***
Итачи, как обычно, встал засветло. Заря только занималась на краю горизонта, но мир был все еще погружен в сумерки. Он любил это время суток: было тихо, спокойно. Обычно в это время братья либо гуляли в саду, что прилегал к их дому, либо по окрестным лесам Конохи. Старший, в отличие от Саске, умел чувствовать гармонию в природе и ценил минуты, в которые мог бесцельно гулять по лесу или саду. Однако стоило сумеркам пройти, а солнцу взойти высоко на небо, эта чарующая магия больше не пленила Учиху. Со светом дня он превращался в холодного прагматика, который не любил терять и минуты на бесполезное, по его мнению, занятие. Почему он не спешил будить Саске? Почему не разбудил его вчера, и позавчера? Возможно, Итачи упускал последние мгновения, которые мог провести вместе с Саске, но ему не хотелось тревожить брата. Он так и не мог принять решение. Конечно, велик был соблазн схватить брата и сбежать куда-нибудь далеко, но что тогда будет с кланом? Данзо слов на ветер не бросал, и, если сочтет нужным, действительно истребит каждого члена клана. Зреющее восстание же было весомым поводом для исполнения угрозы. Если Итачи и смог бы пережить смерть всех родственников, то сможет ли Саске справиться с таким грузом? Ведь если бы он умер, других смертей удалось бы избежать. Да и что за жизнь будет их ждать в изгнании? Тяжело было изо дня в день думать об одном и том же, так и не находя верного решения. Не выдержав одиночества, Учиха зашел в дом и без приглашения отворил седзи, проходя в комнату Саске. Брат безмятежно спал, и его лицо было столь беспечным, детским… Как вообще можно даже помыслить убить этого невинного ребенка? Как такая мысль вообще может зародиться в голове? Итачи присел около футона Саске, нежно проведя по его лицу кончиками пальцев. Потрепал непослушные волосы младшего. — Нии-сан? — Сонно спросил Саске, и зевнул. — Я уж думал, ты меня до конца жизни будешь избегать. Отото с облегчением выдохнул, и как кот, просящий ласки, потерся лбом о руку Итачи. — Все в порядке, Саске. Теперь все будет, как раньше. Ни один мускул на лице Итачи не дрогнул, когда он произнес эту сладкую ложь. — Слава богам, аники, я так рад… Саске обнял брата за плечи и уткнулся носом в его макушку. Невпопад, старший подумал, что брат почти догнал его в росте, несмотря на шесть лет разницы в возрасте. Тот мог бы перерасти Итачи на полголовы, а, может, и на целую голову. — Давай проведем этот день вместе, Саске. Давай скажем родителям, что пошли тренироваться, а сами сбежим куда-нибудь за пределы деревни? — Надежда робко затрепетала в груди Итачи. Пожалуйста, Саске, просто согласись со своим нии-саном, как ты это обычно делаешь. Просто согласись убежать на край света, где мы, может, нормально заживем, как два любящих человека. Господи, Саске, лишь бы ты согласился. — Не ожидал от тебя таких предложений. — Удивился младший. — Это безответственно, к тому же, я обещал помочь маме в саду. Надежда умерла в его груди даже быстрее, чем зародилась. — Прости, я неудачно пошутил. — Лучше тебе вовсе не шутить, нии-сан. День незаметно пролетел. Впрочем, перед смертью все равно не надышишься. Итачи весь вечер сидел у себя в комнате, затачивая танто. Меч уже давно был идеально острым, но Учиха с завидным упорством, граничащим с помешательством, продолжал остервенело проводить острым камнем о сталь орудия. В очередной раз проверяя качество заточки, Итачи порезал подушечку пальца. Из ранки потихоньку вытекала кровь, которую он просто растер пальцами. Алые разводы на бледной коже наводили на пугающие мысли. Как он раньше не додумался? Всего пара продольных разрезов на