Другая. Право на счастье.

1.       Летом 1862 года Николай Александрович Дорошенко с семьёй собирался в Нежин проведать своих родных. Фактически это был его первый длительный отпуск с того момента, как три года назад он возглавил Государственную Патентную комиссию в Киеве. Они с Лидией не раз шутили, что он тогда обвенчался со своей работой — дел там действительно всегда было более, чем достаточно, и все они, как правило, требовали чуть ли не постоянного присутствия новоиспеченного руководителя на своем рабочем месте. Из-за этого за три года, прошедших с момента его назначения, всей семьёй они выбирались на малую родину всего пару раз, но, при этом, каждый из них всегда держал путь в свое имение. Сама Лидия с Викки могла неделями жить в Шеферовке, но никогда они даже не пытались заезжать в Нежин к Дорошенко.       После выхода в 1861 году Императорского указа об отмене крепостного права, их жизнь не слишком изменилась. Формальную свободу крестьяне действительно получили, и продавать людей на аукционах отныне было запрещено, однако вся земля, включая земельные наделы самих крестьян, оставалась в собственности помещиков, и о выкупе даже выделенных им в пользование участков большинство простых людей не могло и мечтать. Выкупили небольшие участки земли буквально считаные единицы хуторян в окрестностях Шеферовки, имевших кое-какие средства в запасе.       Многие крестьянские семьи с получением воли направили своих мужчин и старших сыновей в город, оставив в селе только женщин и малых детей, что привело к резкому увеличению количества потенциальных рабочих рук для мануфактур и, соответственно, существенному удешевлению рабочей силы. По иронии судьбы, многие из перебравшихся в Киев из Шеферовки бывших крепостных в поисках работы обратились… на мануфактуру Шеффер. Некоторых из них Лидия самолично приняла на работу, но нашлись и такие, которым был дан категорический отказ.       Производственные дела Шеффер процветали — из десяти алкогольных мануфактур в Киеве патенты получили только четыре, включая ее мануфактуру.       Без особого удовольствия и далеко не сразу, но Лидия все же согласилась на основное условие Николая и полностью отказалась от выпуска дешёвых и не слишком качественных сортов шеферовки, ранее «на ура» расходившихся по крестьянским шинкам и корчмам. Сначала это неизбежно привело к существенному снижению прибыли, но слишком уж живы были воспоминания хозяйки о том, к чему привело пренебрежение качеством продукции в недавнем прошлом. Со временем ситуация потихоньку стабилизировалась — теперь шеферовка действительно становилась синонимом по настоящему качественного алкоголя, которым можно было по праву гордиться.       Обещание о продвижении продукции, данное Николаем Лидии, не было пустыми словами — не без содействия господина Хейфеца первые партии шеферовки были направлены в Петербург и оценены там по достоинству. Поставки туда после некоторых переговоров с компетентными людьми из столицы сделались регулярными, и постепенно пошатнувшееся было финансовое положение Шеффер стабилизировалось.       Их семью далеко не сразу приняли в высшем обществе Киева — тот факт, что Николай Александрович и Лидия Ивановна не венчались в церкви, живя «во грехе», действовал на консервативно настроенную верхушку, как красная тряпка на быка, но занимаемая главой семьи должность главы Государственной Патентной комиссии сделала своё дело, и уставшие сплетницы смирились с тем, что семейство Дорошенко-Шеффер раз за разом становится почетными гостями в любом уважаемом киевском доме.       Впрочем, у этого высокого положения была и обратная сторона — Николаю и Лидии пришлось пережить немало крайне неприятных минут в связи с регулярными отказами Патентной комиссии в выдаче патентов на алкогольную продукцию, дававшимися после проведения соответствующих экспертиз ее образцов.       Попытки подкупа заинтересованными промышленниками никак не действовали на честно работавшего Дорошенко. Тогда в адрес его семьи стали поступать всевозможные угрозы, в связи с чем, Лидии с дочкой регулярно приходилось на несколько недель, а то и месяцев выезжать в Шеферовку. Сама женщина над подобными угрозами только посмеивалась, но уступала сильно беспоковшемуся за них обеих Николаю.

*****       И вот теперь Лидия и Николай привычно спорили — он в который уже раз безуспешно пытался убедить ее, чтобы взять с собой в Нежинское имение Дорошенко хотя бы Викки.       — Александр Васильевич давно позабыл о тех словах, которые сгоряча вырвались у него тогда в больнице — что ноги твоей у него не будет… Теперь он уже давно пишет мне, что хочет познакомиться с внучкой. Пойми, такого деда, как он, поискать…       — Ну, Александр Васильевич всегда был хозяином своему слову, и что же теперь — захотел — дал, перехотел — назад забрал?.. Нет уж, сказал — есть невестка, другой и ноги в доме не будет — на все его воля… Елена ведь до сих пор живёт в его доме с детьми.       — Да, и там ситуация не однозначная, сам не могу понять, почему она годами оттуда не переезжает, ведь у нее большой дом в Киеве от Коренева остался. Но то, что мои дети до сих пор не знают друг друга даже в лицо — это не нормально, я полагаю. Ты же знаешь, для меня все — и Викки, и сыновья — мои дети, они для меня равны и одинаково мной любимы, и я надеюсь, что и у нас с тобой раньше или позже тоже будут дети…       — В конце концов, если бы Дорошенко так хотели, чтобы это знакомство состоялось — мы никогда не закрывали от них двери нашего дома, — оборвала его Лидия, быстренько уходя от болезненной для нее темы — она знала, как переживает Николя из-за того, что она который год от него не беременеет.        К примеру, у Ольги Платоновны и Юрия Абрамовича, на момент их приезда из Петербурга на крестины Виктории уже родилась дочка София, теперь же молодая мама писала подруге о том, что они вновь ожидают пополнения в семействе. Николай уже всерьез начал задумываться, что причина их неудач с Лидией в том, что их союз так и не был благословен церковью — из пяти лет наложенного на него запрета на вступление в брак пока минуло чуть больше четырех.       Лидия же ожидала окончания этого срока с некоторым затаенным страхом — порой не до конца сама осознавая, чего она ждёт от их дальнейшей связи со своим фактическим мужем. Она всячески пыталась убедить себя, что счастлива со своей семьёй, в особенности глядя на идиллические отношения Николая и ее малышки, однако ощущению счастья мешало слишком много «но»… Лидия прекрасно понимала, что ее якобы «невозможность» забеременеть объясняется совсем иными причинами, чем те, которые предполагал Николай, а именно — исправно покупаемыми ею каждый месяц в одной из киевских аптек едва появившимися в продаже новейшими немецкими пилюлями (в 1860 году немецкая компания выпустила первые противозачаточные таблетки Anovlar, правда, из-за своей цены они мало кому были доступны), якобы избавлявшими ее от сильных болей в определенные дни, которые она с облегчением откладывала подальше только во время длительных отъездов из дома, но посвящать мужчину в эти детали, а тем более объяснять мотивы своего поступка она не собиралась. С Николаем ей было спокойно и комфортно, но от одной мысли о том, чтобы прожить с ним в браке всю жизнь, ей становилось не по себе.       Хуже всего для нее обстояло дело в интимной сфере — их близость давно не была для нее желанной. Если первое время Лидия ещё как-то пыталась отвечать взаимностью на его настойчивые желания и ласки, то со временем все явственнее чувствовала к ним равнодушие и даже досаду. Все чаще она старалась сослаться на головную боль, или вообще проводить побольше времени вне дома. Нет, он, как и прежде, был заботлив и обходителен с ней, но коварная память в такие моменты услужливо рисовала на месте Николая совершенно другого человека, само имя которого она категорически запретила себе вспоминать, ну, или, по крайней мере, произносить вслух.       Григорий Червинский никак не давал ей о себе знать с тех самых пор, как уехал из России три года назад, последнее, что Лидия знала о нем от Ольги Платоновны — что он забрал в одном из парижских банков причитающееся ему по наследству деньги в золотых имперских монетах… Так как за рубежом именно золотые монеты Российской Империи имели наибольшую ценность, женщина сделала обоснованный вывод, что тратить он их также планировал не в России. Зная ориентировочные расценки на недвижимость в Париже, Лидия понимала, что всей причитающейся Григу суммы едва хватило бы на небольшой дом в пригороде столицы с очень скромным земельным участком, что вряд ли бы устроило привыкшего к размаху и роскоши мужчину. И где сейчас носит упорно не желавшего исчезать из ее памяти возлюбленного, никому не известно. Только в ее снах он исправно являлся чуть ли не каждую ночь, и с годами его образ не собирался меркнуть. Вновь и вновь она слышала его манящий голос:       — Лидди, милая, раньше или позже я приеду и заберу тебя, только верь мне…       — Лидди, милая…       Женщина вздрогнула — увы, это был всего лишь голос Николая, вывевший ее из задумчивости.       — Да? Ты что-то сказал? Прости, я не расслышала…       — Я говорю — ты думаешь, моего отца не заедает гордость? Он бы и рад все забыть, но сказанного не воротишь, а он же — не кто-нибудь, а господин Дорошенко. Вот про Натали тебе рассказывать много не надо — сколько лет вы с ней друг друга знаете?!       — Она как раз иногда заезжает, мы рады друг другу… Столько лет дружбы никуда не денется. И Викки ее обожает.       — Ну вот видишь, значит, в имении возле нее будет ещё один близкий человек, который не даст девочку в обиду, — продолжал убеждать ее Дорошенко.       Признаться, обидеть этого маленького бесёнка с ангельской внешностью ещё надо было умудриться — маленькая Виктория сама могла натворить такого, что оставалось только диву даваться, глядя в ее ясные голубые глаза — как можно было ожидать от этого ангелочка чего то подобного?       — Ладно —ладно, будь по твоему, они сами быстро попросят отвезти ее обратно в Шеферовку в первые же несколько часов, уж будь уверен. Похоже, я сразу поеду к себе в Шеферовку и буду ее ожидать, — тонко улыбнулась Лидия.       Николай по опыту знал, сколько всего недосказанного может таиться за этой знакомой улыбкой. В подобных ситуациях сто раз из ста она оказывалась права, но он и предположить не мог, насколько права будет женщина и в этот раз. Но сейчас, довольный донельзя, что наконец то смог убедить Лидию, он отправил служанку собирать вещи дочки. 2.       В карете по дороге в Нежин любопытная четырехлетняя егоза Викки подробно расспрашивала его о Владимире и Николае младшем.        Старший сын, которому уже исполнилось двенадцать лет, обучался в Нежинской гимназии и всерьез задумывался об офицерской карьере, младшему было шесть и учеба ему ещё только предстояла.       Николай много раз упрекал себя в том, что для своих сыновей он никудышный отец, даже видящий своих старших детей крайне редко, не говоря уже о решении их проблем и прочих заботах, которые полностью взял на себя Дорошенко-старший. Разумеется, сам Николай появлялся в родном имении весь обвешанный дорогими детскими подарками, ничего не жалея для своих сыновей, но уж очень нечасто это случалось. Помимо работы, все свое время он посвящал Лидии и Викки, и последняя действительно обожала его едва ли не больше, чем собственную мать, беспрекословно слушаясь во всем исключительно своего приемного отца, при том, что он никогда не повышал на девочку голос, в время как Лидия то и дело срывалась на крик.        Уже сейчас было видно, что из малышки вырастет настоящая красавица — буйные каштановые кудри обрамляли волнами ее кукольное личико, а голубые глаза были просто бездонными. Но уж характер девочки, казалось, впитал в себя все самые проблемные фамильные черты Шефферов и, похоже, не только их. От ее дерзких выходок опускались руки не только у служанок, но порой и у самой Лидии.       При этом, кажется, малышка постепенно начинала осознавать силу своего обаяния, и в ответ на все упрёки в свой адрес только мило хлопала огромными ресницами и смотрела невинным взглядом, всем своим видом показывая, что все эти гнусности не имеют к ней ни малейшего отношения.       Но сейчас она внимательно слушала отца, стараясь не упустить ни одного слова.       — Володя и Николя обязательно захотят дружить с такой милой панночкой, которая, к тому же, прекрасно умеет себя вести, не так ли? — заговорщески подмигнул ей отец.       — Конечно, папочка. А почему, если ты говоришь, что они мои братья, у них другая мама?       — Видишь ли, милая Викки, так бывает, — не сразу нашелся, что ответить, Николай.       — Не приставай к отцу с глупыми вопросами, — строго взглянула на нее мать.       — Но что я такого спросила? — девочка обиженно шмыгнула носом, и Николай ттут же похватил ее на руки, успокаивая.       — Обещай, что там ты не будешь баловать, и покажешь поведение по настоящему воспитанной маленькой пани, — он заглянул в распахнутые голубые глаза своей названной дочки.       — Хорошо, папочка…       Сердце Лидии не напрасно болело за этот своеобразный первый выход в свет своей дочки.       Никогда не перед кем не робевшая, прямо с порога огромного дома Дорошенко маленькая Викки почувствовала себя не в своей тарелке — уставшая после долгой дороги из Киева и окружённая незнакомыми людьми, она отчаянно цеплялась за руку Николая и, казалось, боялась поднять на всех глаза.       — Какая милая панночка с тобой сегодня нас посетила, — за ласковой улыбкой незнакомого пожилого мужчины с белыми, как снег, волосами и бородой, Виктории почудилось что-то зловещее.       Из всех собравшихся в гостиной девочка знала только ободряюще улыбнувшуюся ей тётю Натали, кроме нее и пожилого мужчины, здесь была ещё сероглазая молодая женщина с немного грустным взглядом и черноволосый мужчина, показавшийся крошке на редкость суровым. Поэтому она только покрепче ухватилась за крепкую руку отца. И он не выпустил бы ее ладошку, если бы к нему вдруг с обеих сторон не подбежали с обьятьями двое мальчишек — оба светловолосые и быстрые, как ртуть. Один из них, высокий сероглазый подросток, указав на нее, что-то шепнул на ухо младшему, бывшему немногим старшему самой Викки, с большими карими глазами — точь-в точь такими же, как у их отца.       — ПапА, кого ты привел к нам? — наперебой закричали они, отрезая ее от Николая Дорошенко.       — Это маленькая Виктория, помните, я говорил Вам о ней, — отвечал тот обоим сразу. — Ваша сестрёнка, вы ведь не будете ее обижать?       — Можно, мы поиграем с ней, мы точно не дадим ей скучать, — спросил старший мальчик, протягивая ей руку.       — Конечно же, детки, поиграйте с Викки, покажите ей свои игрушки, — обрадовалась Натали, которой тоже больше всего сейчас хотелось пообщаться с редко приезжавшим домой братом.       Малышка не успела опомниться, как мальчишки под руки выводили ее из гостиной. Уже в дверях кто-то из них пребольно наступил ей на ногу. Из светлой гостиной дети вышли в полутемный коридор имения.       — Ай! — невольно вскрикнула Викки, и тут же услышала отнюдь не дружелюбное шипение Владимира:       — Не вздумай кричать, маленькая ябеда! Сейчас мы тебе все покажем… Николя, это ведь из-за нее наш папА нас бросил и почти сюда не приезжает! Наш долг отомстить ей за это! Никакая она нам не сестра, она байстрючка и позор всей семьи Дорошенко, как и ее мать!!! Маленькая купчиха Шеферчиха!!!       Владимир наклонился к самому лицу Викки, она почувствовала, как он одной рукой схватил и крепко сжал обе ее тонкие кисти, не давая вырваться и почти крича ей в лицо:       — Байстрючка! Выродок!       Слова были не знакомы ей, но донельзя обидные, они словно хлестали ее по щекам, заставляя зажмуриться.       За его плечом маячили казавшиеся огромными от удивления глаза младшего брата — Николя. Нет-нет, они не могли быть такими злыми, они были так похожи на родные для нее глаза ее папеньки!       Силы маленькой Викки и почти вдвое превосходящего ее в росте Владимира были слишком неравны.       В отчаянии она наклонила голову и неожиданно что было сил боднула ею прямо в склонившейся к ней лицо подростка. Удар пришелся по подбородку и зубам мальчишки, из носа его потекла тонкая струйка крови.       Тот взвыл от боли и в ярости резко толкнул ее прямо в грудь, сбивая с ног.       — Нееет, не надо! — это кричал, кажется, младший Николя, с плачем бросаясь к ним и становясь между нею и братом…       — Не надо, Володя, подожди, может, она не так и виновата…       Неожиданно в коридор проник яркий свет — настежь распахнулась дверь из гостиной.       Путаясь в длинном платье, Виктория едва успела подняться на ноги.       — Что случилось, милые? — в коридоре возникла та самая миловидная сероглазая женщина, державшая в руке подсвечник. — Тебя кто-то обидел, малышка?       Глаза девочки гневно сверкнули.       — Нет, — внятно произнесла она, поджав губы. — Меня никто не обижал, я сама упала и ударилась.       Мальчишки переглянулись.       — — Ах, мамочка, Виктория такая неловкая, она споткнулась в темноте и упала, — голос Володи из угрожающего сразу стал насмешливым и одновременно елейным. Он тихонько вытер кровь с лица, опасаясь признаться, что ему расквасила нос эта совсем мелкая девчонка.       — Можно, я пойду к отцу? — В ясных глазах Викки не было ни слезинки.       — Конечно, дитя, пойдем, я провожу тебя, — покачала головой женщина и попыталась взять ее за руку, но девочка решительно выдернула свою ладошку и просто пошла с ней рядом.       Елена только показала головой — что-то до боли знакомое отражалось в голубых глазах малышки — слишком четко в них читались холод и нереальное упрямство, уже виденные ею ранее во взгляде совсем другой, взрослой женщины и не принесшие в жизнь самой Елены ничего хорошего. Во взгляде Лидии Шеффер. *****       Викторию Дорошенко-самый младший нашел в саду — забившись в самый отдаленный его уголок, девочка сидела прямо на земле, хотя рядом были скамейки, опустив голову и поджав под себя ноги, и не обращала никакого внимания на то, как мнется и пачкается ее воздушное светлое платье, над приведением которого в надлежащий вид не один час трудились киевские служанки.       Однако, когда она подняла голову — слез, которые ожидал увидеть Николенька, в ее глазах не было и в помине, скорее в них застыла далеко не детская мрачная решимость.       