1
Марианна с самого утра собиралась повести младшего Николая Дорошенко на прогулку в Нежинский парк. Но неожиданно мальчик наотрез отказался идти куда бы то ни было без своей подружки Виктории. Разумеется, ее тоже взяли с собой. В дороге дети вели себя весело и шумно, ни на минуту не желая угомониться, в то время как их гувернантку, этой ночью оставшуюся без полноценного отдыха, то и дело клонило в сон. — Сейчас она остановится возле бальных платьев, — прошептал маленький заговорщик своей ещё более юной сообщнице. — Она всегда любит на них подолгу поглазеть. Вот тут-то мы с тобой и сбежим! Викки согласно кивнула, предвкушая новые приключения… Возле швейной мастерской с нарядами Марианна действительно замешкалась — уж слишком сильно ей нравилось любоваться выставленными в огромных витринах образцами шикарных дамских платьев, одетых на манекены, мечтая, что, возможно, когда нибудь она закажет себе точно такие же. Сегодня же ее в особенности привлекали свадебные наряды — в своих смелых мечтах девушка представляла, как в одном из них она шествует под венец, а рядом с ней — её самый любимый человек… Как только хитрый Николя заметил, что их гувернантка мечтательно вздохнула и полностью сосредоточилась на предметах гардероба, он подал условный знак Викки, и дети, взявшись за руки, потихоньку отбежали от Марианны в сторонку. Завернув за угол мастерской, они бегом припустились дальше — в направлении местной кондитерской, славившейся на весь Нежин самыми вкусными французскими круассанами и фруктовыми пирожными. Именно поход в эту кондитерскую был запланирован Николя в качестве сюрприза для маленькой Виктории, с этой целью мальчик накануне решительно разбил копилку — свинку с мелкими монетками, бережливо складывавшимися туда им в течение нескольких месяцев. Но дети оказались не способны предусмотреть ещё один «сюрприз», тщательно подготавливавшийся для них совершенно другими, незнакомыми им взрослыми, который никак нельзя было назвать приятным. Как оказалось, за ними и Марианной с самого начала их прогулки следили отнюдь не добрые глаза, и их спонтанное бегство от гувернантки оказалось весьма на руку злоумышленникам. Дети не успели дойти до заветной кондитерской всего несколько шагов, когда из подъехавшей к ним кареты выскочили пара взрослых мужчин и тут же буквально схватили мальчика и девочку в охапку и, не давая опомниться, быстро запихнули их в карету. Когда Марианна смогла оторваться от созерцания свадебных нарядов, её подопечных рядом с ней не оказалось. Испуганная девушка некоторое время металась по всем соседним улицам, расспрашивая прохожих, заглянула и в ту самую кондитерскую — дети словно в воду канули. Кто-то наконец вспомнил, что видел там же темную карету с зашторенными окнами, но как туда попали дети — этого момента ни один из прохожих не видел, да и вообще причастна ли к их пропаже эта самая карета — этого никто не мог сказать точно…***
В имении Дорошенко как раз было в разгаре женское чаепитие — Лидия, Натали и Елена, собравшись вместе за чашечкой чая, вели милую светскую беседу, которая была внезапно нарушена горестным плачем вихрем ворвавшийся в гостиную Марианны. — Там… Простите… — она не могла говорить, рыдания, душили ее, перехватывая ей горло. — Милочка, в конце концов, где Ваше представление о приличиях? — саркастический тон грозной пани Шеффер только усилил истерику и без того перепуганной до смерти Марианны. — Подожди, Лидия, дай ей сказать… — остановила возмущенную пани более рассудительная Елена и, повернувшись к девушке, максимально мягким и спокойным голосом спросила: — Марианна, ответь нормально — что-то случилось с детьми? Что-нибудь серьезное? Бедняжка смогла только кивнуть, вся заходясь слезами. — Николенька и Виктория… Они…пропали во время прогулки, совсем, — наконец смогла выговорить она, глядя, как от её слов на глазах побледнели лица всех трёх благородных дам. — Где. Моя. Дочь?! — не помня себя, бросилась к ней Лидия. Её сдавленный, хриплый голос невозможно было узнать — словно это совершенно другая женщина меньше минуты назад вела светские беседы о разных пустяках и заливисто смеялась. Марианна ойкнула — неожиданно тяжёлая рука Лидии хлестко прошлась ее по щеке. — Я клянусь, я не виновата. Я отвлеклась только на одну секундочку — а их уже не было рядом со мной. — Как кому-то вообще пришло в голову доверить такой безответственной особе детей? — теперь Лидия обращалась скорее к приятельницам, но её вопрос остался без ответа. — Погоди, Лидди, — вмешалась в разговор Натали, — ведь Марианна много раз до этого водила на прогулку детей, но почему это случилось именно сегодня? — Я знаю, почему это случилось сейчас, — голос Елены звучал неестественно спокойно, словно речь шла не о пропаже её собственного сына. — Потому что одной юной особе безумно хочется видеть себя невестой Николая Александровича Дорошенко, и это желание настолько сильно, что для его воплощения в жизнь подойдут любые средства, включая похищение детей, не так ли, Марианна? Я видела его с ней вчера вечером, они договаривались о ночном свидани, — несмотря на его кажущееся спокойствие, этот голос подействствовал на Марианну даже сильнее, чем гневные возгласы Шеффер. — Если это так, я её сейчас убью, — тяжело поднялась со своего места Лидия. — Тебе нужен был Николай Александрович — забирай! Если это Ваше обоюдное желание быть вместе — ему ничто не может препятствовать, мы с ним даже не женаты. Только заклинаю — верни мне мою дочь! — на Лидию было страшно смотреть — в её взгляде читалось откровенное безумие. Было видно, что она сдерживает себя от более решительных действий из последних сил. — Я не похищала детей, я клянусь, — испуганно вскрикнула Марианна, вскидывая руки, словно пытаясь защититься ими от нападок. — Я была уверена, что Николенька и Викки побежали в кондитерскую… — она вновь разрыдалась. — Что случилось, дамы, почему она так плачет? — послышался знакомый голос. В дверях гостиной стоял Николай Александрович Дорошенко. — Ну вот, теперь точно все в сборе, — констатировала Натали, с сочувствием глядя на брата. Она очень хорошо представляла себе, что может его сейчас ожидать. — Да так, не стоит беспокоиться по пустякам — эта особа всего лишь причастна к исчезновению наших детей, — в голосе Лидии слышались одновременно сарказм и отчаяние. — Как же я ошибалась, когда думала, что в этом доме ответственно относятся к выбору персонала для работы с детьми! — Давай вернёмся к теме выбора персонала в нашем доме попозже, — довольно резко прервал ее Николай, — а сейчас — кто-нибудь, расскажите мне толком, что случилось? В полицию уже обратились? Дамы переглянулись — почему-то эта очевидная мысль никому из них не пришла в голову. — Все понятно, — кивнув головой, подытожил Дорошенко-младший. — Значит, я сейчас велю закладывать экипаж, поедем в полицейский участок, а по дороге вы все расскажете в деталях. Как ни странно, все безоговорочно подчинились этому распоряжению, отложив выражение эмоций и выяснение отношений на потом, когда будет решена главная проблема.***
