***
Нам Хаджун-сонбэним был первым человеком, с которым Хосок познакомился, когда поступил в университет. Сонбэ подошёл к нему сам с широкой приветливой улыбкой на красивом лице и с первых же дней взял под своё крыло. Он рассказал ему о других студентах, о клубах, о профессорах. Он делился с ним конспектами и вместе репетировал номера. Двадцатилетний Хосок был очарован старшекурсником, который хвалил его навыки и помогал снимать видео для канала. Который соревновался с ним за каждый приз и добродушно посмеивался над собственным поражением. Который угощал его обедом и рассказывал о своей семье. Который стал ему настоящим другом. А затем произошла авария. Хосок очнулся на больничной койке, опутанный трубками и проводами, под мерный писк мониторов от нарастающей подобно снежному кому боли. Он не чувствовал своё тело, мир перед глазами был мутным и отвратительно белым. Всё, что он помнил — оглушающий рёв клаксона, визг шин и глухой звук удара. И темноту. Вязкую, тягучую, зловонную. Темноту, которая засасывала его, оплетая руками-щупальцами. Которая оглушала его, ослепляла и не давала говорить. Рядом с ним сидела нуна, сгорбившись и уткнувшись лбом в край больничной койки, её плечи едва заметно содрогались — она казалась совсем маленькой в своём безразмерном свитере. Хосок хотел дотронуться до неё, хотел улыбнуться и сказать, что всё будет хорошо, но он едва мог пошевелить пальцами. Он засыпал и просыпался. Видел маму и папу. Видел мрачного Намджуна, хмурого Чимина и угрюмого Юнги. Слышал сбивчивый шёпот Сокджина и обещания сделать всё, чтобы помочь, от Тэхёна. И слышал тихий плач Чонгука. Чувствовал его горячие слёзы на своих щеках. Видел его искривлённое в беззвучной агонии лицо. Он просыпался, чтобы заснуть вновь. Врач говорил, что всё плохо. Хосок отказывался слушать. Отказывался ставить подпись на бланке, просил поискать другой путь. Он до последнего цеплялся за свои мечты, за надежды, что его починят, что сделают таким как раньше. Хосок согласился на рискованную операцию ради призрачного шанса снова ходить. И он мог, по прошествии года, он мог ходить самостоятельно, без костылей и поддерживающих рук. Но танцевать как раньше, он больше не мог. Сбивший его водитель умер на месте — сердечный приступ. Его семья приходила извиняться перед ним. Его жена и маленькая дочка боялись смотреть ему в глаза. Хосок простил их с улыбкой на лице, потому что это был несчастный случай. Потому что никто ни в чём не виноват. Сонбэ тоже навещал его. Сначала часто, а затем его визиты стали всё реже и реже, как и улыбки, с которыми он смотрел. А надежда в его глазах сменилась разочарованием. Хосок понимал, но принимать это не хотел. Он танцевал, пока никто не видел, падал, чтобы подняться вновь. Он неосознанно тормозил свою реабилитацию и плакал по ночам, закрывшись в туалете. Он ушёл в армию, как только терапевт сказала, что всё хорошо. И вернулся в университет, когда служба закончилась. Сонбэ на него не смотрел. Не рассказывал про других студентов и профессоров, не делился конспектами и не помогал в тренировках. Не приглашал обедать, и больше не звонил. Зато гордо демонстрировал каждый свой приз, звал участвовать в конкурсах вместе, а потом качал головой, припоминая, что Хосок ему больше не конкурент. Хосок принимал, но понять не мог. Нам Хаджун-сонбэним из друга и наставника день за днём превращался в мудака, которому страдания Хосока доставляли радость. Чимин предлагал ему отомстить, Сокджин составлял план, а Чонгук хрустел суставами. Хосок всего этого не хотел. Хосок не умел ненавидеть, хотя порой и жалел об этом.***
