Наперекор судьбе

      Мальчик больше не кричал. Сжавшись в тугой комочек, он только и мог, что судорожно всхлипывать и вздрагивать всем телом от каждого нового удара. Гарри чувствовал, как железная пряжка ремня оставляет на его и без того тощем теле новые ссадины, которые к утру станут гематомами, а также не без страха ощущал открытые порезы на руках и ногах в тех местах, где обноски больше не скрывали бледную кожу. — П-пожалу-уйста, х-хвати-ит, — выдавив из себя нечто похожее на предсмертные хрипы, Гарри не сдержал рвотного позыва и, всё еще терпя побои, вырвал горькую смесь себе же на колени. — Какого чёрта?!       При виде обрыгавшегося ребёнка, который от боли стал закатывать свои зелёные глаза, смотрительница в ужасе отпрянула и выбросила из рук ремень. Сейчас, когда дымка ярости и наслаждения, того самого, что получаешь во время насилия над слабым существом, испарилась, будто её и не было, женщина не на шутку испугалась: директриса выбросит её на улицу, если репутация приюта окажется в зоне риска… Никто не станет закрывать глаза на смерть ребёнка, пусть даже такого отброса, как этот. — Поднимайся, — голос дрогнул, но не от страха за жизнь малыша, нет, женщина беспокоилась о себе и своей работе. — Я сказала, живо поднимайся, Поттер!       Гарри больше не вырывало. Теперь он просто лежал на холодном сыром полу и, тяжело дыша, продолжал нашёптывать себе что-то под нос. Скорее всего, это было сделано на подсознательном уровне, ибо мальчик вряд ли мог здраво размышлять. — Чтоб тебя черти драли!       Старшая смотрительница вновь бросается в сторону ребёнка, но на этот раз вместо удара она лишь зло подхватывает того под руки и пытается поставить на ноги: — Давай же, Поттер, хватит строить из себя жертву. Да встань ты уже на ноги!!!       Сдерживав очередные всхлипы и рыдания, мальчик всё же поднялся и не без помощи женщины устоял на ногах. Вместо нужной поддержки и первой помощи смотрительница лишь зло потянула его избитое тело через весь коридор, пока они не оказались возле небольшой лестницы, что привела их на второй этаж.       Эта часть здания была отделена для проживания более старших детей, ведь те сами могли позаботиться о себе и своих комнатах, а воспитателям не приходилось будить сирот и следить, чтобы те не свалились с лестницы.       Поттер не совсем понимал, зачем они здесь, ведь больничное крыло находилось совсем в другой стороне…       Женщина дотащила его к самой дальней и, по мнению мальчика, самой страшной двери. Осторожно открыв её, она впихнула шатающегося ребёнка внутрь тёмной комнаты, совершенно не заботясь о его состоянии. — Я привела тебе соседа, Том, — мисс Диана, судя по голосу, улыбнулась, но мальчик знал, что эта улыбка далеко не дружелюбная, а уж тем более не добрая.       Избитый сиротка наплевал на застрявшие в голове вопросы и, не обращая внимание на нового знакомого, которого, между прочим, не было даже видно, ведь в комнате полностью царил мрак, устало скатился по стенке на холодный пол. — Но тут только одна кровать, мэм, — голос его нового соседа звучал сдержано, не было слышно тех ненавистных ноток каприза и недовольства, но при этом в нём присутствовал холод и сдержанность, что в одно мгновение переросло, как посчитала сама женщина, в вежливость. «Она действительно думает, что он с ней вежлив?» — устало пронеслась в голове мальчика довольно-таки забавная мысль. — Это не проблема. Пусть спит на полу. — В приюте нет свободных комнат с кроватями? — надменность, которая не свойственна по годам. — Это не касается тебя, Том, — мисс Диана вновь устремила свой взор на полусидящего ребёнка. — Что ж, мистер Поттер, с новосельем вас.       Больше женщина не проронила ни слова. Спокойно оставив избитого, замёрзшего и уставшего мальчика в логове зверя, она вышла из тёмной комнаты и заперла дверь.       План её был идеальным! Если этот слабый ублюдок не доживёт до утра, то его кончину можно списать на дело рук того самого беса, которого страшится весь приют: её никто даже не заподозрит.       Довольная собой Диана уверенным шагом направилась в свою комнату, чтобы со спокойной душой завалиться на мягкую кровать и немного вздремнуть.       В комнате мальчиков царила длительная тишина. Гарри всё также лежал на полу, стараясь восстановить сбившееся дыхание, а его сосед, которого смотрительница называла Томом, судя по скрипам, уселся на кровать.       Даже с закрытыми веками Поттер прекрасно ощущал на себе изучающий взгляд соседа. Тот неотрывно наблюдал за ним, но заговорить или подойти не решался — судя по всему, не считал нужным. «Ш-ш-с-то за мальш-шик, хоз-зяин?» — Понятия не имею.       Мальчик дёрнулся и с удивлением открыл глаза: неужели в комнате есть ещё кто-то? Но как бы он ни старался разглядеть что-то в этом мраке, ему так и не удалось. «Он пахнет кровью. Чш-ш-еловеш-ш-шеский ребёнок умирает?.. Когда он умрёт, мы с-съедим его, хоз-зяин?» —…Людей не едят, — слабо, истратив последние силы на совершенно не значимый вопрос, ответил Гарри.       Последнее, что он смог услышать, это очередной шёпот, но на этот раз у самого уха: «Говоряш-ш-с-чий… Он понимает нас-с, хоз-зяин. Мы…»