Марианна уже, наверное, в сотый раз повторяла все подробности их неудачной прогулки с детьми, на этот раз для записывавшего её слова толстого усатого полицейского пристава, только вот ясности делу это не прибавляло. — Значит, Вы говорите, дети пропали на пересечении Павловской и Орловской улиц, у мастерской по пошиву готового платья? — уточнил он будничным тоном, и стоявшая тут же Лидия взьерепенилась: — Сколько можно спрашивать одно и то же? Или Вы думаете, что ей надоест повторять свои выдумки, и она скажет правду о похищении?! — Успокойся, Лидди, милая, таков порядок, — взял ее под руку Николай, но она лишь молча выдернула свою руку, одарив его ледяным взглядом. — Есть ли у вас какие-либо предположения, кто мог бы похитить детей, если речь, конечно, идёт о похищении? В голове Николая молнией промелькнула мысль о пане Савицком и его слова о том, что «серьезными людьми теперь будут изыскиваться другие методы воздействия» на него, Дорошенко. А что, если это они и есть, эти самые методы? Если таким образом кто-то посчитал возможным добиться от него решения своих проблем? И как теперь рассказать об этом самому родному человеку, в её-то нынешнем состоянии?! Николай мельком взглянул на Лидию и увидел в её глазах понимание — про угрозы, поступавшие в его адрес ещё в Киеве, она, похоже, тоже не забыла. «Если речь то действительно идёт о серьезных людях, навряд ли сообщение об этом приставу повлечет активные действия… И тем более сомневаюсь, что это поможет малышам. Бог мой, ну почему именно они?! Мне не нужны были их деньги, не нужно поместье Косач, я готов был оказаться и от Марианны, но Викки и Николя! Мои маленькие, такие беззащитные… Нет, прежде чем что-то сообщить, я должен вначале сам кое-что проверить», — решил для себя Николай. Они едва выдержали процедуру опроса, но так и не приблизились ни на миг к поиску детей. «Приметы будет разосланы по нашему и ближайшим уездам, сыскной отдел займется ими, ждите», — было сказано всем напоследок. — Ну как же можно вот так спокойно ждать, не зная, что с ними? — выразила всеобщую мысль Лидди, нервно закуривая на крыльце полицейского участка. Елена молча обняла ее. Увы, успокоить обеих женщин сейчас было выше сил Николая. Но в его силах было сделать кое-что ещё…***
Николай ехал к пану Савицкому, готовый разнести бывшее имение Косачей в клочья. Разговор, произошедшей перед этой поездкой между ним и Лидией, Дорошенко, пожалуй, вряд ли забудет. Едва они остались в комнате вдвоем после возвращения из полиции, Николай, видя, что Лидия вся дрожит от нервного потрясения, попытался успокоить ее, обнять покрепче, утешить, но в ответ удостоился лишь такого знакомого ледяного взгляда, о котором в последнее время уже успел позабыть. — Лидди, любимая моя, я понимаю, как тебе сейчас тяжело, мое горе вдвое больше — ведь и Николенька, и Викки — это в равной степени мои дети, — тихо произнес он. — Не надо лицемерия, прошу, — что-то в взгляде и голосе женщины безошибочно подсказало Николаю, что она всё знает о нем и Марианне. Сейчас он был бы согласен на бурную сцену ревности, на грандиозный скандал с выяснением отношений, но ничего этого не было. Было только молчание, за которым скрывалась пустота. Лидия почти физически чувствовала, как она прокрадывается в самую душу, заполняя там собой все закоулки, давит с такой силой, что хочется кричать… Но нельзя, ей не позволительно ни на минуту показать свою слабость. Только не сейчас. Ей снова пришлось столкнуться с предательством одного из немногих людей, кого она считала для себя по-настоящему близким. Но, как ни странно, ревности она не ощущала, даже удивительно, может быть, потому, что так и не смогла принять Николая всем сердцем, как своего мужчину? Хотя, видит Бог, она пыталась. Что ж, в конечном итоге, что ни делается — все к лучшему. — Николя… Если… — Лидия на мгновение запнулась и тут же поправила себя. — Когда найдется Викки, мы с ней сразу же уедем. Николай, как никто другой, понимал, что оправдываться не имеет смысла, и никакие объяснения здесь не помогут, поэтому лишь вздохнул: — Решать тебе, я обещаю, что приму любое твоё решение, без осуждения и обсуждения. Только… давай сначала найдем её, хорошо? Я обещаю, что всё сделаю, чтобы отыскать детей как можно скорее. Женщина благодарно кивнула в ответ, в глазах ее появился проблеск надежды. И эту надежду он, Николай, должен оправдать, даже если после этого потеряет свою Лидию навсегда.***
Мысли Николая лихорадочно метались между спасением детей и Лидией. Он обязательно вернёт свою единственную любовь, без неё его жизнь лишается всякого смысла, но для начала он должен хотя бы вернуть её уважение. Когда-то Лидия согласилась быть с ним без любви, но она никогда не была и не будет с тем, к кому не имеет уважения. Пожалуй, именно последнее в свое время толкнуло эту своенравную красавицу в его объятия. Но Николай продолжал надеяться, что настоящее чувство к нему у неё вырастет постепенно, только надо дать ей время, окружить её и малышку Викки заботой и лаской, что им успешно и выполнялось до последнего времени. А теперь он совершил ошибку, поддавшись собственной слабости и, в результате, в единый миг разрушил то, чего добивался годами, уничтожив хрупкий мостик доверия между собой и своей любимой женщиной. Николай понимал, что по-прежнему, в по первому слову Лидии готов совершать любые, пусть самые безумные поступки, в то время как в общении с Марианной его мысли не распространялись дальше соблазнов сегодняшней страстной ночи… Но за свои грехи он готов будет заплатить сполна, чтобы только вернуть обращенную к нему одному милую улыбку Лидии, услышать счастливый смех маленькой Викки. Ведь Марианна и Лидия — они несоизмеримы, как тусклая свечка и яркое солнце. Пусть ожоги этого солнца бывают очень болезненными, а характер — порой невыносимым, в этом — вся Лидди. Его женщина, его судьба, которую он никому и никогда не отдаст. Где-то там, на краю сознания, к нему упорно стучались мысли о чувствах отца, сестры Натали и даже Елены, для которых пропажа маленького Николя была не менее серьезным ударом, но всё равно всех затмевал образ Лидии, пронзительный взгляд ее глубоких голубых глаз, ради ее прощения он сделает многое, если не все, в этой жизни. А дальше — будь, что будет…2
Вскоре впереди показались белоснежные стены такого знакомого, но ставшего в последнее время откровенно недружественным имения, принадлежавшего ранее Косачам. — Пан Савицкий сегодня не принимает, сказал — никого к себе не ждёт, — похоже, Николая не собираюсь пускать внутрь, по крайней мере, об этом недвусмысленно говорил решительный вид двухметрового детины, выполнявшего теперь в доме функции дворецкого. «И людей он поменял, при Косачах здесь совсем другие служили», — машинально отметил про себя Николай. — И все же — доложите о приезде пана Николая Александровича Дорошенко, мне кажется, что нам будет о чем потолковать, у Льва Брониславовича тоже есть свой интерес в этом разговоре. -Доброго дня! А Вы, никак, о покупке имения все же поговорить решили, уважаемый сосед? — послышался из глубины коридора знакомый голос, впрочем, по его тону было понятно, что как раз в уважении к собеседнику его обладатель сомневается. — И Вам хорошего дня, только, надеюсь, мы не будем обсуждать дела прямо здесь? — Разумеется, проходите, Николай Александрович, — сосед был сама любезность. — Я не буду ходить вокруг да около, — терпение Николая было на исходе. — Скажите мне — где мои дети, и мы разойдется с миром, я даже позабуду о Ваших угрозах… — Дети? Какие дети?! — удивление в голосе пана Савицкого могло показаться вполне искренним, но его выдавал бегающий взгляд маленьких, близко посаженных глазок. — Насколько я припоминаю, мы с Вами вели речь лишь о продаже имения, в обмен на некоторые уступки с Вашей стороны… — А не добившись от меня уступок, Вы решили использовать другие методы, не так ли, Лев Брониславович? Решили похитить моих малолетних сына и дочь? Думаете, подобное сойдёт Вашим серьезным людям с рук? — Николай просто весь кипел от гнева. — Помилуйте, дорогой Николай Александрович, в конце концов, подобные