руке решила бы все проблемы разом. Останется вытерпеть пару минут агонии, чтобы обрести вечную свободу. Больше не будет ответственности, не будет боли, ничего, кроме мягкой тьмы. Данзо не сможет ему угрожать, и никто не умрет больше. Надо просто… Итачи, с маниакальным блеском в глазах, шагал по комнате из угла в угол, проверил еще раз, плотно ли прикрыта седзи. Он занес нож над рукой и сделал пробный надрез. Странно и смешно, ему, почему-то, казалось, что это будет намного больнее. Острие скользнуло по руке, как по маслу. Учиха, завороженный, повел его дальше. Но ведь что-то здесь не так. Густая кровь стекала вниз по локтю, пачкая пол. Нет! Так нельзя. Это самый легкий способ избавиться от проблем. Итачи оторвал кусок ткани от футболки и перевязал рану. Что же, неужели, он хотел уйти, оставив все проблемы Саске? Вряд ли Данзо оставит их несчастный клан в покое. Самоубийство лишь ненадолго отстрочит расправу. Даже сделай Итачи сэппуку, проблему это не решит. Он с ужасом отбросил меч, но быстро схватился за него вновь, и бережно протер чистой тряпочкой. А затем снова принялся за заточку. Нельзя так танто выбрасывать. Напротив, нужно заточить его еще лучше. Нельзя медлить. Спрятав в одежде клинок, Итачи направился в комнату Саске. Брат, только услышав тихие шаги в коридоре, распахнул двери; он караулил весь вечер, в слепой надежде ожидая неведомо чего. Томительное чувство предвкушения не давало ему покоя: он то садился на пол, скрестив ноги, то резко вскакивал и возбужденно расхаживал по комнате. — Я ждал тебя… — Прошептал Саске, и посторонился, впуская старшего брата. Итачи ничего не ответил, он только прошел к окну и распахнул его, впуская уличную свежесть в помещение. Младший брат молча стал рядом, устремляя внимание на тускнеющее небо. — Ты видишь? Первая звезда загорелась. — Неожиданно сказал Итачи хриплым голосом. — И что? Ты предлагаешь загадать желание? — Усмехнулся Саске. Старший кивнул. — Тогда я хочу… Но Итачи только покачал головой: «Молча, иначе не сбудется». Младший в удушающем порыве нежности притянул брата к своей груди, крепко обнимая. «Я хочу быть с тобой. Вечно», — тихо сказал он, зарываясь пальцами в волосы старшего брата. Но Итачи эти слова заставили содрогнуться. — Что-то не так, нии-сан? Саске взволнованно схватил брата за руки, задев небрежно наложенную повязку. В следующее мгновение он же охнул, почувствовав на коже Учихи липкую кровь. Тот поспешил отдернуть руки. — Просто царапина… Порезался, пока точил кунаи. — Это как так ты умудрился? Царапина, говоришь… — Недоуменно произнес младший брат. — Нужно перебинтовать!.. — Ничего не нужно. — Возразил Итачи, схватив лицо брата за подбородок. — Сейчас ты не должен отвлекаться на такие пустяки. Саске попытался выдать что-то протестующее, но старший брат в этот момент поцеловал его, так что он мог только нечленораздельно мычать в губы Итачи. А впрочем, вскоре желание спорить у него отпало, и он забыл про рану на руке брата. Итачи обхватил пылающее личико брата обеими руками, пачкая бледную кожу Саске своей кровью. Но они были слишком увлечены друг другом, чтобы обратить на это внимание. — Нии-сан… Надо выключить свет. Ничего не нарушало темноту. Все светильники были давно потушены, поэтому даже из коридора не доносилось никакого постороннего света. В этом мраке горели только глаза Саске, горели не из-за шарингана, а каким-то своим, внутренним огнем. Было тихо, только дом скрипел; родители, скорее всего, уже спят, а, может, устроили очередное тайное собрание. Это уже неважно, все это осталось за порогом, бесконечно далеко от этой манящей темноты. Итачи ледяными