«Но не всегда будет мрак там, где теперь он огустел». (Ис. 8. 22)
I
«НАМЕСТНИЦА ФЕМИДЫ» гласит броская надпись на обложке. Чуть ниже — номера страниц: целых четыре разворота отведены под интервью-исповедь заточённой в Блэквотере полубезумной мстительницы. Текст безусловно хорош: складен грамматически так, что читать и приятно, и интересно, богат на точные метафоры и неоспоримые графичные детали преступлений двух каннибалов, совершенно выделяя деяние Джейн как акт истинного правосудия, а не хладнокровного двойного убийства. В конце статьи указан автор — «Бенджамин Гринвуд». Забавная фамилия. Интересно, псевдоним? Или мальчишка старается одеваться соответственно полюбившемуся клейму? Джейн с трепетом оглаживает глянцевые страницы, склоняясь над фотографиями, иллюстрирующими текст статьи, осматривая каждый пиксель. Хорошие снимки — и качественные, и подходящие по смысловому наполнению: пугающие своей мерзостью лица людоедов, чьи взгляды лишены любого намёка на осмысленность, и возвышающаяся на скамье подсудимых фигура Ангела Возмездия. Джейн помнит этот момент: фото, похоже, сделали во время суда, когда важный дядя за трибуной передал ей слово, и она, скрывая растерянность, поднялась и сказала лишь, что о содеянном не сожалеет. Она выглядит очень уверенной. Однако… Однако странно. Кто сделал это фото? Конечно, блондинистый мальчишка не мог присутствовать там сам — сколько ему было шесть лет назад? — он мог бы воспользоваться архивами или обратиться к неизвестному автору лично. Мог бы, если бы на суде были журналисты в принципе, но их не было. Джейн хорошо — отлично — помнит, как старательно скрывали истинный смысл произошедшего. Её арест и заключение вышли такими же тихими и незаметными, как и само убийство: задушила, и дело с концом. Почему-то этот вопрос очень её беспокоит. Пытаясь унять давящее чувство безосновательной тревоги, она снова и снова перечитывает лестный заголовок и совсем успокаивается. Всё-таки он достойно справился. Первая порученная ему задача стала своеобразным вступительным испытанием, доказавшим профпригодность красноречивого юнца. Джейн улыбается: да, всё идёт по плану. Сначала — нужно дать о себе знать. Затем — маленькими шажочками закрепляя эффект первого впечатления о личности самопровозглашенной судьи, выбирать новые дела и выносить соответствующие приговоры. К её удаче, она буквально находится в обществе отъявленных моральных уродов, чья неожиданная потеря совершенно не скажется на благосостоянии всего человечества. Хотя нет, ещё как скажется. Жить станет чуть-чуть безопаснее. Чуть-чуть спокойнее. Не ей, а людям за стенами. Она готова принести эту жертву.II
— По-моему, ты превзошёл самого себя! Отличная получилась статья, хоть в учебниках печатай, — лукавый смех искажают дефекты связи. — Что, мистер Гринвуд, услуга за услугу? Ты свою часть сделал, теперь очередь за мной! Торжественно клянусь продержать чудеса современного кинематографа в секрете! До следующего раза, конечно! Он медленно вытирает пот со лба и, краснея от перенапряжения, едва ли выдавливает цельное предложение. — Пожалуйста, прекрати всё это. По ту сторону телефонного провода повисает тишина. Грузный мужчина медленно опускается на кресло и, облокотившись о компьютерный стол, судорожно выдыхает, почти хныча. — Прекратить? — гром среди ясного неба. Голос высокий, звонкий, словно злосчастный пубертат обошёл собеседника стороной, и, как бы он не старался его снизить, придавая особую назидательно-строгую интонацию, какие бы угрожающие реплики не использовал, ситуация выходит абсурдной вкупе с безумным страхом объекта вербальной атаки. — Я могу прекратить. Разослать запись, где ты устраиваешь BDSM-оргию с группой едва ли совершеннолетних пацанов, всем, чьи контакты смогу достать. А ты знаешь — прекрасно знаешь, чёрт тебя дери (хотя тебе это даже понравилось бы?) — что я могу испортить твою жизнь одним кликом! Считай, мой палец занесен над красной кнопкой! Я что-то типа президента твоей вертлявой задницы и отвечаю за её подрыв! Мужчина плачет. — Сукин сын! — за отчаянным