подозрения меня оскорбляют. Я никогда в жизни не решился бы причинить вред детям. — Я Вам не верю, — Дорошенко с трудом сдерживался, чтобы не вцепиться в самодовольную рожу явно потерявшего всякую совесть пана, но умом он понимал, что детям этим точно не поможет. — Вы знали, что это чуть ли не единственный способ повлиять на решение Вашего вопроса… — И тем не менее, мой ответ — нет. Жаль, что у Вас сложилось обо мне столь превратностие мнение, поверьте, я очень сочувствую Вашему горю, но помочь ему не в силах, — пан Савицкий, напротив, вполне овладел собой, даже волнение в его взгляде практически исчезло. — Я Вас предупредил — я камня на камне не оставлю от Вашего имения, но своих детей найду и заберу! — Я прощаю Ваше высказывание, так как прекрасно понимаю Ваше волнение за детей. Если хотите — Вы даже можете осмотреть весь дом, я Вас уверяю, детей здесь Вы не найдете, — теперь в его голосе Николаю послышалась откровенная насмешка. Он, не прощаясь, поднялся — продолжать этот фарс у него не оставалось сил. Так, от пана Савицкого он ожидаемо ничего не добился, но в своих подозрениях после этого визита только укрепился. У отчаявшегося отца вообще отпали бы последние сомнения, если бы он увидел, что вскоре после отъезда гостя и недолгого разговора со Львом Брониславовичем тот самый детина-дворецкий спешно уехал верхом в направлении старой лесной сторожки.***
Лидии было плохо — для нее с самого приезда в нежинский дом Дорошенко все пошло наперекосяк. Зачем только она вообще согласилась с Николаем и приехала сюда из Шеферовки вместе с Викки? Ведь там, в родных стенах, с её девочкой ничего бы не случилось… Ну почему за столько лет проблемы, связанные с семейством Косачей, для неё никак не заканчиваются — ведь Лидия была уверена, что давно вычеркнула их из своей жизни! Пока Марианна Косач, эта горе -гувернантка, не сообщила о пропаже детей, Шеффер ещё кое-как могла держать на людях лицо — по крайней мере, ее хватало на более-менее искренние улыбки и светские беседы, несмотря на время от времени стучащуюся в виски боль и подступающую к горлу тошноту. После получения страшной новости Лидия растеряла все остатки самообладания, теперь многократно усилившиеся боль и раздражение и вовсе стали ее постоянными спутниками. Вечером за ужином она лишь делала вид, что ест, не в силах проглотить ни кусочка, вздрагивая и прислушиваясь к каждому шороху. Обстановка за столом и без того была нервозной, а глаза у всех женщин — откровенно заплаканными. Муж Натали был в отъезде, Владимир и Марианна ужинали в комнате мальчика, против чего никто не возражал — видеть среди членов семьи пусть невольную, но все же виновницу произошедшего, никто особо не хотел. Николай и Александр Васильевич вышли к столу позже всех, проведя перед этим около часа в рабочем кабинете Дорошенко-старшего. В результате на утро последним была запланирована поездка к начальнику местной полиции, который раньше не раз бывал в их доме в качестве гостя. Когда в столовую робко постучалась служанка — Лидия даже не удивилась, она словно чувствовала, что сейчас что-то должно произойти… и оно ей вряд ли понравится. Домработница держала дрожащими руками письмо. — Что случилось, откуда это у тебя? — засыпал вошедшую вопросами Дорошенко-старший. — Я прошу прощения, вот это было под дверью, — она протянула хозяину дома злополучный конверт. Александр Васильевич аккуратно, как какую-то гадость, взял бумагу двумя пальцами и начал читать: — Господин Николай Александрович Дорошенко, Ваши дети у нас, в надежном месте, смею Вас заверить, что с ними все в порядке. Вы знаете, что делать, чтобы они вернулись домой. Как только мы получим патентные бумаги на предъявителя, мы отпустим обоих детей. Инструкции о том, куда доставить бумаги, получите завтра». Николай заглянул в конверт, словно надеясь, что в нем будет что-то ещё, кроме письма. Как ни странно, его надежда оказалась не напрасной — на его ладони лежало крошечное серебряное колечко — то самое, что он сам не так давно подарил своей обожаемой Викки. Он живо вспомнил их совместную прогулку по Киеву и её просящий взгляд, которому он не мог не уступить. Неясно, чем это простое украшение так привлекло внимание избалованной, несмотря на юный возраст, красивыми безделушками Виктории — обычное, недорогое, с простой гравировкой, но очень органично смотревшееся на ее кукольном пальчике. Лидия тоже узнала кольцо. Она поднялась со своего места и протянула руку к Николаю, чтобы рассмотреть украшение поближе, как вдруг перед глазами у нее все поплыло. — Лидия, хорошая моя! — испуганный голос Николая слышался ей как сквозь туман. Очнувшись через несколько секунд, женщина поняла, что лежит прямо на полу, в окружении испуганных лиц всех членов семейства Дорошенко. — Дети у них, — в горле Шеффер пересохло, она с трудом узнала свой собственный голос. — Как же ты нас напугала, милая, — с сочувствием произнесла Натали, — не волнуйся, Николя обязательно что-нибудь придумает. — Я хорошо себя чувствую и точно не собираюсь бездействовать, а тем более не планирую умирать, — Лидия заставила себя улыбнуться и рывком попыталась подняться с пола, но тут же со вздохом осела на землю, почувствовав новый приступ головокружения. — Я пошлю за доктором, — сорвался с места Николай. — Лидди, возможно, речь идёт не о смерти, а совсем даже наоборот, — впервые за сегодняшний вечер неожиданно улыбнулась Елена. — Ты давно была у доктора? От этих слов Лидию затрясло мелкой дрожью. Ведь, в самом деле, очень похожее ухудшение самочувствия ей уже приходилось испытывать несколько лет назад, когда вовсю отстраивалось сгоревшее поместье Шеффер. В тот раз подобным образом впервые заявила о своем существовании Виктория… Неужели причина ее нынешнего состояния такая же? Она лихорадочно попыталась вспомнить, когда у нее крайний раз были проблемные дни. Выходило — чуть ли не два месяца назад. Как раз тогда некоторое время она не принимала пилюли, так как уезжала на пару недель из Киева. Но подобное периодически случалось с ней и раньше, и женщина не особо беспокоилась, списывая это на делаемые ею перерывы в приёме лекарства. «Бог мой, ну почему именно сейчас?!» — мысленно взмолилась она. — Столько времени удавалось этого избегать и теперь, когда пропали Виктория и младший Николя, а сам Николай бесчестно поступил со мной, фактически предал меня, когда я точно решила уйти от него! Нет, я не хочу, за что?!» Пусть Николай пока ни о чем не догадывается, хорошо, что он именно сейчас вышел из столовой сказать слугам о докторе, но, если эти подозрения подтвердятся — он узнает о причине одним из первых. И у каждой из присутствующих здесь женщин из семьи Дорошенко имеются собственные причины по разному относиться к подобной новости Лидии. Нет, сейчас ее должна интересовать только Викки, с остальными вопросами она разберётся позже…***
