***
Хосок приходит в университет к семи часам, зевая, он занимает второй от кафедры стол, кивает таким же сонным, как и он сам, знакомым. Он едва успевает достать записи, как в кабинет влетает сонбэ, окидывает сидящих злым взглядом и разряжается длинной уничижительной тирадой, переходя на личности. Дверь с громким звуком захлопывается за его спиной. — Вы все бесполезны! — орёт сонбэ, расхаживая перед сжавшимися первокурсниками. — Вам ничего нельзя поручить! Почему из-за вас отчитывают меня?! Ты! — он нависает над какой-то девушкой, которая отшатывается назад, вжимаясь в спинку стула. — Где смета расходов? — Она отправила её вам ещё в пятницу, — вмешивается подруга несчастной, с вызовом смотря на сонбэ, и ехидно добавляет. — На почту. Может стоило проверить? Всюду раздаются шепотки, кто-то тихо смеётся, что распаляет сонбэ только сильнее. — Прислать нужно было ещё в среду. Почему так долго?! — тот не сдаётся. Минхо, который работает вместе с Хосоком над злополучным конкурсом, бормочет едва слышно: «потому что какой-то идиот заставляет нас всё переделывать по десять раз». Хосок прыскает, мысленно соглашаясь, и тут же прячет усмешку, но недостаточно быстро — сонбэ успевает заметить. Тот зло щурится и в несколько шагов оказывается возле Хосока, нависая теперь над ним. Колючий взгляд шарит по лицу, Хосок кожей чувствует исходящее от сонбэ недовольство. Он сглатывает и внутренне подбирается, готовясь к тому, что за этим последует. И сонбэ не заставляет себя ждать. — Я сказал что-то смешное? — он опирается руками на парту, губы растягиваются в ядовитой улыбке. — Может поделишься с остальными? Или расскажешь, как проходит подготовка? Почему до сих пор не открыта регистрация для желающих? — Так вы же сказали, что регистрация будет на месте, — вмешивается Минхо, которому выпала участь отвечать за это. — Бред, — отмахивается от него сонбэ, не сводя с Хосока пристального взгляда. — Чтобы сегодня до полуночи всё было размещено на сайте. Ты меня понял? — вкрадчиво спрашивает он. — Не думай, что я сделаю тебе поблажку из-за твоей, — он кивает на ногу Хосока и кривится, — травмы. Уже прошло достаточно времени, чтобы всем плакаться об этом. Хосок чуть ли не давится вдохом, когда в груди поднимается яростная волна возмущения. Он никогда не использовал свою травму таким образом, более того — делал всё, чтобы окружающие как можно скорее забыли об этом и обращались с ним как с обычным человеком, а не с фарфоровой статуэткой. Разговоры вокруг затихают, всё внимание теперь сосредоточено на них. Другие члены комитета делают вид, что занимаются своими делами, но Хосок затылком чувствует чужие любопытные взгляды. — Я и не собирался, — цедит он, сдерживая гнев. — Не раньше, не сейчас. — Конечно, — сонбэ вкрадчиво улыбается, и Хосок ловит себя на желании ударить его по лицу. — Ты никогда не собираешься. Может в этом и проблема? Может стоит начать что-то делать? Или, например, уйти? Уверен, найдётся куча других людей на твоё место. Талантливых, успешных, нормальных, — он специально выделяет последнее слово. Хосок смотрит перед собой, не зная, что на это ответить. Сонбэ, явно довольный произведённым эффектом, отходит в сторону. В груди кольцами закручивается злость. Хосок швыряет блокнот в рюкзак и, ни на кого не глядя, вылетает из кабинета, игнорируя летящие в спину окрики. Ярость застилает глаза красной пеленой. Хосок несётся вперёд с трудом разбирая дорогу. — Этот тупой кусок дерьма, — глухо ругается он, преодолевая очередной поворот. — Как будто я без него не знаю, что всё похерил. Ублюдок. Очередное напоминание о том, что он всё потерял, вместо привычной боли вызывает глухую обиду. На сонбэ, который не упускает случая ткнуть его в это носом, и на себя самого, который это допустил. Та авария была несчастным случаем, на месте Хосока мог оказаться кто угодно, но судьба, вселенная или какие-то другие высшие силы, выбрали своей жертвой его. Он много раз прокручивал в голове тот день, представляя, что было бы, пойди он другой дорогой. Если бы он не зашёл в ту кофейню возле дома, или наоборот, задержался там подольше — под колесами мог оказаться кто-то другой. На дороге в тот день было много людей, но машина наехала именно на не успевшего вовремя среагировать Хосока. Терапевт долго убеждала, что это не его вина, но