***

      Очнулся мальчик ближе к обеду. Всё его тело продолжало адски болеть, а также появилась тянущая боль в спине и шее — всю ночь он провёл на холодном полу.       На этот раз в комнате было светло. Старенькую, в довольно-таки ужасном состоянии, комнату освещал холодный свет из невероятно больших окон. К несчастью, больше ничего особенного, а уж тем более красивого, здесь не было: хиленький, но огромный шкаф, небольшая, рассчитанная на одного ребёнка кровать с протёртым постельным бельём и письменный стол. Ко всему прочему здесь было довольно сыро и пахло плесенью, что активно обросла стены. — Как долго ты ещё будешь валяться на полу?       Гарри вздрогнул, услышав чей-то голос со стороны. Повернувшись к хозяину комнаты лицом, мальчик мог лишь растерянно приоткрыть губы в попытке придумать, что сказать. — Я… я… — Ты что? — надменно усмехнувшись, сосед по комнате спокойно прошёл к письменному столу и принялся что-то записывать в маленькую, самодельную письменную книжку. — Знаешь, я не особо нуждаюсь в соседе. Поэтому я очень надеюсь, что ты поступишь правильно и попросишь смотрительницу вернуть тебя туда, откуда ты пришёл.       На столь гостеприимное отношение Гарри даже не обратил внимание. Он был рад, что в его сторону не стали бросать первые попавшиеся под руку вещи и не напоминают о его ущербности и ничтожности. Лёгкая надменность и отчуждённость — куда приятнее злости, насмешек и рукоприкладства.       Не без труда Гарри поднялся на ноги и, не смея даже смотреть на хозяина комнаты, поспешил покинуть помещение. На секунду ему даже показалось, что за закрытой дверью вновь послышались чьи-то тихие голоса, но подслушивать, а уж тем более возвращаться в комнату, он не стал.       Спустившись на первый этаж приюта, мальчик, скрываясь от проходящих мимо детей, прокрался в общую спальню (в одной комнате проживало около шести детей). — О, смотрите-ка, кто вернулся! — к сожалению, скрыться от соседей по комнате он так и не смог. — Что ты тут забыл, придурок?! — Я… Я вернулся в свою комнату, чтобы… — Чтобы забрать свои пожитки и вернуться в комнату к Реддлу! — злорадно прорычал Маркус, разложившись на кровати Гарри и с наслаждением наблюдая, как мелкий ублюдок поджимает свои бледные губы от обиды и несправедливости.       Видя, как его, Маркуса, дружки весело швыряют хрупкого мальчишку по всем углам комнаты, пока тот, молча терпя незаслуженные издевательства, хватает дрожащими пальцами свои маленькие пожитки… Да, иногда, очень редко, Маркусу становилось жаль Гарри Поттера. Он мог признать, что мальчишка не был помехой и занозой, он был обычным тихоней, у которого вряд ли появится приёмная семья.       Но ещё в нём было что-то странное! Мальчишка, несмотря на всю эту хрупкость и довольно смазливую рожицу, был каким-то другим, непохожим на обычного сиротку. Когда он впадал в длительную истерику или злился — вокруг творилось чёрт знает что! А ещё странности происходили с его телом! Все те ужасные ссадины и отметки, что украшали тело Поттера после длительных избиений, могли исчезнуть через три дня, не оставив и следа!       Да, такое случалось не часто, но всё же этакая аномалия была. И это пугало. Такого не могло быть у нормальных людей, ведь это невозможно. А всё, что было неправильным — считается уродством… Разве нет? Тогда они, самые обычные, такие нормальные дети, имели право издеваться над этим порочным мальчиком.       Эти мысли всегда успокаивали Маркуса. Только после всех этих правильных размышлений он со спокойной душой мог нанести последний, самый серьёзный удар — пнув задыхающегося уродца в солнечное сплетение, дети выбросили лежащего мальчика из комнаты, как будто тот был не человеческим ребёнком, а ненужным бездомным котёнком.