Увы, приехавший доктор подтвердил подозрения Лидии о причинах её состояния. Теперь, глядя на сияющего от радости Николая, она с трудом подавляла в себе желание любым способом стереть с его лица улыбку. — Я напишу прошение в консисторию, чтобы нас обвенчали немного пораньше, не дожидаясь полного истечения срока. В конце концов, осталось уже менее полугода. Я так счастлив, моя хорошая — наконец-то у нас будет настоящая семья! — Николай, а мое мнение ты даже не спросишь? — с вызовом подала она голос. — Тебе не кажется, что не далее, как несколько часов назад, между нами шла речь совсем не о подобном развитии событий? — Да, прости, — её собеседник на минуту опешил, улыбка тут же сбежала с его лица, плечи поникли. — Просто я подумал было, что эта новость многое между нами меняет, вот дурак, да? Я так ждал этого, но судьбе было угодно, чтобы все произошло в такой непростой момент. — Я не уверена, что хочу этого ребенка, — слова тяжёлыми камнями падали с губ Лидии. — Не знаю, как лучше поступить, но, думаю, вместе у нас уже ничего не выйдет. Предательство не исчезнет само по себе. — Все проходит, моя хорошая. Я виноват перед тобой, но… — Николай склонился было к ней, чтобы поцеловать ее руки, но был остановлен таким знакомым холодным взглядом. — Помнишь, я обещал никогда тебя ни к чему не принуждать? Я не собираюсь отступать от своего обещания. Только прошу тебя — не спеши, не надо рубить с плеча. Хотя бы подожди, пока отыщутся дети. — Отыщутся… Весь день моя девочка неизвестно где, напуганная, несчастная, и рядом — такой же малолетний мальчишка, как она сама. Где они проведут ночь? А ты так спокойно обо всем рассуждаешь! — Я просто люблю тебя и всегда буду любить, как бы ты не поступила. Но сейчас меня больше всего беспокоит твое состояние. Вообще, тебе просто надо отдохнуть, — от легонько коснулся её руки и вышел, плотно притворив за собой дверь.***
Маленький Николя Дорошенко с трудом помнил события того дня, доставившего им столько проблем. Вот они с Викки перешли дорогу, донельзя довольные, что удачно убежали от Марианны, и уже практически добрались до столь желанной кондитерской, как чуть ли не у самых их ног остановилась карета, выскочили какие-то люди, подбежали к ним. Дети не успели опомниться, как на головы им были наброшены грубые холщовые мешки… Дальше, судя по стуку конских копыт по мостовой и тряске, они куда-то долго ехали. Он слышал грубые мужские голоса: — Мы вроде как на двоих не договаривались, откуда с ним взялась девчонка? Куда теперь с ней? — Ничего, она тоже из этой семьи, видал, гувернантка обоих вела. Доставим их в сохранности, глядишь, хозяин доволен будет, клиент посговорчивее, а нам о прибавке можно будет говорить. — Гляди ты, чтобы нам каторги не прибавили, семейство-то не из простых! — Молчи лучше, типун тебе на язык. Голоса после этого действительно смолкли, рядом слышалось только чьё-то тяжёлое дыхание, перемежевывамое горестными всхлипами. — Викки, ты здесь? — тихонько спросил мальчишка. — Да, — ее голос был еле слышен. — Только мне очень страшно, Николя. Куда мы едем? Что с нами будет? Мальчик почувствовал, что малышка вот-вот разрыдается, и поспешил её успокоить. — Не плачь, все будет хорошо. Наш papa обязательно спасет нас, я знаю. Виктория шмыгнула носом, но плакать, кажется, передумала. Разумеется, Николя сам ни в чем не был уверен и с огромным трудом удерживался от рыданий, но понимал, что сейчас ему нельзя плакать. Если и он распустит нюни, на кого тогда будет смотреть Викки? — Эй вы там, не переговариваться! — раздался откуда-то спереди суровый окрик. Дети испуганно примолкли. Как только карета остановилась, Викки почувствовала, как её, не снимая с головы мешка, схватили под мышки и перенесли на землю. — Пустите меня! — отчаянно взвизгнула она, и тут же чья-то грубая рука закрыла ей рот. Поддавшись охватившему её порыву возмущения, девочка изо всех сил вцепилась зубами в эту самую руку. Укушенный заорал от боли и со злостью отшвырнул от себя девчонку. — Не трогайте её! — Николай не мог видеть происходящее — с него мешок тоже никто снимать не собирался. Он интуитивно кинулся под ноги тому из похитителей, стоявшему ближе к нему. — Беги, Викки! Но девочка растерялась. Попытки сорвать с головы мешок ни к чему не привели, и её практически сразу снова схватили. Старания Николая увидеть хоть что-нибудь вокруг себя оказались более удачными — на несколько секунд ему удалось освободиться от ненавистного мешка и мельком оглядеться вокруг. Он успел рассмотреть лес и обветшалое полуразрушенное строение, показавшееся ему смутно знакомым. Но, увы, сильные руки опять крепко схватили его и мешок вновь оказался на голове мальчика. Ещё раз отчаянно рванувшись из чужих рук, Николя почувствовал сильный удар в плечо. — Тихо ты, покалечишь же мальчонку! — прикрикнул второй похититель. — Маленькие дряни, как больно! Я их сейчас… — пострадавший прибавил к этому ещё несколько непечатных выражений, довольно четко объясняющих, что именно он сделает, но явно не предназначеных для детских ушей. — Уймись, нам сказано — доставить невредимыми! Представь, что будет, если о таком узнают — засмеют, что с малолетками не справились! Через несколько минут Николя ощутил, как его подтолкнули в спину, одновременно срывая с головы злосчастный мешок. Сзади лязгнул засов. Его и Викки забросили темное сырое помещение, более всего напоминавшее подвал. Охапка соломы на полу и решетка во всю стену — вот и все убранство того мрачного места, в котором они оказались. Ни окошек, ни дверей здесь явно не предусматривалось — часть решетки, служившая входом, просто поднималась и опускалась. Пять шагов в ширину и примерно столько же в длину, каменный пол и стены. «Нет, сбежать отсюда точно не получится»… — Николя не решался озвучивать вслух свои мысли, боясь ещё больше расстроить свою подругу. Он присел на солому, жестом указав Викки на место рядом с собой. — Ты молодец, похоже, действительно сделала ему больно, — он подмигнул девочке, стремясь подбодрить ее. — Не дрейфь, мы обязательно с тобой что-нибудь придумаем… Виктория невольно улыбнулась ему в ответ, доверчиво уткнувшись носом в его ещё недавно белую, а теперь неимоверно грязную рубашку. Впрочем, сама всегда бывшая аккуратной, теперь малышка выглядела немногим лучше своего товарища — оборка от ее пышного платья оторвалась и волочилась по полу, красиво уложенные с утратила волосы вконец растрепались. — Тебе больно? — почувствовав, что мальчик вздрогнул от боли в плече, она ласково погладила его по ударенному месту. — Нет, уже прошло, — нарочито бодро ответил Николя, — её забота была приятна. — Он забрал мое кольцо, — как-то совсем по взрослому вздохнула Викки. — Папин подарок. Николай погладил ее по голове, чувствуя себя старшим братом девочки. — Я подарю тебе много-много колец, каких захочешь, — успокаивающе произнес он. — И все — таки — почему у нас общий папа, а мамы — разные? — не ко времени задала девочка до сих пор интересовавший ее вопрос. — Наверное, это их взрослые дела, — в другое время Николя сам удивился бы собственной рассудительности. — Но это не важно, главное, что и папа, и мамы нас любят и обязательно помогут нам выбраться отсюда. — Правда? — ясные голубые глаза смотрели так открыто и незащищённо, что Николай не мог их обмануть, невольно сам начиная верить в сказанное. Мальчик тихонько прикрыл веки… В голове его неотвязно крутилась мысль — почему это мельком увиденное место показалось ему таким знакомым? Откуда-то взялась уверенность, что он что непременно должен разгадать эту загадку, и ее отгадка сильно поможет им с Викки выбраться из этого страшного места. 