Хосок так до конца и не смог в это поверить. Ему хотелось хоть кого-то обвинить, и он выбрал самого себя. Хосок приходит в себя на пороге библиотеки, длинно выдыхает, успокаиваясь, и толкает стеклянную дверь. Сонный сотрудник окидывает его равнодушным взглядом и возвращается к своим делам. Хосок проходит между пустых столов в дальний угол, падает на стул и достаёт телефон. Внутри свербит от желания с кем-то поговорить, выплеснуть злость и обиду. Он открывает сообщения и листает диалоги. Непрочитанные от Чонгука и Тэхёна, какое-то видео от Сокджина, ссылки на материалы от однокурсников, рабочие чаты. В самом низу он находит имя Юнги, гулко сглатывает и начинает набирать текст. Он пишет про сонбэ, про Чимина, про себя самого, про Чонгука, выплёскивает в слова все свои сожаления, страхи и злость. Кидается обвинениями и просит прощения. А когда слова заканчиваются, он долго пялится в экран. Палец дрожит над значком «отправить», Хосок закусывает губу, бередя едва начавшие заживать ранки, во рту появляется привкус крови. Он вдруг понимает, что скучает по Юнги, по их разговорам, по его молчаливой поддержке, даже по его ворчанию и укорам. Хосок стирает всё, оставляя пустое окошко и убирает телефон обратно в карман. На первое занятие Хосок идёт с грузом неотправленных слов на душе. Возле дверей он видит Минхо, который явно его дожидается. Когда Хосок останавливается рядом, тот сочувствующие улыбается и кладёт руку ему на плечо. — Ты в порядке? — Хосок неопределённо пожимает плечами. — Не обращай внимания, этот придурок ко всем цепляется. Скоро закончится фестиваль и комитет расформируют, и никому из нас больше не придётся видеть его рожу. Хосок на это заявление хмыкает ничуть не убеждённый. Других сонбэ может и оставит в покое, но точно не Хосока, который по неведомой причине стоит у него как кость поперёк горла. — Сомневаюсь, — говорит Хосок, сжимая переносицу. — Извини, что вмешиваюсь, это не моё дело, но тот разговор между вами, — Минхо заминается и смущённо отводит взгляд, будто раздумывает стоит ли продолжать, но в итоге заканчивает мысль. — Это ведь было не только о фестивале? Не знаю, о чём речь, но после твоего ухода Нам Хаджун выглядел так, будто живую змею проглотил. Не орал, только кривился, а потом и вовсе ушёл без объяснений. Не думал обратиться в деканат? Нам Хаджун уже все границы перешёл. Ему бы голову проверить не помешало. И подальше отсюда. — Ему до выпуска осталось полгода. Я потерплю. — А стоит ли? — Минхо разводит руками. — Я знаю, что вы были друзьями, или вроде того, но этот козёл заслужил хорошего пинка. Хочешь, пойду с тобой? Ну, как свидетель. Могу и других позвать. Нам Хаджун у половины универа в печёнках сидит уже. — Я подумаю, — осторожно говорит Хосок. — Смотри сам. Но на твоём месте я бы не стал это спускать. Вот, — он протягивает Хосоку флешку. — Здесь форма регистрации. Напиши потом, если нужно что исправить. Жду не дождусь, когда этот фестиваль закончится. У кого только ума хватило Нам Хаджуна главным сделать, — Минхо кривится, будто проглотил лимон. — В четверг начало, а мы только начали афиши развешивать. Ладно, я пошёл. Удачи, Хосок, — Минхо машет ему и скрывается в толпе. Хосок убирает флешку в карман и проходит в кабинет, занимая место у окна. Он так устал от того бардака, который творится в его жизни. От людей, которые суют нос в его дела, и от себя самого — от своего тела, которое больше не подчиняется ему так, как он того хочет. И всё из-за аварии, которую он так старается забыть, но о которой ему с таким усердием постоянно напоминают. В кармане вибрирует телефон, Хосок подавляет желание запустить им в стену, достаёт и смотрит на новое сообщение. Чонгук. Хосок со стоном роняет голову на парту. Вот уж кто ведёт себя так, будто Хосок ничуть не изменился. С самой выписки Чонгук был рядом, ни взглядом, ни действием не показывая, что с Хосоком что-то не так. В упор не замечал костыли и последующую хромоту, был самим собой — просто Чонгуком. Шумным, надоедливым, но искренним и надёжным. Хосок сам не понял, как стал считать его своим лучшим другом, и как боялся эту дружбу потерять. Мысли о прошлом вызывают на лице Хосока грустную улыбку. Всё слишком изменилось с тех пор. Все они выросли, стали отдаляться: работа Сокджина почти не оставляла ему времени на