пальцами гладил Саске по теплой белоснежной груди, ощущая гулкие удары сердца. Оно билось о стенки грудной клетки, как птица, попавшая в западню. Скоро Учиха должен будет освободить пленницу из груди младшего брата, подарив ей вечную свободу. Скоро, но только, пожалуйста, не сейчас. Дайте хоть минутку, хоть секунду лишнюю наедине с братом, чтобы только чувствовать на коже жар его молодого тела, чтобы ловить его смущенный взгляд… Саске шумно дышал, периодически срываясь на стоны. Итачи накрыл его рот ладонью, приказав быть тише, но тот не мог сдержаться: слишком будоражит холодное спокойствие старшего брата, слишком много Итачи, слишком, слишком… Порыв свежего воздуха ворвался сквозь открытое окно, он растрепал распущенные волосы Итачи и принес с собой крик ночной птицы. Старший Учиха вздрогнул и обернулся к окну. Ворона еще раз каркнула и, вспорхнув с ветки, улетела в ночь. Обычная ворона, вовсе не сошедшая с холста бесстрастного художника. Еще нечего бояться. И стоит ли отвлекаться на такие глупости, когда Саске принадлежит только ему, подчиняется только его воле. Итачи манит его легким движением пальца, и младший брат покорно подается ближе. Старший заносит пальцы, будто для унизительного щелчка по лбу, но вместо накрывает ладонью пылающие щеки брата. Губы Саске пересохшие и сжаты добела, но становятся такими податливыми, когда Итачи целует его. И кажется, в этот момент их сердца бьются в унисон. Старший брат притягивает его еще ближе, заключая в крепкие объятия и лишая свободы действий. Саске способен только безвольно поддаваться навстречу, беспомощной куклой повисая на руках брата; может только пытаться сравняться с аники, играя в нескончаемые догонялки. Итачи такой далекий, Итачи такой холодный, Итачи — всего лишь несбыточная мечта для Саске, недостижимый идеал. Но другого старшего брата младший Учиха не видел для себя, ему был нужен только Итачи, которому он мог всецело отдаться. Итачи резко оборвал установившийся ритм, повалив младшего брата на футон. Саске, весь запыхавшийся, поймал спокойный и нежный взгляд брата, и, покраснев как помидор, отвел глаза. — Чего ты медлишь, нии-сан? Давай скорее… — Голос младшего срывается, когда Итачи порывисто вжимает его в футон. О, боже. Боги, если вы есть, простите, простите нас за этот грех. Но что тут остается делать, если само наше существование с самого начала было греховным и неправильным. Другие найдут такую любовь уродливой и отталкивающей, но для нас она — спасение, это наше все. Какую злую шутку выдала природа — сначала она создала неисправные элементы, а потом нарекла их дефективными и лишними! Впрочем, это неважно; когда один человек заключает в себе весь смысл жизни, какое тебе дело до остального мира? Саске царапал пол короткими ногтями, не в силах даже вдохнуть полной грудью. Он не чувствовал Итачи в себе, нет, он же был Итачи в этот момент, он был его чувствами и мыслями, его эмоциями и движениями. Не было ничего, кроме него в этот момент, ничего, кроме них. «Мы едины, — обессилено думал Саске, — и в этом наша сила». Итачи неторопливо толкался внутри брата, и его пленили сдержанные всхлипы дорогого отото. «Сейчас ты только мой, Саске», — в исступлении шептал он. Дай свой огонь, дай больше, отдай всего себя! Всего, без остатка, не жалея ни себя, ни его. Растопи смертельный холод ледяного сердца, давай, только ты на это способен, Саске. Осознаешь ли ты, какую власть имеешь? Не робей, ведь эта ночь последняя, что вы делите вдвоем. В последний раз поцеловать его в закрытые глаза, чувствуя трепет ресниц губами. В последний раз потрепать его черные непослушные волосы. В последний