только вернутся Николай и Викки, и она, Лидия, останется с ним до конца своих дней, выйдет за него замуж, родит ему детей, вложив в них всю свою нерастраченную любовь, чтобы они выросли достойными потомками семейств Дорошенко и Шеффер, и будет верна своему мужу до конца своих дней. Хотя бы из благодарности, напрочь игнорируя собственные чувства. Пусть он только вернётся, пусть не оправдается дурное предчувствие из её сна! Время было уже далеко за полночь, когда, устав бороться с бессонницей, Лидия кое-как смогла подняться и тихонько выйти на крыльцо имения, захватив с собой сигареты с мундштуком. Свежий ночной воздух немного взбодрил её, придав толику сил, которых ей так не доставало. Ветер шевелил её длинные неубранные темные волосы, развевал подол белой ночной сорочки, в которую ее переодели служанки — она не озаботилась даже тем, чтобы накинуть хоть что-нибудь сверху, чувствуя полное безразличие и к ночной прохладе, и нормам этикета, да и вообще ко всему, что не было напрямую связано с главным вопросом — с возвращением её близких. Лидия сама не смогла бы сказать, сколько времени она уже стоит на крыльце, то раскуривая одну сигарету за другой, то просто напряжённо вглядываясь в кромешную темноту. Интуиция подсказывала ей, что она обязательно дождётся кого-то из тех, кто безмерно ей дорог. И она не ошиблась — чуткое ухо уловило топот конских копыт. Но, как женщина ни вслушивалась — скрипа колес расслышать не смогла. «Значит, повозки нет, только всадник… Захар?» Появившийся из темноты силуэт высокого широкоплечего мужчины ясно указал на верность её догадки. Но гораздо важнее для нее было то, что рядом с мощной фигурой управляющего, практически теряясь на его фоне, виднелись две тонкие детские фигурки, одна из которых, едва завидев на крыльце Лидию, со всех ног бросилась к ней на шею. — Мамочка! Ма-а-а-а-ма! Горячий пепел от сигареты случайно попал на пальцы, обжигая нежную кожу, но женщина даже не почувствовала этого. Не помня себя, она кинулась навстречу дочке, протягивая к ней руки, шепча помертвевшими губами одно-единственное, но такое дорогое для неё слово: — Виктория! Будучи не в силах сразу поверить своим глазам, пани Шеффер крепко прижала к сердцу свою благополучно вернувшуюся малышку, чувствуя, что она наконец-то может назвать себя счастливой… И тут же ощутила, что в голове ее как будто закружился разноцветный фейерверк, все тело налилось свинцовой тяжестью, мгновенно перестав слушаться свою хозяйку, а деревянный пол веранды почему-то стремительно стал приближаться…***
Лидия очнулась спустя несколько минут на кровати в собственной спальне, куда, похоже, перенес ее Захар. Так и есть, он сам и бледные от испуга дети стояли тут же, у ее изголовья. Только теперь женщина смогла приглядеться к малышам повнимательнее и, как до этого Захар, поразилась — какими оборванными и грязными они оба были! В худеньком темноглазом мальчугане с трудом можно было узнать того нарядного золотоволосого Николя Дорошенко, с которым Викки всего несколько дней назад играла в их нежинском поместье. Его волосы от пыли казались совсем серыми, а на исцарапанном чумазом лице яркими остались только глаза. Впрочем, её собственная дочь выглядела не лучше. Боже, она же совершенно не позаботилась о детях, а они столько натерпелись за последние несколько дней! — Идите сюда, — сделала она приглашающий жест рукой. Дочка тут же с готовностью нырнула к ней под руку, забравшись с ногами на постель матери. Застеснявшийся маленький Николя, напротив, оставался стоять чуть поодаль, переминаясь с ноги на ногу. — Мама, нас похитили и мы сбежали из леса, и ещё Николя сегодня спас меня, вытащив из болота, и Захар потом спас нас обоих… — на одном дыхании выпалила младшая Шеффер, но мать тихонько приложила палец к её губам. — Здравствуй, Николя, я рада тому, что у Викки есть такой друг. Завтра ты увидишься со своими родителями, а сейчас вам обоим явно нужно хорошенько отдохнуть и выспаться. Давай утром поговорим с тобой и Викторией обо всем подробнее, хорошо? Захар покажет твою комнату. Если тебе нужно что-нибудь ещё — скажи ему. Лидия совершенно выдохлась, произнеся эту не самую длинную фразу и Захар, заметив это, взял мальчика за руку, направившись с ним к выходу. И все же у самой двери он остановился. — Я же говорил, что найду и привезу Вам детей, пани Лидия, — улыбка его была торжествующей. — Спасибо тебе, Захар, я всегда знала, что ты самый надёжный и лучший. Я не знаю, как тебя отблагодарить… Скажи мне сам, чего ты хочешь? Захар традиционно попытался было отмолчаться, глядя на свою пани долгим взглядом, но потом все же произнес: — Сейчас — только чтобы Вы быстрее поправились, пани Лидия, — несмотря на улыбку, голос его был серьезным. — Спокойной ночи Вам и маленькой панночке.***
Остаток ночи в имении Шеффер прошёл относительно спокойно — ведь его обитатели не могли подозревать, сколько испытаний готовит им грядущий день…