редкие встречи; Юнги заживо похоронил себя в своей студии; Намджун работал над дипломом; Тэхён вечно пропадал в приютах для животных. У Хосока остались только Чимин, которому некуда было деться из общей квартиры, и Чонгук, который всегда шёл к Хосоку сам, даже когда тот пытался от него сбежать. Упрямый и упёртый мальчишка, который отказывался слышать нет. Хосок коротко отвечает на сообщение и убирает телефон, когда в кабинет входит профессор. Она прочищает горло и начинает перекличку, прежде чем вывести на большой экран какой-то ролик. Хосок пытается внимательно слушать и делать записи, но мысли продолжают уходить в сторону прошедших дней и разговоров. Отчаявшись, он достаёт наушники и музыкой пытается заглушить рой голосов в голове.***
По окончании занятия Хосок выходит из кабинета и почти не удивляется, когда видит Чонгука, подпирающего стену. Стоило догадаться, что тот придёт к нему после вчерашнего. Особенно после вчерашнего. Чонгук выглядит как обычно: стоит, засунув руки в карманы брюк, из ушей торчат провода наушников, он едва заметно покачивает головой в такт звучащей музыке. Хосок борется с желанием пригнуться и, пока тот его не увидел, скрыться в толпе. Но Чонгук уже замечает его и машет рукой. — Хён! — кричит он. Тяжело вздохнув, Хосок последний раз окидывает взглядом коридор и идёт к Чонгуку, который сматывает наушники и запихивает их в рюкзак. В груди уже привычно тянет, сердце заходится истошным стуком. — Привет, — осторожно говорит Хосок, становясь рядом. — Привет, — отвечает Чонгук, смущённо улыбаясь и отводя взгляд. Вблизи Хосок замечает румянец на его щеках. — Ты не позвонил. — Я… — Хосок поправляет лямку рюкзака, — забыл. Комитет, фестиваль, ну ты знаешь. — Точно, фестиваль. Разговор не клеится, сквозящая между ними неловкость становится почти осязаемой. Хосок осматривает коридор, выискивая повод, чтобы сбежать. Он обещал Чимину, что разберётся в своих чувствах, но единственное, что он чувствует прямо сейчас — желание оказаться в другом месте. Хосок не помнит, чтобы до этого момента им с Чонгуком было так трудно находиться рядом и поговорить. С другой стороны раньше они и не оказывались вместе со спущенными штанами, и один из них не сбегал от другого, как от чумного. — Слушай, мне нужно идти, — Хосок нащупывает в кармане флешку, достаёт и показывает Чонгуку. — Сверить план, отправить всё декану. Афиши ещё. Заявки. Ну ты понимаешь. Дела. — Ага, — Чонгук, наконец, смотрит ему в глаза. — Может увидимся вечером? Или завтра? Я тебе ещё обед должен, — на недоумевающий взгляд Хосока поясняет. — За помощь с проектом. Помнишь? Хосок помнит, вот только не проект, а то что было после — горячую кожу, сладкие губы и хриплые стоны. Сердце в груди совсем сходит с ума, за его стуком Хосок почти не слышит собственных слов, которые отрывисто слетают с губ. — Ага, помню, — хрипло выдыхает он и облизывает губы. Взгляд Чонгука тут же падает на них. — Но вечером не могу, и завтра тоже. Сонбэ с меня шкуру спустит, если не успею закончить. — Когда у тебя следующее занятие? — вдруг спрашивает Чонгук. Хосок не совсем понимает, при чём здесь это, но честно отвечает: — Через час, у меня окно. — Отлично. Чонгук хватает его за руку и тянет за собой, ловко петляя между другими студентами. Хосок сам не понимает, почему позволяет ему это, но послушно идёт следом, не пытаясь вырваться из крепкой хватки. Чонгук вталкивает его в какое-то полутёмное помещение, то ли склад, то ли архив, заполненное длинными стеллажами с коробками на полках. Одинокая лампочка под потолком наполняет комнату приглушённым светом. — Что мы здесь… Закончить вопрос Хосок не успевает. Чонгук толкает его спиной к ближайшему стеллажу, прижимается всем телом, скользя руками по бокам, и жадно целует. Здравый смысл бьёт тревогу, голова Хосока почти разрывается от воя невидимых сирен, но тут Чонгук кладёт одну руку ему на затылок, а пальцами другой цепляет подол толстовки — и у Хосока все мысли вылетают из головы. — Думал об этом всё утро, — выдыхает Чонгук, немного отстраняясь. Тени играют на его лице, подчёркивая остроту скул и линию челюсти. Он кажется другим, более взрослым, уверенным в себе, но вместе с тем и каким-то чужим. — Жалел, что вчера всё так закончилось. В следующий раз, я приглашу тебя, когда Джисон уедет домой. Хосок не