Можешь посмотреть на меня?

– Я тебя не понимаю, – сказал немец, напряженно сжимаясь в чужих руках. Кажется, его несли обратно на кровать или диван. Встретившись холодным взглядом с чужим, требующим пояснений, фриц продолжил. – Ты ни разу не волновался, когда избивал меня до полусмерти, – он туго сглотнул, закрывая глаза, – Сейчас же, – фриц почувствовал под собой мягкую поверхность и уже почти самостоятельно лег на живот, взгляд заметался по комнате, оказавшейся детской. Было непривычное ощущение того, что он здесь вроде уже был, но обстановку видит впервые, – Делаешь попытки обо мне позаботиться. Русский нахмурился, проходя до стены и опираясь на нее плечем, но промолчал, продолжая слушать чужой монолог. – Это ist dumm. Teufel.. (это глупо. Дьявол..)* – внезапно прорычал Третий и перелег полубоком, отворачиваясь от Красного, глубоко вздохнув, – Больше чем уверен, что вины ты за содеянное не испытываешь. Не нужно пытаться утихомирить собственную совесть, она скоро сделает это сама. Играй в «заботливого отца» со своими детьми, но не со мной. Союз, до этого сохраняющий молчание заговорил. И сделал это так, словно не слышал всех тех слов, что ему пытались втолковать до этого. – Голоден? – Разве что если хочешь, чтобы меня снова стошнило. – заскалился в кривой улыбке Третий и окончательно замолчал, смотря прямиком в стенку. Советы неожиданно сошёл с места и приблизился прямо к кровати, заставляя лежащее на ней тело машинально сжаться сильнее, поджимая ноги. Однако русский просто сел на край, чуть завалившись на бок. Он принял очень неустойчивое положение и если бы «Отто» захотел, то мог бы скинуть его на пол. Он и хотел, но опасался последствий, а потому просто сильнее поджал ноги. Красный, кажется, начал что-то объяснять Рейху, но тот не слушал. Бывший фюрер лишь сильнее сжался и до боли зажмурил глаза, чтобы не дать слезам в очередной раз взять верх. Внезапно русский замолчал, но Третий не заметил этого. Спустя несколько минут тишины немец начал что-то подозревать и приподнялся на месте. Взору предстал мирно спящий Красный. Можно было бы даже подумать, что он просто уморился, но запах перегара и, если прислушаться, затрудненное дыхание говорили о другом. Прошло ещё около десяти секунд. Оба не шевелятся, фриц только непривычно часто моргает, продолжая сверлить спящее тело взглядом. Та же самая картина продолжается и через двадцать секунд и через тридцать, сорок. В какой-то момент Третий не выдерживает и приподнимается, почти неслышно подползает к Красному и садится на одно колено. Ещё несколько секунд – и принята удобная, почти безболезненная поза. Руки мелко задрожали, но это не помешало сложить их на чужой шее. Глаза лихорадочно блеснули и Рейх, не обратив внимания на слабо дернувшегося Союза, начал душить его, используя все оставшиеся силы. Он старался не задаваться вопросом, что им движет. Как и не думал о том, получится ли у него. Буквально действовал на «авось». Советы проснулся почти сразу, но меры принять не мог, мозг напрочь отказывался понимать происходящее, старательно убеждая своего хозяина в том, что все это – слишком реалистичный сон. Дальше в ход пошло чувство самосохранения, оно заставило пусть не сразу, но схватиться за душившие его ладони. Сонному телу не хватало сил отодрать даже их, но он продолжил свои попытки, старательно щурясь и пытаясь до конца понять, что происходит. Германец, тем временем не на шутку испугался. Он зажмурился, но продолжил вдавливать шею в матрац, глубоко задышав. Руки вдруг больно сжало и коммунист, наконец пришедший в себя, перевалился на бок, заходясь в кашле. Через несколько секунд он то ли пораженно, то ли испуганно смотрел на фрица, который к тому времени уже успел забиться в угол кровати, уставившись притупившимся взглядом куда-то в пол. – Заче.., – уже было хотел спросить русский, как голос вновь сорвался на кашель. Обождав с минуту, попытка заговорить повторилась, – Зачем ты это сделал? Рейх не ответил. Он, на первый взгляд даже