Эпицентр проблем

***

«Тц... идиотина!»

      Бакугоу цокает, рычит грудно, недовольно — дура-дура-дура..!       Да она наглухо отбитая! — Если ты не успеешь прийти до первой двойки, я тебя уничтожу! — зло шипит Бакугоу сквозь зубы и сладкий нитроглицерин бьет ключом из ладоней.       Катсуки как может тормозит двумордое чудовище перед каньоном, дважды сбивает его с троса и едко, но довольно скалится, когда видит искривленное гневом лицо — что, половинчатый, нравится?       Думал, только ведьма может тебя заткнуть за шиворот? Типа только с ней тягаться можешь, а остальным ты не ровня?       Да черта с два!       Бакугоу внутренне даже немного благодарен — от души, конечно, что даешь мне шанс повалять этого ублюдка, но если на втрой тур ты не будешь стоять со мной бок о бок, я тебе врежу за эти ебучие альтруистические порывы, и даже чертов Деку не отвлечет меня!       Катсуки ставит Тодороки палки в колеса добрую половину трека, крошит, бьет весь его лед — прям как нехуй, вот просто на раз-два — и в мыслях радуется тому, насколько же хорошо у него получается выбешивать непрошибаемого, казалось бы, ничем отморозка.       Бакугоу таращится на экран, периодически, смотрит чарты студентов — оп-оп, а вот ты и возвращаешься, давай резче, шевели булками!       Катсуки хитро скалится — да, ведьма его не бросит. Ненавистная, до некоторых пор, фамилия «Мидория» едва ли не со свистом летит вверх — сорок, двадцать девять, тринадцать, семь..!

      Давай. Беги быстрее, черт возьми.

      Беги сюда, потому что я жду тебя здесь.