Эта малявка все больше цепляла его, в ней было что-то такое, что заставляло, однажды задержав на ней взгляд, уже не отводить его, и с каждой минутой сделать это становилось все труднее. Неопытное сердечко шестилетнего мальчишки ещё не могло понять, что с ним происходит, но, пожалуй, это смог бы пояснить ему разве что его собственный отец, испытавший что-то подобное примерно в таком же возрасте много лет назад, когда состоялось их первое знакомство с маленькой Лидочкой Шеффер…       Безусловно, Виктория была красивой, но мальчишке больше пришлась по душе ее моральная стойкость. Ее слез так никто и не увидел, и жаловаться на своих обидчиков взрослым она даже не пыталась, хотя хорошую взбучку они с братом, безусловно, заслужили. Николенька уже не раз пожалел, что поддался на уговоры брата и знакомство с девчонкой произошло именно таким образом.       — Почему ты не сказала нашей матери о том, что Володя тебя ударил? — в карих глазах Николя, в отличие от брата, не было ненависти, только светилось живое любопытство.       — Я не ябеда, я Шеффер, — был ответ. Викки демонстративно отвернулась, явно показывая, что не желает общаться.       — А ты интересная, я хотел бы с тобой дружить, — не унимался мальчик.       — Зачем? — девочка резко повернулась и, сощурившись, дерзко посмотрела ему в глаза.       Николенька стушевался под этим взглядом, не сразу найдя, что ей ответить.       Пожалуй, впервые в его жизни он не был согласен со старшим братом, ранее бывшем для него непререкаемым авторитетом во всех вопросах.       — Чтобы защищать тебя… От всех. Виктория промолчала, явно не поверив в искренность этих слов.       «Теперь она точно никогда не будет дружить со мной», — вздохнул про себя мальчик.       И ему захотелось сделать что-то такое, чтобы эта необычная девочка взглянула на него совсем по другому… *****       Виктория действительно уехала с отцом в Шеферовку в тот же вечер. Но этот день обитатели Нежинского имения запомнили надолго.       Владимир не собирался успокаиваться, пока не отомстит «этой зазнайке Шеффер», как он про себя ее назвал. За обедом он втихую насыпал в предназначавшийся для нее десерт целую горсть соли и теперь ехидно улыбался, представляя, как будет реветь «сопливая девчонка». Однако глаза мелкого пакостника округлились от удивления, когда малышка, которую усадили между братьями, лишь слегка попробовала десерт и потянулась прямо через него за черничным вареньем…       — Мне недостает сладости, — извиняющимся тоном пояснила она.       Возвращаясь обратно с вазочкой в руках, она будто случайно наклонила ее как раз в тот момент, когда проносила мимо нарядного Владимира… С бесконечным удивлением в ясных глазах она наблюдала, как огромное темное пятно от варенья расплывается по белоснежной рубашке мальчишки.       — Ой, я же такая неловкая, — шокированно пролепетала она, и в довершение всего из ее рук со звоном выпала сама чашка с остатками варенья… приземлившись точно на светло — золотистые кудри Володи и окрашивая их пятнами в черно-фиолетовый цвет.       Глядя в невинно распахнутые голубые глазищи Викки, ее при всем желании невозможно было заподозрить в каком бы то ни было злом умысле.       Только отлично знавший свою дочь Николай Александрович уловил в ее взгляде тщательно скрываемое торжество…       Неловкую ситуацию кое-как удалось замять, но Николай посчитал за лучшее поскорее увезти девочку к матери в Шеферовку во избежание ещё больших неприятностей.       Из всей семьи Дорошенко спешный отъезд Викки больше всего расстроил Николеньку, всерьёз опасавшегося, что теперь она к ним приедет нескоро, если вообще приедет… *****       По дороге домой девочка не проронила ни слова, как ни расспрашивал ее отец о случившемся.       — Зачем ты облила Володю вареньем, скажи? — допытывался он. — Я ведь видел, что ты сделала это нарочно! Что вообще между вами произошло, что вы не поделили с мальчишками? Они обидели тебя? Скажи — чем, я серьезно поговорю с ними обоими…       Но, глядя в упрямые глаза малышки, в этот момент как никогда бывшие зеркальным отражением глаз его любимой женщины, он уже понимал, что расспросами ничего от неё не добьется. . .       Вздохнув, он оставил дочку в покое, решив обсудить сложившуюся ситуацию дома с Лидией.       Впрочем, отвезя Викки к матери, из Шеферовки он сразу же заторопился вернуться назад в Нежин — слишком многое предстояло им там обсудить с отцом — малышка даже представить себе не могла, насколько важные разговоры не состоялись в семье Дорошенко из-за произошедшего за обедом инцидента. *****       Лидия тоже ничего толком не добилась от дочки, на все расспросы Викки упорно отмалчивалась, глядя на мать застывшими льдинками голубых глаз…       «И откуда только в тебе столько упрямства, дитя?» — в отчаянии спросила Лидия, обращаясь скорее к самой себе.       Разумеется, ответа от дочки на этот вопрос не последовало, но и без этого он был слишком очевиден. В конечном итоге старшая Шеффер махнула на это рукой, решив, что девочке нужно время, и раньше или позже она сама расскажет, что посчитает нужным.       И материнская интуиция не ошиблась — когда женщина уже укладывала малышку спать, та тихим шепотом спросила:       — Мамочка, а кто такая «байстрючка»?       — Где и от кого ты услышала это мерзкое слово? Оно не имеет к тебе ни малейшего отношения! — поразилась Лидия, но тут же ее осенила догадка. — Неужели это… младшие Дорошенко?       Ее вопрос был риторическим — даже без ответа на него на него на него для Лидии все стало ясным — и несвойственное поведение обычно благовоспитанной Викки в гостях, и ее упрямство, за которым скрывалась почти взрослая боль ее девочки… И просто так оставлять это тем, кто причинил страдания ее дочери, Лидия Ивановна не собиралась. Похоже, ей будет о чем поговорить с Николаем…       *****       У Николая была ещё одна причина для спешного возвращения из Шеферовки в Нежин — неожиданная встреча в родном имении ещё с одним человеком взволновала его едва ли не больше, чем ситуация с детьми.        В комнату, где он общался с сыновьями, робко постучали, и тихий голос, обращаясь к детям, сообщил, что пришло время для урока французского языка.       В этом голосе и в самом силуэте застывшей в дверях гувернантки мужчине почудилось что-то неуловимо знакомое…       Тоненькая тростинка в темном глухом платье, только рыжевато-каштановые кудри выбиваются из-под простой дешёвой шляпки…       — Марианна, Косач? — сам собой сорвался с его уст то ли вопрос, то ли утверждение.       Он не видел ее с самих похорон Алексея. Из девочки-подростка, едва ли не ребенка, она превратилась в очень милую панночку, красоту которой не скрывало даже более чем скромное глухое платье прислуги. Большие серо-зеленые глаза, алые губы, нежный овал лица… Да что там говорить — младшая сестрёнка его погибшего друга стала настоящей красавицей, с какой любой посчитал бы за честь отплясывать на Киевских балах. Но вот что она делает здесь, в имении его отца, да ещё в роли гувернантки его детей?       — Доброго дня, пан Николай Александрович, — робко поздоровалась она и, низко опустив голову, попыталась прошмыгнуть мимо него, но он жестом остановил ее.       — Что привело Вас сюда, милая Марианна? Почему Вы вынуждены работать гувернанткой вместо того, чтобы наслаждаться всеми развлечениями, которые так свойственны в Вашем юном возрасте?!       — Мне недавно уже исполнилось девятнадцать, — скромно потупилась девушка. — И я очень благодарна Вашему папеньке за то, что он согласился взять меня на эту работу, ведь у меня совсем нет опыта такой работы…       — Что-то случилось в Вашей семье? Что с Софьей Станиславовной? — к стыду своему, Николай только сейчас осознал, что за столько лет он ни разу даже не удосужился поинтересоваться судьбой никого из Косачей.       — Наше имение год назад ушло с молотка, — в глазах Марианны блеснули слезы. — Новый хозяин, пан Савицкий, из милости оставил нас во флигеле, в котором раньше жила прислуга. Матушка так и не смогла толком вести хозяйство, деньги, внесённые покупателем авансом в счёт будущего урожая, она полностью растратила, а урожай убрать не сумели, так и сгнил на полях — как только вышел указ об отмене крепостничества — от нас очень многие крестьяне уехали в город, очень уж они у нас бедствовали… Вообще после смерти Алексея все пришло в полный упадок… Потом был суд, и перезаложить то, что и так было уже заложено, в банке не соглашались… Так мы остались без дома, а тут ещё надо было отправлять учиться Васю… Деньги у матери совсем не держатся… — девушка всхлипнула и вдруг опомнилась. — Простите, мне пора на урок…       С этими словами она неслышной тенью выскользнула из комнаты вслед за давно ушедшими готовиться к уроку детьми.       Но их недолгого общения оказалось достаточно, чтобы она успела разглядеть в темных глазах этого чуть ли не с детства нравившегося ей молодого человека то, какую реакцию вызвал у него ее невесёлый рассказ. В них было искреннее сочувствие, но, пожалуй, только им дело далеко не ограничивалось. И ее развитая не по годам женская интуиция четко подсказывала ей, как можно будет этим воспользоваться… Николай же проводил долгим взглядом подросшую сестру своего давнего друга и серьезно задумался, какие фортели порой выкидывает жизнь и как он мог бы помочь этой семье в ее бедственном положении. В итоге мужчина решил, что обязательно поговорит на эту тему с отцом — бередить старые раны Лидии он хотел меньше всего, кроме того, что-то ещё до конца не осознанное удерживало его от откровенного разговора с ней конкретно о помощи Марианне.       