3 Сегодня Николай Александрович Дорошенко до поздней ночи засиделся в отцовском кабинете. Спокойно спать этой ночью никто из их семьи все равно не мог, переживая за детей, в особенности после того, как подтвердилось их похищение, а тут ещё ситуация с Лидией, в которую он, в общем-то, сам себя загнал, требовала скорейшего разрешения. Заводя разговор о детях, Николай надеялся, что обсуждение этого вопроса поможет найти выход, но даже простое общение с близким человеком уже приносило Николаю хотя бы некоторое успокоение, то самое, которого так не хватало его душе. Он ничего не мог рассказать отцу о причинах своей размолвки с Лидией, надеясь, что Александр Васильевич объяснит для себя его нервозность волновавшей всех в доме пропажей малышей… — Похоже, я вынужден буду все же уволить их гувернантку Марианну Косач. — Не спеши с этим, отец, я убежден, что она непричастна к этой пропаже! — Но она проявила крайнюю беспечность, в конце концов, я нанял ее для того, чтобы она смотрела за детьми. И вообще — откуда столько рвения и стремления ее защитить? — Она сестра моего покойного друга Алексея, я на его могиле поклялся защищать его семью… Поэтому я пытался узнать о возможности выкупа имения Косачей у нового хозяина, пана Савицкого, и знаешь, какую цену он предложил? Служебный подлог и оформление патентов на новую алкогольную мануфактуру. А когда я отказался — происходит похищение моих детей, и похитители выдвигают аналогичные требования, не правда ли, интересное совпадение? — сильно нервничая, Николай раскуривал — которую уже за вечер, сигару. — Здесь все не так просто, даже если этот пан к чему-то причастен, он действует не один, за ним кто-то стоит… — Александр Васильевич умудрялся, по крайней мере, со стороны, оставаться спокойным и рассудительным. — Кому ты в последнее время отказывал в выдаче своих патентов, или как-то иначе умудрился перейти дорогу? Может быть, кто-то был особенно настойчив? — Отказов десятки только за последние месяцы, и особо настойчивых тоже наберётся достаточно. Но я же не могу подозревать всех людей, с которыми приходится контактировать по делам?! Теоретически любой из них может оказаться похитителем. Когда я вспоминаю историю с Еремеевыми… — Это не может быть один из братьев, тот, что остался в живых? — Думаю, нет, он получил десять лет каторги и, даже если бы ему удалось оттуда бежать, вряд ли бы он взялся за организацию новой алкогольной мануфактуры. Когда я думаю, что мои дети сейчас находятся у подобных людей… Я был у этого Савицкого, он, разумеется, все отрицает. — Сумасшедший, зачем ты туда вообще совался! Неужели думал, что тот сразу отдаст детей, если они, конечно, находятся у него? А теперь он знает, что ты его подозреваешь. — Я не мог сидеть сложа руки, пойми! Я не могу смотреть в глаза Лидии, которая доверила нам, привезя в этот дом Викки, и теперь я один виноват во всем! — В этом вся соль семьи. Где нет доверия — не будет и самой семьи. И прекрати себя винить! — Нет, отец, увы, ты не все знаешь. Лидия уйдет от меня, она уже все решила для себя. А я ничего не могу сделать, чтобы ее удержать, и жить без нее и Викки тоже не смогу. И не только без Викки. — Что ты имеешь в виду? — Сегодня доктор сказал Лидии, что у нее будет ребенок. Наш с ней общий ребенок. — Ну, хоть одна хорошая новость! Господи, благослови, — Александр Васильевич, пожалуй, впервые за сегодняшний вечер искренне улыбнулся. — Не пори горячку, сын, и Лидию Ивановну свою успокой. Завтра с самого утра отвезем это подметное письмо в полицию. Все должно образумиться. Николай не мог рассказать отцу обо всем, что его беспокоило, но, как и ожидал молодой человек, от их общения ему действительно стало немного легче.***
Он шел в комнату, бывшую когда-то его детской, надеясь, что хоть ненадолго удастся заснуть, но, похоже, у жизни на этот счёт были другие планы. Когда мужчина был уже у самой двери, ему навстречу неслышно скользнул женский силуэт. Чьи-то теплые маленькие ладони прикрыли ему глаза, раздался мелодичный смешок. — Лидди? — Николай слишком хорошо помнил, в каком эмоциональном состоянии он оставил свою любимую, чтобы легко поверить в радикальную перемену ее настроения. — Не угадали, — шутница отпустила руки и обвила ими его шею. Увы, стоявшую вплотную к нему девушку он меньше всего хотел сейчас увидеть. — Марианна, что ты здесь делаешь? Уже так поздно… — Я хотела Вам сказать, что не причастна к пропаже маленького Николя и Викки, я никак не участвовала в их похищении, хотя, возможно, кто-то из Вашей семьи считает иначе, — в голосе девушки звенели слезы. — Для меня очень важно, чтобы Вы мне поверили, я никогда не желала детям зла…- говоря это, она все сильнее приближалась к Николаю, заглядывая ему в глаза. — Хорошо, только не плачь — я тебе верю, — успокаивающе произнес он, слегка погладив ее по волосам. — Я всегда знала, что Вы самый лучший, — не сдержала она восхищения, и неожиданно горячо прижалась губами к его губам. — Я не знаю, как Вам помочь, но я просто хочу быть рядом… Николай вздохнул и отстранился от девушки. — Марианна, прости, но сегодняшний день меня совершенно вымотал. Тебе тоже не помешает отдохнуть…- при этих словах он отступил от нее на несколько шагов, открывая дверь, ведущую в его комнату. — Спокойной ночи. Лишь оставшись в своей комнате один, он почувствовал некоторое облегчение. Нет, он обязательно серьезно поговорит с Марианной, и попытается все ей объяснить, но… не сегодня. Сейчас у него уже точно ни на что не осталось сил.***
Наступившее утро не принесло покоя в Нежинский дом Дорошенко. Семья собралась за столом в полном составе, но завтрак проходил в гнетущем молчании, прерываемом только звоном столовых приборов. Впрочем, аппетита тоже ни у кого не было… — Иди сюда, паскудник, сам расскажешь пану Дорошенко, где ты нашел это письмо! — громкий голос управляющего имением был слышен от самого входа в дом. Через минуту дверь в столовую распахнулась, и пожилой управляющий буквально за ухо втащил сюда отчаянно сопротивляющегося, бледного от испуга мальчишку лет десяти в крестьянской одежде. — Простите великодушно, панове, — низко поклонился всем присутствующим дородный управляющий и, увидев шокированные глаза благородных дам, поспешил объясниться: — Вот этот шельмец мне прямо с утра пытался письмо вручить, говорит — для пана Дорошенко передали, а кто — не признается. Прикажете выпороть, пане Александр Васильевич? — Давай письмо, с ним разберемся позже, — Александр Васильевич решительно протянул руку к бумаге и, развернув ее, быстро пробежал глазами. — Лидия Ивановна, кажется, здесь Вас касается. В нетерпении выхватив из рук хозяина дома письмо, Лидия в один миг замерла, чувствуя, как неровно написанные строчки плывут у нее перед глазами, и была вынуждена схватиться за руку поднявшегося следом за ней Николая, чтобы не упасть. «Патент на мануфактуру — цена жизни и свободы мальчишки, девчонка обойдется дороже. Ее отпустят после переоформления на указанного нами человека права собственности на имеющуюся алкогольную мануфактуру Шеффер, но искать этого человека даже не пытайтесь. Надеемся, что ее мать на это согласится, иначе бывшие крепостные Шеффер, освобождённые милостью Государя Императора, вспомнят всю ту жестокость, с какой она с ними обращалась…» «Твари…» — наконец сорвалось с ее губ единственное слово, сказавшее всем, впрочем, гораздо больше многих витиеватых фраз. Тихонько ойкнула Натали, всплеснула руками Елена. — Погодите, — опомнился Николай. — Откуда ты взял это письмо? — обратился он к мальчишке, который продолжал стоять тут же, ни жив ни мертв от страха. — Ннне знаю его, — заикаясь, пролепетал он, — в имении никогда раньше не видел… Не наш он. Возле дома господского крутился, здоровый такой. Ещё и медяк мне вручил, чтобы я, значит, письмо не сразу отдал. — Сколько прошло времени? — Долго… Он был здесь чуть свет, мамка только-только меня отправила корову в поле гнать. — Описать его в полиции сможешь? — не унимался Николай. — Наверное, да, — шмыгнул носом мальчишка, поняв, что бить его никто не собирается, по крайней мере, сейчас, и благодаря этому немного осмелев. — Поехали в участок, — безапелляционно заявил Николай. — Лидди, дорогая, тебе, пожалуй, не стоит туда ехать с нами. — Ты прав, я сейчас же еду в Шеферовку. Надеюсь, что скоро вернусь, — глуховатый голос женщины казался чужим, а лицо — окаменевшим. И вряд ли Николай спокойно согласился бы с этим, если бы хорошо расслышал вторую часть сказанной ею фразы. — Я клянусь, я камня на камне там не оставлю, если не узнаю хоть что-то про Викки… — Хочешь, я поеду с тобой? — все же решилась предложить ей расслышавшая эти слова Натали — слишком уж пугающим показалось ей выражение лица подруги. — Нет, не надо, — быстро ответила Лидия, и про себя добавила: «Тебе определенно не стоит этого видеть»…***