***       Она влетает на минное поле буквально с ноги.       С ноги по двуцветному затылку. Тодороки едва не проезжается лицом по взрывчаткам, и зрители в этот момент просто взрываются. Равно как и Мик-сенсей: — ОЙ-ЙОООЙ, А ВОТ ЭТО УЖЕ СОВСЕМ НЕ ПО-ГЕРОЙСКИ! «Не по-геройски — хоронить учеников под железными грудами», — абсолютно неиронично вертится на языке, но вместо этого Мия молчит.       Мия молчит и глазами — полными животной ярости; холодными, такими, мать его, ледяными и холодными — смотрит на Тодороки с бешеной злобой. — Не сказать, что я одобряю это.. — скрипящий голос Айзавы остро резонирует на фоне Мика. — Однако в бою все способы хороши. — ВИДИМО НА ЛИЧНОМ ФРОНТЕ ЧТО-ТО НЕ ПОДЕЛИЛИ ДВА УЧЕНИКА ИЗ 1-А КЛАССА! — громко продолжает Сущий. — ТОДОРОКИ ШОТО И МИДОРИЯ ХИТОКА!       В голове — каша.       Тодороки ловит белые искры, фейерверки летят из глаз, земля под руками плывет. Слабость мгновенно сетью оплетает тело, тяжесть придавливает голову к полу, пока в затылке по тупому свербит и пластом что-то накрывает такое до слез болючее — черт возьми, кто этот..?!       Поправочка: эта.       Кто эта чертова мразь.       Тодороки уже даже знает ответ. Он встает с колен, глаза и расфокусированными зрачками упирается ровно в кислотные омуты.       И, глядя на нее сейчас, Тодороки едко, издевательски хмыкает. «Да как с такой причудой ты еще не стала первой в забеге?»       А она отъезжает. Стоит на пластине, спиной к удаляющемуся Бакугоу. Держится до невозможного уверенно. — Жаль, башка с плеч не слетела, — кривит губы, пока плазма трескается на кончиках пальцев. — Все равно пустая — звон был, как об дерево. — Да что ты, — зло шипит Тодороки, и вот таким тоном можно здорово остудить чей-угодно пыл.       Чей-угодно, за исключением Ведьминского.       Она не отвечает. Лишь смотрит — злобно, ненавистно. Сжимая пальцы в кулаки — молнии рвутся, бегают рысью по телу, искрятся и взрываются хлеще, круче, опаснее нитроглицерина — только больной человек сейчас под них полезет.       И пока Тодороки выяснял с этой дурой отношения, искренне стараясь заморозить ей голову, Бакугоу вырвался вперед и умчался вдаль на оглушающих взрывах за своим первым местом. За ним следом прошмыгнул вездесущий Деку.       Что было дальше — запомнилось смутно. Голова гудела, картинка перед глазами размывалась.       Да, стоит признать — Мия бьет, как хирург режет, и таким она по праву гордилась. Остальным же в это время оставалось только завидовать.       Был слышен мощный грохот со спины, заволок все розовый дым. Он кашлял — долго, вдыхая комья пыли и гари, от которой дерет горло. А потом прошло чуть меньше минуты.       И сходу объявили три места: раз-два-три. Дважды одну и ту же фамилию, и еще одну сверху, говоря, что вот он: — НАШ ЮНЫЙ ПОБЕДИТЕЛЬ — МИДОРИЯ ИЗУКУ!       Его зубы зло скрипнули.        — ВТОРОЕ МЕСТО — МИДОРИЯ ХИТОКА! А ПРЯМО СЛЕДОМ ЗА НЕЙ ИДЕТ БАКУГОУ КАТСУКИ — ТРЕТЬЕ МЕСТО! И ВСЕ ОНИ ИЗ КЛАССА 1-А! ПОЗДРАВЛЯЮ, НАША ЗОЛОТАЯ ТРОИЦА!       Оры сущего больно резали уши. Забивались в мозг покореженным эхом, гулко и набатом стучали в сознании.       Тодороки со злости (и от разъедающей обиды), гневно сжимает руки в кулаки. Он грудно низко рычит, цокнув языком о нёбо.       Потому что его в этой золотой троице нет. ***       Изуку влетает на стадион первым.       Первым, черт возьми.       Он, с рождения беспричудный мальчик, который не то что мечтать об участии на фестивале — он даже подумать не мог о том, что в итоге займет первое место. Пусть и в самом начале. Радость и детское, по-настоящему подлинное и искреннее счастье взрываются перед глазами огромными фейерверками с трибун и солеными слезами на ресницах.       Он выбегает вперед и дышит. Просто дышит, собирает глазами все эти овации, слышит безумное количество криков и то, как восхваляют на трибунах его имя, как тысячи глаз упираются прямо в него.       Теплая ладонь укладывается на дрожащее плечо: — Привыкай, о будущий Символ Мира, — вздорно хохотнув, Хитока тянет к себе, скидывает руку с дальнего плеча и козыряет ладонью, глядя вверх и закрываясь от солнца. — До одури приятно, скажи же?       Хитока улыбается — тепло, искренне. Оглядывает глазами стадион, озирается медленно, впитывает качественно. — Да.. приятно, — признается Деку, а губы растягивает улыбка. Он оборачивается к ней и из горла трепещет: — Спасибо.       Сестра смеется. Тихо, беззлобно. — Я ничего не сделала, — разводит руками и сует их в карманы штанов. — Даже не помогла в забеге. — Ты пропустила меня.       Кислотная радужка гуляет по веку, глаза закатываются самостоятельно. Она пропускает задушенное «да-ебана-рот», пока Изуку, не скрываясь, хохочет. — Я остановилась завязать шнурки, — Деку на ее наглое вранье ехидно вскидывает бровь. Вообще-то, на Мии сейчас геройские сапоги. — А ты прошмыгнул мимо.       Изуку хочется смеяться. Изуку переполняет восторг и подлинное счастье. Изуку — обделенный причудой ребенок с самого детства.       Изуку занимает первое место в начале фестиваля.       Деку чувствует себя невероятно счастливым. И, сказать честно.. — Я многим тебе обязан, — признается и улыбается сестре до чертиков тепло.       А внутри Мии что-то хлестко, звонко рвется.       Потому что взгляд Деку обращен ей глаза в глаза, на него ложатся яркие лучи солнца, а еще Изуку весь растрепанный, со взмокшими волосами, со счастливой улыбкой на лице. Изуку светится ярко, у него над головой едва ли нимб не сходится — такой белый-белый, искрящийся чистым светом.       Образы друг на друга накладываются самостоятельно — огромная тень Олмайта, стреляющие пики золотых прядей, детское-детское, усыпанное веснушками лицо с мягкими щеками, широкая улыбка от уха до уха. В голове Мидории — вихрь воспоминаний, горечь пройденных испытаний и подлинная гордость, потому что да, да, черт возьми, Хитока ими невероятно гордиться, она готова бить в грудь кулаком и кричать об их победе срывая горло, ведь они, мать его, со всем этим дерьмом в своей жизни справились на чертово «Плюс-Ультра!».       И тело само подается вперед. — Ты — мой Всемогущий, — она шепчет в уши обжигающе, жмется шеей к шее, хмурится слабо и сжимает в своих руках крепко-крепко.       И Деку обнимает в ответ. Зарывается носом в ворот кофты, вдыхает глубоко запах сладкого озона и улыбается, тихо смеется сквозь слезы.       К слову: Мидория чувствует себя бессовестно счастливым. ***       Он не понимает.       Он стоит и смотрит на них в упор, Тодороки на своих сокурсников буквально таращится, и все еще решительно, отчаянно не понимает это, разворачивающееся перед глазами, дерьмо.       Потому что она сейчас улыбается. И нет, это не тот оскал, что был минут десять назад — не злой, не хищный. Сейчас..       Сейчас Мидория другая. Ее улыбка кроткая, она осторожная, с милыми ямками на белых щеках. Она тонкая и красивая, а Тодороки чувствует, что в груди у него больно давит — Мия смотрит на брата по-другому, она делает это мягче, и в глазах больше не горит эта ядовитая плазма — кислотные огни сменяются чем-то безобидным, таким невероятно нежным и теплым, что против воли ты на них залипаешь. Потому что радужки Хитоки — бескрайнее, безоблачное и лазуревое небо, оно действует волшебно и успокаивающе.       Почему-то злоба, совсем еще недавно горящая в висках, уходит на второй план, ведь в голове все набатом стучит:

«Я многим тебе обязан»

«Ты — мой Всемогущий»

      Под языком — горько, в сознании — мерзко.       Они улыбались друг другу тепло и до чертиков любяще. Обнимались крепко и не обращали внимание на орущего матом Бакугоу. Мидория отдает своему брату первое место, и, почему-то, от такого широкого жеста у Шото щемит в груди — так странно и непонятно, что поднимает целые комья сомнений.       Юноша смотрит на них. Смотрит долго и пристально. Внимательно что-то выглядывает. Но, так ничего и не поняв, Тодороки лишь хмурится.       На секунду в голове задерживается мысль о том, что он, кажется, что-то откровенно упускает уже упустил. И это самое «что-то» было таким нужным, таким чертовски необходимым. Что-то, что сочится песком сквозь пальцы, что летит пеплом по ветру, и что пальцами уже не ухватишь.       Тодороки думает, что он что-то потерял.       Тодороки не понимает что.       И, да, к слову — он все еще чертовски на нее зол.       Поэтому, когда он уходит вперед, то оборачивается на нее в последний раз. Чтобы увидеть, как она козыряет ладонью от солнца, чтобы понаблюдать немного, как пигмент пестро-лазуревого превращается в оттенки водяной глади океана. Тодороки оборачивается чтобы-чтобы-чтобы

Тодороки оборачивается для того,

чтобы, черт возьми, увидеть,

что же от него ускользнуло.

*** — Второй этап спортивного фестиваля Юуэй, это — битва конниц! — Че? — хмуро интересуется Бакугоу. — Битва колесниц? — в такт переспрашивает ведьма, читая название тура.       Позади Немури вспыхивает схема их будущей конницы, и, сказать честно, выглядит она странно. — В ней принимают участие сорок два ученика, — начинает объяснять учитель и вдруг едко, издевательски хохотнув, улыбается хитрющей усмешкой. Гордо и уверенно заверяет: — Занявшие первые места — будут страдать. Вы еще не раз почувствуете это на себе. Вот что значит, Плюс Ультра!       Хочется криво улыбнуться. Хотя бы только потому что для Мидории это совсем не новость. А Полночь продолжает: — Изуку Мидорию, пришедшего к финишу первым, оценили в десять миллионов! — хлыст бьется о воздух, рассекает со свистом.       И глаза наливаются плазмой и кровью. Они вспыхивают смесью азарта и голодной жажды, горят кислотно-синим и вырвиглазно-красным, а Деку уже чувствует из-за них гребаные мурашки, потому что, черт возьми- — Десять лямов наши!       Они обещают друг другу уверенно, улыбаются скалисто и, ох, черт, дело — дрянь — Каччан и Хиччан торжественно, традиционно крепко хлопают друг друга в плечо и мертвым хватом сцепляют ладони в рукопожатии. Их губы широко растягивает джокерной улыбкой, бесы внутри вскакивают, подрываются с насиженных мест и ловко, юрко носятся по клетке из ребер.       Деку уже чувствует, как взглядами его жрут все подряд.       Ощущение острое, острое как бритва или лезвие алмазного ножа — оно гуляет по коже, слабо царапаясь; собирает лентами табуны мурашек, петляет по запястьям сковывающим напряжением и до боли, до неприятной дрожи бьет по затылку чем-то оглушающим. Все вокруг смотрят на него, как на загнанную в угол лань. Его обсуждают, его норовят все сожрать — липкие взгляды приклеиваются к коже, вязью везут вдоль рук и спины, путаются в кудрях и веснушках на щеках.       Мидория честно не высокомерный, он учитывает здесь всех и каждого, потому что абсолютно любой несет угрозу его десяти миллионам. Он косо смотрит на 1-А и В, потому что от именно от них стоит ожидать засады, а еще Тодороки-кун после первого забега смотрит на всех ненормально зло и особенно холодно.       Мидория правда не высокомерный.       Но больше всех... — Погнали, черт возьми!       Плазма и нитроглицерин разрывают воздух, гремят взрывами в сознании и рвут перепонки своим грохотом.

Больше всех он боится именно этих двух.