раз дать ему удовлетворение и самому сгореть в последний раз. Потому что больше всего этого не будет. Саске, ослепленный наслаждением, пытался отдышаться. В руке Итачи сжимал холодное лезвие, и в следующий момент приставил его к груди младшего брата. — Прости, Саске. — Танто легко вошел под ребра, рассекая мягкую плоть. Брат ничего не почувствовал сначала, только округлил свои темные глаза. Он не закричал и потом, нет, только слабо захрипел. Должно быть, тяжело кричать с продырявленным легким. Его дыхание прервалось, и Итачи крепко-накрепко зажмурил глаза, давя внутри ком нарастающих слез. — Ит-ачи, за что? Боже, боже, только не это! Он просчитался и не задел сердце? Какую же боль сейчас испытывал Саске, страшно представить! Сердце Итачи разрывалось на куски. — Почему? — Изо рта младшего брата тонкой струйкой стекала кровь. — Боже, Саске, прости… Боже… Итачи схватил горло брата руками и крепко сдавил. Саске, сквозь мутную пелену, видел в глазах убийцы слезы. Он до конца не понимал, что происходит, только тупо пялился в родное лицо. — Боже, Саске… Я слишком сильно любил тебя. Я не достоин прощения. — Дрожащим голосом бормотал Итачи, только брат его уже не слышал. Его глаза навсегда потухли, потух и горящий в них внутренний огонь. Итачи, не веря, припал к холодным губам, но тщетно он ожидал ответа. Теперь Саске не мог ему ответить, да и не ответит уже никогда. Старший Учиха в гробовой тишине оделся и выпрыгнул в окно, бросив остывающее тело Саске на футоне и оставив рядом орудие убийства. Утром родители обнаружат изнасилованного и зверски убитого младшего сына. Жаль их, конечно, но они это переживут, они же шиноби. У них останется тот, на кого можно будет возложить всю вину, у них будет объект ненависти, и это облегчит бремя их печали. Честь Саске спасена, старший брат примет весь удар на себя — мужеложец, убийца, предатель… «За что, Итачи?» — он застыл посреди улицы, настолько ясный образ возник у него перед глазами: бледное лицо, дрожащие от обиды губы, и стеклянный взгляд темных глаз. А действительно, за что? За чужие идеалы, которые Итачи не признавал? За деревню — а на что ей смерть Саске-то? «Да ни за что, — яростно думал Учиха, — просто так». Просто так захотел один старик. Просто если бы он не убил Саске, участь младшего была бы незавидной: позорный столб, стертые колени после ночи с ребятами из Корня, да публичная казнь. Но так хотя бы было честно: они бы прошли через это вместе. Почему Саске один должен страдать? По лицу Итачи ручьями текли слезы, но он их не чувствовал. В сентиментальном порыве, он развернулся обратно и помчался к имению родителей. В голове роились тысячи идей: Эдо Тенсей, запретные техники клана, лечебные ниндзютсу… Бесполезно. Итачи печально глядел в окно комнаты, из которой недавно так спешно бежал. «Я уже покинул тебя, и больше не имею права вернуться», — думал он. «Зато теперь ты навсегда мой, Саске», — продолжал он думать. «И я тоже хочу быть с тобой. Вечно», — Итачи не мог перестать думать. Заря еще не занималась, не было и намека на то, что солнце вообще взойдет. Но это убеждение было обманчиво: ночь всегда темней перед рассветом. Значит, скоро утро. Значит, надо поспешить, или смерть Саске окажется напрасной. Учиха мелькал тенью по улицам Конохи, направляясь к базе Корня. Его там уже заждались, но ничего страшного, подождут еще. Застыв перед дверью, н,е то чтобы в нерешительности, скорее в приступе минутного смятения, Итачи очень захотелось проснуться в это мгновение. Возможно, это всего лишь дурной сон? Надо только покрепче зажмуриться и ущипнуть себя побольнее за руку, тогда этот кошмар