оскорблением следует только смех оппонента. Он шантажирует его почти месяц, а перед этим изрядно подготовился, обеспечив подушку безопасности чисткой серверов всего медийного центра и выбором идеальной жертвы для манипуляции — извращенца с тревожным расстройством и мастерством в области изложения информации. Бенджамин Гринвуд даже не вникал в предмет повествования, история какой-то безумной девчонки, о которой он слышал впервые. Единственное — беспрецедентная история двух каннибалов не обошла его стороной. Тогда каждый рвался написать о развязке, но был несказанно разочарован их мирным уходом из жизни. А теперь — это вообще правда? Что это за девчонка? Координирующий все его действия пацан из телефона дал ему справки насчёт неё, однако, едва ли исчерпывающие: после обвинения в убийстве она содержалась под стражей, в это время прошла психиатрическое освидетельствование, результаты которого показали её невменяемость и абсолютную общественную опасность. Если уж она такая неуравновешенная, почему Бенджамину было поручено возвысить её деяние всеми возможными способами? Он бы так хорошо даже о себе не написал. Голос в трубке смеётся так долго, что Бенджамин начинает сомневаться, не запись ли это. — Ну и весёлый же ты парень! Честное слово, я чуть не задохнулся! — жаль, что чуть не, думается журналисту. — Однако, — голос снова становится серьёзным и злым. — Меня зови, как хочешь, а вот мамашу мою, собака, не оскорбляй. Почему-то он рад это услышать. Похоже, мальчику захотелось под юбку к мамочке. В конце концов, Бенджамин — взрослый самодостаточный мужчина, никакой пиздюк не способен им помыкать! Ничего-ничего, пока он не требует ничего выдающегося, Бенджамин будет молчать и терпеть, ждать момента. Но, стоит малолетнему ублюдку потерять контроль над ситуацией, и он возьмёт всё в свои руки! Шантажист доиграется! — И что теперь? — старается подавить дрожь в голосе. Дрожь от неожиданной радости. — Ну, — незамедлительно отвечает собеседник. — Как только я получу указания — их получишь и ты. Указания? От какого-то вышестоящего лица? Значит, он не один? Бенджамин сжимает челюсти. — Понял… — До связи, чепушила! не хулигань больше! И сбрасывает. Бенджамин не успевает ничего ответить, но, наверное, оно и к лучшему, снова бы попытался его оскорбить, а это, как выяснилось, не приносит никакого положительного эффекта. В журналистских кругах он является признанным профессионалом, чьи статьи сплошняком базируются на криминальных, неоднозначных и довольно жутких сюжетах. У Бенджамина был опыт работы с настоящими оперативниками, он видел места преступлений и фиксировал ход соответствующих процедур. Как какому-то пацану вообще удалось его обыграть? У людей есть свои слабости! Что, теперь всем и каждому можно манипулировать другими? шантажировать порчей репутации? потенциальным сроком за растление? Мужчина снова вытирает пот со лба. В полицию он обратиться не может, даже лишний раз друзьям позвонить, намекнуть на то, что некто не даёт ему спокойной жизни. Этот псих его прослушивает, дома, кажется, камеры. Он знает всё, что Бенджамин делает, когда и что ест, сколько и как принимает ванну, чьё имя бормочет во сне, даже какого цвета у него дерьмо! Разве это жизнь? Как будто в зоопарке. Только по другую сторону клетки. Что требуется от него — немного. Простое выполнение своих профессиональных обязанностей. Сидеть дома или в офисе и писать статьи (и скрывать любое вмешательство постороннего лица в дела издательства) — только темы отныне выбирает не он, даже не главный редактор. Архивные материалы и полевые наработки ему также присылали на личную почту. Так, журналист был удивлен оперативными снимками с заседания суда — доказательства осуждения этой Джейн Аркенсоу — неужели, если пацану удалось взломать и почистить базу данных «эй-эм-пи-эс», то защищенные явно лучше сервера министерства внутренних дел ему тоже по зубам? Наверняка, он действует не один. Может, целая ОПГ хакеров и головорезов, готовых прийти в любой момент, чтобы поговорить с Бенджамином на другом языке. И сама форма этой статьи. Интервью. Кто разговаривал с этой преступницей? Это вообще её слова? Бенджамин не несёт ответственности за то, что он написал. Он помнит, что сказал голос из телефона до того, как прислать материалы на следующий день. «Запрись дома, хуила, и только попробуй сделать что-то, что в теории может мне не понравиться! Сегодня с трёх до семи ты гость Блэквотер. Сечёшь? Беседуешь с одной очаровательной безумицей. Остальное после». А потом снова — три дня подряд. Хорошо, что дома был запас лапши быстрого приготовления, а то помер бы от голода. «Ну и влип же ты, Бенни!»III