В перерыве между лекциями Хосока находит помятый Тэхён. Его посещает чувство дежавю, и он тихо посмеивается, когда Тэхён морщится от громких звуков и тащит за собой в университетское кафе. — Как ты себя чувствуешь? — участливо спрашивает Хосок, обнимая руками кружку с чаем — кофе ему не хочется. Тэхён прислоняется виском к стене и слабо улыбается. — Как дерьмо, — вздыхает он, вертя в пальцах соломинку. — Последняя бутылка была лишней. — Скорее последние три, — поправляет Хосок и прячет смешок за чашкой, когда Тэхён закатывает глаза. — Ты почти не пил, хён, — он обвинительно тычет в Хосока пальцем. — Почему? — Потому что сегодня у меня собрание, лекции и подработка? — Раньше тебя это не останавливало. Это из-за Чонгука? Хосок с преувеличенным интересом начинает рассматривать исписанные студентами стены, мысленно проклиная Тэхёна с его проницательностью. — Хосоки-хён, тут такое дело… — Тэхён громко отхлёбывает свой кофе, морщится, откладывает соломинку и сцепляет перед собой пальцы в замок. — Кажется я случайно рассказал Чонгуку о нас. — О нас? — тупо переспрашивает Хосок. — О нас, — повторяет Тэхён. — Ну, помнишь, о том случае, который мы обещали не вспоминать? Хосок кивает, не доверяя в этот момент своему голосу. — И он не очень хорошо это воспринял, — Тэхён нервно смеётся, берёт в руки салфетку и начинает отрывать от неё по кусочку. — Мы просто говорили о тебе на последней вечеринке. Чонгук скучал, а я хотел над ним подшутить, и немного подтолкнуть. И это вырвалось само собой. — Мы же договаривались, — стонет Хосок, пряча лицо в ладонях. Он не хочет даже представлять, что Чонгук теперь о нём думает. — Если тебя это утешит, — спешит добавить Тэхён. — Чонгук злится только на меня. Тем более, это было давно. — И почему это должно меня утешить? — вяло огрызается Хосок. — Потому что вы не расстанетесь из-за этого. — Расстанемся? — Ну да. Чонгук явно не собирается тебя бросать. Чего не могу сказать о себе. Хён, я честно думал, что он меня в окно выбросит, — Тэхён вздрагивает и обнимает себя руками. — Последний раз я видел его таким злым, когда твой бывший тебя после занятий караулил. Помнишь? Чонгук его тогда едва до полусмерти не избил. Ещё и полицией угрожал. — Ким Тэхён, чёрт возьми! — перебивает его Хосок. — Что ты несёшь?! — Что? — Тэхён моргает недоумённо. — Правду? — Какую правду?! — Хосок бьёт открытой ладонью по столу, чувствуя, как внутри него борются злость со смущением. — Мы с Чонгуком даже не встречаемся! Но это не значит, что ты должен был рассказывать ему о нас! — Погоди, — Тэхён наклоняется вперёд. — Не встречаетесь? Но я думал… — Неправильно ты думал, — шёпотом продолжает Хосок, видя, что на них уже начали обращать внимание другие посетители. — Это всё огромное заблуждение, вызванное гормонами и алкоголем. Мы не встречаемся, не влюблены, не что другое, что вы все там себе напридумывали! — Хосоки-хён, а ты уверен? — тихо спрашивает Тэхён, снова начиная потрошить салфетку. — Я видел, как ты на него смотришь. Хосок всплёскивает руками, поднимается на ноги и хватает свои вещи. — Вы все сговорились, — бормочет он, закидывает рюкзак на плечо и опирается руками на спинку стула. — Нет между нами ничего! — выплёвывает он. — И не будет! Хватит лезть не в своё дело! Хосок быстрым шагом покидает кафе, чувствуя себя лжецом и трусом. Вдобавок просыпается чувство вины, за то, что сорвался на Тэхёна. Сначала Юнги, потом Чимин, теперь ещё и он. Хосок щипает себя за переносицу и безрадостно усмехается — его жизнь продолжает напоминать тупой сериал, а у него единственного по-прежнему нет сценария. Он достает из кармана телефон и отправляет Чонгуку сообщение с предложением встретиться — хватит, пора ставить точку в этих странных запутанных отношениях.***
То, что поговорить с Чонгуком будет непросто, должно было сразу прийти Хосоку в голову. Верь он в высшие силы, то решил бы, что Вселенная его ненавидит. Хосок ведёт Чонгука в маленький парк через два квартала от университета, покупает ему кофе с пончиком и занимает лавку в тени жёлто-красных деревьев. Тот выглядит на порядок лучше, чем Тэхён, похмелье выдают только покрасневшие глаза и слегка дрожащие пальцы. Хосок нервно теребит лямку рюкзака, разглядывая листья, которые мягко кружит налетевший ветер. У него нет правильных слов, он не знает как начать, как сказать правду, от которой его внутренности закручиваются жгутами. Чонгук наблюдает за ним с интересом, в три больших укуса расправляется с пончиком и громко прихлёбывает кофе. Хосок откидывается на спинку, расправляет плечи и тихо, на грани шёпота, спрашивает: — Что мы делаем? Чонгук приподнимает брови и салютует ему стаканчиком. — Сидим? — улыбается он и делает ещё один глоток, жмурясь от удовольствия. Хосока омывает нежностью, смешанной с сожалением. Не с ним сейчас должен сидеть Чонгук, не на него смотреть, не его звать в