кончится. Вот сейчас наступит утро, и он проснется с первыми лучами солнца, а все плохое останется позади, в мире снов. Дверь скрипнула, медленно отворившись, и перед Итачи предстал бледный юноша, лицо которого скрывала маска. Он кивнул ночному гостю, и повел его темными коридорами. Итачи невольно задумался, что этот шиноби очень похож на Саске, по крайней мере, внешне. У него такая же бледная кожа и темные волосы, тот же возраст. Посмотрев шаринганом сквозь маску, Итачи ужаснулся темным глазам, которые она скрывала. У парня был взгляд Саске. — Как тебя зовут? — Спросил Учиха, не сдержавшись. — Зачем тебе знать? — Холодно спросил юноша, но, помолчав немного, все же коротко представился, — Сай. Больше они не сказали друг другу и слова. Сай… Сколько боли пережил этот мальчишка, вступив в Корень? Интересно, кого он убил, брата или друга? Что скрывается за его маской, какие чувства, какие мысли? Итачи слегка тряхнул головой, в попытке выкинуть навязчивые мысли. Какое дело ему до этого безликого шиноби? Он, наверняка, последний отморозок — иных в Корень не берут. Дальше все было как в тумане: разговор с Данзо, долгое путешествие, вступительное испытание в Акацуки. Вообще, эта роковая ночь до конца жизни останется болезненно-ярким пятном в памяти Итачи, никакие последующие впечатления не смогут затмить его. Изредка будут вяло мелькать эпизоды из далекого детства, и в такие моменты что-то в его груди болезненно защемит. Но чувство ностальгии недолговечно: он быстро будет отходить от накатывающей меланхолии по былым делам. Кто прошлое помянет — тому глаз вон. Итачи будет стараться не вспоминать, какой ценой он заработал свой мангеке шаринган. В его жизни останется только миссия, только задание. Ведь важен лишь результат. А чувства не должны мешать шиноби исполнять долг.Выбор Итачи
6 августа 2020 г. в 21:56
Слова Данзо сбили Итачи с толку. Убить Саске? Да он в жизни такого не сделает! Старик совсем сошел с ума, раз смог додуматься до такого абсурда.
— Я отказываюсь. — Произнес уверенно Итачи. — Вы не можете просить меня о подобном.
— Я еще даже не просил, только сделал тебе одолжение. — Важно заметил Данзо.
— Брат не должен убивать брата, это противоестественно.
Руки Итачи тряслись от ярости. Именно поэтому Учиха не хотел вступать в Корень, ведь знал, что конечное испытание —убийство брата или лучшего друга, и это было отвратительно! Да у него бы рука не поднялась на Саске, ни за что.
— Стоило подумать об этом до того, как ты совратил младшего брата! — С презрением выплюнул Шимура. — Ваш союз — вот что противоестественно и мерзко, боги никогда не простят вас за это…
Данзо осекся, сетуя на собственную вспыльчивость. Он не должен был давать волю эмоциям. Такие порывы настоящий шиноби должен пресекать на корню, как и все, что может помешать выполнению задания.
Человек не важен, как не важны принципы, чувства и даже законы. Есть только миссия, и шиноби должен выполнить ее, несмотря ни на что. На шиноби, дававшим волю чувствам, Данзо смотрел как на мусор. Вот и Итачи будет благодарен Данзо, когда избавится от единственной своей слабости, — Саске — тогда он сам все поймет. Он сломается и станет очередной послушной марионеткой в руках опытного кукловода.
— Не хочешь его убивать? Ничего страшного. У нас в Корне есть такие же ребята, как вы… Думаю было бы неплохо дать Саске возможность познакомиться с ними поближе перед тем, как передать его Ибики. Все-таки мордашка у твоего братика симпатичная, думаю, они найдут общий язык.
— Заткнись. — Ледяным тоном сказал Итачи. — Я убью тебя и вырву с корнем сорняк, который столько лет отравляет нашу деревню.