3.       Как ни странно, отец тоже хотел и не решался затеять с Николаем один крайне важный для них разговор.       Поэтому, когда сын на следующий день вернулся в Нежин уже без маленькой Викки, Александр Васильевич первым делом предложил подняться к нему в рабочий кабинет. Плеснув себе и сыну немного горячительного, помещик начал издалека:       — Ты знаешь, Николя, что я много лет был один, после смерти вашей с сестрой матери ни одна женщина не могла с ней сравниться… для меня. Но вот в моем доме появилась прекрасная хозяйка, настоящая, с добрым, чутким сердцем, — Дорошенко — старший в волнении мял в пальцах гаванскую сигару, неожиданно для себя смущаясь, как мальчишка.       — Ты сейчас говоришь о Елене? — догадался Николай. — Неужели то, о чем я думаю, правда?       — Не знаю, о чем ты там думаешь, но я хочу сказать, что не так давно… сделал Елене предложение.       — И что же она?       — Она приняла его. Как только истечет срок ее запрета на вступление в брак — мы тут же объявим о своей помолвке. Благо, ждать осталось совсем недолго.       Видя, что Николай надолго замолчал, Александр Васильевич тронул его за плечо:       — В чем дело, сын? Или ты жалеешь о том, что вы с ней теперь не вместе?       Молодой человек опомнился:       — Нет, что ты, папА, напротив, я рад, что между вами все так благополучно решилось, от души желаю вам счастья! — он крепко обнял отца. — Просто никак такого не ожидал.       — За то время, что Елена и мальчишки живут у нас в имении, мы успели стать настоящей семьёй. С Натали Елена крепко сдружилась. Пусть теперь ни у кого не будет повода в чем-то нас упрекнуть. Ну, а ты, когда перестанешь быть любимой темой для пересудов местных сплетниц? Если на вас самих вам с Лидией Ивановной наплевать — то я не хочу, чтобы на мою внучку косо смотрели в обществе…       — О, местные кумушки, вот уж чьей любовью я с удовольствием с кем-нибудь поделился бы, — с притворной горечью вздохнул мужчина. — Тебе понравилась моя Викки?       — В мать характер, несладко вам с ней придется, — честно ответил Дорошенко. — С ребятами вон как всего за полдня повздорить успела!       — Уверен, они не всё говорят, что знают, причем все трое, — вступился за Викторию Николя.       — Не ерепенься, я не дурак, понятно, что чем-то насолил ей крепко наш Владимир, — Дорошенко-старший даже не подозревал, насколько он прав, причем в самом прямом смысле. — Ничего, в таком возрасте их обиды ещё сто раз перемелются — мука будет. Но какова малявка — обиды не спустила! — улыбнулся в усы помещик. — Так я сейчас о том, что по истечении того же твоего срока хотелось бы наконец увидеть вас с Шеффер настоящей семьёй, в храме венчанной. Ну, и пополнения дождаться, само собой…       — Отец, да я сам только и жду этого…       — Ну что ж, хорошо, что мы понимаем друг друга. Давай выпьем за это! Кстати, хороша, — довольно крякнул он, указав рукой на вычурной формы бутылку — неожиданно для Николая это оказалась более чем знакомая ему Шеферовка.       — Ты же вроде как кроме французских коньяков в рот ничего не брал? — похоже, отец сегодня задался целью все больше удивлять Николая.       — Да вот, решил попробовать — действительно ли по справедливости мой сын в Патентной комиссии разрешения на производство раздает, — по-доброму улыбнулся Александр Васильевич. — Теперь вижу, что честно играете — качественный продукт Шеффер производит!       — Спасибо, отец, мне важно было услышать это именно от тебя, — расстрогался Николя. Едва пригубив свою рюмку, он уже хотел было выйти из отцовского кабинета, но в дверях обернулся:       — Я сегодня узнал, что у моих детей работает гувернанткой Марианна Косач. Странное решение ты принял, отец, не находишь?       — А почему нет? Девица умна, образованна, из благородных, к тому же это она сама меня слёзно просила взять ее на эту работу. Дела-то у Косачей совсем из рук вон плохи…       — А почему было просто не дать ей денег на выкуп поместья из залога?       — Тебя, я смотрю, ничему не научил опыт Лидии Ивановны — сколько раз она давала им деньги на исправление подобных ситуаций, и к чему это привело? Деньги расходились у них на ветер, и все возвращалось на круги своя… К тому же я не благотворительная организация, каковой, видимо, считала себя Шеффер… Пусть молодая девица узнает цену деньгам, сама их заработавши. Глядишь, и понимание о разумных тратах возникнет получше материнского. Если ты беспокоишься, что с ней здесь плохо обращаются — отнюдь, для недовольства она поводов ни разу не давала. Или ты неровно дышишь к ней? — с подозрением уставился Александр на сына. — Не ты ли только что убеждал меня, что ты практически женатый человек, а теперь в грех хочешь девицу ввести?       — Что ты, отец, для меня нет ничего важнее семьи, просто память о погибшем друге — тоже не пустой звук.       Видя, как недоверчиво усмехнулся в усы отец, Николай предпочёл уйти от этой темы, но твердо решил, что ещё раз сам поговорит с Марианной и попытается помочь Косачам.       — Так что, отец, на вашу свадьбу мне вместе с семейством приехать? — улыбнулся Николай, невольно напоминая отцу сказанные когда-то последним в запале слова о том, что он не желает видеть Лидию в своем доме…       — Всенепременно и взаимно, твоя семья — наша семья, — в этом ответе отца Николай, собственно, не сомневался.       Мужчины пожали друг другу руки.       «Теперь бы ещё Лидию убедить, что у нее здесь нет врагов, иначе как она согласится сюда приехать?»… — невольно вздохнул Дорошенко-младший.       Он и подумать не мог, насколько окажется не прав и как скоро появится в этом имении Лидди, хотя сейчас он считал это едва ли не невозможным. И уж тем более не мог предположить, что из этого выйдет.        *****       На следующее утро Дорошенко-младший проснулся в своей комнате — той самой, в которой он вырос, и где отец распорядился ничего не менять с самого отъезда сына. Теперь здесь все напоминало о прошедшем детстве…       Его воспоминания были прерваны осторожным стуком в дверь. Открыв дверь, мужчина опешил — на пороге стояла… Марианна Косач.       — Доброго утра, Николай Александрович… — несмотря на внешнюю робость, в голосе ее чувствовалось некая новая, ранее не свойственная для этой девушки уверенность.       — Зови меня Николай, я ведь был другом твоего брата, и то, что ты теперь здесь работаешь, ничего не изменило… — что-то как будто мешало ему свободно говорить.        Он так и остался стоять в дверях, понимая всю двусмысленность ситуации и поэтому не решаясь пригласить ее в свою комнату.       — Я только хотела попросить прощения за мой вчерашний рассказ, Вы ведь могли подумать, что меня что-то не устраивает в нынешнем положении, а я, напротив, всем довольна — Ваш батюшка щедро оплачивает мои услуги, и я могу помочь матери, а Владимир с Николенькой такие милые…       — Если на то пошло… Что ж, давай поговорим, — Николай отодвинулся в сторону, пропуская девушку в свою комнату, и она без раздумий вошла вслед за ним.       — Марианна, ты вчера не заметила за детьми ничего странного? Ты же наверняка знаешь, что произошло за обедом.       — Да-да, Николай — видно было, что обращение без отчества даётся ей нелегко — я слышала вечером разговор мальчиков… Николенька кричал и ругался со своим братом, чего с ним не бывало ни разу, он всегда такой тихий и спокойный. А Володенька даже оправдывался, что, мол, это была всего лишь шутка, розыгрыш… с солью в десерте для малолетней Шеффер.       — С солью? — брови Николая поползли вверх. — Что ж, теперь многое в поведении Викки мне понятно… Мне действительно очень нужно поговорить с сыновьями.       — Прошу Вас, Николай, не наказывайте Володю, он просто дико ревнует Вас к Вашей нынешней семье. И… не только он, — одними губами добавила девушка, но Николай был так сосредоточен, что не обратил внимания на ее последнюю фразу.       — Что ты, Марианна, я никогда не бил детей и сейчас не собираюсь этого делать. Ревнует? Наверное, в чем-то он прав, я в самом деле в последнее время недостаточно внимания уделял сыновьям, — Дорошенко словно говорил сам с собой. — Я всегда думал, что достаточно направить их энергию в нужное русло, и все встанет на свои места. Я очень благодарен тебе за пояснение ситуации.       — Спасибо, я всегда рада Вам помочь, — Марианна зарделась от смущения, став ещё красивее.       — Я хотел спросить — что я могу сделать для вашей семьи и для тебя лично? О какой сумме идёт речь, чтобы выкупить обратно имение Косачей?       — Нет-нет, Николай, прошу Вас, нам ничего не нужно. Все к лучшему — после продажи имения маменька хотя бы перестала бессмысленно суетиться, у нее все равно по хозяйству ничего хорошего никогда не получалось. А лично…— Марианна на секунду запнулась, а потом, словно с размаху бросившись в холодную воду, продолжила:       — Я прошу Вас, выслушайте меня, а потом… Можете прогнать с глаз своих, можете презирать. Я все равно должна Вам это сказать, я годами носила это в себе и не могу больше!       Она приблизила пылающее лицо к самому лицу Николя, заглянула ему в глаза       — Я люблю Вас уже много лет, с самого детства Вы — мой идеал. Раньше я никогда бы не решилась признаться, да и Вы всегда видели во мне всего лишь маленькую девочку, никогда не принимая всерьёз. Но теперь девочка выросла.       Николай с удивлением смотрел на младшую Косач — неожиданно к нему пришло понимание, что она в самом деле уже не тот подросток, какой он ее всегда знал. Он протянул руку, слегка коснувшись ее волос.       — Марианна, милая… Пойми, у меня есть семья, и то, что мы с Лидией не венчаны в храме — на самом деле ничего не значит. Ты — прекрасная девушка и обязательно встретишь того, кто полюбит тебя с той же страстью.       — Нет-нет, не говорите так, Николя… Мне никто не нужен, кроме Вас. Шеффер не любит Вас по настоящему, она вообще никого не способна любить. Когда-то она говорила о любви моему брату Алеше, и это тоже были всего лишь слова… А я люблю по настоящему, никто так не будет любить Вас… тебя.       Горячий шепот девушки будоражил кровь, ее губы были уже у самого лица Николая… Вот они соприкоснулись с его губами, и молодому человеку передался весь жар ее трепещущего гибкого тела. Он вновь по настоящему почувствовал, каково это — быть желанным для женщины, отвечая на ее страстные порывы. Подобное он испытывал когда-то с Еленой, но это было как будто в другой жизни…       Все эти годы Лидия лишь позволяла себя любить, но практически никогда не проявляла инициативу сама, вежливо уступая его ласкам и относясь к ним, как к неизбежности. Она не становилась от этого менее желанной для него, но ее истинная страстность, так ярко чувствовавшаяся в их первые ночи, давно бесследно исчезла. Николай давно не видел в глазах любимой женщины даже сотой доли того огня, который пылал сейчас во взгляде восхищённо смотревшей на него юной девы. И от этого ощущения, от свежего аромата бархатистой кожи Марианны у мужчины невольно закружилась голова.       В какой то момент захватившее его чувство оказалось сильнее голоса разума. Его руки легли на хрупкие плечи девушки, а губы сами по себе ответили на ее несмелый поцелуй.       Между тем ее жаркий шепот продолжал доноситься до Дорошенко, как будто сквозь туман:       — Шеффер не может, или просто не хочет подарить Вам детей, а я смогу… Я очень хочу, чтобы у нас с Вами были дети…       Последние слова Марианны подействовали на Николая как пощёчина, мгновенно отрезвляя его — они задели самый больной для него вопрос. Он отпрянул от девушки, и в этот самый момент оба непроизвольно обернулись на шум, донесшийся из-за двери, ведущей в гостиную.       

*****       — Я всего лишь хочу поговорить с Николаем Александровичем, и я попаду к нему! Какая мне разница, какая у этого дома репутация, если здесь плохо обошлись с моей дочерью, а я этого не позволю никому, ты это слышал, олух! — это могла быть только Лидия, и она, мягко говоря, была очень во взвинченном состоянии.       Глухой голос лакея совсем не было слышен, его полностью заглушал звенящий от негодования крик:       — Нет, сначала ты меня к нему пустишь, а потом докладывай кому хочешь — хоть Александру Васильевичу, хоть Господу Богу! Почувствовав ее настроение, Николай посчитал за лучшее сейчас же выйти ей навстречу — несложно было представить реакцию женщины, если она в таком состоянии ворвётся к нему и застанет в его комнате Марианну Косач. Не миновать тогда грандиозного скандала. Впрочем, скандала, кажется, в любом случае избежать не получится.       — Ты, кажется, обещал никому не дать в обиду Викки, — без всяких предисловий выпалила Лидия, едва завидев Николя и, не обратив поначалу никакого внимания на вышедшую за ним следом из комнаты девушку-гувернантку.       — И все-таки — что здесь произошло с ней? Она мне так ничего и не рассказала…       — Ты меня спрашиваешь, Николя? Кто из нас был здесь в это время и ничего не предпринял, чтобы защитить малышку от ее так называемых родственников?       — Но они действительно ее родственники, которых она раньше не знала.       — И дальше бы прекрасно обошлась без этого знания, и без того, чтобы крайне невоспитанные дети обзывали ее мерзкими словами. Конечно, сами дети в любом случае не могли их знать, им все подсказывают взрослые. Только люди с низменными принципами могли научить такому детей!       Николай немного растерялся, не зная, что ответить на подобные обвинения, он прекрасно понимал гнев Лидди, но и слушать подобное в адрес своих близких ему было, мягко говоря, неприятно.       Неожиданно в их разговор вмешалась молчавшая до этого Марианна:       — Пани Лидия Ивановна, думаю, не стоит говорить то, о чем не знаете. Это всего лишь дети, но я Вас уверяю, никто в этом доме не мог их научить плохому.       — Кто дал тебе право вмешиваться в личные разговоры других, милочка? — по привычке, Лидия просто игнорировала присутствие поблизости людей, если на них была форма прислуги. Но сейчас она окинула девушку более внимательным взглядом, и в глазах ее мелькнуло узнавание.       — Марианна Косач? Что ты здесь делаешь?       — Я работаю гувернанткой у сыновей Николая Александровича, — смутилась девушка.       — Твое встревание в чужую беседу это не оправдывает, но о твоём дурном воспитании говорит чётко, несмотря на благородное происхождение, — резко одернула ее Лидия.       — Лидди, милая, я очень извиняюсь за поведение своих сыновей и обещаю серьезно поговорить с ними. Я думаю, тебе ни к чему, чтобы сюда сейчас сбежались все Дорошенко. Марианна лишь хотела прояснить ситуацию, она ведь непосредственно несёт ответственность за воспитание и обучение мальчиков…       — Гувернантка, которая сама имеет слабое представление о хороших манерах — не лучший выбор. С чего бы это вдруг ты её защищаешь? Не из-за нее ли ты так спешил в Нежин, не удосужившись выяснить ситуацию с дочкой? — вряд ли Лидия всерьез ревновала, но в таком состоянии под руку ей лучше было не лезть.       — Успокойся, дорогая, ты просто на взводе… Обещаю тебе не откладывать разговор с детьми, это только я один виноват в том, что вовремя не сумел им все объяснить, — Николай успокаивающе обнял женщину. — Уверяю тебя, они скоро помирятся…       — Я не думаю, что Виктории нужно подобное общение, — Лидия постепенно начала приходить в себя.       — Все будет в порядке, смею тебя заверить. К тому же Викки — не из тех, кого можно обидеть безнаказанно, — неожиданно широко улыбнулся Николая, вспомнив вазочку с вареньем на голове старшего сына. — И я почему-то убежден, что Владимир это запомнил, — мужчина взял ее под руку. — Пойдем ко мне, я ведь тебе не успел всего рассказать…       Наблюдая за тем, как более-менее успокоившаяся Лидия позволила Николаю увести себя из гостиной, Марианна с плохо скрываемой злостью посмотрела им вслед.             

*****       В конечном итоге, этот визит Лидии Шеффер в имение Дорошенко оказался на руку для Николая, давно мечтавшего привезти любимую женщину в родной дом и ещё неизвестно, сколько бы ее уговаривавшего сюда приехать. Обед в имении, на котором Лидия осталась по настоянию своего фактического мужа, прошел довольно мирно. Это нельзя было назвать окончательным примирением недолюбливавших друг друга сторон, но, по крайней мере, то, что никто из присутствующих не вспоминал былые обиды, уже было неплохо.       