Казалось, тишина этого места может сделать психа из кого угодно — въедливая, густая, точно осязаемая. Молодая женщина, шедшая по коридору, намеренно громко стучала каблуками, чтобы отвлечь разум на методичный ритм. Особого успеха не было — мысли возвращались к произошедшему сегодня и вновь и вновь терзали тревогой, усугубляясь удручающей обстановкой психиатрического центра. Идентичные на скупой интерьер коридоры могли показаться лабиринтом для случайного гостя, но, будучи здесь регулярно, женщина спокойно ориентировалась на двигательную память, держа путь к заветной палате под номером «356». Третий этаж. Последняя дверь слева. Окна выходят на внутренний двор. Соседние палаты — все пустые. Женщина отворяет дверь принесенным ключом, и, пока ключ поворачивается в замке, её сердце замирает на несколько секунд, и на лицо натягивается маска умиротворения, разглаживая складочки на лбу, появившиеся раньше положенного из-за привычки хмуриться. В палате слишком темно, только одна лампочка скрылась под абажуром напольного торшера, стыдливо спрятавшегося в углу. Скудное освещение мешает определить обстановку в деталях, но женщина, по-хозяйски свободно и уверенно, словно вернувшись домой после тяжелого рабочего дня, опускает сумку на стул и вешает на его спинку медицинский халат. Левее от неё — письменный стол, на котором хаотично раскиданы исписанные бумажные листы. Гостья берёт один в руки и, повернувшись в сторону света, обнаруживает несуразные тёмные силуэты и со вздохом возвращает лист на место. Где-то в сумраке комнаты находится кровать, на которой — она знает — сидит зверь. Сидит и наблюдает за каждым её действием, ловит каждый мимолетный жест. Женщина вглядывается в самый тёмный угол. — Ты чего? — слышится из темноты хриплый глубокий голос. Она опешила. — Чего «чего»? От темноты словно откалывается кусок, который, по мере приближения, приобретает более явные черты. Массивные тёмные одежды приходятся не по размеру нездорово худощавой фигуре, длинные чёрные волосы зачесаны назад, открывая обзор на белое, словно фосфоресцирующее во мраке лицо. Перед женщиной стоит человек чуть ниже неё, ссутулившись, заглядывает в самые глаза. — Твоё лицо. Что случилось? Женщина давит улыбку. Ничего от неё не скроешь. — Да так, устала просто, — чтобы отвлечь внимание проницательной собеседницы, старается быстро подобрать новую тему. — А это правда… — чувствует внимательный взгляд, — что… доктор Гроссман… — Кто? А, Áртур. Что? — Вы поженились? В ответ — долгая тишина. Гостья не винит себя за резкость и прямоту, она слишком хорошо знает свою подругу, чтобы беспокоиться о её реакции на такой вопрос, но тот факт, что её не предупредили о свадьбе, почти оскорбителен. Конечно, саму Кейт в этом винить нельзя, она закрыта по лечебницам почти всю свою жизнь и не имеет связей с внешним миром, а вот мистер Гроссман мог бы и рассказать о таком. Она давно знала о его нежной привязанности к молодой пациентке, сама относилась с уважением как к его чувствам, так и к его личности, но сам мужчина, как оказалось, особого доверия к практикантке не питал и не стал пресекать их общение с Кейт только из-за требования последней. — Только на бумаге, торжества не было. Я бы удавилась, если бы мне пришлось надевать кружевное платьице и бросать букет в толпу. Гостья следует примеру хозяйки палаты и, сняв обувь, садится на расстеленную кровать с ногами, сдвинув к стене одеяло. В полусумраке и молчании им совершенно комфортно, и ничто не способно