кино и обнимать по ночам. Хосоку кажется, что он занял чужое место. Он делает глубокий вдох, набирая в лёгкие как можно больше воздуха, и с шумом выдыхает. — Это не сработает, — начинает он, и тут же краем уха улавливает торопливую английскую речь. Чонгук тоже слышит и начинает оглядываться по сторонам. За его спиной Хосок видит смутно знакомого невысокого брюнета, яростно жестикулирующего руками, и такого же знакомого блондина. Они медленно идут по дорожке, привлекая к себе внимание окружающих. — Мир тесен, — бормочет Хосок, ни к кому конкретно не обращаясь. Чонгук ловит его взгляд и, наклонившись, спрашивает: — Ты их знаешь? — Ага, — кивает Хосок. — Когда возвращался от родителей в понедельник, попал на мосту в пробку, — говорит он, пытаясь не улыбаться. — Эти двое, — он кивком головы указывает на пару, — громко ругались посреди дороги из-за навигатора. — Хосок не может сдержать смешка. — Тот, что пониже, грозился подать на развод. — Развод? — глаза Чонгука комично округляются и он поворачивается к паре. — Они женаты? — Видимо, — хихикает Хосок, прислушиваясь. — …а потом он говорит мне «сэр, вы ужасно умны и талантливы», — брюнет нахально улыбается. — Он этого не говорил, — смеётся блондин, запрокидывая голову. Брюнет надувается и складывает руки на груди. — Но подумал! — С каких пор ты научился читать мысли? — У идиотов всё на лице написано. — А у меня? — Что у тебя? — У меня тоже на лице всё написано? Пару часов назад ты и меня идиотом назвал, — блондин ухмыляется. — И о чём же я сейчас думаю? — М-м-м-м, — брюнет останавливается и внимательно всматривается в лицо своего спутника. — Ты думаешь о том, что хочешь вернуться в отель, и о горячем душе, и о, — брюнет поигрывает бровями, — обо мне голом на огромной кровати. — Это точно не твои мысли? — смеётся блондин. — Может они и были мои, но теперь ты тоже об этом думаешь, — лучезарно улыбается брюнет. Щёки блондина вспыхивают румянцем. — Мы посреди улицы, — ворчит он, оглядываясь. Хосок тут же переводит взгляд на свои руки, чувствуя, будто подслушал что-то личное и интимное. — Тут давно привыкли к иностранцам, никто на нас внимания даже не обращает, — пара проходит мимо них с Чонгуком, брюнет скользит по ним взглядом, вглядываясь в лица, подмигивает и поворачивается к собеседнику. — Даже если я скажу, что хочу выебать тебя прямо здесь, разложить посреди дороги и вогнать член в твой тугой зад по самые яйца — никто ничего не поймёт. — Ты рехнулся?! — блондин яростно сверкает глазами, хватает брюнета под руку и тащит прочь из парка. — Ты понял о чём они говорили? — спрашивает Чонгук, обращаясь к красному, как рак Хосоку, когда те скрываются из виду. Хосок накрывает ладонями горящее лицо и бормочет: — Не заставляй меня это переводить. — Кажется я слышал «член», и что-то про дорогу. И, — Чонгук моргает, — «яйца»? — Просто оставь это, — скулит Хосок, пытаясь выбросить из головы красочные картинки. — Нужно было соглашаться, когда Намджун-хён предлагал подтянуть английский, — сокрушается Чонгук. Хосок с ним не согласен, но предпочитает об этом не говорить. Он слышал, что американцы очень раскрепощённые, но никогда не думал, что ему вот так кинут это в лицо. Хосок отбирает у Чонгука кофе и делает большой глоток, морщась от вкуса. — Поверь мне, ты ничего не упустил, — всё-таки говорит он. А затем вспоминает, зачем вообще привёл сюда Чонгука и качает головой, понимая, что даже если захочет, не сможет собрать мысли в кучу. Не после такого.***
Чонгук провожает его до подработки, рассказывает про помешавшегося от любви брата и замечает с ухмылкой, что у них это видимо семейное. Хосок всеми силами затыкает внутренний голос и пробует снова. — Чонгуки, — зовёт он тихо, останавливаясь посреди дороги. — Пора прекращать. — Что прекращать? — спрашивает Чонгук, склонив голову к плечу. Ответить Хосок не успевает. Рядом раздаётся сначала громкий крик, а следом глухой звук удара. Хосок оборачивается, с ужасом видя лежащего на земле курьера, помятый мопед, разбитые автомобильные фары и белого, как мел водителя, медленно вылезающего из машины. Трясущимися руками Хосок достаёт телефон, набирает 112, бесцветным голосом сообщает о происшествии и просит прислать скорую. Чонгук крепко обнимает его за плечи, прижимая к себе, и он то единственное, что удерживает Хосока в сознании в этот самый момент. Под закрытыми веками растекается вязкая зловонная темнота. Хосок моргает и решает, что на подработку он сегодня не пойдет.***