4.       — Как же хорошо, что ты сюда приехала, — тихо произнес Николай, с восхищением глядевший на полулежавшую на его руке Лидию и играя, накручивавший на палец ее длинные распущенные волосы.       — Видишь, мой отец давно искал пути к примирению, а тут ты сама появилась в имении… Похоже, он окончательно смирился с нашим союзом, и знаешь почему?       — Даже интересно…       — Дело в том, что они с Еленой собираются пожениться. Как же я рад, что у них все сложилось, лучшего я и предположить не мог…       — Думаешь, она его любит?       — Елена — умная женщина, уверен, что она знает, что делает… Во всяком случае, здесь точно речь не идёт об охоте за богатым наследством.       — Знаешь, о чем я подумала? С чего бы это младшая Косач к вам в услужение подалась, не с подобной ли целью?       — У бедной девушки не было выхода — Софья Станиславовна своими методами ведения хозяйства разорила имение вчистую. У имения уже год как новый хозяин — пан Савицкий.       — Что-то слышала о том, что у нас новый сосед, но никогда бы не подумала, что в имении Косачей…       — Да, по весне в прошлом году была продажа с аукциона за долги. Мы в это время сюда не выезжали — Викки как раз болела.       — А где теперь живут сами Косачи?       — Представь себе — Софья Станиславовна осталась во фригеле при имении, с разрешения Савицкого, Вася на учебе в Киеве, а Марианну ты сама видела…       — Странное дело, мы пропустили этот аукцион, но я ни о чем не жалею. Ещё недавно, казалось бы, землю голыми руками рыла, но нашла бы способ перебить цену пану Савицкому, да кому угодно, любым способом выкупить это имение! — Лидия приподнялась на локте, глаза ее на мгновение загорелись знакомым огнём и тут же потухли.       — Чтобы подарить его Алексею? Ты так сильно любила его?       И, хотя вопрос не нуждался в ответе, Лидия все же произнесла:       — Наверное, да, хотя сейчас уже сложно сказать… Это было как помутнение рассудка, наваждение. Алексей Косач был слишком идеальным, и в моей памяти он останется таким навсегда. Хотя сейчас я понимаю, что мы с ним все равно не смогли бы ужиться вместе, даже если бы тогда все сложилось.       — Ты не злишься на меня?       — Ты хотел добиться желаемого и действовал всеми доступными тебе способами. Теперь это мне вполне понятно.       — А как ты смотришь на то, чтобы сейчас все же выкупить имение Косачей у пана Савицкого? В память об Алексее?        — Разве что для того, чтобы присоединить его к поместью Шеффер… Или Дорошенко, — лукаво улыбнулась женщина. — Ну уж во всяком случае не для того, чтобы вернуть его Косачам. Мне кажется, я уже достаточно помогала им, но, как видишь, закономерный финал все равно оказался для них неизбежен.       — Тебе разве не жаль Софью Станиславовну и… ее младших детей?       — Она взрослая самостоятельная женщина, — философски заметила Лидия. — При имевшихся у нее после смерти мужа возможностях и деньгах она вполне могла жить припеваючи. Мне было гораздо меньше лет, когда я осталась без отца. Кто виноват в ее бедах, кроме нее самой?       — Ну, ты у меня совершенно особый разговор, о твоих талантах в денежных делах легенды ходят… — улыбнулся Николай, целуя руки Лидии.       «Похоже, ей точно не стоит говорить о помощи Марианне», — подумал при этом мужчина, но для себя однозначно решил поинтересоваться возможностью выкупа имения Косачей у пана Савицкого.       

****       Не откладывая дело в долгий ящик, Николай Дорошенко решил нанести визит пану Савицкому в ближайшее воскресенье. «Заодно навещу Софью Станиславовну», — думал он, по факту надеясь увидеть Марианну, у которой сегодня был выходной и, насколько он знал, такие дни она обычно проводила с семьёй. Впрочем, в последнем желании мужчина и сам себе вряд ли бы решился признаться.       Спешиваясь на лужайке перед таким знакомым имением, Дорошенко услышал поблизости невнятный шум, в котором угадывались мужской и женский голоса, при этом женский голос показался ему более чем знакомым.       «Это же Марианна!»       Движимый любопытством, Николай невольно направился в сторону фригеля, откуда доносился шум. Мужской голос что-то глухо и неразборчиво бормотал, женщина явно была не согласна с ним, периодически срываясь на крик.       Выглянув из-за густого, давно не стриженного кустарника, на дорожке ведущей к фригелю, Николай увидел следующую картину: Марианна Косач всеми силами старалась уклониться от стремившегося ее облапать полного лысоватого мужчины средних лет.       — Пан Савицкий, я прошу Вас!       — Ну что же ты, милая Марианна, не ерепенься, ты же знаешь, как ты мне нравишься… Я буду с тобой ласков, обещаю…       — Не надо, пожалуйста, я не хочу!       — Я же знаю, у тебя никого нет, кому придёт в голову брать в жёны нищенку… Подумай, красавица, я ведь только по своей доброте душевной оставил ваше семейство проживать здесь во фригеле, но могу и передумать, — возбуждённо сопя, мужчина попытался прижаться к губам девушки своим ртом, одновременно шаря руками по ее корсажу и пытаясь залезть ей под юбку.       Этого Николай уже не смог выдержать — он шагнул вперед, выходя из зарослей на дорожку.       — Николай Александрович! — в отчаянии бросилась к нему Марианна.       — С кем имею честь? — пана Савицкого непростая ситуация, казалось, нимало не смутила, скорее вызвала закономерную злость.       — Николай Дорошенко, Ваш сосед. Только вот чести дворянской в Вас я как раз не вижу ни на грош!       — Вы забываетесь, пан Дорошенко! Кем бы Вы ни были, но явились Вы сюда не званным и еще смеете оскорблять хозяина!       — Я не могу позволить у меня на глазах подобным образом поступать с благородной девушкой…       — Толку с того благородства, ежели она беднее церковной мыши, только всего и есть, что рожей вышла. Радоваться должна, что на нее кто-то внимание обратил. Или у вас с ней какие шашни?       — Не много ли себе позволяете, пан Савицкий? — Николай закрыл собой спрятавшуюся за его плечами, дрожавшую как осиновый лист Марианну.       — Я — нынешний хозяин поместья, Лев Брониславович Савицкий, и здесь только мне решать, что позволительно, а что нет!       — Я так понимаю, что вопрос о продаже этого поместья Вы не рассматриваете? Я бы предложил Вам хорошую цену.       — Если бы Вы, Николай Александрович, начали свой разговор по деловому, по соседски, я, может быть, и рассмотрел бы Ваше предложение… Но сейчас я говорю свое однозначное нет, поместье я Вам продавать не намерен. И настоятельно рекомендую вам покинуть мою территорию. С нахождением же здесь семейства Косачей разберемся позднее, без лишних свидетелей, — ухмылка Льва Савицкого была на редкость самодовольной.       Дорошенко понимал, что в этой ситуации, как ни прискорбно, но его сосед прав, и пока противопоставить его словам было нечего. Именно это удержало мужчину от дальнейших необдуманных действий.       — В любом случае, Косачи — не Ваши холопы, они дворяне, и подобное обращение с девушкой чревато наказанием, — с угрозой в голосе произнес он и обернулся к Марианне, считая разговор со Львом Савицким оконченным:       — Марианна, будь так добра, проводи меня к своей матушке — нам нужно серьезно с ней поговорить.       