Спустя несколько часов Лидия высаживалась из повозки у порога своего имения в Шеферовке, подавая руку все тому же верному управляющему Захару, вышедшему самолично встретить свою хозяйку из Нежина. Едва взглянув на её лицо, хорошо знавший характер пани мужчина понял, что случилось что-то страшное, грозящее большими неприятностями всем. — Захар, собирай народ, у меня с ними очень серьезный разговор будет… — Так в поле народ, пани Лидия, самая страда… Позвольте поинтересоваться — что случилось? И где маленькая панночка Викки? — Я сказала — собирай людей! С детьми собирай! — он давно не слышал от хозяйки такого властного, повелительного тона, она словно выплевывала каждое слово сквозь зубы. — Хорошо, будет исполнено, через пару часов все будут здесь. Не угодно ли Вам будет пока пройти в дом, пани Лидия? Жара стоит невозможная…***
Когда пани Шеффер вновь вышла на крыльцо своего имения, вокруг уже толпился собравшийся народ. За ее плечами традиционно маячил Захар, готовый в любой момент придти на помощь своей хозяйке. — Вчера в Нежине похитили мою дочь и младшего сына пана Николая Александровича Дорошенко. По —хорошему прошу — если кому из вас хоть что-то известно — сообщите мне незамедлительно! — голос помещицы то и дело срывался, она обвела воспалённым взглядом хмурую толпу. — При этом, я точно знаю, что к этому похищению причастны шеферовские люди, участвовавшие в этом подлом поступке из злобы, или мести лично мне. Никто не хочет ничего сейчас мне сказать? Толпа невнятно загудела, но внятного ответа пани так и не дождалась. — Молчите?!!! — в голосе Лидии зазвенела злость, с каждым словом накатывавшаяся на нее все сильнее, так, что в какой-то момент она совсем перестала себя контролировать. — Видит Бог, я пыталась по хорошему. Захар, пусть от каждого дома здесь останется по ребенку, от четырех до восьми лет. Запрешь их на ночь в холодной. Может, это кому-нибудь из взрослых быстрее память освежит. — Пани, пощадите, вот Вам крест, нам ничего не известно! — послышались отчаянные бабские вопли, заглушаемые неровным гулом грубых мужских голосов. — Но мы же теперь божьи люди, вольные мы нынче! — несмело крикнул кто-то из задних рядов. — Хорошо, тогда те, кто вольные, и с моим приказом не согласен, к утру должны будут с семьями и всем добром покинуть свои дома и земельные наделы, которые находятся у вас во временном пользовании и до сих пор, насколько мне известно, вами не выкуплены, — Лидия распалялась все больше и больше. — В первую очередь это касается тех семей, чьи мужчины сейчас не с ними, а уехали в город для работы на мануфактурах. Не уедете сами — к утру здесь будут жандармы, и всё добро ваше останется у меня в счёт невыплаченных недоимок. Ещё могу вспомнить, что здесь при батюшке посреди двора стояло, — лёгким взмахом руки она указала туда, где ранее высился столб с цепями — тот самый, на который когда-то приковывали провинившихся крепостных, убранный оттуда после восстановления сгоревшего имения. — И гнев моего покойного батюшки, уверена, не все пока позабыли… После этих ее слов толпа пораженно ахнула и на мгновение смолкла, затем сразу взорвалась разноголосым гулом: — Но, помилуйте, пани, куда же мы пойдем?.. — Мы понимаем Ваше горе, но… — Пощадите семьи с малыми детками! — Пропадем ведь ни за грош без земельки-кормилицы!.. — Я все сказала, — голос Лидии был сухим и неожиданно спокойным, словно все бушевавшие в ней до этого эмоции разом испарились. — Захар, забирай у них детей и делай, что я тебе говорю, потом доложишь мне. Если у кого из вас появится, что мне ответить — передайте через Захара, он проведет ко мне, — и, не говоря больше ни слова, пани Шеффер круто развернулась на крыльце и исчезла в доме.4
Плач и стенания женщин не стихали в имении Шеффер добрую половину ночи. Захар собрал в холодной, предназначавшейся для наказания провинившихся и вмещавшей в себя при обычных обстоятельствах хорошо, если с десяток человек, чуть ли не сотню малолетних крестьянских детей. Перепуганная детвора сбилась в кучу-малу на полу в холодном погребе, сидя и лёжа буквально вповалку один на одном, с нескрываемым ужасом глядя, как к ним забрасывают все новых и новых маленьких узников. Все это сопровождалось горестным плачем самих малышей и отчаянными криками их родителей, особенно матерей. В результате во всем имении стоял невыносимый гвалт, не смущавший, казалось, одну только пани Шеффер. Все с тем же каменным лицом и идеально прямой осанкой она сидела в гостиной, сама более напоминавшая каменную статую, чем живую женщину. — Пани Лидия, — за ее спиной деликатно кашлянул Захар и, видя, что хозяйка никак на него не реагирует, продолжал. — Дети в холодной, как Вы и приказывали. Он на минуту умолк, но, решившись, все же продолжил: — Простите, что осмеливаюсь Вам перечить, пани, но… Озлились сильно люди, как бы большей беды не было, — неожиданно Захар встретился с ней взглядом и осекся — глаза Шеффер были будто остекленевшими, неживыми. — До утра… — голос Лидии звучал надтреснуто и казался чужим. — Если никто ко мне так и не придет, потом скажу, что делать дальше. Она поднялась с дивана, все такая же — гордая и несломленная, истинная представительница своего рода, направляясь в сторону лестницы, туда, где на втором этаже располагалась комната её девочки, ее Викки. — Без серьезных причин меня не беспокой, — голос Лидии был суровым и непреклонным, но Захару не надо было быть провидцем, чтобы не услышать в нем глухое отчаяние. «Срочно нужно хотя бы охрану по входам в имение из надёжных людей поставить», — вздохнул он про себя, понимая, что больше ничего не может сделать для своей хозяйки.***
Часы показывали половину второго ночи, а Лидия замершим изваянием все сидела у пустовавшей сейчас кровати своей дочери. Сон не шел к ней вторую ночь подряд, грудь разрывалась от тоски по своему ребенку, своей малышке Викки, пожалуй, единственному в этом мире человечку, которого грозная пани Шеффер любила больше собственной жизни. Да, сегодня она снова вспомнила, что может быть жестокой, вгоняя в дрожь всех, кому не повезло оказаться в этот момент с ней рядом. Только вот принесет ли эта суровая стратегия свой результат?.. Сегодняшнее письмо, полученное утром в имении Дорошенко, недвусмысленно давало понять, что к исчезновению её дочери причастен кто-то из её же крестьян, скорее всего, из тех, кто после выхода манифеста об освобождении уехал в ближайший провинциальный город в поисках лучшей жизни. Таких было немало, и наверняка, среди них хватало тех, кто, переехав из Шеферовки, продолжал держать злобу на свою бывшую пани — с крестьянами она никогда не церемонилась, искренне полагая, что только таким образом может удержать среди них свой хозяйский авторитет. Так делал ещё её отец, успевший перед своей смертью крепко внушить эту простую истину тогда ещё совсем юной Лидди. «Я знаю, papa, уверена, что и Вы бы не миндальничали с этим сбродом, если бы мне угрожала опасность», — шептала она бледными губами, и в этот момент ей казалось, что Иван Иванович