*** — Сейчас я объясню вам правила игры! — хлыст бьется о землю, выдергивая из мыслей. — Состязание длится пятнадцать минут. Количество очков команды равняется сумме очков ее участников. И наездники будут носить повязку с этим значением на лбу. Команды должны срывать повязки с врагов и получить их, как можно больше. Повязки можно завязывать только выше шеи. Чем больше повязок вы добудете, тем сложнее вам придется.       Бакугоу хмурится. Мия щурится слабо, стараясь выискать очередную лазейку. — И, пожалуй, самое важное: даже если вы потеряете повязку или ваше построение было нарушено, то вы все еще можете вернуться в игру! — А это значит... — Яойрозу прикладывает пальцы к подбородку. — Что сорок участников, в составе десяти-двенадцати конниц будут на поле все это время, — подсказывает Иида. — Это будет месиво, — ведьма хищно облизывается, и Бакугоу весело бодает ее в плечо. — Если отдать очки противнику, у тебя будет больше пространства для маневра... — Мы не можем знать наверняка, стоит дождаться начала. — В принципе.. — негромко начинает девчонка, и Катсуки на нее оборачивается. — ..у меня уже есть идея. По-крайней мере, надеюсь этого не запретят.       А Полночь продолжала объяснять: — Использование причуд, разумеется, дозволено, — очередной взмах плетью. — Но это все-таки битва конниц! Если вы будете мешать ходу матча, то вы будете дисквалифицированы!       Мия закатывает глаза и цокает особо недовольно. — Ясно, понятно, пошли мы на хер, — раздраженно рычит Хитока и хмурится, а Бакугоу вдруг смеется — едко так, от души. Выдает ей: — Че, хотела вышвырнуть половину колесниц за борт? — лукавая усмешка находит свое место на меловых губах. — Конечно! — и всплескивает руками. — Просто забрать их повязки и выкинуть на хер с поля, — девчачьи брови сталкиваются у переносицы. — И места больше, и гемора меньше. — цыкает недовольно. — Ей-богу, прям как в детском саду ограничения... — Ну смотри, — Бакугоу кренится к ней ниже, чтобы тихий голос звучал прям на уши. — Прямым текстом она этот запрет не озвучила, так что- — И предупреждаю заранее! Если игрок попытается изолировать команду ото всех остальных или выкинуть ее за пределы арены, он будет дисквалифицирован вместе со своей конницей! — Да блять! — рычат синхронно, пока красноречивый, недовольный, тучный взгляд острой шпилькой врезается Полночи в переносицу. — Ну вы там совсем охренели?! — Черт, — недовольно фыркает Бакугоу и Мия вместе с ним: — Тц.. А ведь было бы так удобно.. — Очень.       Голубые глаза Немури хитро сощурились. Взгляд свысока дополнился хитрой усмешкой. — У вас есть пятнадцать минут на создание команды! — вдруг резко вскрикнула, и таймер загорелся синим. — Отсчет пошел! — Черт..! — Уже..?!       И студенты начали перемешиваться. *** — На спортивном фестивале делается все, чтобы ученики почувствовали себя героями.       Таками и Хотеру все еще на том же месте, Хими удобно устраивается между сестрой и ментальным одногодкой с красными перьями.       И вдруг внезапно хмурит черные бровки, так и не догнав до причины. — Ты как это понял? — шафрановые глаза мелюзги большими медовыми каплями смотрят на него в упор. Он оглядывает любознательную малявку и лукаво тянет губы, поясняя: — В геройском мире нужна железная хватка, и иногда случаются ситуации, когда остальных нужно зажать в угол. — Гонка с препятствиями..! — догадывается Хитоми, и Таками улыбчиво ей кивает. — Именно.       Он усмехается и щелкает пальцем по маленькому носу. Мидория младшая от подобной подставы неожиданности, хватает ртом воздух. Она негодует смешно и забавно, хлопает огромными глазищами. А потом мягкой ладошкой тычет его крыло и улыбается широко, смеется весело, когда Ястреб издает невнятно-смешные звуки, сетуя на щекотку от детских пальцев.       Где-то на заднем фоне беззвучно хохочет Хотеру. — Эй, осторожней..! — Кейго ерзает задницей по сидушке, табуны мурашек проходятся по по всему телу, и Таками от наглости этого ребенка откровенно подбрасывает на стуле.       Хими улыбается хитро, щурится весело, и лопочет абсолютно без единой доли сожаления: — Мне жаль. — Врешь. — Угум, — и кивает согласно, миролюбиво кусая свою вафлю-козерожку и улыбаясь шкодной засранкой. Косится на него, пока янтарные глаза блестят злорадным озорством. — Только так и никак иначе.       