****       Софья Станиславовна смотрела на вошедших Марианну и Николая широко раскрытыми глазами. Как оказалось, она давно уже наблюдала за происходящим из окошка флигеля, но вмешиваться не решалась.       Николай окинул беглым взглядом место нынешнего проживания дворянской семьи Косачей. Тесная комнатенка, лишь кое-какие предметы мебели перенесены сюда из господского дома.       «Значит, имение продавали со всем имуществом. Видно, дела Косачей совсем плохи», — мелькнула мысль у Николая, и вид поднявшей ему навстречу Софьи Станиславовны только подтвердил его правоту.       Куда подевалась благородная осанка и казавшаяся врождённой гордость этой некогда дамы? Сейчас перед ним стояла откровенно уставшая изможденная женщина пятидесяти с небольшим лет в стареньком платье, явно знавшем лучшие времена. Все пережитые ею невзгоды нашли свое отражение на ее когда-то красивом лице, а во взгляде читалась такая боль, что Николай, не выдержав, отвёл глаза.       — Даже не знаю, как Вас благодарить, Николай Александрович, — голос женщины дрожал. — Боюсь только, как бы после этого не стало хуже, ведь мы теперь полностью зависим от доброты пана Льва Брониславовича, только его милостью здесь живём.       — Софья Станиславовна, но ведь у Вас есть какие-то деньги? Может быть, Вам с Марианной стоит переехать отсюда, например, в Нежин, снять там небольшой домик, или хотя бы комнаты?       — Жалования Марианны едва хватает на скромное пропитание, если уж честно, — опустила голову немолодая женщина. — Сбережений у меня никогда не было, пришлось продать кое-какие драгоценности, но все деньги ушли на то, чтобы оплатить Киевскую военную гимназию для Василия, и то, благодаря воинским заслугам моего свёкра и Алеши, — смахнула она набежавшую слезу, — его взяли на обучение за половину обычной стоимости. Если он успешно сдаст в этом году экзамены — в следующем будет переведен на обучение за казённый счёт. Если честно, я не могу представить, как отсюда уеду — в этом имении прошла большая часть моей жизни с самого замужества…       — Увы, я не смог договориться со Львом Брониславовичем о выкупе имения, хотя ехал сюда именно за этим. К сожалению, увиденное сбило на корню всю мою дипломатию. Но ведь вы — полноправные дворяне, и никто не давал пану Савицкому права на подобное обращение с Вашей дочерью…       — Боюсь даже представить, что будет, если Василий приедет и увидит отношение Льва Брониславовича к Марианне… он ещё горячее Алеши, он точно его убьет, — еле слышно прошептала Софья Станиславовна.       — Я обязательно придумаю, как Вам помочь. В конце концов, Марианна могла бы пока что жить в нашем имении в Нежине…       — Спасибо Вам, Николай Александрович, добрейшей Вы души человек, — вздохнула Софья Станиславовна. — Но Вы ведь о себе совсем ничего не рассказали, а до нас светские сплетни, сами понимаете, сейчас не очень доходят, не много желающих их нам приносить… Как дела у Вашей семьи?       — Не жалуемся, мы с семьёй живём в Киеве, — коротко ответил Николай, которому совсем не хотелось развивать эту тему.       — Что ж, Марианна Вас проводит… Извините, что не оказала достойного Вас приема…       — Ах, это все матушка, — устало выдохнула Марианна, как только они с Николя оказались за дверью. — Ей ведь все никак не дойдет до ума, что в нынешнем положении скромнее надо быть, она по старой привычке может все мое месячное жалование на какой-нибудь совершенно ненужный каприз спустить, не понимая, что потом месяц жить не на что будет! Сколько уже с ней говорено про это было — что горохом об стенку.       — Бедняжка, сколько же тебе пришлось натерпеться! — Николай с сочувствием посмотрел на девушку, его рука непроизвольно потянулась к ее лицу, нежно провела по бархатисто-персиковой щеке. Как ему хотелось бы защитить ее от всех напастей, так щедро сыпавшихся на ее бедную голову! Но, кроме жалости, он явно чувствовал что-то ещё к этой хрупкой, как весенний цветок, красавице, которую раньше не воспринимал иначе, чем младшую сестрёнку близкого друга, а значит, как свою собственную. Теперь же невыносимым жаром его обжигало просто от ее близости, от каждого брошенного ею взгляда. Но одновременно с этим будто что-то невыносимо тяжёлое камнем ложилось на его плечи, неотвязно преследовало его, не давая сосредоточиться на прелестях юной девы.       — Мне важно, что именно Вы хотели меня защитить, — шепот Марианны смешивался с лёгким дуновением весеннего ветерка, кружил голову, как когда-то она кружилась, стоило ему только подумать о Лидди.       «Лидия!». Нет, как он поступает по отношению к ней?. Та, что из мечты, лелеемой в течение долгих лет, наконец стала для него явью — она ведь с лёгкостью сможет вновь исчезнуть из его жизни из-за проявленной им минутной слабости…       — Нет! — усилием воли он заставил себя отстраниться от жаркого тела доверчиво прильнувшей к нему Марианны. — Я постараюсь помочь вашей семье, но не нужно разбивать свое юное сердце из-за меня. Поверь, я этого не стою, — и, стараясь не обернуться, он быстро зашагал прочь.       Уже на выезде из бывшего имения Косачей он обогнал на дороге тяжёлую повозку также ехавшего оттуда пана Савицкого, но лишь сильнее хлестнул лошадь, совершенно не желая вновь общаться с человеком, вызывавшим у него такую неприязнь…       

*****       Вернувшись во флигель, Марианна натолкнулась на упрекающий взгляд матери.       — Ты думаешь, у тебя что-то получится с младшим Дорошенко? — без обиняков спросила она девушку. — Не особо рассчитывай на это, он крепко связан с Шеффер, хоть они и не венчаны в храме… Дочь её своей считает.       — Не спеши, мама, — отмахнулась Марианна, — я ведь вижу, как он на меня смотрит. Он такой красивый, такой благородный… — сердце девушки просто плясало от счастья.       — Смотри, чтобы его сегодняшнее благородство нам боком не вышло — попросит нас отсюда пан Савицкий — где жить будем? Может, зря ты со Львом Брониславовичем так категорична? Неплохой ведь человек, а главное — не семейный. Взглянула бы на него поласковей… Как будто в нашем нынешнем положении тебе выбирать приходится.       — Мамочка, ну как же ты не понимаешь — я столько лет люблю Николая Александровича… И я чувствую, что он тоже ко мне не равнодушен… А денег у него достаточно, чтобы решить все наши проблемы, — в отличие от матери, любовь в голове Марианны вполне мирно уживалась с прагматизом.       — Смотри, чтобы из этого большого позора не вышло, в дополнение к нашим-то бедам. Поиграется тобой Дорошенко, да в семью вернётся, — покачала головой не слишком верившая в хороший исход дела Софья Косач.       

5.       Николай не находил себе места — в отцовском имении в Нежине все напоминало ему о Марианне, ее нежный образ в последнее время буквально преследовал его, чем бы он не занимался. Тогда он поехал в Шеферовку, пытаясь забыться в обществе Лидии, но постоянно ловил себя на том, что и там не может придти в себя.       Он побывал у Нежинского аукциониста — увы, сделка по приобретению имения Косачей была совершена и оформлена паном Савицким в полном соответствии с действующими правилами так, что оспорить ее оснований не было. О самом Льве Савицком в Нежине мало что знали — он приехал в эти места только после покупки имения, раньше о нем здесь никто не слышал.       Лидия тем временем понемногу пыталась успокоиться и даже согласилась снова приехать в имение Дорошенко вместе с Викки, где после долгой беседы с отцом Владимир на полном серьезе принес свои извинения маленькой девочке. Вряд ли его слова были искренними, но, так или иначе, взрослые посчитали неприятный инцидент исчерпанным, а что думали на этот счёт сами дети — их никто не спрашивал.       Виктория продолжала обходить стороной Володю Дорошенко, а вот Николеньке, хоть и не сразу, но удалось завоевать ее доверие — теперь его и маленькую Шеффер постоянно видели вместе — их так контрастировавшие между собой головы: золотоволосая — мальчишечья и с шапкой темных кудряшек — девочки, постоянно шустро мелькали то в доме, то в саду имения.       — Видишь, я же не зря тебе доказывал, что дети ещё подружатся! — с жаром говорил донельзя довольный этим фактом Николай Лидии.       Та лишь рассеянно кивала, отнюдь не разделяя внешне так оптимистично настроенного Николая. В этот раз ей почему-то совсем не хотелось снова ехать к Дорошенко — женщину тревожили дурные предчувствия.       Интуитивно она ощущала, что и его внутреннее состояние бесконечно далеко от радужного, которое он так безуспешно пытался изображать на людях.       Не в последнюю очередь это проявилось в том, что в какой-то момент он вдруг перестал искать с ней физической близости — теперь Лидии уже не приходилось регулярно выдумывать всевозможные предлоги, чтобы избежать не слишком желаемых ею отношений — Николай все чаще оставался спать в своем кабинете, допоздна засиживаясь за документами, с которыми не прекращал работу и во время отпуска.        Что же теперь для них изменилось, в нем, а может быть, в ней самой?       Женщина задержала взгляд на своем отражении в зеркале — нет, она все так же хороша собой: идеальная точёная фигура, яркие голубые глаза, тщательно уложенные черные волосы, гладкая кожа… Что же происходит с ее Николаем?        Лидия не имела привычки лезть в душу близкого человека, зная, что, если он захочет — обязательно все расскажет ей сам, а выпытывать у него что-либо считала занятием не достойным ни для него, ни для себя.       Откуда же взялось у нее это непонятное гнетущее чувство тревоги? Она согласилась поехать с Николаем и дочкой в Нежин в надежде, что общение вместе с ним в кругу его родственников поможет ей четче разобраться в ситуации, однако ясности их пребывание в имении Дорошенко не внесло, а тревожность там только усилилась.       Впрочем, она помнила, что, незадолго до их отъезда из Киева он рассказывал ей о новых поступивших в его адрес угрозах от очередного просителя патента на производство алкогольной продукции, подававшего свой запрос уже в третий или четвертый раз и неизменно получавшего до этого отказы из-за низкого качества отбиравшихся проб. Лидия знала, что Николай всегда сильно переживал из-за таких случаев, и нередко она сама посмеивалась над ним.       — Успокоийся, это всего лишь эмоции — никому не приятно оказаться в роли просителя и получить на свою просьбу категорический отказ, тем более, когда речь идёт о серьезных деньгах, — говорила она ему.       Впрочем, последний факт сам по себе мог служить отдельным основанием для беспокойства.       После некоторых размышлений женщина решила, что причина его нервозности кроется именно в этих неприятностях на службе.       Если бы Шеффер знала в подробностях обо всей картине событий, навряд ли ее отношение ко всему происходящему и, в частности, к подобным угрозам было бы столь несерьёзным…       