Шеффер одобрительно кивает ей с портрета. Половина третьего. Никого. Ещё слышатся через окно приглушённые крики, кажется, Захар щедро угощает кого-то из несогласных крестьянок кнутом. Пускай, она не будет сегодня ни во что вмешиваться, ей всё безразлично, лишь бы только сработал её жестокий план. Сейчас у неё нет другого выхода, кому, как не ей, знать, на что окажется способен человек, чтобы спасти своего ребенка… Пани Шеффер прекрасно понимала, чем может закончиться это её противостояние с зависящими от нее, пусть и не крепостными ныне людьми, из памяти ещё не стёрлись языки пламени, лижущие стены в этом имении, а на теле не зажили рубцы от полученных тогда ожогов. Но страха не было, только полная апатия ко всему, включая собственную участь… «Пусть все будет, как будет»… Усталые глаза Лидии сами по себе закрываются, но она упорно гонит от себя сон, ни на минуту не позволяя себе расслабиться и забыться. Нет, она не заслуживает сладости забытья, она должна терпеть, на сколько хватит сил, даже если они — последние… Половина четвертого. Ни одна живая душа так и не постучалась к ней в комнату. Понемногу утихли крики за окном, похоже, сон сморил и детей в холодной, и их родителей. Огонек стоящей на столике свечки еле теплится, отбрасывая на знакомые до боли стены причудливые тени, которые неожиданно перевоплощаются в силуэты давно ушедших из её жизни людей, некогда бывших для нее близкими и любимыми. Кажется, они заглядывают ей прямо в душу, и взгляды у них самые разные, как и сами эти люди. Мать глядит на свою выросшую дочь с добротой и сочувствием, в голубых глазах ее стоят слёзы, отец — с одобрением, во взгляде Андрея Жадана она, наоборот, ясно видит осуждение. Алексей Косач… Он смотрит на нее совсем по-особому, как будто хочет сказать что-то очень важное для них обоих. Возможно, то, что так и не успел сказать при жизни? Вот он делает приглашающий жест рукой, словно зовёт ее следовать за собой. «Да, Алеша, мы обязательно увидимся с тобой там, за чертой, я верю в это»… — еле слышно шепчет она. Никому из теней прошлого не повлиять сейчас на Лидию, ведь она всё уже для себя решила. И её решение, пусть самое страшное, будет твердым, даже если станет последним в её жизни. Шеффер в отчаянии замахала руками, отгоняя от себя окружившие её образы, смыкающиеся вокруг неё в плотное кольцо и становящиеся в ее сознании все более реальными, гораздо реальнее, чем окружающая её действительность. Она хочет закричать, разогнать их, но чувствует, что голоса нет, только беззвучный хрип вырывается из её горла. И почему-то, будто подчинившись этому ее яростному порыву, призраки покорно уходят. Половина пятого. Давно догорела на столе единственная свечка, уже и рассвет, по-летнему ранний, робко начинает стучаться в окна. Никого… И постепенно угасает в душе Лидии дававшая ей силы пережить эту ночь призрачная надежда. Откуда она вообще взялась, надежда на то, что шеферовские крестьяне что-то знают о похитителях Викки? Только из её женской интуиции и этого проклятого утреннего письма. Страшная мысль вдруг молнией пронзает мозг — а вдруг её девочки уже нет в живых? «Эти нелюди на все способны»… Но, если это так, и Виктории больше нет, зачем тогда жить ей самой — матери, зная, что не уберегла, не смогла спасти свое дитя? Она, Лидия, не хочет здесь оставаться, она уйдет вслед за своей малышкой, чтобы всегда быть с ней, в этом мире ее больше ничего не удержит. Ее предали чуть ли не все её близкие, кому она так или иначе доверяла, кого любила, или пыталась полюбить, и от этого предательство было вдвойне болезненней. Она никогда не сможет простить Николая, и не хочет давать жизнь его продолжению, уже зародившемуся в ней. Откуда-то появилась уверенность, что вместе им уже не быть. Впрочем, только ли в Николае дело? Ведь понятно, что Григорий Червинский уже не вернётся к ней, судьба разбросала их, как щепки по бурному морю, а он за столько лет не посчитал нужным ничего сообщить о себе, не написал ни одного слова, зная, как она этого ждёт, даже зная о Викки… Предательство и людская подлость, кажется, преследуют её по жизни, идут за ней по пятам, не оставляя ей права на счастье. А существует ли оно вообще на деле, это счастье? Стрелка на часах уже почти касается цифры «шесть», когда Лидия хватается за перо и судорожно начинает выводить строчку за строчкой. Рука плохо слушается её, и написанное мало напоминает её всегда идеально ровный безукоризненный почерк. «Мануфактуру Шеффер пусть Николай Александрович Дорошенко передаст похитителям согласно их требованиям, только чтобы они вернули мою дочь Викторию, если она жива. Захар, заклинаю тебя позаботиться о ней, до наступления ее совершеннолетия управлять всем имуществом могу доверить только тебе». Лидия выдохнула и после минутной паузы решительно дописала ещё несколько строк. Она отомстит пусть не самим похитителям, но от этого ее месть будет не менее жестокой и изощрённой. «На мне и без того немало грехов, что ж, будет одним больше. Отмолю там… Кажется, все, ждать кого-то уже бессмысленно, » — она тяжело поднялась со стула, размашисто перекрестилась, взяла со стола моток широкой прочной атласной ленты жизнерадостного голубого цвета. Её маленькая Викки мастерила из этой ленты наряды и украшения для своих кукол. На глазах матери предательски выступили невольные слёзы. Что ж, теперь вещь, предназначавшаяся для красоты и восторгов, послужит ей совсем для другого… В тот самый момент, когда Лидия, встав на стул, уже накидывала на торчавший под самым потолком крюк наспех сделанную из этой самой ленты петлю, в дверь ее комнаты постучали… — Пани Лидия, Вы позволите? — но, увидев, что именно собирается делать его хозяйка, верный Захар осекся на полуслове. Впрочем, его оцепенение длилось недолго — времени на раздумья явно не оставалось. — Пани Лидия Ивановна! Он кинулся к стулу со стоявшей на нем Шеффер, но совсем немного не успел — та от неожиданности оступилась и грохнулась об пол вместе со стулом, к счастью, так и не успев накинуть на свою шею петлю. Уже падая, Лидия успела увидеть почти незаметную за широкой спиной Захара женскую фигуру в мешковатой крестьянской одежде. «И все же я не ошиблась», — мелькнула у нее последняя мысль перед тем, как от нее окончательно уплыло сознание. А на столе осталось лежать написанное ею и, к счастью, так и не замеченное никем письмо, заканчивавшееся страшными словами: «Холодную с крестьянскими детьми приказываю сжечь дотла. Такова моя последняя воля… Лидия Ивановна, урождённая Шеффер, 28 июля 1862 года»…5