Кейго щурится. А потом атакует ее щекотливыми ударами перьев, забирается под загривок, мехом проезжается по коленкам и пальцами щекочет ребра. Хими в ответ взрывается с хохотом — истерическим, визгливым и звонким до дрожи, но им всем плевать, им всем сейчас хорошо. Хотеру смотрит в пол глаза, улыбается краями губ — она разрешает двум детям пошуметь и ей ни чуточки, вот прям ни капельки не стыдно. И да, блять, у нее тоже есть личная жизнь, так что отвернитесь, нахер, отсюда.       Потом они заканчивают свои крестовые походы, целью которых было заставить соперника со смеху задохнуться, и Таками решает продолжить: — Так на чем мы остановились..? — Иногда обнаглевших надо ставить в угол, — учтиво напоминает Мидория, и удобнее устраивается между взрослых. — Да, точно, — словно просияв, он улыбнулся. — Однако несмотря на это, очень часто героям приходится работать сообща. — Типа.. как сейчас? — задумчиво бубнит себе под нос, пока Хотеру добавляет достаточно важное условие: — Да. И причем смотри, — ладонь Ру за дальнее плечо тянет к себе, она объясняет терпеливо и внятно. — Они здесь все соперники. И в предыдущем раунде сражались друг против друга, но теперь должны объединиться и работать вместе. Так и в жизни, — отстраняется, пока младшую постигает недетских масштабов озарение.       Хотеру облокачивается на спинку сидушки, растягивается лениво, потянув шеей. Говорит еще: — И совсем не важно, хотят герои плыть в одной лодке или же нет. Обычно это не имеет значения. Да и у самих героев права голоса нет. Просто так стекаются обстоятельства.       Таками, услышав, тут же вскидывает голову. Глядит на нее цепко, въедливо. Мидория, почувствовав это, оборачивается. Провокационно вскидывает бровь, дернув уголком губ. «Знакомо, да?» — выражение ее лица буквально кричит само за себя, и Кейго, не упуская момента, кидает хитрющий взгляд.       Он подается к Хотеру ближе и мягко, лукаво растекается в улыбке. — Но согласись, это же нередко сближает конкурентов по бизнесу, — и подпирает кулаком щеку, весело сощурившись. — О, ну, после сотни перебранок — пожалуй, да, это можно будет назвать сотрудничеством. — Сотрудничеством? Я думал слово «партнерство», подойдет куда лучше. — Я могу тебе назвать еще одно слово, которое подходит намного лучше твоего варианта.       И пока взрослые перебрасываются какими-то непонятными предложениями, Хими от непонимания хмурится. В момент, когда разговор вообще улетучивается в какие-то бермуды, девчонка выдает без задней мысли такое хорошее, меткое: — Мы.. сейчас точно про фестиваль или вы так по-дурацки флиртуете?       Кейго изумленно округляет глаза. Ру лениво отмахивается, зевает и говорит, что перед ней они так не позорятся. — Иными словами, — Ракурай решается из этих недолюбовных диалогов вылезти. — Сейчас перваки занимаются тем, что в скором времени станет для них рутиной.       Оглушающий звон таймера накрывает стадион. ***       Все собирают себе команды, ориентируясь на заработанные очки и баллы, а потому все места, от второго и вниз по убыванию, приравниваются к цене их будущей колесницы.       Хитока хмурится слабо, Бакугоу с постным лицом оглядывает подошедших дебилов — им не ступить ни шагу, потому что волна людей накрывает с головой, и отмахнуться разом ото всех звучит как-то сложно. Мия стягивает губы в полосу, хмурится слабо и в буквальном смысле к лучшему другу чуть ли не липнет. — Так, ну.. ты давай это, — подбирая слова, Хитока кренится ближе. — Выбери нам кого-нибудь нормального. Вон Ашидо возьми и кого-нибудь еще. — Че, — непонимающий тон врезается в перепонки. — С хера ли черноглазая? — Потому что причуда у нее норм. А еще Мина отбегает весь таймер в нашем темпе, и мы на половине игры не двинем коней, — ведьма парирует хмуро и резонно, провокационно вскидывает бровь, и молча глазами показывает, мол: «отвергаешь — предлагай».       И из глубины толпы до них вдруг доносится: — Алё, гараж! — весело зовет Киришима, и Хитока с Бакугоу оборачиваются сразу же. — Тодороки уже укомплектовался!       О. К слову об охуевших. — Так, слышь, — два хлопка по плечу. — Я ненадолго и вернусь, — и ловко протискивается сквозь толпу пришедших учеников. — Че, — повернул голову. — Куда намылилась? — недовольный Катсуки смотрит через плечо и вопрошающе. — Ща. Пизды кое-кому дам и вернусь. — Только попробуй заработать нам штрафные! — зло кричит ей в спину, и пепельные брови раздраженно сталкиваются у переносицы. — Да-да, — Хитока отмахивается и обещает не творить херни особо много, пока ее удаляющуюся спину перекрывает Киришима.       