И в "Тэльме" танцевали ангелы...

Взрыв. Огонь. Сорвавшееся сердце. Перепутать небо и окоп. В вены – соль. Удары. Мегагерцы. И дождём разорванный восток. Капли с губ – распахнутых, разбитых. Боль в груди… Опаздывает, тварь! Кровь сочится сквозь живое сито. А ведь где-то там ещё январь… Распахнуть израненные веки. Тишина и темень. Нет войны. Только отчего же, словно в склепе? Он страшится этой тишины. Застонать. Опять открылась рана. Чувствует. Хотя, пускай, пускай. Через боль понять – живой. Так странно. Приподняться. — Нет уж! Не вставай. Тихий голос и чужие руки На груди. Удерживают. Пусть. Подчиниться. Тихо гаснут звуки. Он молчит. — Лежи. А я вернусь. Безразлично. Что теперь осталось? Потолок и гулкие шаги. Понимает – вызывает жалость. Да и с ним возиться не с руки. Ненавидит собственное тело. Слабое, безвольное. Предал. Где же та отчаянная смелость? Где же тот убийственный запал? Где же всё, что раньше билось пульсом, Заставляло верить и дышать? А теперь… Отступником и трусом Стал. И остаётся лишь молчать. Страшно. Да. Противно, мерзко. Страшно – Вновь туда. Под свист и под обстрел. Он, когда-то, вёл себя отважно. В прошлой жизни. Где никто не смел Жалость проявить. Никто!.. Калека. Телом и душой. Разбит и смят. Там, где фронт, нет больше человека. Там – лишь смерть. И ангелы там спят. И себя не побороть – пытался. Только ужас снова тянет вниз. Раньше бы над этим рассмеялся. Раньше. Страх? Да ладно! Лишь каприз! Что за страх, когда алеет небо? Что за страх, когда звучит: «Вперёд!»? Раньше… Трус! — Достал немного хлеба. Так, садись. Повязка подождёт. Безразлично. Встретиться глазами. Отвести. К чему вся суета? Что он помнит? Кровь под небесами И обрывки серого холста. — Нет уж друг, давай. Со мной не шутят. Я тебя заставлю, так и знай. Что он помнит? Крики. Слёзы. Люди… Смерть сняла кровавый урожай. Так зачем сейчас ему пытаться Вновь ожить? Ведь он остался там… Всё равно. Предал, отсёк и... Сдался. — Я тебе остаться там не дам.