Захар приподнял лежавшую ничком на полу Лидию — похоже, та сильно ударилась животом о резную деревянную спинку упавшего раньше неё тяжёленного стула. Кроме небольшой ссадины на лице, других внешних повреждений у хозяйки видно не было. Мужчина взял её на руки — та была все такая же лёгкая, как пушинка, и на него сразу нахлынули воспоминания — как когда-то, несколько лет назад, он вот так же, на руках, уносил ее куда глаза глядят, только чтобы спасти, закрыть, если понадобится, хоть от всего мира. С максимальной заботливостью, которой, казалось, невозможно было ожидать от грубого мужлана, каким он, несомненно, выглядел со стороны, Захар уложил свою драгоценную ношу на стоявшую тут же кровать. — Пошли за врачом, быстро, — приказал он застывшей в растерянности на пороге крестьянке и, видя, что та никак не реагирует, рявкнул: — Что, совсем оглохла? Бегом, я сказал, и потом чтобы сразу обратно… Молодица вздрогнула и, очнувшись, шустро выскочила прочь из комнаты. Управляющий склонился над безсознательным телом своей хозяйки. Никогда ни к кому не проявлявший нежности и славившийся крайне суровым нравом, сейчас мужчина не мог найти подходящих слов, чтобы облегчить страдания несчастной пани. — Что это Вы такое надумали, Лидия Ивановна? До чего ж Вас довели? — вздох Захара был, как никогда, горьким. — Найдется Ваша девчонка, я буду не я, если не помогу ее сыскать… Только не надо так, хорошая моя, — он взял ее маленькую хрупкую руку, полностью утонувшую в его необъятной ладони, и, не помня себя, прижал ее к своим губам. Тут взгляд его упал на письмо, так и оставшееся лежать на столе. После минутного раздумья Захар все же подобрал его, повертел в руках и, так и не решившись прочитать, сунул себе за пазуху. «Ведь явно не простую бумагу пани писала, раз потом в петлю полезла. Придет в себя — отдам, нечего серьезному документу тут, у всех на глазах, лежать»… Лидия тихонько застонала, пытаясь приподнять голову. — Как Вы, пани? Сейчас придет доктор, я отправил за ним. — Больно, — прошептала она одними губами, настолько тихо, что ему пришлось склониться к самому ее лицу, чтобы хоть что-то расслышать. — Эта крестьянка… Она знает что-то важное… Голова женщины бессильно откинулась назад — похоже, сознание снова покинуло ее. — Обещаю, что поговорю с ней как можно скорее и по всей строгости. Уверен — она мне расскажет все, что собиралась рассказать Вам, и даже больше…***
Приехавший вскоре пожилой доктор — тот самый, который всего пару дней назад посещал пани Шеффер в Нежине, не порадовал Захара хорошими новостями: — В ее нынешнем положении эта травма может оказаться роковой, — медик расстроенно покачал головой. — Боюсь, что маленького пани сохранить не удастся. Захар растерянно наблюдал за действиями доктора, колдовавшего над своими инструментами, готовый сейчас отдать все, что сам имел, за то, чтобы только помочь Лидии, но увы, оказавшийся лишь бессильным заложником в сложившейся ситуации. — Сама-то Лидия Ивановна жить будет? — неожиданно осипшим голосом спросил он. — Внимательно наблюдайте за ней в первые сутки, я поставил уколы, это пока все, что можно для неё сделать, — лицо у доктора было грустным. — Если день-два все будет нормально, шансы на благополучный исход есть… Все в руках нашего Господа. Лидия пока больше не приходила в сознание, и Захар, проводив врача, усадил возле нее одну из служанок, строго наказав немедленно сообщать ему о любых изменениях в состоянии пани.***
Разговор с крестьянкой, с рассветом появившейся в имении и настойчиво требовавшей отвести ее к пани Шеффер, также получился не из лёгких. Сейчас Захар со стыдом вспоминал, что он ещё пытался потянуть время, чтобы пойти к пани как можно позже, зная взрывной характер последней и, памятуя о ее вчерашнем нервозном состоянии, опасался соваться к ней с посетительницей с самого раннего утра. Что бы было, приди он на десять, да даже на пять минут позже? Об этом страшно было подумать… — Говори все мне, что хотела сказать пани, — чего-чего, а суровости в его голосе всегда хватало. — Сама видела, Лидии Ивановне нездоровится, не до тебя ей сейчас. Та мелко перекрестилась, но утренний страх у неё, похоже, постепенно проходил… — Богом заклинаю Вас, Захар Кузьмич, отпустите наших детей! Пани ведь теперь невесть когда в себя придет. — Что твой дурной язык мелет — поправится пани, я сказал! — гаркнул он что было мочи. — И вообще, ты ничего не видела этим утром, поняла?!!! Посмей только своим поганым языком про пани Лидию лишнее молоть, — он многозначительно указал на толстый кнут, висевший у него за поясом. Плечи крестьянки дрогнули, она вся сжалась, словно став меньше ростом. — Не видела, Захар Кузьмич, вот Вам крест, ничего не видела, — залепетала она. — Но пани с вечера говорила, что, ежели кто про похищенных детей что скажет — отпустит она кровинушек наших… Трое у меня там их, под замком, — несчастная женщина разрыдалась. — Я всю ночь слезами заходилась, целую жизнь свою передумала, и все ж решилась, что все скажу — нет для меня никого дороже деток моих… Захар весь напрягся — похоже, пани Лидия вчера не зря подозревала крестьян в причастности к похищению детей. — Не так давно пошел слух, что пан из соседнего имения крепких мужиков набирает, вроде как для защиты его персоны и мелких услуг. Платить обещался хорошо, в городе столько не заработаешь. Ну, муж мой всегда завидным здоровьем отличался, да взял ещё брата своего меньшего, и они пошли к тому пану. Только вот не так все чисто там оказалось… Все больше они не в усадьбе, а где-то в глухом лесу пропадают, казалось бы, кого там защищать, дороги туда толковой нет, да сторожка заброшенная уже годов двадцать как. А вчера днём домой на хутор заезжал — положи, говорит, мне с собой ещё еды, едоков, мол, там больше стало. Я ему говорю — не темни, Петро, кого вы там держите и кормить собрались, а он мне — не твоего ума дело, молчи, дура-баба! Да ещё он и раньше дома часто говорил… — женщина запнулась, ее поток красноречия как-то разом иссяк. — Что говорил? — сдвинул брови управляющий имением. — Что никогда в жизни Шефферам сестру свою не простит, загубленную душу ее ни за грош, и на все пойдет, чтобы злом на их зло ответить… — Сестру мужа как звали? Что с ней сталось? — уже спокойнее спросил Захар. — Олеся… Четырнадцать годков уж минуло, как померла она. Насильничал и истязал ее крепко старый пан Шеффер, от побоев тогда и скончалась… Два младших брата у нее осталось, за мать она им была. Один из них — Петро, муж мой, второй — брат его Егор. Не думала я, не гадала, что буду супротив своего супруга что-то говорить, но детки… Погодки они у меня, четырех, шести и восьми лет… Смилуйтесь, Захар Кузьмич! — она попыталась поцеловать его руку. Олеся… Захар вспомнил, как юная девушка, совсем девчонка, была прикована цепями к дворовому столбу, до полусмерти истерзанная старым паном Иваном Ивановичем Шеффером. Именно в тот день он, Захар, тогда ещё крепостной мужик, впервые увидел дочь хозяина, Лидию Ивановну, бывшую лишь немногим старше этой самой Олеси, и с тех пор все эти годы занозой засевшую в его душе. Все события тех давно минувших дней навсегда отпечатались в его памяти. Смерть пана Шеффера, их чудесное спасение от лесных разбойников… Он прекрасно понимал, что Лидия ему не ровня, и настойчиво запрещал себе даже думать о ней, но разве можно запретить мечту?.. — Но ведь Лидия Ивановна не виновата в смерти Олеси! — невольно вырвалось у него. Крестьянка разрыдалась ещё горше. — И все же — что за пан нанимал твоего мужа и где находится та заброшенная сторожка, про которую ты мне все время твердишь? — Бывшее имение Косачей, к их пану все время приезжали люди, говорившие с Петром. Но в самом имении пан им появляться категорически запретил. А лес тот тоже бывший косачевский, но худой, одни неусобицы да болото, слава про него дурная идёт, оттуда люди древесину даже на дрова не возят, и дороги туда, считай, нет — буераки да обрывы… Захар когда-то слышал про этот лес, но не особо верил в «бабские сплетни», как презрительно отзывался о подобных пугающих разговорах, и бывать в тех краях ему до этого не приходилось — лес в косачевских владениях начинался в противоположной стороне от их границы с Шеффер, чуть ли не за сорок верст отсюда. Теперь, видимо, придется. И ещё — срочно направить гонца с письмом в Нежинский дом Дорошенко, сообщив Николаю Александровичу о состоянии пани Лидии и те важные новости, что только что рассказала ему крестьянка… — Так как же с детками? — прервал его размышления робкий голос женщины. — Ты ещё здесь? — опомнился управляющий. — Да, пойдем, распоряжусь, чтобы всех выпустили…