Катсуки хмурится, красные волосы в его сознании вспыхивают как-то глухо и совсем не четко — да, кажется, это именно он полез с ним на туман вместе с ведьмой и раздавал люлей в заброшках USJ. — Эй, Бакугоу, айда со мной!       И Бакугоу — с самым максимально равнодушным лицом из всех, которые у него были в запасе — почти бесстрастно заявляет свое оценивающее: — Волосы дыбом. — Эй, я Киришима вообще-то! Мог бы и запомнить, у тебя прическа почти такая же! — и в доказательство буквально пальцем туда-сюда водит, сравнивая. И, выдув все свое негодование, Эйджиро вдруг улыбнулся — широко так, оголяя акульи зубы. — Ну так че, будешь наездником? А знаешь, кто будет стоять во главе нашего клина?       Рука сменяется каменной глыбой, щелкает серебристо и звонко.       Равнодушное и скептичное лицо Катсуки уже в который раз оказывается красноречивее любого ответа. — Кто-то с огромным эго? — не поведя бровью, Бакугоу разбрасывается едкими догадками. — Да нет же, идиот! Вернее, да! — пепельная бровь от тупости этой реплики саркастично ползет вверх. — Короче, это я со своим упрочнением! Такую колесницу будет не сломить.. и мы получим много очков!       В кровавых глазах вспыхивают бесы. До Бакугоу моментально доходит: — Десять лямов Мидории! — азартно вверяет его Киришима.       И широчайший оскал тут же высекается на бледной коже. ***       Черт.. пятнадцать минут, на самом деле — не так уж и много.       Тодороки думает. Тодороки, черт возьми, напрягает свои охренительно умные извилины и думает.       Кого он может взять?       Кто поможет ему в битве против Мидории и Бакугоу?       Кто не побоится бросить им всем вызов?       Кто достаточно силен для того, чтобы быть с ним в одной команде?       Когда перед глазами вспыхивает образ ярко-голубых радужек, вырвиглазно-синих прядей и наглые прикосновения фантомными отпечатками обжигают кожу, то Тодороки почти дергается от собственных мыслей.       Блять.       Нехорошо.       Это звучит, охренеть как, нехорошо.       Плохо, что в своей команде он хотел бы иметь конкретно ее. Человека, с которым он в хлам разосрался и который, кстати, умеет здесь все лучше всех — хочешь себе выигрышную конницу? Так вот же Мия, она сделает за тебя все — и защита, и нападение, и пыл круче твоего в два раза.       Тодороки только что понял, что все-таки ему немного досадно. И еще это бесит. Но эти мысли быстро ушли на задний план. Вспыхнула в затылке тупая боль — вот он, твой двигатель, Тодороки. То, что будет толкать тебя на поимку десяти миллионов, то, что поможет поставить эту выскочку на место.       Он выуживает Ииду среди всего балагана. Он находит Каминари и Момо.       И, черт возьми, даже отдаленно.. «Даже отдаленно, каждый проигрывает ей в своей характеристике..», — хмуро проносится в сознании, пока издалека он оценивающе смотрит на каждого из них. — Слышь, Тодороки. «Ох, ну да. Вспомнишь черта, вот и-»       За воротник его хватают грубо. Шото хмурится, уже возразить хочет, мол «какого черта?!», но ощутимая встряска заставляет прикусить язык.       Увиденное прошибает в холодный пот. Тодороки раскрывает глаза удивленно, сжимает губы в тонкую полосу и напрягается всем телом чисто интуитивно — бежать, черт возьми, бежать, бежать и только бежать, потому что первое, что сейчас приходит ему в голову это бежать от нее сломя голову и не вздумать даже приближаться, ибо, что это, блять, отойди от него, и даже не пытайся подойти снова-       Глаза — горящие, искрящиеся ненавистью и злобой, наливающиеся тяжелой вязью кислотных вспышек.       Давление от слепящих огней в ее глазах, тяжелое ощущение чего-то совершенно не подъемного бьет в лопатки и под дых со всей дури — оно припечатывает к полу бетонной плитой, прилетает в затылок камнем и с размаху, пока что-то тупое, гудящее, липнет к загривку и заставляет его цепенеть. — Не мне пиздеть тебе про сдержанность. Но если это дерьмо снова повторится, то я лично разнесу тебя такими взрывами, что Старатель на трибунах твоими ошметками будет умываться.       