Безумцы бдят

Безумны звезды и луна, Безумны небеса.

      В один холодный, мрачный выходной день Тревельян объявил, что в главной зале Скайхолда состоится музыкальный вечер с оркестром и танцами. Оживление охватило всех, даже тех, кому, казалось, танцы были совсем не интересны. Официальным поводом был назван грядущий через две недели праздник середины осени, но все понимали, что причина была совсем иной. Тревельян решил устроить последнее испытание для Хииры — перед тем, как торжественная процессия под знаменами Инквизиции отправится в долгий путь в Халамширал.       С наступлением сумерек зал преобразился. Вся мебель была приставлена к стенам, ковры — убраны. Пламенеющие лепестки тысяч свечей, приклеенных собственным соком ко всем горизонтальным поверхностям, трепетали на ветру, и красные стяги Инквизиции украшали стены и занавесями спускались вдоль проемов окон. Меж этими стягами висели иные украшения: синие полотнища с изображениями древних гербов, звезд и лун, найденные в бесконечных закромах и погребах замка. В этот вечер было особенно холодно и бешеные сквозняки носились по замку, но каминов никто не топил: от движений и дыхания должно было стать жарко.       Фиона горела жаждой присоединиться к веселью. О, с этой демоновой войной ей так давно не удавалось приятно потанцевать! В зале собралась целая толпа; может быть, не все из присутствующих знали придворные орлесианские танцы, но всем было интересно поглазеть и попробовать. Под сводами золотистой паутиной повисли нити вездесущей оживленной болтовни: то юные чародейки стайками вились, хихикая, вокруг бравых офицеров, одетых в лучшие свои камзолы, то разведчики, отдыхающие после трудных походов, обсуждали приключения. Собрался маленький оркестр: флейта, лютня, две скрипки. Тревельян поднялся на пустой помост, предназначавшийся для трона, откашлялся, будто собирался произнести речь, но потом махнул рукой: начинайте!       Оркестр заиграл медленную, торжественную мелодию танца-шествия. Тревельян церемонно подал руку Хиире. В полутьме не было видно его лица, но Фиона готова была биться об заклад, что внимательные блеклые глаза Тревельяна цепляются за каждую мелочь во внешности и поведении Вестницы. Один офицер, известный своей безумной храбростью, пригласил танцевать Фиону. Он был ферелденцем, но танцевал превосходно.       Есть какая-то особенная простая радость, отметила Фиона, в том, чтобы расправлять плечи, изящно тянуть носочек и заглядывать кавалеру в глаза. Поддерживать светскую беседу и улыбаться, обязательно улыбаться. Они незнакомы, они оба взрослые люди, их не проймет ни нежный взгляд, ни трепыхание ресниц, но поиграть во взгляды весело и совсем не опасно. Проходя шагом на носочках под рукой офицера, Фиона оглядела зал: вот капитан Резерфорд кланяется леди Монтилье и приглашает на следующий круг танца, вот Дориан берет под руку Лелиану — цепкий взгляд к цепкому взгляду, — вот Вивьен де Фер, зная, что ни одному солдатику не достанет храбрости на столь роскошную даму, приглашает кого-то сама… и получает отказ. Он говорит, что уже ангажирован. Какая неудача! Он убегает: якобы искать даму, которой обещал приглашение, а на самом деле — подальше от Вивьен. Он так боится, что его превратят в лягушку.       Адаар, одетая в великолепно нелепое изумрудное платье с рюшечками, выглядела немного скованной, но испытание кошачьего взгляда Тревельяна выдержала достойно. Фиона рассеянно отметила, что ее платье, наверняка перешитое из многочисленных нарядов леди Монтилье, очень мило, но парадный мундир Инквизиции не менее мил. Следующий танец был быстрым. Фиона кружилась с капитаном Резерфордом и весело заглядывала ему в глаза. Он ничего не сказал ей, но Фиона знала, что это было примирение.       