не слышал вопроса, просто осторожно лёг и закрыл глаза. Не удалось. Но он и не думал начинать раскаиваться или искать оправдания. Не боялся, что сейчас за волосы потянут, скинут вниз с кровати и начнут бить. Не боялся, если комнату разорвут крики возмущения. Он попытался и раз так вышло, что удача вновь отвернулась – вспомнилось желание придаться сну. Но, увы, этому не суждено было сбыться. Союз утробно зарычал и встал на пол, подходя к Тройке, он резко развернул его за плечо к себе, проигнорировав болезненное шипение и попытку приподняться на локтях. – Зачем ты это сделал?! – намного громче спросил он, неконтролируемо перейдя на глухой крик. Ответом было вызывающее молчание и оно давило на воздух сильнее злых восклицаний. Советы замахнулся, но бить не спешил, руку держало лишь слабеющее чувство вины за недавние события. И это не укрылось от чужих глаз. – Почему застыл? Давай, ударь!– немец все же немного приподнялся, лежать на спине было слишком больно. – Удобно, наверное.., – вдруг задумчиво продолжил он, опуская холодный взгляд. – Захотел – избил. Захотел – изнасиловал. – Замолчи. – сдавленно прошептал Красный, опуская руки. Он сам не знал почему, но последняя фраза его сильно задела. Он не был насильником. Никогда не был. – Почему я должен молчать, Union? *(Coюз) – наигранно-удивлённо спросил тот, даже глаза чуть округлились, но взгляд не поднялся, – А ты хоть раз обо мне думал? Даже тогда, когда решил придаться близости. Рассказать, как это было? – тон слабел, а губы начали подрагивать. Кажется, слезы снова наступали, но фриц старательно их сдерживал. Однако судорожно выдохнул именно Советы. Он сел на край кровати и сгорбился, закрывая лицо руками. Не нужно было говорить это вслух, все стало понятно само собой. Он не хочет, чтобы ему рассказали про то, что было той ночью. – Ты прав. – спустя минуту давящей тишины все же произнес коммунист, расправляя плечи. – Я не должен чувствовать вины за то, что сделал. Ты заслужил. – Я тебя ненавижу. – Взаимно. Очень хочу отрезать тебе твой ядовитый язык, Рейх. Мне больше нравилось, когда ты молчал, – он поднялся с места, собираясь выйти из комнаты. –А больше тебе ничего не нравилось? – парировал Третий. И, как оказалось, зря. Союз мотнул головой и вдруг вновь подошёл к напрягшемуся германцу. Он силой заставил его перевернуться на спину и сцепил вместе его запястья, сам же в одно движение оказался на кровати и раздвинул чужие ноги. Затем наклонился к оцепеневшему от страха немцу, по щекам которого в который раз полились слезы. – Если ты ещё хоть раз напомнишь мне про те события, я лично повторю их. А то как-то не честно, что ты их помнишь, а я нет. – Прошипел Советы и вновь сошёл на пол, быстро выходя в коридор и направляясь куда-то в сторону. Ему было противно делать все это, но он не мог просто проигнорировать происходящее. Фриц медленно сжался и отвернулся к стенке, беззвучно всхлипнув и зажал себе рот руками, жмурясь. Нельзя было издавать ни звука, в последнее время он и так выглядел слишком жалко. В голову пришла мысль, что ничего не будет хорошо, как это казалось ранее. Их отношения невозможно наладить. Оба ненавидят друг друга и оба желают друг другу смерти. Это кажется слишком обыденным для того, чтобы предпринимать попытки что-то изменить. Немцу было непривычно, когда в его сторону появилась какая-никакая забота и он отверг её просто потому, что цена её появления была слишком высока. Союз, сидящий на кухне, думал почти о том же. Он время от времени подносил к губам стакан воды и пытался понять, что сделал не так. Ему казалось, что если он изменит собственное поведение и станет мягче, «Отто» ответит тем же. Ведь тогда обоим бы стало легче. Пропала бы необходимость избивать или оскорблять. Потому что злость бы пропала. Если бы. Бы, бы, бы. Он не выдержал и швырнул стакан об стенку, с грохотом поднимаясь с места, но, подумав, сел обратно. У обоих в голове который раз промелькнула мысль, что хорошо ничего не будет. Только не с ними.