В лицо дышат озоновыми клубами дыма, и глаза в свете полумрачной синевы сейчас кажутся ему горящими огнями — такими холодными, такими, черт возьми, холодными и через край льющимися животной опасностью, что в пору цепенеть на месте.       Ее радужки горят, горят ярко и ослепляюще — Тодороки смотрит, и Тодороки бетоном приваривает за ступни, он в них тонет, кислотное марево засасывает в пучину ядовитой плазмы — он не в силах вздохнуть, у Шото элементарно заканчивается в легких воздух, и двуцветные бериллы лишь липнут завороженно на этот пестрящий своей злостью и гневом бирюзовый пигмент неоново-яркого так же сильно, как гвозди к магниту.       Ведьма цедит, зло рычит ему в зубы и кофта противно скрепит под ее меловыми пальцами, стянутыми на воротнике железной хваткой, пока жар от них валит такой силы, что ощущение будто бы прикоснешься — и обожжет так, что до костей разъест, словно это нагретые добела угли; все равно, что совать руки в вулкановое жерло и гореть, гореть в этом пламени ядовитых огней.       Очередной завеса заволакивающей дымки. Севший хрип металлического голос. — И в таком случае простым подзатыльником ты так просто не отделаешься. Доходчиво?       Контрольная встряска. Грудной рокот, цоканье с отвращением.       Когда Мидория уходит, дрожь бежит вдоль тела. Мурашки покрывают кожу, скачут крупными горстями. Тодороки против воли ежится и потряхивает плечами.       Кошмар. Это просто ходячий кошмар.       Ком тошноты подступает к горлу. Быть может, у него вяжет на языке потому что недавно ему почти организовали сотрясение, а может, все потому что желудок Тодороки сводит судорогой от животного страха.       Сам же Тодороки прекрасно понимает, что это все из-за приторно-сладкого запаха едко-концентрированного озона, накрепко въевшегося ему в мозг и бронхи. Он это прекрасно понимает и прекрасно, прям вот нарочито старательно открещивается от данного осознания. Такая дурь в его башке происходит от глупого нежелания принимать очевидные, казалось бы, вещи за действительность.       Действительно глупо.       Он встряхивает головой. Возвращается к команде, пока вокруг него кружит атмосфера грозовой тучи. — Все в порядке? — настороженно беспокоится Яойрозу. — В порядке ли? — нервно усмехается Каминари. — Да Мия-чан его чуть на бараньи ребрышки не пустила! Серьезно, чувак, ты не на шутку бесишь ее! Что ты ей сделал? Ну, помимо утреннего оскорбления.. — Это неважно, — возражает парень, но Тенья лезет поперек предложения: — Не соглашусь с тобой, Тодороки-кун, — Иида поправляет очки. — Если так подумать, то колесница Мии-сан — наша главная проблема. Особенно если учитывать, что они не меньше нашего нацелены на повязку Мидории-куна. — Да вы вообще ее состав видели? — хмуро замечает Каминари и кивком головы указывает куда-то в сторону. — Одно только сочетание Бакугоу и Мии чего нам будет стоить! — Каминари.. — раздраженный тон Шото действует на него никак. — А ведь у них в команде есть еще Мина и Киришима, — продолжает Денки, и у Тодороки от всполохов злости (вот что бывает, если часто вспоминать людей, которые тебе не нравятся), гуляет мороз по коже. — Они тоже довольно неплохие союзники.. — Ребята, успокойтесь, — холодно, даже строго просит Яойрозу. — Наша колесница тоже ничем не хуже. — Верно, — хочется сказать «спасибо, Яойрозу», но Шото предпочитает благодарственный взгляд. — Причина по которой я вас выбрал, заключается в нашей наилучшей сбалансированности.       И взгляды поочередно начинают падать на одноклассников.       Денки. — Каминари, ты будешь слева. Поджарь незваных гостей.       Момо. — Яойрозу, ты справа. Обеспечишь нас активным защитным покрытием.       Тенья. — Иида, ты со своей причудой будешь спереди. — А ты, Тодороки, будешь вносить смуту огнем и льдом?       Он хмурится. Молчит недолго и выдает холодное, ровное: — Нет, — и голову уводит на трибуны.       Туда, где амбала подобная фигура Старателя выделяется на фоне остальных людей-муравьишек сине-рыжей точкой. — В битве..       Злоба бурлит в венах, кулаки от гнева натягиваются до белых пятен. — Я не пользуюсь пламенем. ***       Конницы сформированы, они расходятся по углам и обговаривают стратегии.       А елейная усмешка Мономы вдруг рассекает воздух: — Все смотрят на А класс.. ну, и с чего бы это? — он хмыкает. — Как и сказал Тецу-Тецу, в А классе одни зазнавшиеся пустозвоны. Вам так не кажется?