Танцевальный вечер вскоре превратился в пестрое буйство. Всякий вскоре разобрался, что, пока не наблюдает высокая публика, можно танцевать как хочется, и под стремительную мелодию в центр круга бросились плясать все, кто не мог усидеть на месте. Куда ни глянь, каждый творил свое: кабацкие пляски орлесианских городов; ремигольд — веселый танец с полей Ферелдена; привнесенные несколькими магами и слугами прыжки и хлопки из танцев городских эльфов; наконец, в самой середине этого безумия, смачно щелкая каблуками, Варрик и разведчица Хардинг отплясывали самые настоящие гномьи народные танцы. Звезды на синих полотнищах казались живыми зрачками. Тем временем Фиона суматошно кружилась с юным стражником, улыбавшимся ей так рьяно, что становилось не по себе. Не дурите голову!.. Фиона тоже безудержно заулыбалась. Не оттанцевали они и круга, как у юноши закружилась голова. Держась за стену, он пристыженно убрался восвояси, а Фиона, как ни в чем не бывало, заозиралась в поисках нового кавалера.       — Разрешите, чародейка?.. — Дориан вынырнул как из ниоткуда. Целая толпа хорошеньких магесс наблюдала за ним. Фиона положила руки ему на плечи, улыбнулась, выразительно подняла брови. Потянулась одной рукой к его волосам — потрепать по-дружески. — И вы? И вы, чародейка?.. — Дориан отшатнулся в притворном ужасе.       — Нет, — отрезала Фиона. — Стара я уже для этого стала.       — Ах-х. Именно поэтому я вас и пригласил, — признался Дориан. Фиона мстительно отдавила ему ногу.       Оркестр выбился из сил. На минуту музыка смокла. Любители танцев разбрелись кто куда; Фиона отошла к стене, у которой слуги раздавали желающим холодный сок. Оттуда было видно прекрасное зрелище: Адаар, расчувствовавшись, прижимала к себе помятого Тревельяна, у которого от ее объятий уже трещали ребра.       — Как ваше настроение? — это появилась Лелиана. Она умела ходить неслышно, как будто по воздуху. Золотистый цвет ее нарядного платья в полутьме казался таким же медным, как ее волосы, щеки раскраснелись, как у всех танцевавших женщин, а глаза блестели, будто стеклянные. Фиона никогда ее не видела такой веселой.       — Надо устраивать такое почаще, — призналась Фиона. — Иначе, клянусь, мы умрем от скуки. Вестница выглядит очень счастливой. Но лорд Инквизитор, кажется, все равно будет недоволен.       Из-за плеча Лелианы выглянула взъерошенная эльфийская голова:       — Ну конечно же, этот рыжий хрыч всегда недоволен, — Сэра уперла руки в бока. — А где здесь печенье?       И она улизнула. Фиона озадаченно посмотрела ей вслед.       — Не обвиняйте ее, чародейка, — подошла Адаар, светящаяся от счастья. — Она просто из эльфинажа.       — Я тоже из эльфинажа, — Фиона высокомерно подняла голову. Адаар прикусила язык. Лелиана поинтересовалась, рассматривая стеклянный бокал с соком на свет:       — Чародейка, а вы знакомы с Табрис? С бывшей Стражем-Командором Ферелдена.       — Знакома ли… — Фиона задумалась. — Конечно, знакома, — она вспомнила: да, встречались как-то раз. Табрис, да, была такая. Они долго, целый вечер говорили. Только о чем же они говорили? О чем-то важном. Фиона совсем запамятовала; значит, неважно. Лучше потанцевать.       На следущий танец Хииру пригласил капитан Резерфорд. Та потаращила глаза, но ей напомнили, что это танец со сменой партнеров, и Хиира немного скисла. Лелиану увел под руку один из старших магов; Фиона, сделав глоток сока из чьего-то бокала, прошла вдоль стены, гадая, с кем она еще не танцевала. Ее пригласил, коротко поклонившись и протянув руку в белой перчатке, незнакомый ей человек. Фионе сделалось интересно. Грянул скрипичный трехдольный ураган.       — А я вас прежде не встречала, — сказала Фиона, с улыбкой рассматривая своего кавалера чуть снизу вверх. Его темные волосы, смоляно-черные в слабом свете, едва не щекотали руку Фионы на его плече. Ему было лет тридцать на вид, и морщины начали появляться в уголках глаз, но сами глаза по-юношески весело улыбались. У Фионы было тридцать два быстрых такта на знакомство: не так много, если посчитать. Ноги порхали сами по себе. Стены и силуэты смазывались, звезды казались точками, а луны — лицами.       — Неудивительно, — отозвался ее кавалер, улыбнувшись краешком губ. Боковым зрением Фиона тем временем рассматривала танцующих рядом: по правую руку — капитан Резерфорд и чем-то ошарашенная Хиира, по левую — оживленно болтающий Хоук и эльфийская служанка. Эльфийка хорошо танцевала: видно, обучалась для службы у ариктократии. — Знаете, чародейка, я прибыл только сегодня перед ужином и едва успел переговорить с Тревельяном.       — Откуда же вы прибыли? — поинтересовалась Фиона. Этот человек чудесно танцевал; он вел ее уверенно и легко, Фиона летела по его шагам.       — Из Вейсхаупта, — отозвался новый знакомец. — Я Серый Страж. Меня командировали в Орлей после того, как узнали о… событиях.       — Можете не продолжать, — Фиона вперила в него любопытствующий взгляд, поудобнее уперлась рукой в плечо.       — Прошу прощения, я услышал ваш разговор с Вестницей и Лелианой. Вы говорите, что были знакомы с Табрис?.. Она моя боевая подруга по Ордену.       — Разговаривали как-то раз, — без интереса откликнулась Фиона. — Кажется, о чем-то… Ах, да. Об Архитекторе, если вы слышали про такого. И об исцелении от скверны. Вы же знаете, что я исцелилась от скверны, так?       — Мне интересно, как же вы это сделали. Известно, что скверне не подвержены только драконы.       — О, не имею ни одного предположения.       — А я так надеялся получить ответ, — сокрушенно произнес Страж. — Такой путь проделал, надеясь, что вы расскажете.       Три шага — почти прыжки на месте — еще три шага, толчок, щелчок, поворот. Руки нового знакомца смыкались на спине Фионы, под лопатками. От ладоней было тепло. Тридцать два такта подходили к концу; так быстро. Фиона сказала, хитро прищурившись:       — У вас ферелденский акцент. Вы знаете, что следующим танцем будет ремигольд?       — С кем вы хотите станцевать ремигольд? — осведомился Страж, и улыбка его была самым красноречивым намеком.       — Со своим сыном, — смело ответила Фиона. Обезумевшая от веселья, красная до кончиков ушей, она знала, что в этот вечер все простится. — Он, понимаете ли, ферелденец, а мы с ним ни разу не танцевали ремигольд, — ее рука соскользнула с плеча кавалера, была подхвачена его рукой, ладонь была передана в ладонь, и вот Фиона перевела взгляд на новое лицо: посмотрим, как станцует Хоук. Ее предыдущий и нынешний кавалер встретились глазами; короткий взгляд показался со стороны долгим приветствием.       Хоук танцевал бестолково, но весело. Он крепко поддерживал Фиону под лопатки, и ей было удобно чуть откинуться назад, на его руки, чтобы запрокинуть голову и заглядывать в глаза.       — А у вас отличный посох, чародейка, — заметил Хоук. — Тот, который с мордой. Очень полезный.       Фиона передернула плечами. Ее руки так привыкли к Ваббаджеку, что один вечер без него казался неудобным испытанием — как ходить по камням без обуви.       — Готова обменять его на что-нибудь столь же полезное, — парировала Фиона. — На эльфийские сапоги без подошв, рукоятку без меча или магическую мухобойку.       — Как насчет книжек без картинок? Я тут собрал несколько. Ужасно полезные. Просто ужасные.       — А, так вы всерьез? — Фиона поморщилась. — Как скучно. Нет, этот посох не меняется и не продается. Он ценный. Те два дня, которые он провел в руках Вестницы, прибавили мне седых волос.       — Берегитесь безумия, чародейка!       — Что-что? — переспросила Фиона. Голос Хоука прозвучал странно серьезно.       — Прическа у вас, говорю, красивая.       Подошли к концу еще тридцать два такта. Следующая рука, в которую вложили ладонь Фионы, была мягкой и нежной, обрамленной густым красным шелком.       — Леди Монтилье!..       — Просто Жозефина, — очаровательно улыбнулась посол Инквизиции. — Я заметила, что танцующих дам больше, чем кавалеров, и решила исправить эту досадную оплошность.       — Ах, если так, то это меняет дело, — Фиона сделала широкий шаг, чтобы довернуться по линии танца и перехватить Жозефину правой рукой за тонкую талию. — Я веду.       Жозефина ответила премилой улыбкой.       — О чем вы думаете, чародейка? — расспрашивала леди Монтилье, следуя за шагами Фионы. Фиона вела в танце уверенно и столь же уверенно отвечала:       — О том, как бы посадить лошадь на трон Орлея, — и Жозефина рассмеялась, признавая, что шутка очаровывала своей неуместностью; тем временем Фиона была совершенно серьезна.       Над плечом Жозефины Фиона посматривала по сторонам. По левую руку маленькая эльфийка восхищенно таращилась на Тревельяна, по правую — Адаар кокетничала с Хоуком. Немного дальше — Лелиана танцевала с тем Стражем: была почему-то очень бледна, смотрела на него без улыбки. Может быть, он сказал ей о чем-то печальном; Фиона не могла всмотреться пристальней, потому что сквозной ветер задул уже многие свечи и стало темней. Солировала одна скрипка, и для огромного зала, полного шума шагов, звук оказался очень тихим. Фиона не могла отвлечься от наблюдения: пламя чаши-светильника позолотило лицо Лелианы, высветило выражение глаз и ее руки, лежавшие на плечах мужчины так мягко, будто не упирались в плечи, а были кое-как приклеены.       — Только посморите, чародейка, — ласково позвала Жозефина, — вон у того офицера под плащом меч, все это заметили, а он, бедняга, думает, что меч не видно. А вы выглядите очень уставшей в последние дни. Отдохните, расслабьтесь. Займитесь чтением, магическими экспериментами или чем-нибудь таким. Ни о чем не беспокойтесь. Война подождет…       Громкий крик разорвал повисшую над залой мягкую дремотную пелену. Музыка не оборвалась, но многие сбились с шага или остановились, одни пары налетели на другие, началась суматоха. Фионе и Жозефине было хорошо видно, что кричала маленькая эльфийская служанка, первой увидевшая страшное. Лелиана без чувств медленно оседала на колени, поддерживаемая за талию рукой хладнокровного кавалера. Оркестр замолк.       — Ни с места, — громко и отчетливо произнес Страж, или кем он там был. Прижимая Лелиану к себе одной рукой, он вытянул другую в сторону: в сжавшуюся ладонь с заплечной перевязи соскочил посох, до этого замаскированный заклинанием. Не тренировочная палка Круга, не магическая игрушка вроде Ваббаджека — настоящий боевой посох, противоположный навершию конец которого был увенчан бритвенно острым наконечником протазана (1). — Сделаете шаг — и я убью ее. Или вас.       Фиона почувствовала, как над залой невидимым плотным тканевым туманом скапливается напряжение мощного заклинания. Нить заплеталась, осталось дернуть. Каждое движение давалось с трудом, будто руки и ноги скользили не через воздух, а через воду. Колени Лелианы стукнулись о пол. Мужчина перехватил ее за шею, задрал ее голову так, что те, кто стоял близко, могли увидеть подернутые туманом мутные, широко открытые глаза. Она не была мертва, просто загипнотизирована: дышала ртом, тяжело и часто. Никто не осмеливался сдвинуться с места.       Капитан Резерфорд широко взмахнул рукой. Колдовская пелена разорвалась и взорвалась, резкий и гулкий срыв покрова ударил по барабанным перепонкам. У Фионы — да и у всех, пожалуй, присутствующих магов — от такой силы энергии подогнулись ноги, зазвенело в ушах. Запахло гарью. Взрывной волной мага оттолкнуло на два шага назад от Лелианы, но он, хоть и пошатнулся, с помощью посоха устоял на ногах. Сотня испуганных или яростных взглядов и множество готовых к бою заклинаний были направлены на него. Никто в зале, за исключением одного офицера, затерявшегося где-то в толпе, не был вооружен, но в этом и не было нужды. Капитан Резерфорд — от напряжения жилка пульсировала у него на виске — медленно, как будто ему мешало что-то упругое, сжимал руку в кулак, и казалось, как только кончики его пальцев коснутся ладони, случится что-то страшное.       Маг бросился к окну. Ни одного заклинания не полетело ему в спину. Фиона не могла оторвать ступни от пола, не то что колдовать; ее голова была переполнена тяжестью. Маг был уже вне досягаемости сил капитана Резерфорда и, в шаге от окна, обернулся, вскинул свободную руку:       — Ко мне!..       