Он пробует снова в четверг. Сам находит Чонгука в университете и зовёт в кафе, мысленно собираясь с силами. Но подсевшие к ним однокурсницы Хосока, тут же перетягивают внимание на себя, щебечут что-то и строят Чонгуку глазки. Тот, к его чести, на их флирт не отвечает, но непрошенная ревность внутри Хосока всё равно горячит кровь и портит настроение. Он отмахивается от всех вопросов и сбегает, чувствует себя глупым и уязвлённым, не зная, на кого злится в этот момент: на себя, что не может никак разрешить эту ситуацию, на Чонгука, который слишком красив для своего же блага, или на девушек, у которых, к сожалению, тоже есть глаза. Если высшие силы существуют, у них с Хосоком явно какие-то счёты.***
В пятницу Хосок даже не пытается. Весь день он сидит в комитете, с редкими перерывами на перекус, и корректирует план конкурса талантов, который на него повесили. Сонбэ вьётся вокруг, вставляя комментарии и постоянно требуя всё переделать. Хосок скрипит зубами и замечает сочувствующие взгляды окружающих. От подобного фаворитизма его уже тошнит. Чонгук шлёт ему подбадривающие сообщения, Хосок ловит себя на том, что улыбается и быстро прячет телефон обратно в рюкзак, натягивая на лицо серьёзное выражение. Кто-то из хубе шепчет сзади, что этот мудак в прошлой жизни был диктатором. Хосок мысленно соглашается, не понимая, как он не замечал всего этого, когда сам был первокурсником. Мог ли тот так сильно измениться, или просто сам Хосок был слеп? Тем же вечером Хосок вваливается домой, сбрасывает обувь и растягивается на полу, раскинув руки в стороны. Чимин высовывается из комнаты, качает головой и подходит к нему, присаживаясь рядом на корточки. — Ты живой? — спрашивает он. — Нет, — стонет Хосок и переворачивается на бок. — Этот фестиваль меня в могилу сведёт. — Твой мудак никак не успокоится? — морщится Чимин, садится на пол и скрещивает ноги. — Да, — Хосок кривится и внимательно смотрит на Чимина. — Разве могут люди так сильно изменится? — Не знаю, хён, — пожимает плечами тот. — А изменился ли он? — Он был другим до аварии, — Хосок снова перекатывается на спину, складывая руки в замок на животе. — А потом изменился. Будто это его машина переехала. Чонгук сказал, — Хосок фыркает, — что у него ко мне чувства. — В этом может быть смысл, — задумчиво тянет Чимин, подпирая подбородок локтем. — Чувство отвращения только если. — Хён, послушай. Твой сонбэ немного инфантильный. Знаю, что это прозвучит грубо, но он ведёт себя как ребёнок, у которого сломалась любимая игрушка. И он никак не может смириться, что его робот теперь просто кучка железа, не отвечающая на команды. — Ну спасибо, — Хосок давится возмущением, садится, поджимает под себя одну ногу, а другую сгибает в колене и подтягивает к груди. — Кучкой железа меня ещё никто не называл. — Ты подумай, хён. Звучит очень логично. — Если следовать этой логике, то он давно должен был выбросить «сломанную игрушку», — Хосок указывает на себя. — И найти себе новую. — Чувства странная вещь, хён, — Чимин откидывается назад на вытянутые руки. — Но зато становится понятно, почему он никак не оставит тебя в покое. — Это должно меня утешить? — Хосок устраивает подбородок на колене и горестно вздыхает. — Это — нет. А то, что он выпускается в конце года — даже очень. — Дожить бы ещё. — Доживёшь, — улыбается Чимин. — Ты сильный, хён. — Мне бы твою уверенность. — Поделиться? — Чимин смеётся и встаёт, потягиваясь. — Ты ужинал? — спрашивает он, направляясь к кухне. Хосок отрицательно мотает головой. — Сделать рамен? — Сделать, — Хосок тоже поднимается и разминает плечи, сбрасывая напряжение с мышц. Он идёт следом на кухню, выдвигает стул, но не успевает сесть, как в коридоре звонит домофон. Они с Чимином недоумённо переглядываются. Хосок хмурится. — Ты кого-то ждёшь? — Нет, а ты? Хосока посещает нехорошее предчувствие. Он подходит к панели, вглядывается в маленький экран и чертыхается. — Рамен отменяется, — кричит он Чимину, вздыхает и нажимает кнопку. — Привет, Чонгук.