«О, как»

      Черная бровь саркастично ползет вверх. — Вся разница между нами сводится лишь к той стычке со злодеями. Как нас, Б класс, может устраивать такое положение дел?

«Мм..»

— Давайте укажем сопляками из А класса на их место, — и очередной смешок срывается с губ.       Бесы тут же вскидывают головы. Улыбаются предвкушающе и мразотно, скалятся весело — о-ох, ну оторвется же она на Б классе, ох как оторвется — месяц глаза от пола со стыда отвести не смогут.       Шаги. Твердые, быстрые. Ведущие ровно к их коннице.       Она возвращается и первым же делом дергает его со словами: — Катсуки.       Он оборачивается. Смотрит своими багровыми глазами цепко и въедливо.       И плазменное кострище кислотной плазмы в ведьминских цирконах зажигает их с поразительной легкостью. — Я знаю, с кого мы начнем. ***       Их взгляд — петляющий, ищущий. Они выискивают среди конниц им нужные, прогнозируют чужие атаки и методы защиты. Идеи льются одна за другой, и немало из них действительно хороши: — Смотри, по поводу лидеров нам так ничего и не сказали. — Заебись, значит делаем, как планировали. — Превосходно, я оформлю.       Она закидывает ему руку на плечо. Он прячет кулаки в карманах и кренит голову в ее сторону.       На трибунах — гул, их речь тихая и всем остальным их слышно через раз, рваными обрывками: — ..поставим этого ублюдка на место. — Да. — Балдеж. — Уверена, у нас еще останется время к тому моменту. — Предлагаю тогда напоследок.. — Ого, а вы прям рил как лучшие друзья!       Они оборачиваются в непонятках. Катсуки — с тучным еблом, потому что его нагло перебили. Хитока — слабо хмуро, вопросительно вскинув бровь. Глядит то на Бакугоу, то на Киришиму. — Ну.. да, все правильно — переводит взгляд на Эйджиро. — Потому что мы и есть лучшие друзья. Это что-то неочевидное? — Ну.. — он усмехается и неловко чешет затылок. — Я думал,.. вдруг вы..?       Катсуки, моментально смекнув, что к чему, закатывает глаза и раздраженно рычит сквозь зубы: — Ой, блять, — он таращится в небо и искренне, чистосердечно интересуется, «за что с ним, мать вашу, это вообще происходит?».       Мия непонимающе хмурится, смотрит на Бакугоу и ждет объяснений. Катсуки поясняет ей тихо и четко, пока черные брови подлетают к челке, а ведьминские глаза округляются охерело.       Она медленно переводит взгляд на Киришиму. — Эйджиро.       Ее тон — чистое, насквозь пронизанное шоком изумление. Хитока моргает охуевши и так же охуевши на него смотрит. — Ты сейчас серьезно? — черные брови от удивления ползут вверх. — То есть, ты реально думал, что..       Договорить свою мысль она не успевает: — Ребята, ребята! — бегущая к ним Ашидо отвлекает от повисшего в воздухе вопроса, ее широкая улыбка светится на лице. — Хорошие новости! — Можно вышибать людей с поля? — Деку сдох? — Э, слышь- — Потому что если нет, то херня твои новости, — Бакугоу не обращает внимание на сощуренные глаза подруги и поудобнее велит сцепить руки. — Тодороки не будет использовать огонь..!       Виснет недолгая тишина. — Че? — Бакугоу вопрошает с привычным наездом. — С хера ли это? — и еще раз. — Да и какое нам вообще дело до этих придурковатых?! — Слышь, ну там Денки вообще-то, — Мия указывает головой в сторону колесницы Тодороки, старается воззвать друга хоть к какому-то чувству совести.       Катсуки смотрит на нее так выразительно, что уже в который раз красноречивее любого ответа. — А, ну да, чего это я, — закатывает глаза и цокает. — Такую херню озвучиваю, совсем уже сдурела. — Во-во, — хмуро ей кивает, затягивая повязку на лбу круче. — Стой, а с чего ты решила, что Тодороки-кун не будет пользоваться огнем? — единственное адекватное звено в команде решается задать этот вопрос. — Да он сам так сказал, — невинно жмет плечами и встает по левую руку от капитана. — Блять, да нам глубоко насрать на него, ясно тебе, черныш? — Бакугоу закатывает глаза и шипит сквозь зубы, раздраженно сощурившись. — Это будет Ведьмина забота.       И Ведьма кивает согласно. — К слову, бонус действительно приятный, — жмет плечами и прикрывает веки. — Ага-да, и как я говорил — всем срать, — наотмашь говорит Катсуки (абсолютно беззлобно), и оборачивается к остаточным аутистам своей конницы. — Так, а вы слушайте в оба уха, если проебетесь — убью к чертовой матери.       И пока Бакугоу им что-то грубовато объясняет, Мия скашивает глаза влево.       Да, как он и сказал — им глубоко насрать. Хитоке правда параллельно на то, будет Шото играть в пол силы или же выложиться на максимум, потому что это — полностью его дело. Влезать к нему в душу снова Мидория особо не планирует.       Потому что Мидория никогда не идет на уступки первая, потому что Мидория, вообще-то, совсем не считает себя альтруистом. Мидория редко делает кому-либо одолжения, Мидория смотрит на всех сквозь призму гребаного высокомерия — все чужие проблемы, на фоне ее собственных и ее прошлого, кажутся Хитоке _настолько_ детскими и в своем большинстве не заслуживающими внимания, что в пору едко сочиться грубыми словами.       Но в мозгах отчего-то отчаянно щелкает.       Словно в точный механизм шестеренок влетело мешающее перо. Покрыло инеем металл, пургой перемешивая все мысли. Потому что, ну, вообще-то... «Вообще-то у Тодороки было дохера моментов, чтобы этим долбанным огнем попользоваться..»       Хитока хмурится. Сейчас они собираются в колесницу, и Бакугоу она внимательно слушает — да, Катсуки, мы уже поняли, что ни при каких условиях мы Изуку эти десять миллионов не оставим, а еще ты мне кое-что обещал. Помнишь? Помнишь. Ну вот и славно.       Глаза предательски скашиваются влево. Снова. Его голова — напополам раскрашенная, и Хитока гонит из сознания ассоциацию с рождественским леденцом.       Тодороки затягивает на лбу повязку туже, выдыхает, видимо, сосредотачиваясь. Он что-то объясняет своей коннице и разминает правое плечо.

«У тебя и впрямь было слишком

много шансов показать свой огонь..

Но..

      Ее губы скашивает кривая ухмылка. Догадка простреливает кислотную голову, развеиваясь в мозгах озоновой дымкой.

Ни одним из них ты так и не воспользовался.»

      Прогремевший звон таймера почти оглушает.