*****       Что до Николая, ему действительно было о чем подумать.       Прошло всего несколько дней с момента его не слишком успешного визита в бывшее имение Косачей к пану Льву Брониславовичу Савицкому, когда в деловой почте Дорошенко-младший увидел письмо от своего нового соседа. Тот писал, что изменил свое мнение и теперь готов рассмотреть ранее поступившее предложение о продаже имения и обсудить с потенциальным покупателем некоторые условия… к примеру, ближайшим субботним вечером в этом самом имении за рюмкой доброго коньяку. Перед встречей Николай долго не находил себе места в ожидании назначенного времени — раз за разом представляя, каковы могут быть эти условия. Выкупить это имение для Марианны становилось для него навязчивой идеей.       Реальность оказалась проще и незатейливее — пригласив гостя присесть на вычурное кожаное кресло в до неузнаваемости обновленной гостиной имения, пан Савицкий прямо спросил:       — Николай Александрович, насколько я знаю, в Ваших силах поспособствовать выдаче патента на алкогольное производство? Мне нужен таковой на предъявителя — для передачи его очень серьезным людям, имеющим в нем соответствующий интерес.       Николай с плохо скрываемым отвращением смотрел на довольно обьемистый живот и поросячьи глазки своего соседа, развалившегося в мягком кресле.       «А Вы не так просты, как кажетесь на первый взгляд, пан Савицкий… Сколько же денег было Вами вложено в то, чтобы за год так изменить внутреннее убранство десятилетиями не обновлявшегося имения? Сами Вы вряд ли будете заниматься алкогольным производством, интересно — каких серьезных людей Вы представляете?»       Но вслух он сказал совершенно другое:       — Но… уверяю Вас, это совершенно невозможно, практики выдачи подобных документов на предъявителя никогда не существовало, Пусть серьезные люди подают заявление установленным порядком, пройдут соответствующие проверки, отбор проб…       Лев Брониславович хитро усмехнулся:       — Николай Александрович, мы же с Вами умные люди… Давайте забудем возникшее при нашем знакомстве маленькое недоразумение. В ответ на Вашу уступку обещаю Вам быстрое решение вопроса с имением, к которому Вы имеете большой интерес, по очень выгодной для Вас цене, — пан Савицкий сделал ударение на слове «выгодной». — Подумайте об этом, прошу Вас…       — К сожалению, вынужден Вам отказать, — отрезал Николай. — Каковы бы ни были мои личные интересы — Государственная комиссия не торгует патентами, — он поднялся с кресла, давая понять, что разговор окончен. — Затем позвольте откланяться, дорогой сосед… — в последних словах Николая отчетливо слышался особо не скрываемый им сарказм.       — Зря Вы так поспешили с ответом, уважаемый Николай Александрович, — даже улыбка пана Савицкого была какой-то скользкой. — Все могло бы состояться к обоюдному удовольствию, а теперь серьезным людям придется искать другие пути…       — Вы мне угрожаете? — Дорошенко, кажется, готов был уже пристукнуть изучавшего самодовольство собеседника.       — Пусть Ваши серьезные люди идут… — он на мгновение запнулся, — по пути закона.       — Разумеется, уважаемый сосед, только закона, а как же иначе? — глубокомысленно потянул пан Савицкий. — Но все же советую Вам хорошенько подумать…       — Я все сказал, — Дорошенко понял, что данную беседу продолжать просто бессмысленно, и ему оставалось только хлопнуть дверью.       Николай уезжал из бывшего имения Косачей с чувством гадливости на душе.       — Ну вот, помог Марианне, что называется… Хорошо, что ничего не успел ей рассказать и зря обнадежить.       В любом случае, даже ради нее на подобного рода предложение согласиться он не мог — конечно, в принципиальности ему было очень далеко до своего погибшего друга Алексея Косача, но в некоторых вещах отступать от своих установок он не собирался.Но вот об «угрозах серьезных людей» он слышал уже неоднократно, и это только усиливало его нервное напряжение.       

****       Как нарочно, первой, на кого сразу наткнулся вернувшийся в Нежинское имение Николай, была стоявшая на крыльце Марианна Косач.       Она учтиво поздоровалась с ним, и тут же не смогла удержаться от вопроса:       — Что с Вами, Николай? На Вас лица нет…       — Да так… пришлось пережить одно не слишком приятное общение, — уклончиво ответил мужчина, в который раз невольно залюбовавшись красотой Марианны, рыжеватые волосы которой, подсвеченные золотистыми лучами солнца, казалось, горели огнем, оттеняя слегка загорелое лицо с небольшой россыпью веснушек. Весь вид ее дышал юностью и свежестью, буквально сводя с ума не отводившего от нее взгляд Николая.       Не в силах более сдерживаться он осторожно взяв девушку под руку, увлекая ее за собой по коридору.       — Это как-то связано с… проблемами нашей семьи? — робко спросила Марианна, глядя на него широко раскрытыми глазами.       — Увы, да…пан Савицкий предложил мне купить ваше бывшее имение, но в обмен потребовал… В общем, пойти на сделку с собственной совестью, а я так не могу, понимаешь? — как ни обидно, но, кроме собственно Марианны, Николаю было совершено не с кем поделиться наболевшим, что называется, «излив душу». — Я должен был пройти на серьезное нарушение, совершив служебный подлог…       Ни кому-то из своей отцовской семьи, ни тем более Лидии рассказать такое он не смог бы.       «Однако, у всякой честности и благородства всегда есть обратная сторона», — уже без всякого восхищения подумала девушке о молодом человеке, но вслух произнесла совсем другое:       — Я уже говорила Вам, мне ничего не нужно, только… — она нарочито не договорила, но глаза ее досказали все красноречивее любых слов…       — Бог мой, что я говорю, что я делаю… Я не должен так поступать, это же чистое безумие! — мысли цветным калейдоскопом замелькали в разгоряченной голове Николая, в то время как его руки уже обнимали тонкую девичью талию, а губы прильнули к ее губам в горячем поцелуе.       Страсть заставила обоих напрочь позабыть об осторожности — все происходило прямо в полутемном коридоре имения, из которого множество дверей вели в жилые комнаты. И в одной из таких дверей в эту минуту застыла его бывшая жена Елена, вышедшая в коридор по своим делам и так и забывшая, куда шла, шокированно наблюдая за целующейся парочкой… Только спустя некоторое время она, опомнившись, шагнула назад в комнату, тихонько прикрыв за собой дверь.       

*****       Этой ночью многим обитателям имения Дорошенко не спалось.       Не спалось маленькой Виктории, которой ее новый друг Николенька Дорошенко пообещал какой -то приятный сюрприз, взяв с нее честное слово держать все в строжайшем секрете.       Беспокойно ворочался во сне сам Николенька, не оставляя мыслей о том, как он завтра сможет не ударить в грязь лицом перед своей юной подружкой и выполнить обещанное ей…       Тяжело вздыхает без сна его мать, перебирая свои печальные думы о том, как изменчиво и жестоко порой поступает с ними со всеми жизнь — ведь ещё не так давно она горько оплакивала потерю своего любимого человека, ушедшего от нее к Шеффер, а теперь, похоже, и Лидии предстоит пережить нечто подобное.       Не спалось и самой Лидии, несмотря на убедительные слова Николая о том, чтобы она ложилась без него, а он будет вынужден, как в последнее время с ним нередко случалось, чуть ли не целую ночь провести в «компании» документов.       Только вот, стоило Лидии закрыть за собой дверь, как стопка бумаг вихрем разлетелась по полу кабинета. Нет, не до них сегодня Николаю, и совсем не деловые мысли витают сейчас в его горячей голове…       Терпеливо укладывает всех сон, отяжеляя веки и подтыкая одеяла, но ни за что ему не одолеть сегодня юную Марианну, в сладостном томлении раскинувшуюся на узкой девичьей кровати в своей маленькой комнатке. Она пытается даже не услышать, а скорее угадать — не скрипнула ли дверь, не влетит ли сейчас к ней столь желанный для нее погубитель:       «Ничего не жалко… Чести, совести… Пусть только войдёт»… — гулко стучит ее сердце, чуть ли не выскакивая из девичьей груди.       И рано или поздно ее заветное желание сбывается — он тихонько отворяет дверь. Многократно передумав перед этим, что своим поступком он несомненно сломает судьбу Марианны, Лидии, да и свою собственную.       Только еле слышно шелестит его шепот по комнате:       «И все же я не мог к тебе не придти»…       Вся ночь с этого самого момента принадлежит только им двоим, и им точно не до сновидений — слишком сильные эмоции охватывают их наяву, унося с собой в сладкое царство грез…       А уже под утро, когда сон, казалось, одолел всех обитателей имения окончательно и бесповоротно, Николай неслышной тенью вернётся к себе, опьянев от их обоюдного грешного ночного наслаждения, без остатка забрав с собой душевный покой юной особы и заодно потеряв свой собственный.