— Ты думаешь, Корень только в Конохе? — Рассмеялся Данзо. — Наша сеть достаточно обширна… Она оплетает многие страны.
Старик многозначительно помолчал. Тишину наполняло только стрекотание кузнечиков, да листва деревьев тихо шелестела. Изредка проходил дикий зверь, он шумно продирался сквозь кусты, ломая ветки, и шел дальше. Но на поляне, до которой не доходил блеклый свет звезд, не происходило никакого движения. Фигуры людей застыли, как брошенные заскучавшим ребенком игрушки.
Но молчание не могло длиться вечно: люди — не куклы, и не могут долго сидеть на месте; они постоянно куда-то спешат и в чем-то копошатся.
Учиха с отстранением думал, что происходящее просто не имеет никакого смысла. Почему его осуждают за искреннюю и чистую любовь? Ну и что с того, что его половинкой, наполнившей жизнь смыслом и закрывшей пустоту в сердце, оказался родной брат? Мало ли в таких аристократических кланах, как те же Учиха, заключается браков между двоюродными братьями и сестрами? Кому какое вообще дело до того, что Итачи любил Саске как брата, как друга и как мужчину? Почему только из-за покрытых пылью времен традиций, мораль которых устарела, он не может быть с братом?
Все это промелькнуло в голове за долю секунду, но успело горечью осознания обжечь. Итачи искренне не понимал людей, которых так любил и ненавидел одновременно.
Данзо продолжил говорить:
—Можешь, конечно, рискнуть, но сумеешь ли ты защитить брата? Не будет ли милосерднее убить его своей рукой се-
Учиха не дал ему закончить речь, он бросился на Данзо с обнаженным клинком, но его прервали двое шиноби.
— Итачи, подумай хорошенько, перед тем как что-то сделать. — Взмолился Какаши Хатаке и ударил Учиху под дых.
Шисуи молчал, только шаринган в его глазах опасно поблескивал замысловатым рисунком.
— Шисуи…предатель. — Обессилено шипел Итачи, жадно глотая воздух.
— Сказал кровосмеситель. — Хмыкнул старик. — Ты не достоин ничего, кроме презрения, а я даю тебе возможность и брату помочь, и деревне пользу принести.
Итачи нечего было ответить, да и не хотел он больше разговаривать с Данзо.
— В вашем клане зреет переворот, и наш информатор даст все нужные показания в случае судебного разбирательства. — Кивнул на Шисуи Данзо. — Клан Учиха не изгонят, о, нет, я позабочусь, чтобы они все умерли страшной смертью. А для твоих родителей мы придумаем что-то особенное.
— Шисуи, как ты мог? — Гневно сверкнув глазами, спросил Итачи.
— Я не предавал клан, Итачи. И методы Данзо я не одобряю. Суть лишь в том, чтобы предотвратить ненужные жертвы. — Безучастно произнес Шисуи.
Какой-то частью своего сознания Итачи даже понимал Шисуи. Возможно, что на его месте он бы поступил также. Но другая его часть вопила о неправильности позиции соклановца. Как можно предать свой клан, свою кровь, родственников — с которыми ты делил одну крышу над головой? Как можно предать людей, которые верят в тебя сильнее, чем в себя?
— Итачи, ты убьешь своего брата, а затем вступишь в Акацуки, став нукенином. Такова твоя миссия. Раз в месяц ты будешь обязан присылать мне отчет. Если что-то пойдет не так, клану Учиха придет конец.
Итачи с каменным лицом смотрел в глаза Данзо, пытаясь найти в них хоть что-то человечное, но видел только взгляд глупого манекена, неспособного чувствовать и понимать мир. С таким лидером в Конохе наступит хаос. Прежде всего, считал Учиха, стоит исходить из принципов гуманизма.
—Я вовсе не собираюсь тебя принуждать, Итачи. Ты волен сам принять решение. Не спеши и хорошенько все обдумай. Я даю тебе три дня. Думай, Итачи, думай.