отвечает — не знает, что сказать — но Чонгуку это и не нужно, он снова целует, но теперь уже нежнее, мягче, толкается языком между сомкнутых губ. Проворные пальцы пробираются под одежду, на поясницу ложится горячая ладонь. У Хосока ощущение, будто он падает. Он хватается за плечи Чонгука, сминает в руках отвороты куртки, сам поддаётся навстречу прикосновениям. Чонгук обнимает его крепче, настойчивый язык ласкает губы, гладит тонкую чувствительную кожу, касается ранки. Хосок давится всхлипом, приоткрывает рот, и язык Чонгука тут же оказывается внутри. Хосока будто током ударяет, вышибая из головы все посторонние мысли, он выгибается, стонет надрывно. Чонгук сплетается с ним языком, прижимается ближе, притираясь пахом. Хосок чувствует, как жар скапливается внизу живота, горячими волнами расходясь по всему телу. Чувствует, как горит лицо и кончики ушей. Чонгук легонько кусает его за нижнюю губу, отпускает, коротко целует в уголок. Хосок теряет себя в прикосновениях, он поддаётся настойчивым губам и горячим рукам. Ладонь Чонгука перемещается выше, пальцы с нажимом проходятся по выступающим позвонкам. Хосок ахает и запрокидывает голову, невидящим взглядом уставившись в потолок. Он дрожит, и Чонгук чувствует это, не может не чувствовать. Он влажно целует Хосока в шею, а затем слегка отстраняется и ловит его взгляд, довольно улыбаясь. — Всё нормально? Чонгук явно издевается. Хосок хочет высказать ему всё, но голос его подводит, вместо этого он хлопает Чонгука по груди и закатывает глаза, продолжая избегать мыслей о том, что они делают. Потому что стоит ему усомниться лишь на мгновение, и лавина сожалений накроет его с головой. Не давая себе думать, Хосок обхватывает Чонгука за шею и целует сам — горячо, жадно. Их стоны смешиваются в единый звук, Чонгук хватает Хосока за бёдра в тех самых местах, где на коже цветут синяки после прошлого раза, пропихивает колено между ног, почти усаживая на себя. От возбуждения становится нечем дышать, Хосок делит с Чонгуком на двоих одни вдохи, потирается членом о чужое бедро, понимая, что вот-вот кончит. Чонгук, судя по сбитому дыханию и лихорадочно блестящим глазам, тоже недалеко. Хосок стискивает зубы, чтобы не закричать, когда долгожданная разрядка настигает его. Чонгук крупно вздрагивает, его рот приоткрывается, с губ слетает длинный стон. Хосок откидывает голову на пыльный стеллаж, прикрывает глаза и глубоко дышит, пытаясь прийти в себя. Он начинает осознавать себя по частям: рука, запутавшаяся в волосах Чонгука; саднящие от поцелуев губы; широко раздвинутые ноги; задранная почти до груди толстовка. Когда морок удовольствия полностью спадает, Хосок пытается отодвинуть от себя Чонгука, но тот прижимается теснее, зарываясь лицом Хосоку в шею, и едва не мурлычет от удовольствия, вырисовывая на его бёдрах круги кончиками пальцев. У Хосока нет сил даже на то, чтобы ненавидеть себя в этот момент. Он рассеянно перебирает волосы Чонгука, рассматривая коробки с какими-то документами за его спиной. Мысли в голове лениво ворочаются с одного на другое. Хосок хотел бы не думать, просто принять это всё между ними, но он не может. С каждым поцелуем, с каждым новым прикосновением, он всё глубже опускается в колодец, наполненный его страхами и сожалениями. И пока не стало слишком поздно, пока он не утянул Чонгука за собой на самое дно, он должен остановиться. Хосок кладёт руки Чонгуку на грудь и мягко отталкивает от себя. Тот послушно отодвигается, улыбается, но вместо того, чтобы полностью Хосока отпустить, берёт его руку, подносит к лицу и целует в центр ладони. Этот жест кажется интимнее всего, что они делали до этого, и впервые Хосок допускает мысль, что все вокруг могли быть правы. И страх, что это действительно так, холодной волной поднимается вверх по позвоночнику, шевеля волосы на загривке. — Хоби-хён, — ласково зовёт его Чонгук старым почти забытым прозвищем. Хосок качает головой и отнимает руку, избегая смотреть Чонгуку в глаза. Внутри всё свербит, к горлу подкатывает ком. Хосок подхватывает с пола рюкзак, скомкано прощается и выскальзывает за дверь, вновь оставляя Чонгука позади. — Трус, — шепчет он себе под нос, чувствуя, как горят глаза. И в тишине коридора ему кажется, что он слышит эхо, издевательски кричащее под потолком «трус-трус-трус» чужими голосами.