Солдаты бросились на него, собираясь атаковать голыми руками, но все были отброшены мощной волной воздуха. Лелиана, откашливаясь, поднялась на ноги. Ее движения были деревянными. Она повернула голову, как кукла, дернулась и повернулась на зов. Никто не попытался ее остановить. Мгновение — и она перешла на бег — подол платья цеплялся за каблуки — глядя невидящими глазами прямо перед собой, она кинулась на руки магу и обхватила его за шею. Только теперь первые заклинания полетели в их сторону, и все были отражены. Еще миг — похититель исчез в окне вместе с Лелианой на руках. Многие подбежали к окну.       — Никого!       — Ничего не видно!..       Фиона была близка к обмороку; она и упала на чьи-то заботливо подставленные руки. Сквозь полузакрытые веки она видела, что несколько старших магов находятся в таком же никчемном состоянии. Тревельян сидел на полу, одурело качая головой. Капитан Резерфорд начинал какие-то извинения перед Жозефиной. В считанные секунды произошло как-то сразу много всего; но последнюю черту под творящимся безумием провел один негромкий, но уверенный голос:       — Да, я сглупил. Я должен был сразу понять, что «поговорить с Лелианой» означает «насильно утащить Лелиану с помощью магии крови на глазах у всего Скайхолда», — и все обернулись к Хоуку, но тот продолжал как ни в чем не бывало: — Однако я плохо понимаю намеки. Какая жалость!       Замок не спал всю ночь. Разведчики обыскивали окрестности в поисках следов, но похититель словно растворился в воздухе. Усиленные патрули оцепили единственную дорогу, по которой можно было попасть в замок, и бродили с фонарями по крепостным стенам. Глядя вниз с последнего этажа башни, можно было нафантазировать, что движущиеся огоньки — это муравьи, у которых светятся спинки. Тревельян сам присоединился к патрульным, приказал перекрыть внутренние ходы замка и никого не выпускать из цитадели. В помещениях все свечи погасли; снова стало холодно и темно. Никому не спалось, и многие собрались в верхней гостиной, чтобы посудачить. Когда Фиона вошла в эту небольшую и потому хоть чуть-чуть да теплую комнату, за столом, полным сладостей и пьяностей, главенствовала и громко разглагольствовала Адаар, одетая все в то же зеленое в рюшечку платье. Ее не взяли патрулировать территорию, и она дулась. Тревельян сказал, что берет только тех, кому всецело доверяет. Адаар сказала, что он просто дурак.       — На самом деле он считает, что преступник все еще прячется где-то в Скайхолде, — Адаар в этот момент занималась тем, что раскрывала секреты Тревельяна. — Он просто не мог проскользнуть незамеченным мимо ночного караула, каким бы ни был крутым магом.       — Дерьмо, — Варрик сидел на самом высоком стуле, мрачный и поникший. — Дерьмо, дерьмо, дерьмо. Хоук, какое дерьмо!       — У всех случаются ошибки, — мирно сказал Хоук. — Иногда большие. Очень большие.       — Так что же это такое было?.. — спросила Фиона, найдя себе место за столом. Ей ответила тихонькая, насмерть перепуганная Жозефина:       — Амелл…       — Один из Амеллов, — поправил ее Варрик, — они все, эти Амеллы, немного с… ничего не хочу сказать плохого, — он покосился на Хоука. Хоук выразительно поднял брови:       — О, продолжай, продолжай. С чем же они, эти Амеллы? С перчинкой?       — Вы говорите про того отступника, который якобы спас десять лет назад цитадель Кинлоха от демонов? — Фиона немного припоминала эту байку. Хоук посмеялся:       — Якобы? Повторяйте это погромче — и он прибежит, чтобы возмутиться таким недоверием и рассказать о своих подвигах. Он мой троюродный братец, чародейка, и довольно искушенный в магии счастливчик, скажу вам. У нас с ним милые теплые семейные отношения, по меньшей мере, пока он находится от меня подальше.       — Зачем ему понадобилась Лелиана?..       — Тс-с! — Хоук приложил палец к губам. — На самом деле это большой, большой, большой секрет.       Так прошла ночь — в бдении.       