нарушить гармонию между двумя родственными душами. Ничто, кроме снова всплывших в голове воспоминаний. Она шумно выдыхает — слишком шумно для окружающего безмолвия. Чуткий зверь ловит звук. — Что? — Кейт без труда находит её руку. — Опять этот? Сначала кивает. Знает, что зверь видит её реакцию в этом мраке. Потом, поджав губы, словно пытаясь оттянуть время и подобрать подходящие слова, наконец произносит. — Помнишь, да? Он вроде ухаживал за мной. Цветы, кофе, комплименты. Потом стал слишком… навязчивым?.. даже жутким. Я сказала, что не хочу встречаться со своим профессором и не могу — с женатым мужчиной. Он посмеялся: сказал, что понял, что я хорошая девочка, и мне не нужно беспокоиться о том, что подумают другие. Я попросила его прекратить и ушла, — она сжимает руку Кейт. — Понимаешь, я боюсь, что он завалит меня на защите, если я буду слишком грубой. Может, рассказать его жене? Ну, отправить анонимку, или типа того, чтобы ни он, ни она не поняли, что это я. Хотя… вдруг она его очень любит. Вдруг она… найдёт меня сама и… что там делают ревнивые жёны? Кислота в лицо? — она рассеянно спросила у темноты. — А сегодня… он… я едва вырвалась… никогда так не бегала… — Я убью его. — Даже не думай! Боже, нет! — Когда там проверка? Опиши мне его, я сбегу и нападу. — Кейт! — вырывает руку. — Я рассказываю не для этого. Просто… это у меня на душе, и я — я просто хотела поделиться, я не прошу ничего делать. Я… потяну время до защиты, постараюсь с ним не пересекаться, не ходить одна, перееду пока к кузине. А потом — честное слово, врежу и пошлю нахер. Он мне ничего не сделает. Кейт спокойно поправляет рукава, словно секунду назад не планировала убийство. Она поднимает голову, когда гостья встаёт с кровати, нарушая идиллию их и без того редких встреч. — Ладно, давай для галочки. Самочувствие? лекарства? что беспокоит? В её руках оказывается записная книжка. — Отвратительное, выкинула, перманентное желание сдохнуть. «03.09.18 удовлетворительное; приняла отведенные дозы; слабый аппетит, тревожные сны». Давно научившаяся переводить с языка Кейт на медицинский гостья забирает сумку и, открыв дверь, оборачивается на подругу в дверном проёме, освещённая потолочными лампами из коридора. — До понедельника, Кейти.IV
Большие тёплые руки обнимают её со спины. Она чувствует невесомый поцелуй на затылке, но не шевелится, сжимая в руках халат, оставленный её Лорен на стуле в старой палате. Она никогда не думала, что в темноте вечного заточения сможет найти человека, к которому привяжется так сильно. Не думала, что кто-то сможет скрасить её одиночество и заполнить гулкую тишину. Лорен была искренней. Лорен была честной. Лорен была безмерно доброй и всегда думала о других. О том, чтобы никого не обидеть, о том, чтобы всем доставалась поровну. Она была поздним ребёнком и рано потеряла родителей, росла в приюте, потом её забрала тётя, которая скончалась, когда Лорен поступила в университет. Ей приходилось одновременно учиться и подрабатывать, заботиться о кузине, которая рано забеременела и вышла замуж — квартиру тёте пришлось оставить ей. Лорен была очень трудолюбивой и терпеливой. Лорен была мудрой не по годам. Хотела продолжать образование до самой старости, попутно развиваться в психологической практике, работать с теми, кому нужна помощь. Но Кейт не нужна была её помощь. Ей нужна была сама Лорен. Кейт её очень любила. Доверяла больше, чем Артуру, больше, чем самой себе. Она правда бы убила ради неё. А теперь? А теперь её Лорен лежит в земле. Даже не вся. Голову так и не нашли. Ей так стыдно за себя. Стыдно и больно. Стыдно, что не настояла на своём. Что не попыталась узнать его имя, его описание. Стыдно, что сейчас даже плакать не может. Внутри будто бы разверзлась огромная дыра, засасывающая всё человеческое, что в ней когда-то было. — Скоро всё закончится, — ласковый шёпот на самое ухо. — Скоро он получит по заслугам. Она ждёт, что он скажет, хотя прекрасно знает, что его предложение её не удовлетворит. — Этот псих убьёт его. Я знаю. Я вижу, что они не ладят. — Нет. Я сама. Выпусти меня.