Океаны твоей нескончаемой грусти

      "Мир это есть мы" так однажды сказал Даби Ястребу и эти слова он не мог долгое время понять. Герой и злодей, тёмное и светлое, инь и янь. В мире всё гармонично, разве могут цветы без солнца? Ваш ответ будет нет. Но так же они не могут и без дождя, когда небо плотно застилают серые тучи и на землю проливается мелкий дождь, что питает всё живое. Так же как свет не может без тьмы и наоборот.       Даби тогда даже и не думал, что именно Кейго его свет, ведь аквамариновые глаза долго искали спасения во тьме. Человек, что однажды умер морально, считает, что его увы нельзя вернуть. Он всячески старается отказаться от чувств и света. Ему кажется, что тьма его дом, в ней уже всё знакомо и понятно, потому что старые раны как бы не зажили, но шрамы всё равно напоминают, что они были... И даже шрам может кровоточить.       Когда-то давно, будучи ещё подростком Даби отказался от любви и света, отказался от страха и жалости. Сжав всю волю в кулак он покинул любимых ему людей, чтобы забыть, что есть такое слово как боль. И это ему удавалось до этой встречи, когда в его тёмную душу ворвался луч света по имени Кейго.       Признаться, он давно не чувствовал боли... За пазухой сгоревшее сердце бензином опрыскивал для видимости чувств, но сейчас он чувствует боль, она сжимает то чего казалось больше нет.       Серый капюшон старой толстовки закрывает обожжённое лицо, а ворот кожаной куртки не даёт ветру стащить его, чтобы люди увидели лицо злодея.       С того времени как лига пала прошло не так много времени, полгода, чтобы Даби начал понимать, что он все ещё жив. Что он всё ещё может чувствовать, что ему не всё равно.       Но для Кейго это сто восемьдесят двое суток, четыре тысячи триста восемьдесят два часа. Часов боли и саморазрушения. Это сто восемьдесят два ужасных дня и ночи в жизни экс героя. Только Даби даже не думал об этом потому что всё ещё боролся сам с собой и со своими чувствами. На смену мраку всегда приходит свет. Даже на тёмном одеяле небосвода есть яркий звезды, но ночь уходит и на небе появляются первые просветы, тьма медленно, но уверенно отступает.       Ноги, как и прежде вели штопаного куда-то, куда известно только им. Улочки, переулки, Даби почти не смотрел вперёд. Чаще себе под ноги.       Резко остановившись и подняв голову он понял, что находится далеко от места своего временного убежища. Аквамариновые глаза стали осматривать дома и в одном из окон многоэтажного дома, где горел свет в столь раннее время, он увидел свой очередной как он считал глюк. В окне комнаты сжимая в руках чашку стоял Кейго. Прекрасные глаза цвета янтаря были устремлены в небо...       Даби на миг вспомнил как однажды утренние лучи насмешливо бегали по его лицу, а Кейго внимательно изучал его своим нежным взглядом. Тогда он всю ночь ходил за ним по пятам, просто потому что не хотел выпускать из виду. Глупо, но тогда он хотел именно этого, и то утро запомнилось ему именно взглядом Таками.       С усмешкой к собственным воспоминаниям Даби потёр глаза       — Кажись я совсем поехал на тебе, герой. Вижу тебя всё чаще и чаще. — Сказал сам себе он и вновь посмотрел на окно.       Но Кейго не исчез, как это было раньше в снах и ведениях темноволосого. И тут штопаный осознал, в этой картине нет того, что он видел раньше. За спиной Таками нет крыльев, на лице шрам от ожога. И взгляд не тот, что раньше. Он выражает боль, потерю.       Моргнув, чтобы понять, что это точно не сон, Даби увидел как слёзы блеснули на щеках героя. Резкая боль вновь пронзила грудь злодея... Это он сделал с ним такое, он сам уничтожил как когда-то уничтожили его.       Опустив голову Даби скрылся во всё ещё тёмных и мрачных переулках задаваясь вопросом. Почему Кейго плакал? Потому что он отнял у него крылья? Или потому что он больше не герой?       — Ты скучаешь по небу, моя птичка? — Но на этот вопрос он никогда не услышит ответ, так как сам решил за двоих, что дороги у них одной нет.       Как мы делаем больно тем кому дарим небо, И за сладкий речи нам прийдётся стыдиться. А в груди твоей клетка, А в ней вместо сердца, бьётся крылья ломая, твоя бедная птица.