Лелиана появилась за завтраком, спокойная, собранная, как будто никуда и не исчезала. Хоук тихо присвистнул. Тревельян поцеловал руку Лелианы и вел себя так, будто прошлым вечером ничего не случилось, и каждый, кто был за столом, наверное, спросил себя: а может, и вправду ничего не случилось? Может, все произошедшее прошлым вечером было дурным сном? Померещилось на пьяную голову. Лелиана появилась за завтраком точно вовремя, а Тревельян приветствовал ее вежливым «доброе утро», будто впервые видел в этот день, но Фиона готова была поклясться, что до завтрака у них состоялся трудный разговор. Может быть, даже многочасовой.       Сначала некоторые перешептывались, но молчаливое спокойствие Тревельяна давило на разум и нервы. Шепотки замолкли. Только пару раз, проходя коридорами, Фиона услышала от солдат: «А вы знаете, что Лелиана…».       — Тс-с! — отвечали любителю посудачить, и к обеду весь Скайхолд знал, что прошлым вечером ничего не произошло. В назначенный час в разгаре дня торжественная процессия направилась в долгий путь — в Халамширал. Адаар сидела верхом на белоснежной лошади и махала всем рукой. Тревельян утверждал, что белая лошадь — это непрактично, на первом же привале она изваляется в грязи, и в Зимний дворец прибудет не белая, а желтая лошадь. Адаар утверждала, что она достаточно взрослая девочка, чтобы выбрать себе коня. Она ездила верхом, как картонный клоун на палочке: болтаясь туда-сюда, но сохраняя уверенно веселое выражение лица. Ночью Адаар призналась Фионе, что очень-очень боится, а теперь старалась об этом не вспоминать.       В Скайхолде сделалось тише. По внутреннему двору слонялась Сэра и пинала камешки; она тоже собиралась поехать, но Тревельян в последний момент заметил ее, притаившуюся в повозке с поклажей, пришел в ужас и вытащил за шиворот.       — Скучно, — жаловалась Сэра всякому, кто был готов ее слушать, — как скучно… — глаза ее горели сладким желанием сделать какую-нибудь пакость, но Тревельян предупредил, что в его отсутствие нельзя делать пакости, и приставил Соласа следить за этим. Соласу было наплевать.       Ночь снова была полна Шеогората. На этот раз вокруг раскинулся удушающе жаркий, влажный, мокрый лес с изумрудной листвой, контрастировавшей с фиолетовым небом. Шеогорат сидел, закинув ногу на ногу, на поваленном стволе; ствол источал ванильно-гнилой запах и сочился мутной серной водой. С гигантских пятнистых грибов свисали мощные, похожие на плети, лианы; в расщелинах шляпок таились хохлатые птицы. Мягкие шляпки чуть-чуть колыхались на незаметном ветру.       — Тебе нравятся грибы? — спросил Шеогорат. Фиона помотала головой. Один гриб, особо вытянувшийся и тоненький, склонил к ней шляпку, заслонив Шеогората от взгляда Фионы. Белое колечко на его ножке напоминало рваную манишку. Гриб покачивался, как будто кланялся, и Фионе померещилось, что из черных точек спор под шляпкой складывалось неприятное человеческое лицо.       — Обожаю грибы, — выдавила из себя Фиона. Гриб выпрямился в струнку, оставив напоследок возле ее лица крепкий запах… грибов. Края его шляпки трепыхались, как лепестки или как желе. Грибное желе. Запах грибов чем-то похож на запах сыра. Сырное желе. Фиона попыталась сбросить с себя наваждение, но легче было бы мертвецу столкнуть крышку гроба.       — Мой лорд, что произошло вчера? — выговорила Фиона. — Нет, позавчера. Позавчера вечером, когда Лелиану…       — Этот паренек, который Тревельян, вроде бы доходчиво объяснил, нет? — Шеогорат поджал губы. Его глаза сияли желтым. — Объяснять буду я? Ну конечно, объяснять буду я. Этот паренек тебе сказал, что ничего не произошло. Значит, ничего не произошло.       Ах, кажется, все это было дурным сном. Потанцевали и разошлись, Лелиана — под ручку с Тревельяном, рыжие, дружелюбные, страшные в гневе, ночной кошмар всякого злодея. Фиона нахмурила лоб:       — А еще был Амелл…       — Нельзя хмуриться, — Шеогорат поцокал языком, — от этого бывают морщинки. Они никак не подойдут к твоему юному прекрасному личику. Только посмотри на себя, как хорошо ты сохранилась. Это потому, что не забиваешь голову ненужным хламом и не позволяешь лишнему весу мозга отягощать эту восхитительную белую мордашку. Не бери пример с Тревельяна. Он слишком много думает, это вредно.       — Лорд Шеогорат! — выпалила Фиона. — Зачем, зачем Амелл пытался похитить Лелиану?.. Вы же знаете! Скажите, скажите!..       — Зачем? — Шеогорат рассмеялся. — Не зачем, а почему. Хм. Или все-таки «зачем»?.. Ха! Да ты же ничего не понимаешь! Твой мозг слишком мал. Возможно, он подрастет, но прибавит тебе морщинок. Ты ничего не знаешь о безумии. Если я тебе отвечу, ты просто не вместишь ответ.       — Он такой большой, этот ответ? — горько спросила Фиона.       — Он больше, чем ты можешь охватить глазками и ушками.       От большого гриба с толстой, колоннообразной белой ножкой отделилась человеческая тень. Игры освещения под фиолетовым небом не позволяли рассмотреть, был ли этот человек, одетый в черное, живым или мертвецом. Он сделал несколько шагов. Лицо, которое Фиона запомнила навсегда, казалось бесконечно усталым, и обрамление спутанных волос завершало картину неизвестного траура.       — Если ты хочешь познакомиться с безумием, тебе надо научиться смотреть глазками и слушать ушками, — перефразировал Шеогорат. Амелл уселся в густую яблочно-зеленую траву у его ног; или же это был не Амелл, или это была его тень, или видение. — Или видеть ушками и слушать глазками. Ума не приложу. Скорее второе. Безумие надо попробовать на зубок. На язычок. На бугорок. Безумие — это как сыр. Тысяча разных сортов, и все надо попробовать, чтобы выбрать любимый. Рыжая птичка умнее. Она в эту ночь все поняла.       — Она вернулась, потому что он сошел с ума? — Фиона облизнула пересохшие губы. Амелл склонил голову на плечо. Шеогорат рявкнул:       — Нет! Нет, нет и нет. Здесь я задаю вопросы, забыла? А ты даешь ответы. Если я даю ответ, то я даю и вопрос. Если у тебя есть вопрос, то ты должна к нему найти ответ. Не спрашивай у меня. Это бессмысленно. Ты же и сама видишь, что это бессмысленно.       — Я должна ответить на вопрос, что произошло между Амеллом и Лелианой той ночью?.. — Фиона разинула рот. Увидев, как неприятно исказилось лицо Шеогората — в эту секунду он был точь-в-точь как ребенок, готовый заплакать, — она быстро продолжила: — Да, я должна ответить на этот вопрос.       Шеогорат удовлетворенно кивнул:       — То-то же. Хотя, возможно, ты не должна. Заметь, я никогда не проверяю, правильные ли ответы ты даешь. Как обстоят дела с лошадью?.. Плохо, плохо. Очень плохо. Бедная лошадь. Сдохнет, так и не увидев трона. Впрочем, невелика беда: думаю, она на него особенно не надеялась.       Небо раскрылось над его головой, и из черной прорехи посыпались витые стебельки остро пахнущих трав вперемешку с крупными цветными градинами-бусинами. Фиона и бровью не повела. После демонов, сыплющихся с неба, ее трудно было пронять такими уловками.       — Да-да, ты крепкая, — согласился Шеогорат. — А если сейчас этот миленький маг почешет пяткой себе ухо? Я слышал, ферелденцы так делают?       Фиона наблюдала, как Амелл — нет, все-таки его изображение — снимает сапог и по-собачьи тянется ступней к голове. Она сохраняла полное отрадное спокойствие. И не такое бывает во снах. Подошвы брошенных сапог Амелла излучали лириумный голубой свет.       — Это просто иллюзии, — коротко сказала Фиона. — Для того, чтобы свести с ума, нужно что-нибудь более настоящее, чем картинки.       — О, правда? — Шеогорат щелкнул пальцами. Амелл исчез, развеявшись по плотному душному воздуху облачком пепла. — А я и не знал. Тогда попробуем настоящее.       Фиона моргнула один раз, а мир вокруг изменился. Гротескные карикатурные грибы куда-то пропали — теперь на их месте росли деревья. Добрые, простые деревья. Резко упала температура, сделалось стыло. Лужи серой грибной воды растеклись по траве. Темный, приторно-привычный лес вокруг мог бы находиться в южном Орлее или Ферелдене. Это было почти нормально — если не считать Шеогората, восседавшего на своем поваленном бревне, как на троне мирового господства.       — Хорошая погода сегодня, чародейка, — Алистер стоял за плечом Шеогората, как слуга за троном. Таким Фиона его видела в последний раз, как всегда, мельком: непослушные волосы приглажены назад, походный доспех Стражей потерт на плечах, меч за спиной. — Не находите?       — Это тоже не по-настоящему, — гордо сказала Фиона, глядя Шеогорату в глаза. — Игра моего воображения.       — А есть ли что-то более настоящее, чем игра воображения? — Шеогорат хохотнул. — Ну же, подойди к нему, он будет очень рад тебя видеть. Не забывай, что я изобрел игру на музыкальных инструментах. И на нервах.       Фиона знала, что все увиденное во сне есть увиденное во сне; но не могла впоследствии понять, почему послушно подошла. Ее потянуло что-то, что было сильнее разума. Только сдвинувшись с места, она осознала, как затекли у нее ноги. Трава росла почти до колен, ступни путались в ее завихрениях, вся трава была похожа на смерч, ужасный смерч. «Ну конечно же, Алистер не настоящий, — уговаривала себя чародейка. — Вот, стоит и не шевелится, и даже никак на нас не реагирует. Он точно такая же надувная воздушная кукла, как этот Амелл…»       Может быть, Амелла и не было в реальности. Никто никого не похищал. Была только игра воображения. Показалось. Но имитация облика Алистера была сработана слишком точно, до мельчайшей черточки, до родинки на подбородке и до бугристого старого шрама на шее. Как же больно, наверное, получить такую рану. Взгляд морока — искристый, внимательный — живо следил за Фионой. Она снова залюбовалась. Хорошо работает Шеогорат, хорошо.       — Ну чего ты мнешься, можешь потрогать. Он здесь, собственно, для того и стоит. Делай что хочешь, говори ему что хочешь, можешь погладить по головке или дать ему в глаз. Твой сон, твои правила, — Шеогорат смотрел на нее снизу вверх, благостно прищурив глаза, и едва не мурлыкал.       — Нет, — твердо сказала Фиона. — Я не играю в эту игру. Мне нужен настоящий Алистер, а не иллюзия. Я пока что еще не потеряла рассудок.       — Вот как? — пропел Шеогорат. — Ты опять невнимательно меня слушала. Ай-ай-ай. Наверное, ты плохо училась в школе. Я же сказал, что он настоящий. Абсолютно-абсолютно настоящий. Просто он мой! А значит, я могу заставить его делать все, что хочу.       Алистер — или все-таки его тень — раскланялся, снимая несуществующую шляпу, и щелкнул пяткой сапога, как перед танцем:       — Миноги сегодня летают особенно радостно, чародейка. В частности, по краям.       — Только бы кто-нибудь меня сейчас разбудил! — взмолилась Фиона, но никто ей не ответил. Сон не хотел прерываться сам по себе, и она, стиснув зубы, пообещала себе терпеть и оставаться разумной до конца.       Фиона все-таки проснулась задолго до рассвета. Поворочавшись немного, она завернулась в одеяльный кокон и подумала: надо бы изобрести заклинание, которое будит мага, когда тому снятся дурные сны. Изобретателю столь полезной штуки дадут множество наград, поставят памятники во всех столицах и будут каждый день пожимать руку. Не такое уж плохое будущее; может быть, это и есть именно то, что стоило просить у Шеогората?       Затем Фиона снова провалилась в сон — на этот раз обыкновенный, без Тени, богов и мороков. Этот, впрочем, был не менее чудной: там были свечи, папоротники и солдаты в парадных одеждах; еще там была Адаар верхом на рыжей лошади с умным и въедливым взглядом Тревельяна, и была Сэра, которая слонялась по двору и скандировала: «Скуч-но! Скуч-но!»…       Проснувшись утром — рано, но уже на рассвете, — Фиона теперь понимала, что ей нужно сделать. Она усмехнулась: Адаар и не знала, а вот Фиона знала, что грядущий торжественный вечер в Халамширале пройдет отлично, по меньшей мере, для Адаар. Фиона положилась на чувства: на слух и нюх; она горела желанием приняться за дело и верила, что лошадь, которой суждено подняться на трон Орлея, не успеет сдохнуть от старости.